ただの友達だ

      под звенящий хохот разум уже отпущен в едкий дым. тут под ебучей желтой лампой, выжигающей воздух, и под градусом, выжигающим мозг, коля, размякший как свечной воск, сидит и с тупым выражением лица перебирает складки джинсов. а потом случайно натыкается на руку. и, понимая, на чью, начинает специально ловить, щипать и очень плохо сдерживать смех. улыбка отчаянной кривой ползет до ушей так, что от одного только взгляда на него скулы сводит. коля уже весь красный. под этой лампой можно и расплавиться. даже эдика разморило до такой степени, что перед глазами будто горящая пластмасса плывет. руку он убрать не спешит – в эти игры коля пусть как маленький котёнок играет сам.       из-за стола неприлично громко раздается вопрос. что-то о сексе по дружбе. со смешками и тыканьем пальцем чуть ли не в каждого второго. кажется, приличные разговоры кончились еще около двух двух бутылок назад, а всю компанию за столом уже нещадно поплавило. и перед глазами плавают блядские белые метеориты от этой противной лампы, даже лиц не разберёшь.       крайний спорит с кем-то по ту сторону столика, коля не слышит и не слушает. он застрял где-то в своих неприличных мыслишках. и стоит только показать рукой, что всё о’кей, этот жест по велению одного только колиного пальца становится пошлым. и хотя, по наблюдателям эдика, железняк ещё не ужран в слюни, его точно током коротнуло, ведь ведет он себя как конченный четырнадцатилетний идиот. и как только у него лицо еще не треснуло давить лыбу? она только ползет выше, как график с неясной конечной координатой.        у обоих разум вышел с дымом кальяна и остался висеть где-то под потолком. и, наверное, пора бы уже сваливать из насиженного душного бара, из-под взгляда этой ужасной желтой лампы, как из допросной комнаты. тяжелая серая дверь со скрипом выплевывает двоих наружу. на улице не так холодно, но от спечённого на дневном солнце асфальта будто до сих пор идет пар. и от горящих красных щек, наверное, тоже. от контраста температуры стало вдруг так зябко, и челюсти инстинктивно сжимаются, чтобы не стучали. и коле вдруг так навязчиво хочется влезть стоящему рядом эдику ладонями под кофту, без всяких пошлостей – просто погреться. наверное… он еще сам не понял, чего хочет.       телефон выжигает на сетчатке бегающие белые пятна, пальцы непослушно жмут на дисплей, промахиваясь по кнопкам. маленькая машинка на экране неуклюже поворачивается и бежит, как крошечная мышка. эдик старается не трястись, сжимаясь так, что кости норовят сломаться. под самую кожу лезет промозглый ветерок и пытается вытрясти всю душу, мурашки бегут куда-то вверх по спине и разбегаются врассыпную от прикосновения колиной руки к шее. эдик пытается разглядеть что-то в его лице, но искать чего-то внятного явно не стоит.       «просто погреться» – единственная, но здравая мысль, хотя умного в колину голову в этот момент приходит не много. глаза железняка в полумраке кажутся совсем чёрными, как две бездны. там глубоко в омуте прыгают бешеные, как сам коля, черти, разжигая на спирту пламя безумных мыслишек. руке очень тепло на чужой шее, и ощущать вздрагивания в ответ на прикосновение железняку кажется даже чем-то прикольным. а может и не без пошлостей, может ему и не просто погреться хочется.  коля сам как пропитанный спиртом вот-вот загорится и прямо здесь прижмёт эдика к какой-нибудь стенке. но так же нельзя, это же некрасиво, грязно и как-то слишком пошло. всё-таки они друзья. и этого в принципе хватает, больше ничего и не нужно. не нужно, но границу разумного преступить очень хочется.        у коли ладони начинают потеть и мерзнуть, пока они оба стоят и неловко молча ждут такси. и какой идиот решил заговорить о сексе без обязательств? и почему он представил? аж внутренности от желания сжимаются. лучше бы не представлял…  в разжиженном мозге нет ничего хорошего. как и в трясущихся руках. снять стресс, только снять стресс. но так боязно признаться в своих желаниях… симпатичный блондин, и на личико вполне смазливый, но не проститутка же, в самом деле, и как только в голову такое может прийти? годы блядок и пьяных поцелуев в чужих квартирах прошли, а низменные желания так и не перевелись… ну может уже и пора переступить эту мнимую грань? ровно настолько, чтобы никто не узнал и не понял. но будь это просто будничная ситуация железняк бы, в общем, тоже не отказался.       эдика снова касается рука, уже совсем холодная от нервного напряжения. коля чувствует подавляемую дрожь, но до хруста чужих суставов сжимает ладонью ладонь. и, разлепляя липкий ком в горле, переходит к вербальному. — давай поедем к тебе? - он ровным счетом ничего и не сказал, но его уже будто прочитали как дуру, но поняли, не окинув охуевшим взглядом ещё секунду назад. — поедем, - хотел бы эдик уйти – ушел бы уже давно, сел бы в такси и уехал в одиночестве краснеть, но ведь соглашается же со всем и никуда не уходит, и не пытается вырвать руку.        чуть не роняя телефон мокнущей скользкой рукой коля отменяет заказ. не надо ему домой сегодня. а куда надо?        куда? самая безумная мысль, которую железняк до сих пор боится: забраться к другу в кровать и понадеяться, что он не против. и, сидя в такси на заднем сидении, эдик, вроде как, не против подержаться за ручки. по-дружески же, вроде как. коля бы и сексом с ним занялся, вроде как, по-дружески. есть, разве что, пара условностей.       и чёрт бы его побрал, если эдик до сих пор не понял, для чего они едут вместе. а он понял. вроде как. ну не спросишь же у сидящего рядом как-никак друга и как-никак мужчины, для чего он уцепился в тебя как в последнее спасение и для чего собрался среди ночи ехать в пустую квартиру, когда своя есть. а эдик для чего согласился? всё как-то неловко и нелепо выходит. — вот ты за сколько бы засосал друга? ну если без всяких домыслов? – лучше бы коля продолжал плодить неловкость, чем прямо в подъезде спрашивать, за сколько эдик согласен, очевидно, с ним самим сосаться. — за три секунды, – дура, лучше бы и не отвечал.        под нелепый смешок эдика лифт пускает двоих внутрь. — ну тогда я считаю: раз, два, три… — чего? – крайний смотрит как растерянная зверушка. — пиздабол ты, эдик, – и снова ползет улыбка графиком вверх, и лифт высаживает пассажиров, наверное, за их излишнюю тупость.       ключ в замочной скважине, и глухой хлопок входной двери. уж здесь-то спектакль можно и продолжить. — ну, давай тогда считай заново, – и железняк, не сопротивляясь просьбе, с ухмылкой загибает пальцы.       в целом и одного было достаточно, чтобы в этот раз эдик уже послушно вмялся своими губами в чужие. только чуть-чуть, прикусив верхнюю губу разок и отлипнув. и, пытаясь спрятать уже раскалившееся красное лицо, опускает его в пол как провинившийся котенок, и сам наклоняется, чтобы развязать шнурки и снять обувь. — ого так сразу на колени? – смеётся коля. — а что так хочешь? – и тут же чуть не давится.       а может и хочет. до безумия хочет, много чего хочет, но не скажет же. взять и прямо сказать: «давай займемся сексом» — это странно. а шутить как мальчик пубертатного возраста — не странно. в мыслях у железняка уже зависла неприличная картинка так, что хоть открывай, хоть закрывай глаза, всё равно никуда не денется. ни одна перезагрузка системы от таких ошибок не поможет. представлять, как тебе отсасывает твой друг – действительно очень смущает. коля зависает, хлопая глазами (сменяя кадры, наверное).        чтобы спать у коли и своя квартира есть. а здесь, сидя на чужой кровати, можно и нацеловаться вдоволь, и залезть уже под чертову кофту. всё-таки не без пошлостей, ну очень уж хочется блондина потрогать, пересчитать все ребра, вверх и вниз, вызывая щекотку.       крайний, пускай и робковато, но тянет колю к кровати. и со странной, как будто бы несвойственной подрагивающим рукам силой, как стервятник когтями, держась руками за плечи, заставляет сесть.  — не трясись ты, давай снимем стресс. мы же оба этого хотим, – железняк сам не знает то ли это вопрос, то ли утверждение, но если на невербальном в ответ кивок, значит всё можно.       а у железняка у самого руки холодные и влажные, разве что совсем не дрожат. пальцы осторожно приподнимают свитер и щекочут блондина. эта больная мысль определенно того стоила. теперь эдика настойчиво прижимают спиной к кровати, всё же это уютнее подворотни. коля гладит чужие бока, грудь, считает рёбра, всё беспорядочно, будто в горячечном бреду. и возбуждение накатывает неподдельное, хочется больше. хочется — прямо как коршун хватает когтями кролика — впиться в молочную кожу на талии, на бедрах, чтобы маленьким космосом расплылся синяк. хочется и не торопиться и скорее перейти к сладкому. или всё же к острому.       дёргая край свитера, коля тщетно пытается раздеть тело, прижатое к кровати. шепчет: «сними». и эдик послушно снимает, хоть это и не очень удобно, когда ты чужими бедрами прижат к кровати. может в следующий раз им стоит поиграть с обездвиживанием…       и вот им снова около двадцати, снова вписки по выходным: с дешевым пойлом, клишированным задушевным курением на балконе и странными всплесками страсти, дрочкой друг другу из чистого интереса, разумеется. ощущения вот прямо как тогда, только мозгов хватает для всех непотребств закрыться в квартире вдвоем. разве что шторы задвинуть забыли.       нависая всем телом, железняк расцеловывает чужой торс, так и норовя оставить засос, спускается ниже. лижет мягкую кожу и дует осторожно, заставляя мурашки бегать как круги по воде. тянется к чужой ширинке, а сам почему-то не спешит раздеваться. эдик перехватывает колины руки, только пуговица на джинсах все равно оказывается расстегнута. — нет уж, ты тоже давай раздевайся, – эд тянет чужую кофту вверх, а коля и не против в целом, просто торопится сильно, хочет налапаться вдоволь.       руки остервенело дергают пуговицу на чужих джинсах. коля выдрал бы ее. «осторожнее», – его одёргивают. крайний расстегивает ширинку и позволяет нетерпеливым рукам стянуть с себя ненавистный предмет одежды.       если быть с собой предельно честным, вид, расстегивающих ремень, рук со взбухшими от напряжения венами эдик находил крайне сексуальным. настолько, что слабость в коленях пробирала. и эти красивые руки сейчас так грубо сминали его бедра, что следы рдели на коже красным. — стой, подожди.       тут железняку как воздух будто перекрыло. протянутый тюбик смазки и презерватив на невербальном, наверное, равносильны «трахни меня». и хотя этого никто не произносил вслух, клинит всё равно ужасно. без всяких прелюдий. хватит с них уже. «точно?» – кивок в ответ. значит точно можно.        крайний только жмурится, откинувшись на подушку спиной. расслабиться трудновато, когда внутри тебя чужие пальцы в смазке, холодные и скользкие, напористо растягивают стенки. блондин до побеления закусывает палец. и руку тут же бережно убирают, зацеловывая красные следы на фаланге. аритмия, дыхание сбито как ударом в солнечное сплетение. и чужой язык, бегущий по дёснам, довершает заполненность. все как в странном сне с температурой под сорок, как в сонном параличе. только совсем не страшно, без слез и ручьев холодного пота. и вместо демонов с холодными когтями красивый до очертенения железняк и тёплое липкое переплетение пальцев. и уже не больно совсем, а выворачивает наизнанку приятной волной. — можно? – а на вербальном крайний уже ничего ответить не может, только, зажмурившись, кивнуть и впиться короткими ногтями в плечи.        от секундного ощущения пустоты эд снова ёжится. и мурашки снова бегут россыпью по спине. член внутри ощущается совсем иначе. сердце бешено заходится, кровь приливает к голове и сотрясает барабанные перепонки как бит, валящий из огромных колонок на концерте. шумные выдохи затыкают языком, бесстыдно влажно вылизывая чужой рот. язык бежит по подбородку, по шее, оставляя дорожку, холодящую, будто испаряющийся ацетон. и крайнего этим ацетоном будто проедает изнутри, как пенопластового. он уже сам приподнимает бедра, пытаясь прижаться плотнее к железняку, ощутив хоть какое-то трение от толчков. всё же рукой удобнее. особенно если чужой. и обоих от удовольствия мажет, плавит до ярко-красных всполохов за зажмуренными глазами.  если бы в ушах не начинало звенеть, пошлые липкие шлепки бы уже давно свели их с ума. кончить в чужой кулак – как дежавю. это где-то отзывается. где-то в воспоминаниях, покрытых огромным слоем пыли. это секрет, запитый литрами алкоголя, оставленный в ванной на чьей-то квартире под шум воды из крана. кончить в блондина с милым смазливым личиком – воспоминание, останущееся у страдающего похмельем железняка белыми искрами и тянущим ощущением в паху наутро. снова по дружбе трахаться? да, это можно.