Как пала крепость

Девушка спешила со всех ног — бежала по коридору, сбивая Карие, возвращавшихся с уроков, за что получала в спину глухие скверности гаремных обитательниц. Добежав до резных дубовых дверей, нетерпеливо постучалась в них, и, услышав изящное: «Входите!», немедленно вошла, притворив за собой дверь. — Моя Госпожа. — она глубоко и уважительно поклонилась, словно предвидя свое неминуемое наказание за задержку, в глубоких каштановых глазах хозяйки. — Говори, Мелек. — Лале сидела на тахте, подобно мужчине — раздвинув ноги и положив на них предплечья, нагибаясь вперед. — Когда Мехмед ждёт меня? — Госпожа, Шехзаде… — служанка замедлилась, отсрачивая обрушение дворца на свою голову. — Шехзаде… — Ну, говори же, я теряю терпение! — Госпожа ударила по коленкам ладонями в гневном приступе. — Шехзаде просил передать, что не ждёт вас. Этим днем и ночью он будет занят и не встретится с вами. Девушка опасливо сделала несколько шагов назад, отходя от готовой воспламениться от недовольства Госпожи. Лале взревела, подобно предупреждающей об этаке львице и принялась мерять покои шагами. — Уахед. Иснан. Салеса… — считала шепотом девушка, пытаясь успокоить буйствующего джина своей души, глубоко дыша. — Уахед. Иснан… Да как же он посмел?! — в порыве эмоций она затопала ногами, как маленькая, и была готова расплакаться от бессилия. Прошел месяц с той самой встречи в покоях Шехзаде, когда она вымолила у него меч для Аслана. Лале знала, что это не забудется просто так, совершенно точно повлечет за собой изменения в поведении Мехмеда, но то, что он перестанет смотреть на нее и выходить на контакт, действительно удивляло. Кривить душой Госпожа больше не стала, не стала врать и самой себе — он был нужен ей как вода. Если она была жаждущими бедуином, переходящим пустыню, то Мехмед непременно был оазисом с чистой и сладкой водой, дарящей утоление жажды и успокоение души. Любила ли Лале Шехзаде? Если любовью можно назвать зависимость от его голоса, образа, запаха. Если любовь — это искать его глазами в толпе, умоляя Всевышнего об одном только взгляде жгучих черных глаз. Если любить — это снедаться неизведанным чувством, видя девушек в гареме, мечтающих хоть об одном взгляде Шехзаде, и пытающихся привлечь его внимание пестрыми нарядами и изящными локонами волос. Если это можно назвать любовью, то да, любила. До скрежета зубов и побеления пальцев, от сильного сжатия кулаков — любила. До бессонных ночей и выстраивания плана, чтобы лишь мельком увидеть его лик. В носу предательски защипало и Госпожа осела на тахту, прикрыв лицо руками. Мелек бросилась к хозяйке, обняв ее за плечи, в попытке успокоить, но Лале не плакала, лишь хранила траур и молчание, словно находилась в тюрбе. Могла ли она помыслить, что помощь другу обернется для нее такими последствиями? Что Мехмед затаит такую обиду на неё, что не захочет даже смотреть в глаза? Язык облизнул пересохшую нижнюю губу, и на во рту отдало сладостью, словно в напоминание об их поцелуе — страстном, диком, горячем, противоестественном. Губы Шехзаде были сладкими, как патока, и столь же пленящими, как если бы она влипла в эту горячую смесь рукой. Но пленено было ее сердце, отбивающее ритм в грудной клетке только во имя и ради Мехмеда. Лале позабыла про всех — с маленьким Раду они не виделись несколько недель, а сестренка Айше от беспокойства по началу навещала ее сама, но после перестала, глядя на измученную девушку. Не виделась она и с друзьями — Влад и Аслан отправляли к ней служанку, которая передавала взволнованные записки от юношей, ведь они беспокоились о том, что с подругой что-то могло случиться. А с Лале случилось — она положила свою жизнь на алтарь этой больной, противоестественной любви, пожертвовав всеми, кем дорожила, и кого любила. Теперь же ее мир был полон лишь им — и им же был мертвецки пуст. Листья на деревьях, повинуясь воле повелителя, увядая, падают; голуби улетают из своих гнезд, лишь грустно щебеча голубкам на прощание; на мир опускается темная холодная ночь — стоит горячим карим глазам перестать смотреть в ореховые, так преданные им очи. Лале увядала, подобно тюльпану под толстым слоем снега, скучающему по солнечным лучам. Однако Лале была не просто символом династии, подобно тюльпану, она сама была династией. Гордой Госпожой династии Хазретов. Девушка резко поднялась, испугав Мелек, поправила свое платье, и так сидящее идеально на точеной фигуре, и вышла из покоев. Служанка побежала вслед за Госпожой. Понять куда она направляется было совершенно не сложно — Шехзаде Мехмеду придётся отбиваться от нее как от обезумевшего Джина. — Лале Хатун! — Мелек пыталась догнать девушку, остановить, пока не стало слишком поздно. — Моя Госпожа, прошу вас… — догнать, увести свою хозяйку, чтобы не… Лале замерла напротив приоткрытой гаремной двери, от чего служанка чуть не врезалась ей в спину. Мелек не видела что там происходило, впрочем, ей и не нужно было видеть — она знала. Госпожа поймала за руку выходящую из комнаты калфу, настойчиво разворачивая ту к себе, не на шутку пугая. — Что там происходит? — девушка кивнула на дверь. Служанка за ее спиной начала качать головой, показывать жестами и шепотом предупреждать калфу о том, чтобы та держала язык за зубами. Однако Лале, уловив движение по тени, бросила в сторону Мелек грозный взор и вновь вперила глаза в калфу. — Моя госпожа… — она тянула время, поняв намеки служанки. — Стража! — крикнула Госпожа и калфа быстро затараторила. — Этой ночью Шехзаде пожелал видеть у себя Рану Карие, мы ее готовим. Не гневайтесь, Госпожа, мы должны сделать все как можно быстрее — Шехзаде скоро отправится в хаммам. Мелек жестом приказала подбежавшей страже возвращаться на свои места, а сама не сводила взгляда с бледнеющего лица своей хозяйки. Лале отшатнулась от калфы и на мгновение показалось, что она вот-вот упадет, от чего служанка подставила ей руку, чтобы Госпожа оперлась на нее. — Так много нерешенных дел в Империи… — протянула Лале и сжала переносицу, — А Шехзаде собирается развлекаться с наложницей. Ни сказав больше не слова, Госпожа развернулась, и, все так же опираясь на Мелек, направилась в свои покои. Ее едва ли волновали проблемы Империи, ведь она знала, что Мехмед посвящает этому всего себя и даже больше. Ее волновало это немое предательство с его стороны. — Мелек, как он мог? — шепотом спросила Лале и по щекам потекли слезы. Сердце обливалось кровью, стоило ей представить его в объятиях другой женщины. Представить, как она будет целовать сладкие губы, зарываясь рукой в черные как смоль волосы, спускаться поцелуями ниже — к шее, ключицам, и еще ниже… Рыдания сдавили грудь, и девушка качнулась к стене, больно ударившись о нее плечом. Кто бы мог подумать, что представительница семьи Султана, его любимая племянница и Госпожа этого дворца станет лить несчастные слезы, да и в подобном положении? Лале сползла по стене вниз, опускаясь на холодный пол. — Госпожа, вы простынете, я умоляю вас! — Мелек пыталась поднять девушку, однако так лишь рыдала, спрятав лицо в ладонях. Как он мог? Как Мехмед мог предать то, что произошло между ними в его покоях? — Так значит этот меч нужен тебе для Аслана? — Шехзаде опасно сузил глаза, всматриваясь кузине в душу. — Скажи мне, Лале, что у тебя с ним? М? — его губы искривились в отвращении, то ли к ее другу, то ли к ней самой. И Лале сказала, так, как есть. Что Аслан и Влад любимы ею, как старшие братья, и любовь эта чиста и непорочна. Сказала, что они дороги ее сердцу. — В той же мере, что и вами, Шехзаде. — не думая что говорит, пролепетала Лале, тут же прижав ладошку к губам, но Мехмед уже все понял. Он несколько раз моргнул, тяжело сглотнув, а после впился требовательным поцелуем в ее губы, подминая под себя ее волю. Она была слишком настойчива. Какое право она имела озвучить свои чувства к наследнику Империи? Как наивно… Лале всхлипнула, задрожав. Мелек взволнованно металась возле своей хозяйки, пытаясь привести ее в чувства. — Моя Госпожа, светоч нашей Империи, умоляю вас! — девушка отняла руки от лица, смотря на служанку. — Шехзаде совершает такую ошибку! Вы — прекраснейшая и благороднейшая из Султанш, он просто испугался! — за подобные слова в адрес Шехзаде, служанку следовало бы выгнать из дворца, если не бросить в темницу доживать свой век в обществе крыс. — Испугался? — переспросила Госпожа, глядя в преданные глаза Мелек. — Испугался. Мужчины так трусливы, когда дело касается чувств! Он бежит не от вас, а от себя. — прошептала служанка, приглаживая причёску Лале. — А вы смелая. Вы очень-очень сильная! Девушка взяла Мелек за руку, позволяя ей второй рукой поправить растрепавшуюся прическу и платье. Испугался… Испугался чувств. А что если и вправду? *** — Скорее, Мелек, скорее! — Лале нанесла немного благоухающего масла на руки, растирая свою шею, руки, и совсем немного грудь, которую было бы видно из-под ткани. Мехмед был отчаянным, даже безумным — когда отправлял ей вышитую белградскую шаль или личные, такие проникновенные письма с поля брани. И Лале, в той же мере, была безумна. Поправив копну каштановых волос своей хозяйки, Мелек надела на тело Госпожи, скрытое лишь тканью от груди до колена, длинный халат. — Спасибо тебе, Мелек. — Лале мягко улыбнулась своей служанке, сжав ее руку. — Главная благодарность — это улыбка моей Госпожи. — она поклонилась, и, подхватив налины, последовала за хозяйкой. Было безумием даже помыслить проникнуть в хаммам к Шехзаде, однако он не оставил ей другого выхода. Ему придётся принять ее во внимание, как принимаются во внимание иные члены правящей династии. Она — не его наложница или хуже того, рабыня, которая самозабвенно стала бы терпеть подобное к ней отношение. Никогда! — Госпожа, там стража. — прошептала Мелек и Лале подняла глаза на охраняющих вход стражников. Приосанившись и сложив руки за спиной — излюбленный жест Мехмеда, который девушка, сама тому не внимая, переняла, она подошла к стражникам. — Дверь. — стража поклонилась ей, приветствуя, а после переглянулась, обдумывая. — Вы не слышали приказа вашей Госпожи? — она смерила их грозными взглядом, заставляя стушеваться, однако не открыть дверь. — Просим прощения, Лале Хатун, Шехзаде не разрешил нам пускать никого кроме Раны Карие. — Отпрыски Шайтана, да как вы смеете! — Мелек встала перед одним из стражников, гордо вздернув подбородок. — Перед вами племянница Султана Мурада Хана! Вы лишитесь головы за неповиновение её воле! — стражники согнулись в поклонах пуще прежнего, выказывая уважение, но стоя на своем. Мелек с трудом, но всмотрелась в лицо одного из них, и вновь заговорила — Госпоже нужно пройти в хаммам для Султанш. Он сопряжен коридором с баней Шехзаде. — стража обменялась какими-то странными взглядами друг с другом, и, неожиданно для Лале, потерявшей надежду, открыли дверь. Не мешкая, Госпожа и служанка вошли в предбанник, за ними тут же закрыли двери. — Какая ложь! — притворно ужаснулась Лале, глядя на Мелек. — Как тебе удалось их провести? — Я не видела этих стражников прежде, Госпожа. И уж больно заметно, что они здесь недавно — слишком открыто дерзят члену династии. — Быть может они просто преданы Мехмеду. — прошептала девушка с улыбкой на лице. Где-то вдалеке послышались всплески воды и Лале выдохнула, словно до сих пор решалась. — Давайте, Госпожа. — Мелек поставила на пол налины, помогая хозяйке переобуться, и распахнула ее халат, аккуратно стягивая с нее. — Вы прекраснее луны на звездном небе. — служанка поклонилась, отходя к выходу. Мехмед разминал плечи, сведенные судорогой от тренировки с мечом. Он сделал план для своего дня, в течение которого не находилось и мгновения для свободного вздоха. Его почти не было в покоях, да даже во дворце — он посещал сербских послов, ездил верхом, упражнялся с саблями, наносил визиты паша́м и янычарам в корпусе, лишь бы не быть во дворце. Вот и сейчас наложница стала одним из запланированных дел, скорее долгом перед государством, чем отдыхом. Опрокинув на себя чашу воды, он умыл лицо, на пару мгновений спрятав его в ладонях. Не учел, что в хаммаме ему, все же придётся столкнуться с собственными мыслями, от которых он так яро бежал все эти дни. Бежал от мыслей? А быть может от себя? Он взял кисет, намыливая его, и начиная растирать шею и плечи. Грубая ткань царапала кожу от резких движений. На плечи легли нежные женские слегка холодные руки, обвивая его ладонь, намереваясь забрать кисет. Мехмед зажмурился, тяжело вздохнув. Хотелось быть одному, не видя абсолютно никого, кроме своего мутного отражения в водной глади чаши. Руки, словно набираясь смелости, скользнули к ключицам, растирая кисетом, намного нежнее чем сам Шехзаде. Мужская рука остановила их, когда они оглаживали томно вздымающуюся грудь. — Подготовь покои, Рана. Я скоро приду. — бесцветно сказал мужчина, забирая кисет из рук. Однако девушка не отдала, силой дернув предмет на себя. Вопреки продолжила, разминая сильные мышцы плеч и шеи, смыв с них мыло водой. Она была так настойчива в действиях, словно имела власть неповиноваться его приказам. Шехзаде качнул головой, мысли предательски привели его в собственные покои, где женская открытая настойчивость, даже властность, возбуждало в нем иные, сакральные чувства. — Ну хватит. — он силой сбросил ее руки с себя, избавляясь от наваждения, и встал, намереваясь отчитать девушку. Он гневно кинул кисет на пол, глубоко дыша, пытаясь сдержать себя в руках. — Когда тебе говорят уходить, ты должна уйти, женщина. — Мехмед обернулся, чтобы взглянуть на нахалку, и оторопел. Лале пыталась принять наиболее спокойную, уверенную позу, надеясь, что Шехзаде не заметит крупную дрожь, бьющую ее в тот самый момент. — А я не уйду. — сложив руки на груди, сказала девушка. Мехмед скользнул по ней быстрым взглядом, боясь, что на его щеках появится румянец. Лале стояла перед ним в одном отрезе ткани, открывающим вид на плечи, ключицы и ноги. Под сложенными руками вздымалась грудь, едва-едва выглядывающая из-под кромки банного одеяния. Это не могло стать реальностью, она не могла стоять перед ним такой. Сильной, смелой, властной, угодившей в его ловушку. Лале не видела каким взглядом Шехзаде проходится по ней. Возможно потому, что сама не могла отвести взор от его подтянутого загорелого тела, по которому стекали прозрачные капельки воды, застревая на краю ткани, обернутой вокруг бедер. — Что ты здесь делаешь? — его голос предательски захрипел, выдавая предел его желания и возбуждения, хотя едва ли Лале могла знать об этом. Она была так непорочна в своей властности и смелости, что Шехзаде сравнивал ее с римской повелительницей охоты Дианой — воинственной девственницей из глухих лесов. — Не знала, где можно найти вас, Шехзаде. — она говорила быстро, хлёстко, боялась что голос дрогнет и выдаст ее с головой. — Порой мне казалось, что вы бегаете от меня, однако я все же надеюсь, что мне казалось. От ее наглости у Мехмеда перехватило дыхание, горячим паром застилая легкие и заставляя сердце отбивать бешеный ритм в висках. Мужчина начал медленно подходить к ней, боясь, что она, подобно миражу оазиса в пустыне, испарится, оставив путника погибать в муках от жажды. Лале боролась с собой — хотелось отступить на шаг назад, сохранить дистанцию между ними, потому что боялась. Боялась, что краснеющие щеки и сбитое дыхание выдаст ее. Боялась сгореть в его пламени подобно мотыльку, сгорающему в пламене свечи. — Давайте без прелюдий, Шехзаде. — его глазах сверкнуло удивление, а губы расплылись в улыбке. Он хрипло засмеялся, то ли от звучания этой фразы, то ли от жгучего напряжения между ними. — Что смешного? — ее бровь взметнулась вверх, а руки нервно меняли позу, шевеля ткань на груди. — Откуда ты знаешь это слово? — смиряя улыбку спросил Мехмед. — Прочла его в книге «Искусство любви». — пролепетала девушка, но тут же собралась, нахмурившись. — Какая разница? Я пришла поговорить. — мужчина молчал, то ли не желая поддерживать идею о разговоре, то ли позволяя кузине начать первой. — Вы избегаете меня, Шехзаде? — Избегаю? — переспросил он, явно не понимая, о чем она говорит. Лале горько усмехнулась, прикрыв глаза от стыда. Какой позор… Напридумывала себе невесть что… Думала, что Мехмед бежит от чувств, однако ему не нужно бежать, ведь никаких чувств и нет. Простой порыв, там, в его покоях. Наваждение. А подарки, письма, внимание — то было все к сестре. Для Шехзаде она была младшей сестрой и ничем бо́льшим. Неразумной, неуклюжей, невоспитанной маленькой девочкой, которая не знает, о чем говорит. Куда же ей до Шехзаде Империи… — Не берите в голову, Шехзаде. Хорошего вам отдыха. — Лале, постой… — Мехмед попытался взять ее за руку, но девушка замотала головой, сдерживая слезы, и побежала прочь. Не смотря под ноги, Госпожа наступила на мыльный кисет, поскальзываясь. Мехмед резко качнулся в ее сторону, пытаясь поймать, обхватив за талию, но ткань заскользила под его руками. Шехзаде поймал Лале почти у пола, обвив ее руками под грудью и вцепившись руками в ткань банного одеяния. Медленно поднял ее на ноги, разворачивая к себе и осмотрел, не успела ли она удариться. Лале будто видела его в первый раз. Красивые губы, слегка приоткрытые от сбившегося дыхания, густые ресницы обрамляющие глубокие карие глаза, смотрящие в душу. Острые линии скул и подбородка, к которым хотелось прикоснуться, или же зарыться рукой в черные, слегка влажные волосы, немного взъерошенные и прилипшие ко лбу. Это было так странно, думать о нем как о самом красивом мужчине, которого она встречала, но она не могла отвести взгляда от его лица. Мехмед не отпускал Лале, прижимая к себе — боялся ли, что она вновь упадет, или же просто не был готов позволить ей покинуть его сегодня, а значит, навсегда. Она думала, что он избегает ее, что охладел. И Шехзаде знал об этом, знал о терзаниях ее души, получал ее записки и отвечал на них — пламенно, страстно, целуя бумагу, представляя, что и она прижмётся своими губами к написанному. А после сжигал, не позволяя своей слабости разрушить четкий, выверенный до мельчайших деталей, план. Он знал, что Лале не стерпит. Знал, что она безумна, как и он, что непременно прорвётся к нему не смотря на все запреты, рано или поздно не выдержит… Однако не мог и предположить, что дерзкая Гурия окажется безумнее его — придет к нему сама, полуобнаженная, горячая от кипящего внутри гнева, требующая объяснений. Ревновала ли она? Виновата ли в случившимся бедняжка Рана, вызванная им этой ночью? Или же это простое стечение обстоятельств, последняя капля, наполнившая сосуд ярости до краев? Лале облизнула пересохшие губы, проложив мокрую дорожку языком по нижней губе. Она едва ли могла представить в каком положении они оказались. Едва ли понимала, от чего из-под ее банного одеяния видны очертания двух набухших бусин, натягивающих ткань. Совершенно точно не знала, как сейчас она красива — в тусклом свете хаммама, с ярким румянцем на щеках и растрёпанными волосами. Мехмед провел рукой по ее ключицам и Лале содрогнулась. — Тебе холодно? — хриплым голосом спросил Шехзаде, и Лале закусила губу от того, насколько страстно это прозвучало. Она не ответила. Ей было хорошо, девушка не знала, что это за чувство, не могла описать ощущения, когда Шехзаде опустил свою руку ей на талию, заставляя ткань натянуться и тереться о ее грудь. Мехмед втянул воздух сквозь зубы, когда она уперлась ручкой ему в живот, ощутив моментально напрягшиеся под пальцами мышцы. Пробежала по дорожке черных волос, скрывающихся под кромкой ткани на бедрах. — Что ты делаешь? — шепотом спросил он, сжав руки на ее талии сильнее, прижимая к себе. Вновь фамильярно обратился — ведь говорить о ней «Лале Хатун, моя кузина», чувствуя ее руку на своём прессе, было бы странно. Даже противоестественно. Но слишком хорошо. — А что я делаю, Шехзаде? — ее невинные глазки нашли его тлеющие угли, которым оставалось совсем немного, чтобы вспыхнул настоящий пожар. Ее ручка скользнула ниже, едва-едва проходясь кончиками пальцев по краю ткани. Мехмед обхватил руку, снимая с себя, и впился в ее губы жадным, собственническим поцелуем. Лале не знала правил игры, которую сама же и затеяла. Была не наученна этому, от того от ее прикосновений становилось так жарко, вожделенно — это была она. Проявляла инициативу. Его язык проник к ней в рот, раздвигая пухлые губы, сладкие, словно медовая пахлава. Она не умела отвечать, но старалась, сплетая их языки в страстном танце, обхватывала его, такие желанные, губы. Она прижималась к нему вплотную, теревшись грудью о его грудь, через ткань, чувствуя его торс, рельеф живота и то, что ниже… Мехмед оторвался от ее губ, растягивая тонкую ниточку слюны между ними, которую Лале, впрочем, оборвала, попытавшись утянуть его в новый поцелуй, отдающийся сладостной негой внизу живота. Она обхватила его губы, но Шехзаде уклонился, заставляя ее разочарованно вздохнуть. — Не расскажешь, что привело тебя сюда? — он кивнул подбородком ей за спину, говоря об отделе Шехзаде в хаммаме. — Захотелось посмотреть. — съязвила Лале, прищурившись, явно огорченная неудавшимся поцелуем. — И что же? — он просиял улыбкой, насмешливо глядя на нее. — Понравилось? — Не знаю. — девушка пожала плечами. — Я рассматривала не хаммам. Мехмед приник к ее губам в быстром поцелуе, не дав углубить его, и начал спускаться к ее шее, оставляя мокрую дорожку, как ожерелье. Лале откинула голову назад и выдохнула, издавая стон. Тут же закрыла рот рукой, словно сделала что-то ужасное. Мехмед прикусил кожу на ее шее, от чего она дрогнула, и, осмелев, запустила руку ему в волосы. Шехзаде поцелуями поднялся выше, к ее уху, обдавая шею горячим дыханием прошептал: — Хочу услышать тебя снова. — поцеловал ее скулу, щеку, подбородок, руками оглаживая ее плечи. Хотелось спуститься ниже — забраться под ткань, сжать руками упругие полушария, приласкать языком соски. Спуститься еще ниже, покрыть поцелуями животик, стиснуть в руках округлые бедра. Возбуждение накатывало волной, и стало совершенно точно ясно — он не сможет остановиться, если она не остановит его. Если не оттолкнёт, если не ударит за одну только мысль покуситься на ее достоинство. — Скажи Лале, что у тебя с ним. М? — Аслан мне друг, как и Влад. Я очень дорожу ими. Ревность стиснула горло, не позволяя вдохнуть. А если Лале уже чья-то? Если ее достоинство уже в руках этого выскочки Аслана или, того хуже, вечно-хмурого Дракулы? — Мехмед… — она накрыла его руку своей ладошкой, и он тут же отпустил ее талию, поняв, что сжимает слишком сильно. Она улыбнулась ему, словно говоря, что все хорошо, но Шехзаде смотрел на нее отрешённым взглядом, ослеплённый жуткой ревностью. Отошел на несколько шагов назад, в недоверии. — Зачем вы здесь, Лале Хатун? — девушка дрогнула от звенящей стали в его голосе. Впервые ее титул, показывающий родство с Султаном, звучал так обидно, что грудную клетку обуяло пламя. — Что с тобой, Мехмед? — ее ранили его перепады — он был горяч и страстен, а сразу после холоден и жесток, от чего по позвоночнику пробегала дрожь. Но так ведь закаляется сталь? — Я хочу поговорить. — уже твердым голосом повторила Лале свое желание. — О чем же? Вновь хотите просить чего-то для своих друзей? — он свел брови к переносице, вперив в девушку грозный взгляд. — Быть может мне и вовсе отдать Басарабу свой титул и трон, раз он вам так дорог? — Мехмед опасно сузил глаза, приблизившись к девушке. — В той же степени, что и я… — Вы снова испытываете это чувство? — Лале не робела. Она знала себе цену, теперь совсем точно знала — Султанша, член династии Османов. — Мне тоже знакомо оно, Шехзаде. — она сама подошла к мужчине, задирая голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я познакомилась с ним когда узнала, что после всего что было между нами, Вы выбрали жалкую рабыню, пренебрегая Госпожой, в чьей крови течет стук сабель и победный клич османского войска! — девушка прошептала это и затихла, словно львица, готовящаяся к прыжку. Мехмед оглядел ее с ног до головы, словно видя впервые. О да, он видел ее впервые. Лале, кузина — они мелькали часто, и он любил их. Каждую своей любовью. Но Лале Хатун Хазрет Рели, племянница Султана Мурада… Они прятались слишком глубоко. Он возбудил в этом ангеле такую ярость, чтобы она распахнула свои белоснежные крылья во всю ширь, что той ярости хватило бы до тла выжечь весь мир и даже больше. Высоко поднятый подбородок, идеальная осанка, руки за спиной, словно в подражание ему, — она была идеальна. Пухлые, красные от поцелуев губы, раскрасневшиеся щеки… И глаза. Обычно мягкие, нежные, но сейчас же властные, хищные, с тонкой поволокой гнева и… Ревности? О, безумная Гурия ревновала его так его так сильно, что он был готов положить свою голову на плаху во имя этого. Не мог и предположить, что жалкая наложница станет последнем камнем, держущим башню, которая, в свою очередь, защищала крепость. Теперь она пала. Лале стояла перед ним, пышущая ревностью, снедаемая острой потребностью в нем — это ли не прекраснейшая из картин мира? Это ли не вожделенейший сюжет, достойнейший стать новеллой в Декамероне? Мехмед приник к ее приоткрытым губам во влажном поцелуе. Лале вцепилась в него, словно хищница в добычу — прильнула станом к его разгоряченному телу, запустила в волосы одну руку и обхватила щеку второй. Сейчас их поцелуй был больше похож на схватку. Лале была напористой, больше не боялась остаться отвергнутой, непонятной. А Мехмед наслаждался этим. Наслаждался ею, как равной себе, как своей Госпожой. Лале Султан — супруга Султана Мехмеда Хана. Это звучало страстно, горячо, эхом разлетаясь в голове. Шехзаде положил руки ей на талию, собственнически вжимая в себя, словно желая слиться с ней, стать одним целым. Руки сводило от желания опуститься на округлые ягодицы, смять в ладони мягкую грудь… — Приличные девушки не инициируют таких встреч. — он продолжал целовать ее урывками, дразня, не позволяя увлечь его в томный поцелуй. — Хотя… — он посмотрел исподлобья заглядывая в глаза. — Не мне вас учить, Лале Хатун… — его дыхание было прерывистым — он, то жарко выдыхал, опаляя шею девушки своим дыханием, заставляя кожу покрываться мурашками, то втягивал воздух через стиснутые зубы, когда Лале предпринимала новую попытку приласкать его, поцеловать, приручить. — Не вам меня учить. — согласно кивнула девушка, целуя его подбородок, плавно спускаясь к кадыку. — Но научите. Вопреки. — этот красноречивый, раскрепощённый взгляд пылающих карих глаз — сейчас, точно цвета тлеющих углей, — давал Шехзаде понять, что просит кузина не об учении хороших манер. Она просила направлять ее, вести своей рукой, подчинить… Однако Шехзаде не покидало, от чего-то сладостное чувство, скручивающееся в узел возбуждения где-то внизу — это он ей подчинится. — Я хочу стать вашей, Шехзаде. — пролепетала девушка, оставляя влажный поцелуй на шее Мехмеда. — И тогда вы станете моим. — взгляд исподлобья нашел его глаза, в которых вспыхнуло восхищение. Лале играла с ним на равных, не смотря на собственную неопытность и присущую девушкам стеснительность. — Откажись… — прошептал он ей в губы, сжимая ткань на ее бедрах почти до треска. — Оттолкни меня. Это последний шанс. — он насильно оторвался от ее губ, качнувшись назад. Последний рубеж. Последнее слово. — Нет. — на выдохе сказала она, скользя по его торсу руками. — Я хочу быть твоей. Он взял ее ладони в свою руку, поднося к губам и целуя — каждый пальчик, ноготок, каждую костяшку, остановив губы на запястьях. — Мы сделаем это не здесь. — шепнул он ей на ухо, и повел на выход из хаммама. *** Дверь покоев стуком отрезала их от остального дворца. Мехмед не страшился быть уличенным в этом грехопадении — оно отливало ягодным вкусом на языке, стоило манящим губам Лале попасть в поле зрения. Он был одержим ею — с самого раннего детства делал все, чтобы играть с кузиной чаще, чтобы впечатлить ее сильнее чем брат Хасан. Чтобы она любила его сильнее. Сильнее всех. — Аслан мне друг, как и Влад. Я очень дорожу ими. В той же мере, что и вами, Шехзаде. В той же мере… Он возвел глаза к потолку покоев, глубоко дыша. Ревность накатывала разрушающими волнами цунами. Злые джины сдавливали грудную клетку, не давая вздохнуть и заставляя медленно задыхаться от душащего чувства. Он не хотел быть дорогим в той же мере. Не хотел быть сравнивым с кем-то, тем-более с рабами. Об этом было просто унизительно думать — сравнить Шехзаде величайшей империи и плененных княжичей второсортных княжеств. Но он знал, что Лале имела ввиду другое — нечто более интимное, если к любви этого светлого доброго ангела можно привести в описание такое дикое слово, как «интим»… Маленькая Госпожа казалась ему нереальной — миражом пустыни, мороком в лесу или злой насмешкой судьбы, сиянием этой натуры подсвечивающей его собственные недостатки. Он считал себя недостойным ее — от того сжать руками талию, вдохнуть запах ее волос, усыпать нежное лицо поцелуями, а после скрыть это все за пеленой никаба и платков, было его необходимостью. Он жил мыслью овладеть ею полностью — не только телом, но душой. Стать ее господином, ее султаном, ее судьбой, ее единственным. Ее и только ее — ничьим больше. Не мог смотреть на других женщин — взгляд, восхищенный идеалом творения Бога, бесцветно пробегался по наложницам, пытаясь найти наиболее схожую с его Госпожой. — Твои покои прелестны. — на выдохе сказала Лале, стесняясь трогать что-либо. Она была так мила… Так сладка́ и мягка́, что в отражении ее глаз он видел свою черную уродливую душу, но даже она начинала сиять, соприкоснувшись с нежной девушкой. Мехмед сократил между ними дистанцию, обходя Лале со спины и обвивая талию руками. Аромат ее волос сводил с ума, а томные, стыдливые вздохи будили настоящего первобытного зверя. — Нравятся? Приходи. Ночуй здесь или читай книги, молись или просто отдыхай — все что принадлежит мне, отныне принадлежит и тебе. — он стянул с изящного плеча рукав платья, в которое ей передала служанка, и оставил дорожку влажных поцелуев. — Вы так щедры, Шехзаде… — нарочито официозно хохотнула девушка, млея от его горячих губ. — Щедр? Ни в коем случае. Я очень, очень жадный, Лале Хатун. — прошептал он, заправляя прядь волос за ухо. — Это мой грех. Я не умею делиться, ничем и ни с кем. Госпожа вытянулась как струна арфы, когда пальцы Шехзаде с нажимом прошлись по позвоночнику, от шеи до поясницы. Остановились, совсем чуть-чуть не доходя до пресечения грани приличия. Девушка дышала томно, чуть приоткрыв губы. Было в действиях Мехмеда что-то очень правильное, естественное. Хотелось подчиниться — стать его без остатка. Однако, это жгучее собственничество, таящееся в его речах про друзей Лале, разжигало жуткую потребность вывести Шехзаде из себя. Подчиниться лишь подчиненному. Звучало до дрожи привлекательно — держать на короткой привязи наследника империи, будущего Султана османского государства… — Иногда делиться — это приятно. — мягко проговорила девушка, накрывая мужскую ладонь на талии, своей. — Этому меня научил Влад… — Лале слышала как тяжелое дыхание Мехмеда мгновенно прервалось. Он медленно сжал ткань ее платья на спине, притягивая ближе к себе. — Его отец всегда говорил, что быть щедрым человеком — значит быть счастливым человеком. Мехмед стянул платье у нее за спиной с такой силой, что ткань сдавила живот, очерчивая девичий стан. — Хочешь поговорить со мной об этом хмуром варваре? — почти угрожающе спросил Шехзаде у нее, обдав шею горячим дыханием. — Я просто вижу что ты представляешь угрозу для моих друзей. — ее голос не дрогнул, переходя на дерзкую, высокую тональность. Она отстранилась от пылающего Шехзаде и развернулась, взглянув в глаза. — В чем причина твоей вражды? Мехмед сжал кулаки и отвел взгляд, чтобы не ответить грубо и несдержанно. Было унизительно — она защищала своих друзей, и, вероятно, ждала их же защиты и от Шехзаде… Только он бы предпочел собственноручно убить их на поле боя, проткнув груди мечом. — Хочу чтобы уяснил, что они дороги мне. — не унималась Лале, поправив спущенный с плеча рукав. Мехмед не понимал, как вообще он ей это позволяет — командовать, манипулировать, подчинять. Говорить и держать себя так дерзко, не то что в присутствии, а в отношении наследника престола… — Я не питаю иллюзий в отношении твоих друзей, Лале. — наконец-то заговорил Мехмед, тяжело дыша. — И ты не в праве просить у меня их протекции. — он попытался приструнить ее, кинув грозный взгляд, но наткнулся на не менее пылающие глаза собеседницы. — Что значит я не в праве? — повела голову в сторону Лале, приподняв бровь. — Вы, Шехзаде, забываетесь с кем разговариваете. — Это ты забываешься! — взревел Мехмед, подходя вплотную к Госпоже. — Кто ты такая чтобы требовать с меня что либо? Я не собираюсь… Это терпеть. Мысль не была закончена — Лале влепила ему хлесткую пощечину, от которой его голова дернулась в сторону. Щеку жгло, но это было меньшее из чувств, что в миг нахлынули на него. — Не смей повышать на меня голос. Я не твоя наложница или рабыня. — прошипела Лале и развернувшись пошла прочь из покоев. Нет, она не ошиблась в Мехмеде, а просто недооценила его. Недооценила спесь и высокомерие, пропитавшие его душу. Каков наглец! Каков хам! Как он только посмел говорить с ней в подобном тоне? Ему, уж тем-более ему, не сойдет с рук просто так такое пренебрежение султанской кровью. Лале сжала подол платья, чуть приподняв его, чтобы идти было легче. Ее терзали и другие мысли — что она заигралась сама. Хотела вывести его из себя, потешить собственное самолюбие, отомстить за все пролитые слезы и бессонные ночи… А в итоге униженно покидает его покои, поставленная на место. Нелепый повод быть высланной из дворца. Казалось былая пылающая любовь в одно мгновение превратилась в жгучую ненависть, сжигающую все на своем пути. Лале больше не беспокоили его горячие, чуть шероховатые от держания меча, ладони, или глубокие черные глаза, отражающие ее душу и видящие его насквозь. Ее не беспокоили сладкие губы и низкий голос, сводящие с ума долгими ночами в ожидании этого момента. А теперь она уходит — какая глупость. — Стой. — на выдохе сказал Мехмед, выйдя из оцепенения. Эта отрезвляющая пощёчина словно поставила что-то на место в его душе. Раскрошенная на куски лампа вновь собралась воедино, но единственное чего ей не доставало теперь — джин. Лале на пару мгновений застыла на входе, кинув быстрый взгляд через плечо. И этого взгляда хватило, чтобы Шехзаде понял, что не сможет отпустить ее. Не сможет возненавидеть или избегать, прятаться от нее или прятать ее за стенами другого дворца. Ни дня не проживёт без нее — не теперь. Не тогда, когда познал вкус медовых губ или запах мускусных волос. Не тогда, когда ощутил шелк прикосновений ее рук и жар тела, жаждущего стать его, слиться в одно целое. Госпожа отвернулась, не в силах смотреть ему в глаза. — Подойди ко мне. — тихо приказал Мехмед. Наивный, все еще не понявший, что любой приказ отданный этой женщине будет выполнен прямо противоположно — Лале выбежала из покоев, распахнув двери. Шехзаде потребовалось не больше мгновения, чтобы побежать вслед за ней. Какое унижение — только за женщиной еще не бегал наследник империи. Госпожа юркнула в коридор, но подол розового платья выдал беглянку с головой, и она оказалась зажата между стеной и мужчиной. — Хорошо, я подойду к тебе сам. — с ехидством сказал он, наклонившись ближе к ее лицу. Что-то в ней изменилось, всего за доли мгновения. Он вновь видел перед собой Лале Хатун, племянницу падишаха, а не кузину или просто женщину из гарема. Ее глаза поблескивали алым цветом, похожие на раскаленный металл. — Если ты так хочешь, — начал Мехмед, всматриваясь в злое, однако ничуть не убавившее красоты, лицо. — я дам слово, что не трону твоих друзей. — Мне не нужны твои подачки. — проговорила Лале, прищурившись. Шехзаде улыбнулся, сокрушенно покачав головой. Почему-то ему не нравился вариант развития событий, когда Лале быстро согласилась бы на это предложение. Возможно потому, что он знал — она действительно не примет этот жест доброй воли. Это не в ее характере. — Я не собираюсь давать тебе «подачек». — Мехмед скривил губы и взгляд Госпожи тут же упал на них. В уголке нижней губы виднелась ещё незастывшая капелька крови от удара. Девушка облизнула собственные губы. — Я бы хотел выполнить твою просьбу. — он ухмыльнулся, понизив голос до шепота. — Однако для этого тебе придётся хорошенько попросить меня. Лале оторопела от такого заявления, застыв на пару мгновений. Однако отмерев, замахнулась для новой пощечины нахалу, но Мехмед перехватил ее руку. — Сейчас же отпусти меня! — она задергалась, пытаясь вырвать из его хватки, но тщетно. — Самовлюблённый тиран! Бессердечный, помешанный на стра… — она не договорила, потому что Мехмед впился в ее губы вольным, горячим поцелуем. Лале пыталась избавиться от его рук, но это лишь раззадоривало, добавляло острых специй в приторное блюдо. Госпожа толкала его в грудь или царапала шею, однако в ответ Шехзаде лишь углублял поцелуй, притянув ее голову к себе. Он целовал ее жарко, страстно, так, как любимый мужчина целует любимую женщину, говоря тем самым ей одно — я не хочу тебя терять. Мехмед оттянул ее нижнюю губу, слегка ее прикусив. — Будь я тебе мужем, я бы каждый раз вот так прерывал поток твоих ядовитых слов. — прошептал он это в самые губы, отстранившись. Разгоряченная Лале тяжело дышала, не зная, что ей делать. Совсем недавно она хотела убить его собственными руками… Хотя не сказать, что это чувство кануло в Лету полностью — за собственную растоптанную гордость ей хотелось выцарапать ему глаза. Однако сейчас к вороху чувств прибавилось еще одно, теплом разливающееся в груди. Оно было как сказочная лоза, опутывающая по рукам и ногам, не позволяя пошевелиться, но одновременно было небесным даром — крыльями, трепыхавшимися где-то за спиной, и готовыми унести тело ввысь. Казалось, что Лале в миг ослепла, ведь на месте Шехзаде, наследника империи и сына Султана, перед ней стоял Мехмед — пылкий юноша с колкими черными глазами и хамоватой улыбкой. Он казался ей особенно привлекательным сейчас — растрепанные волосы, красные от поцелуя губы и сияющие глаза, в которых она видела собственное отражение. О чем он думал сейчас, стоя напротив нее? — Нам нужно поговорить. — не выдержав звенящей тишины сказал Мехмед и подал Госпоже руку. — Не собираюсь я изливать душу на всеуслышание дворца. Даже не проси. — ответил он, наткнувшись на непонимающий взгляд девушки. Она толкнула его в грудь и под тихий смех вернулась в покои, не дожидаясь Шехзаде, плетущегося позади. Скажи ей кто-то еще этим утром, что она побывает в хаммаме Шехзаде, поцелует его, посетит его покои, а после ударит, сбежит и снова вернется в покои — она бы приказала позвать лекаря и осмотреть на предмет проблем с головой. Произошедшее с ней сегодня не придёт в голову даже самому Шайтану, если ему вздумается пошутить… Не к ночи был помянут тот Шайтан, однако мысли метнулись в гаремную комнату, где готовили девушку для Шехзаде на ночь. Интересно, она все еще ждет? Мужчина вошел в покои, закрыв за собой двери на засов самостоятельно — он давно отпустил стражу, чтобы не было лишних глаз и ушей. Мехмед не впервые чувствовал себя хищником, в общении с Лале. Не впервые расставлял ловушки, подвешивал сети, чтобы поймать эту птичку в свои руки… Однако скажи ему сегодня утром кто-то, что его горлинка способна на такое — не поверил бы. Ну не могла Лале придти к нему в хаммам, вести себя так распущенно, распаляя его, а после остудить пощечиной и вновь разжечь огонь своими сладкими губами. Все капканы, расставленные для этой наживы, сработали так же и на охотника, ставя ребром вопрос, кто кого поймал? Но сейчас, когда Лале больше похожа на запуганного зверька, не понимающего мотивов хищника, Шехзаде казалось, что лучшего капкана не может быть. — Ты хотел поговорить? — начала Госпожа, сложив руки на груди и прожигая взглядом мужчину. — Спешишь куда-то? — насмешливо поджав губы ответил Мехмед. — Вопросом на вопрос. — фыркнула Лале и подошла ближе к нему, стараясь выглядеть как можно более уверенной и гордой. — Кажется, что тебя ждет наложница за дверью. Не будем заставлять ее уснуть у твоих покоев. Шехзаде вгляделся в ореховые глаза собеседницы, подернутые темной поволокой. Он видел один из своих мечтательных снов, иначе не объяснить ревнующую его Лале. Прямо в его покоях. Напротив его постели. — Тебе идет жгучее чувство ревности, мой тюльпан. — он провел костяшками пальцев по ее щеке, но ожидаемо девушка дёрнула головой, не позволяя себя приласкать. Гордая, дикая, статная. — Ревность? — переспросила она, приструнив его попытку коснуться. — Это то, что ты испытываешь, когда думаешь обо мне в объятиях другой женщины. — он поддел ее подбородок пальцами, задирая голову вверх. — Это то, что я испытываю, когда ты говоришь мне про своих друзей. — не таясь сказал он, наблюдая за ее реакцией. — С чего ты решил, что я испытываю эту твою ревность? — она хотела убрать его руку, но Мехмед обхватил ее за затылок, притягивая к себе. — От того, что ты меня любишь. А я люблю тебя. — он провел пальцем по ее губам, восхищаясь их изящной формой. — Прекрати бегать от меня. Прекрати огрызаться со мной в угоду твоим друзьям. Признайся себе и мне в чувствах. И я завтра же женюсь на тебе. — А что ещё мне сделать? Станцевать тебе, может? Или спеть? — ее бровь недовольно взметнулась вверх и Мехмед тут же отпустил ее. — Я понимаю, ты думаешь, что я шучу. — он обогнул свой письменный стол, доставая что-то из ящика. — Однако больше скрывать я не буду — я желаю тебя намного дольше, чем ты можешь себе представить. — вернувшись, он протянул ей инкрустированный камнями тубус, в котором находилось письмо. — Я добавлял в это письмо одно слово каждый день, когда желал жениться на тебе так страстно, что у меня сводило скулы, а сердце колотилось словно птица в клетке, строчка за строчкой изливая душу в этой мольбе к отцу. Лале недоверчиво развернула письмо, пробегаясь глазами по написанному: «Величественный Султан Мурад Хан, уповая на вашу милость и справедливость, я прошу о дозволении оберегать, защищать и безмерно любить Лале Хатун, в нашем законном браке, по заветам Пророка, заверенном улемами и в присутствии свидетелей.» У Госпожи закружилась голова, то ли от удивления, то ли от предвкушения, и она отдёрнула лист от лица, прикрыв глаза. Мехмед и вправду был одержим. Ею и идеей их брака — и не сказал ей ни слова. Не спросил, не попросил ее руки, не упомянул свои намерения даже вскользь. Четко и твёрдо шел к собственной цели, шаг за шагом влюбляя в себя Лале, заставляя стать такой же одержимой им. Сейчас она смотрела на него другими глазами — так женщина смотрит на желанного ею мужчину. Красивый, сильный, гордый, умный, хитрый, любящий. Любящий ее, пылающей и жаркой любовью, от которой бросало в жар. Мужчина, готовый зайти как угодно далеко, лишь бы быть ближе к ней. — Мое согласие совсем тебя не волновало… — с уколом обиды пролепетала Госпожа, покачав головой. — Ты ошибаешься! — Шехзаде рухнул перед ней на колени, от чего она испуганно пискнула. — Твое мнение истязало меня ночами напролёт, душило, подобно Шайтану, пришедшему по мою душу. А ведь ты даже не знала! — он взял ее руки в свои, поднося к губам и целуя. — О Боже, тогда ты мне даже не отказала, но я уже был истерзан собственными домыслами так сильно, что боялся сойти с ума. — он целовал ее изящные пальцы и костяшки, гладя тыльные стороны ладоней. — Я не боялся потерять рассудок, но боялся вместе с ним потерять мою любовь к тебе. Боялся лишиться этого источника жизни, причины моих тяжелых вздохов. Боялся забыть твое лицо и никогда больше не вознести молитв Богу за твою красоту. Я зависим от тебя, Лале. — И ты сделал все, чтобы и я стала зависима от тебя. — неотрывно глядя ему в глаза проговорила Госпожа. — И я ведь стала. Кажется, Мехмед задержал дыхание, боясь спугнуть этот момент, словно сейчас она и вправду была красивой птицей, которую присела к нему на плечо. — Я стала зависима от твоего присутствия, пусть даже ты не смотрел на меня — внушало умиротворение лишь нахождение с тобой в одном помещении, на скучном семейном сборе или молчаливая прогулка вместе с Султаном, когда я краем глаза цеплялась за твою тень, тренирующуюся в ратном деле. Я стала одержима твоим взглядом, даже если ты невзначай смотрел мимо, но в мою сторону. Мне стало не хватать твоего голоса, который мог быть сильным, властным, а мог — нежным и волнующим, зовущим меня темными ночами. Я хотела чувствовать твои руки, просто сжимающие мою ладонь, собственнически обнимающие талию, или поглаживающие мои волосы в небрежном жесте. Ты сделал меня зависимой, внушил мне что я не смогу жить без тебя — и я правда не смогла. — она неосознанно погладила большими пальцами ладонь Мехмеда, сжимающую ее руки. — Надеюсь все последующие крепости, которые тебе предстоит взять, будут стоять и сопротивляться дольше чем я. — Госпожа зажмурилась в смущении. — Ты навсегда останешься моим главным сокровищем, даже если мне суждено завоевать весь мир. — он поднялся, став вновь возвышаться над Лале, и положил ладонь ей на щеку, поглаживая. — Я люблю тебя. — на выдохе сказала она, открыв глаза. — Я люблю тебя. — вторил он ее словам, метаясь взглядом по ее лицу. Лале потянулась к нему и коснулась губами его губ, увлекая мужчину в нежный поцелуй. Пока Мехмед не взял инициативу в свои руки, углубив его и притягивая девушку к себе. Он целовал ее жадно, словно впервые раздвигая пухлые губы языком и пробуя их на вкус. Шехзаде положил обе руки ей на талию, рывком вжимая в себя, от чего девушка на выдохе застонала. Госпожа запустила ладонь ему в волосы, оттягивая их у корней. Она кусала его губы, сжимала шею и плечи, упиваясь властью над ним и желая большего. От разницы в их росте Лале приходилось вставать на носочки и тянуть Мехмеда вниз, но он внезапно подхватил ее под бедра, усаживая к себе на талию. Госпожа крепко вцепилась в него, обвив ногами торс и сильнее прильнув к груди. Шехзаде стал отходить назад, пока не упёрся поясницей в стол и позволил Лале опустить на столешницу колени, все еще сидя на нем. Больше не стесняясь, Госпожа запускала ручки ему под кафтан, гладя шею и насколько позволял разрез — грудь. Сейчас все ощущалось ярче, страстнее, намного жарче чем в хаммаме, оставляя девушку в непонимании почему. Однако Шехзаде знал это хорошо. В хаммаме была похоть, желание, в его же покоях прямо — любовь и страсть. Безграничные чувства, две стороны медальона, порождающие друг друга. Они нуждались не в близости, сейчас была нужда друг в друге, в неозвученных чувствах, в утолении взаимной зависимости. Мехмед не понял, как сам угодил в свою же ловушку, но не за что бы не променял эту клетку на свободу. — Ты согласна стать моей женой? — прерываясь на короткие поцелуи спросил мужчина. — Да… — выдохнула ему в губы девушка, утягивая в медленный танец языков. Он понимал, что должен остановиться прямо сейчас, дождаться их брака, дождаться ночи хальвета… Но тающая в его руках Лале не позволяла мыслить трезво, выбивая из головы все, кроме своего образа. — Нам нужно остановиться… — он попытался отстранить ее от себя, прижавшись лбом к женской ключице, но Госпожа вцепилась в него, до боли натягивая волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову. — Нет. Здесь и сейчас. — удивительная для хрупкой девушки железная хватка перекрыла мужчине дыхание и он безмолвно глотнул ртом воздух. — Мы не можем, брак, хальвет… — Мехмед старался подобрать слова, пытаясь сказать то, что крутилось в мыслях, но от некой безвыходности положения получалось несвязано, больше похоже на оправдание. — Я то может и дождусь нашего хальвета, а ты? — вздёрнув подбородок, хотя и так возвышаясь над ним, в таком положении, спросила Лале. — А ты?! — она раздражённо чуть дернула его за волосы. — Я уйду, но твоя постель не будет пустовать ни в один из дней ожидания. Для тебя уже готова наложница за дверью! Мехмед зажмурился, силой мотнув головой, освобождаясь от хватки девушки и спустил ее на пол. Госпожа испуганно оглядела его, а после попятилась, медленно осознавая, что доигралась. Однако то, что она испытала только что с головой покрывало даже перспективу быть высланной из его покоев — сегодня, сейчас, Лале осознала какую власть имеет над ним. Шехзаде стал медленно наступать, а Госпожа отходила назад, не отрывая взгляда от совершенно черных глаз мужчины. Наткнувшись на препятствие, Лале осела на постель, отползая ближе к изголовью. Мехмед наступил коленями по обе стороны от ее ног, захлопывая капкан и нависая сверху. Госпожа не могла сказать, что ей нравилось больше — подчинять его себе, крепко держа за загривок, как льва, или лежать под ним, оглядывая его массивный силуэт, подчиняясь. Шехзаде наклонился к ней проводя губами от виска к подбородку, улавливая дрожь, бьющую ее тело. — Тебе страшно? — он заглянул ей в глаза, облизнув губы. Был готов отпустить ее сейчас, если только услышит в голосе нотку сомнения или страха, не смотря на все, что было между ними сегодня. Он дождётся ее твёрдого и властного голоса, который будет громко стонать его имя во время их хальвета. Дождется. — Я не знаю что делать… — честно призналась Лале, густо покрываясь румянцем. — А кроме? Боишься того, что должно произойти сейчас? — весь дурман и наваждение, мешающие здраво мыслить, в миг испарились из его головы, стоило почувствовать мелкую дрожь, бьющую его горлинку на их ложе. Девушкам свойственно бояться первой брачной ночи, однако Госпожа отдавала себя ему не будучи женой, от того ее страх был сильнее, первороднее… — Я не боюсь ничего, когда ты рядом. Я доверяю тебе. — пролепетала Госпожа, глубоко вздохнув. Вместо ответа Мехмед наклонился и нежно поцеловал Лале. Ее слова стали бальзамом на душу, долгожданным утешением… Она доверяет. Она не боится. Теперь он мог положить к ее ногам весь мир и пасть к ним сам, если она того пожелает. Девушка зарылась одной рукой в его волосы, второй став поглаживать плечи. Шехзаде потянул ткань её платья вверх, оголяя ноги и проводя рукой от лодыжек к коленям. Оторвавшись от ее губ он спустился к ее ногам, и неожиданно для девушки поцеловал ее колени. Это было чем-то личным, слишком запретным, от чего кожа покрылась мурашками. Мужская ладонь скользнула выше к бедру, по Госпожа перехватила его руку, потянув на себя. — Мехмед, а можешь… — она замялась, смутившись того, что собиралась сказать. — Могу. — твердо кивнул он, неотрывно глядя в ее глаза. — Что сделать? — Можешь раздеться первым? — ей показалось, что он ехидно усмехнулся, однако послушно встал на колени возле нее, принявшись расстегивать пуговицы на камзоле, но расстегнув первые две, остановился, исподлобья посмотрев на девушку. — Тогда и ты сделай кое-что для меня. — Лале приподняла бровь, уже мысленно стесняясь того, чего он попросит. — Смотри на мои руки и не отворачивайся. Все просто. Сможешь сделать это для меня? — он чуть наклонился к ней, проводя ладонью по нежной щеке. Госпожа кивнула, и его очередная ловушка с оглушительным грохотом схлопнулась. Пальцы вернулись к пуговицам, умело расстегивая их и вскоре стягивая камзол. Он не глядя отбросил его на пол, неотрывно следя за глазами и эмоциями его Госпожи. Ухватился руками за ворот рубашки и стянул ее с себя, как бы невзначай став разминать мышцы плеч и рук. Красуется… И, о Боже, он был так хорош в хвастовстве красивым телом, что Лале действительно не могла отвести глаз от вздымающейся мощной груди или сильных, покрытых венами, рук. Госпожа, отступив от обещания, перестала смотреть за руками Шехзаде, опустив взгляд на его идеальный поджарый торс. Едва ли он был против наслаждения наблюдать, как ее глаза горят, разглядывая его мускулы, и она закусывает нижнюю губу, быстро смерив взглядом пояс штанов на бедрах и все, что находится ниже. Мехмед скользнул рукой по своему прессу, ухватываясь за пояс и принялся разматывать его, пока тот не повис в руках куском ткани. Просчитав все, мужчина потянул штаны вниз, однако Лале, смутившись до своего предела, и отвела от него взгляд, отвернувшись. — Лале Хатун, а мне казалось, что вы держите свои обещания… — притворно расстроился Шехзаде, дожидаясь когда девушка повернется. И она повернулась, глубоко вздохнув, и подтягиваясь к изголовью, садясь в полулежачее положение. — Я держу свои обещания, Шехзаде. — не глядя ему в глаза сказала Госпожа, прожигая взглядом мощные большие ладони. Лале относительно понимала то, что сейчас должно было произойти — часть из этого была с ней всегда, словно сама природа подсказывала ей об этом. Другая же часть… Была известна из бесстыдных рассказов Нурай, которая абсолютно никак не реагировала на просьбы не поднимать темы столь пикантные в близи Лале. Но сейчас она была ей благодарна, за то, что она смутно, однако понимает алгоритм действий, может выстроить четкий план… Мехмед, не став томить, стянул с себя штаны, теперь находясь перед Лале абсолютно голым. Госпожа долго моргнула, надеясь, что это им не воспримется как нарушение договорённостей. Он… Был большим. Не то что бы Лале раньше доводилось видеть мужчин абсолютно без одежды, но что-то подсказывало, что природа наградила Шехзаде в этом плане очень даже щедро. Однако Госпожа не решалась рассмотреть его, лишь беспомощно подняла взгляд на глаза Мехмеда, бесстыдно улыбающегося и наблюдающего за ее реакцией. Покрутив своей ладонью у лица, как бы приковывая глаза девушки к объекту ее внимания, он стал опускать руку ниже, скользя по торсу, а после обхватил ладонью член, заставляя Госпожу упереться в него взглядом. Длинный бледноватый ствол, усеянный венами и розовая, нежная головка — таким он ей предстал сейчас. Лале едва ли могла подобрать достойные эпитеты для его описания, но ей определённо нравилось то, что она видела. Он был точной, гладкой формы, большой и толстый, и лишь от этого осознания Госпожа тяжело сглотнула скопившуюся во рту слюну. Ей нравилось даже чувство смущения, которое она испытывала, видя мужское естество и плавясь изнутри, стекая маленькими капельками раскалённого металла. Единственное, что не нравилось ей сейчас — самодовольное выражение лица Мехмеда, заманившего ее в очередную ловушку. Грудь сдавило желанием сбить с него эту спесь, от того девушка сжала подол платья в кулаках и рывком поднялась, садясь напротив мужчины. Шехзаде смерил ее отблесками насмешливого взгляда, а она смотрела на него с почти убийственным огнем. — Моя очередь. — пролепетала Госпожа и потянулась руками к шнуровке своего платья. Мехмед с горящими от вожделения и предвкушения глазами, придвинулся и ухватился за шнуровку, собираясь помочь. — Нет-нет, Шехзаде. — Лале сняла с себя его руки, отодвигаясь на приличное расстояние. — Не трогайте меня. Мое условие. — в ответ он промолчал, но на скулах заходили желваки и Госпожа с трудом сдержала торжествующую улыбку. Медленно, стараясь распалить Шехзаде ещё сильнее, она стала распускать шнуровку, нарочито томно вздыхая. Мехмед не сводил с нее глаз — разглядывал лицо, руки, ключицы, совсем немного выглядывающие из-под платья, красивые колени, открытые сейчас для его поцелуев… Но Лале запретила прикасаться к ней, заставляя возбуждение в паху затягиваться в болезненный узел, а дыхание стать тяжелым, словно дышать приходилось раскаленной магмой. Госпожа грациозно стянула с себя верхнее платье, оставаясь лишь в полупрозрачном исподнем и как бы невзначай стала поправлять волосы, испытывая силу воли Мехмеда. Из-под ткани виднелись возбужденные розовые соски и очертания животика и Шехзаде бросило в такой жар, что в пору было звать лекаря. Он видел многих женщин, будучи наследником престола, однако с Лале его связывали не только лишь похоть и желание, но страстная, платоническая любовь, к которой секс шел лишь приятным дополнением. Она плавилась под его руками, а он сходил с ума от одного взгляда карих глаз — они любили, и происходящее сейчас тому самый ярый свидетель. Ладони саднило, они хотели содрать с его Госпожи исподнее, пройтись руками по шелку ее кожи, вдохнуть запах волос… Лале точно знала куда бить — знала, что он не сможет не касаться ее, будет медленно сгорать изнутри. Она была вровень ему, таким же тактиком и стратегом, таким же рассудительным и умным воином на поле боя, и это сводило с ума. А скулы сводило от сжатия зубов, но Лале все продолжала изводить, невесомо скользя по своему телу, заставляя ткань натягиваться и очерчивать девичий стан. Она собрала волосы у висков, чтобы они не мешались и кинула быстрый взгляд на реакцию Мехмеда. А после ниже — на увеличившийся в размерах член, налившийся кровью. Быстро отвела взгляд, продолжая свою игру. Потянула края рукавов вниз, освобождая руки от ткани, заставляя ее держаться на одной лишь груди, а после обхватила себя за плечи, притворившись, что ей стало прохладно. План сработал — Шехзаде дернулся вперед, намереваясь обнять и согреть ее, однако девушка приструнила его взглядом, подняв бровь. — Шехзаде, мне казалось вы держите обещания. — она, больше не сдерживаясь, открыто посмеивалась над мужчиной, а он в бессилии сжимал кулаки и прожигал ее мстительным взглядом, как бы говоря, что он еще отыграется на ней вдоволь. И от этого огня в его глазах, не предвещаего ничего хорошего, у нее заныло внизу живота, сладостной болью отдавая по всему телу. Она была слишком раскрепощена и горячая сейчас, когда хотела чувствовать его близко, насколько близко, насколько они смогут. Лале надоело играть и она потянула ткань вниз, переступила через нее коленями и села напротив мужчины абсолютно голая. Глаза Шехзаде загорелись восхищением, граничащим с восхищением величественной римской статуей или архитектурой Византии. Маленькая, аккуратная грудь, с торчащими яркими сосками, прелестный женский животик и пышные красивые бедра — Госпожа выглядела как божество из римского или греческого пантеона, спустившееся на землю перед ним, простым смертным. — Лале Хатун, могу я… — он замялся, не веря сам в то, что просит разрешения у кого-то. — Можете. — она кивнула, не отпуская его взгляд. — Я дам вам все, что захотите, мой повелитель, лишь попросите меня… — он хищно улыбнулся, на мгновение прикрыв глаза. Эти выходки возбуждали его даже сильнее вида ее голого тела. Хотелось вдавить эту нахалку в постель, подмяв под себя, и заставить извиниться за все, о чем они спорили и за случаи, когда ее язычок был слишком острым на словцо. Но даже если взять лишь этот день, Лале должна была бы умолять о прощении за него несколько суток без перерыва, задыхаясь от их близости. — Хочу коснуться вас. — продолжил он томным грубым голосом, вновь возвращая взгляд к ее глазам. Вместо ответа Лале взяла мускулистую руку в свою и положила прямо к себе на грудь, сжав его ладонь. Мехмеду не требовалось ни мгновения, чтобы притянуть ее вплотную к себе, впиваясь в губы жадным поцелуем. Лале простонала в поцелуй, когда он надавил на ее поясницу, буквально вдавливая в себя и заставляя свою возбужденную плоть упираться ей в живот. Они целовались жадно, горячо, словно боясь что этот миг может закончиться прямо сейчас, не дав им насладиться друг другом. Мехмед заставил Лале обвить его бедра ногами, оседлав колени, а после, подхватив ее под ягодицы, словно она ничего не весила, резким движением развернул спиной к изголовью, и повалил на мягкие подушки. Госпожа вжалась в него и чувствовала рельеф его возбуждения, давящего ей на живот. Никогда она и не мыслила оказаться с Шехзаде в таком положении, но сейчас казалось, что это самое правильное и естественное их состояние. Она больше не сможет не чувствовать его горячих губ на своих губах, сильных рук на своем теле, и, уверена, совсем скоро не сможет чувствовать себя целой без их близости. Не разрывая поцелуя Мехмед чуть отстранился, с нажимом проводя по ее голени, и выше, по бёдрам, невесомо касаясь внутренней их стороны. Боялся испугать ее своим напором, но если бы она только знала, какой выдержки и самообладания стоит ему медлить сейчас, когда они нагие и такие разгорячённые обоюдными прикосновениями. Лале изогнулась от прикосновений, прильнув грудью к его груди и его член мазнул по половым губам, заставляя содрогнуться обоих и разорвать горячий поцелуй. Они смотрели друг на друга одинаково — возбужденно, желанно, однако с долей испуга. Действительно в полной мере лишь сейчас осознали то, до чего дошли. Госпожа задышала ртом, приоткрыв губы, тут же приковав к ним внимание Шехзаде. Он смотрел отрешённо, словно через пелену, покрывшую глаза белоснежным туманом. Лале задрожала от холода, ведь сильное тело больше не согревало ее, даря ощущение спокойствия и безопасности. — Мне холодно без тебя… — прошептала девушка, стараясь побороть смущение. Мехмед тут же откликнулся на мольбу своей Госпожи, приподнимая ее и прижав ко все еще горячей, словно металл на белом калении. — Давай сделаем это… — она прошептала ему почти в губы, обвив руками его предплечья, однако совсем не держась — Шехзаде удерживал ее сам, вдоль поясницы и лопаток. — Я боюсь, что все это закончится сейчас, боюсь, что это окажется стыдным сном, о котором я никогда не расскажу тебе… — Почему же ты не расскажешь мне о нем? — в тон ей, шепотом, ответил мужчина, подцепив ее нижнюю губу и поцеловав. — Потому что, на самом деле я не хочу делиться таким тобой даже с тобой. — Лале укусила его за губу, на что он втянул воздух ртом через сжатые зубы. — Моя собственница… — Мехмед улыбнулся, исподлобья глядя на нее. — Иногда делиться — это приятно… — с ехидной улыбкой проговорил он. Вместо ответа Госпожа задрала подбородок и с нажимом провела рукой по торсу мужчины, а после, ни капли не стесняясь, легким движением огладила твердый член. Шехзаде дрогнул, резко выдохнув. — Ты хочешь просто поговорить со мной? Тогда может мне стоит позвать кого-нибудь другого? И она ударила точно в цель, потому как Мехмед вновь завалил ее на подушки и опустил ладонь между ног. Госпожа выгнулась от совершенно новых ощущений, которые дарил ей Шехзаде этими прикосновениями — чуть грубыми, круговыми и настойчивыми. Мехмед чувствовал и видел как она быстро намокает от ласк, тая и растекаясь подобно сладкой патоке. Лале быстро задышала сжимаясь всем телом в предвкушении своего окончания, однако Шехзаде резко отстранился от нее, не позволяя этому случиться. Госпожа захныкала, выгибая упругую грудь, и Шехзаде тут же припал к ней поцелуями, вбирая в рот сначала один, а после и второй сосок. Он сминал упругие полушария в ладони, восхищаясь их точеной формой, покрывая поцелуями ложбинку между грудей. В какой-то момент Лале запустила руку в его смоляные волосы, чуть оттягивая их у корней и фиксируя голову у своей груди. Он мог легко сбросить с себя ее руку, заставить подчиняться саму, однако был буквально обездвижен властностью, текущей в венах его Госпожи. Огладив шершавой ладонью животик, Мехмед спустился ниже, к изнывающему лону, проводя пальцами по мокрым складочкам. А после погрузил в нее один палец, заставляя Лале задержать дыхание от неожиданности, и сжаться. Начал медленные движения внутри, растягивая стенки, то почти полностью вынимая палец, то снова медленно вводя его внутрь. Шехзаде склонился над ней, поцеловав живот. — Все хорошо? — ласково поинтересовался он, оглядывая лицо, все еще находясь снизу. Госпожа сжато кивнула, но Мехмеда это не устроило. — Я не продолжу, пока не скажешь, что тебе не больно. — голос сталью разрезал пространство между ними. Он выровнялся, снова нависая сверху, и заглянул в глаза. — Мехмед… у меня буквы в слова… не вяжутся… — на выдохе почти простонала Лале. — Тем не менее, говори со мной. — он мазнул губами по ее виску. — Может быть… мне тебе еще… Гомера процитировать? — она закатила глаза, то ли от удовольствия, то ли от язвительности. Шехзаде уткнулся носом ей в шею и без предупреждения ввел второй палец, за нахальство. Лале выгнулась, громко простонав, однако мужчина накрыл ее губы своими, ловя звуки. Госпожа вцепилась в его волосы одной рукой, второй обнимая его за шею. Она плотно обхватывала его пальцы, почти без труда скользящие внутри, вынуждая голос срываться на стоны. Мехмеду очень льстило то, какой влажной она была сейчас для него, какой подавливой и нежной, даже не смотря на проглядывающийся волевой османский характер — это возбуждало. Его Госпожа ходила по тонкой грани, испытывая его терпение и любовь к ней. Терлась сосками о его грудь и впивалась ноготками в предплечья, оставляя свою личную тугру на его теле — Лале Султан. — Мехмед, я больше не могу терпеть… — она чуть подалась вперёд, когда его пальцы почти вышли из нее, вновь насаживаясь. — Чего ты хочешь? — прикинулся несмышлённым Шехзаде, заправив прядь ей за ухо. Лале приподнялась, смерив взглядом его нахальную улыбку, а после закатила глаза, откинувшись обратно на подушки. — Умоляю, возьми меня. — громко и четко попросила Госпожа, лишив Мехмеда дара речи своей покорность. Шехзаде вышибала из колеи не непредсказуемость в поступках и решениях, словно она была им на поле боя, удивляющим врагов изощрённостью тактики. Однако Лале даже не нужно было выдумывать план — Шехзаде был готов сдаться ей лишь за один сладкий поцелуй, играющий на губах даже спустя дни. — Если моя Госпожа умоляет… — он оставил мокрый поцелуй на ее шее, выпрямляясь и садясь между ее разведенных ног. Госпожа в предвкушении гладила себя по груди и бедрам, заставляя мужчину сходить с ума от этого зрелища. Он волновался даже больше чем она, ведь Лале доверяла ему, а сам Мехмед себе — нет. — Ты забыл как это делается? — послышался насмешливый полустон. Задраженно выдохнув, Мехмед схватил ее под бедром, притягивая ближе к себе и упёр одну ее ногу себе в пресс. Собрал пальцами ее влагу, проникнув в лоно и убеждаясь, что она готова, а после направил внутрь головку члена. Лале задрожала, выгибаясь и закусывая губу, чтобы не закричать, Шехзаде же обхватил ее рукой поперек живота, чтобы не двигалась. — Тебе хорошо? — шёпотом спросил Мехмед, сам еле сдерживаясь, чтобы не рухнуть на нее от удовольствия. — Да… — простонала Госпожа, махнув рукой в пространстве, пытаясь коснуться его, но не достала и сжала простынь под собой. Шехзаде приподнялся над ней и медленно, растягивая, вошел во всю длину. Лале всхлипнула, и Мехмед нагнулся над ее лицом, тяжело дыша. — Больно? — Немного… — честно ответила девушка, кивнув. Втянув воздух сквозь сжатые зубы, Шехзаде качнулся назад, но Лале удержала его за шею. — Без тебя будет больнее. — сказала она, глядя в его глубокие глаза. — Не покидай меня… — надеясь, что он поймет смысл между строк, добавила Госпожа шепотом. И он понял. — Никогда. — он утянул ее губы в нежный поцелуй, отдающий весной их безграничной любви, которой лишь предстояло расцвести. Это было больше чем похоть, даже больше чем страсть и одержимость — это была связь сердец и тел, которую не получится разрушить никогда и никому. И даже если они разлучатся на сотни лет, не видя друг друга, а возможно и не зная — найдут пути к своей половине, к возможности почувствовать себя целыми. Живыми. — Ты можешь двигаться. — прошептала Лале, уткнувшись в его скулу. — Я остановлюсь, когда ты скажешь. Он услышал тихое: «Я знаю», однако девушка крепко прижалась губами к его виску. Она сжимала его сильно, с любовью, даря свою теплоту и искренность одному ему во всем мире. И он брал — сначала медленно, двигаясь осторожно неспеша, прикрыв глаза, но следя за каждым ее вздохом, а после ускоряясь, заставляя ее дрожать от удовольствия. Он медленно, но верно ускорялся, вдавливая ее в постель и сжимая талию. Лале цеплялась за его спину, царапая, и тянула за волосы, все же вырывая из его горла глухие стоны, распаляющие только сильнее. Шехзаде посетила странная дикая мысль, но едва ли он мог мыслить достаточно трезво… Резко подхватив девушку под талию, не выходя, он перевернулся на спину, усаживая на себя сверху. Госпожа успела лишь взволнованно вздохнуть, как уперлась руками в его пресс, удерживая равновесие. — Твоя очередь. Я устал. — опьяненный исполнением собственного желания проговорил Мехмед, складывая затёкшие руки за головой. — Устал? — вспыхнула Лале. — Может быть тогда я позову лекаря? Османская династия под угрозой. Он сам не знал, почему ему было так хорошо рядом с ней, не смотря на проскальзывающие грубости и насмешки. Возможно потому, что он любил ее. — Меньше слов, больше дела. — он похлопал ее по ягодице, заставляя приподняться, а после снова опуститься. Лале начала медленно, пытаясь сохранять равновесие, ведь поведённые судорогой ноги не могли твердо обнять Шехзаде за бедра. Осторожно вставала и насаживалась на твердый член в собственном неровном темпе. Больше всего ей нравилось выталкивать его почти до конца, а после вновь заполнять себя, каждый раз, как в первый. Это нравилось и Мехмеду, судя по тяжёлым вздохам и тому как рьяно он комкал простынь одной рукой. Второй же, без остановки оглаживал ее бедра и живот, готовый в любой момент поддержать любимую. Но вот он нашел самую чувствительную точку, начав массировать ее круговыми движениями, чувствуя, что его Госпожа почти что у развязки. — Ускорься. — скомандовал Мехмед, и Лале, с несвойственными ей удовольствием и охотой, подчинилась, начав двигаться быстрее. Покои заполнили влажные звуки двух тел, с удовольствием сливающихся в одно, и глухие стоны обоих. Госпожа дрожала от одних лишь томных вздохов Шехзаде, который больше не сдерживался. Мехмеду же до сладкой боли внизу живота нравился срывающийся на стоны голос Лале. Мужчина быстрее задвигал рукой, массируя чувствительную точку, а девушка еще сильнее ускорилась, впиваясь ногтями в его торс. Лале содрогнулась, громко закричав, и потеряв равновесие свалилась на Мехмеда. Однако тот быстро перехватил ее, перевернув обратно и почти дико вбивался в ее тело, пока его Госпожа содрогалась от удовольствия. Несколько быстрых и глубоких толчков спустя он замер и сам, уткнувшись лбом ей в плечо, задрожав. Лале крепко обняла его за плечи, чувствуя, как внутри растекается тепло, будто бы окутывающее все тело. Мехмед не мог мыслить во всей мере здраво, до сих пор не веря в своё счастье — быть взаимно любимым любимой женщиной. Шехзаде нашел в себе последние силы, чтобы приподняться и повалиться на спину. Лале, двигаясь так же вяло, как и он, устроила голову у него на груди, обвив рукой торс. Мехмед подцепил скомканное одеяло и накрыл их, позволив себе расслабиться под звук дыхания его Госпожи. *** — Как к тебе попала книга Овидия «Искусство любви»? — припоминая их давнишний разговор в хаммаме, спросил Мехмед, отпивая шербет. Лале застыла с кусочком пахлавы во рту, явно не ожидая такого вопроса. — А што? — Ни што. — передразнил ее Шехзаде, улыбнувшись. — Я удивлен, что книги подобного содержания находятся в общем доступе в гареме. Лале приосанилась, вытерев руки о салфетку, и вперила в Мехмеда убийственный взгляд. — То есть ты счита… — она не смогла договорить, так как рот ей заткнул кусочек лукума, с подачи Шехзаде. — Жуй. Я никогда не ставил под сомнение твой не по годам взрослый ум и начитанность. Можешь выбирать любые книги, какие только захочешь. — он заговорщически прищурился, подавшись вперед. — У меня даже есть одна особенная книга, в единственном экземпляре на всю империю. Лале исподлобья глянула на него, как он и рассчитывал, заинтересовавшись. — Это древний индийский трактат. Называется «Камасутра». — коротко описал Мехмед, откусив кусочек ореховой пахлавы. Госпожа чуть ли не заерзала на подушке, от желания знать больше. — Откуда же она у тебя? — бесцветно спросила она, пробуя запечённое яблоко в патоке. Шехзаде улыбнулся. — Мне привез ее Мирза. — Мирза? — удивленно переспросила Лале. — Это воин, совершивший хадж к Каабе по приказу Султана Мурада? Мехмед закивал, ликуя от осведомленности любимой. — Да. Во время хаджа к каабе через пустыню, он встретил индийского купца, продающего товары. Они подружились и индийский купец показал ему и рассказал о связанном тракте. — расщедрился на описание Шехзаде, краем глаза наблюдая за тем, как Лале ест. — Мирза попросил его перевести трактат на наш язык, с помощью писаря, и преподнес мне этот дар. — И ты молчал! — насупилась девушка, съедая еще одну ложку. — Сегодня все так вкусно… Или я голодная. — пожала плечами Госпожа, пережёвывая еду. — Про что же твоя «Камасутра»? — Не буду портить тебе удовольствие прочесть самой. — он насмешливо приподнял брови, ласково осматривая любимую. — Нечестно. — она отложила ложку, вытирая рот салфеткой. — Съешь еще что-нибудь, не оставайся голодной. — он обвёл рукой блюда, призывая попробовать какое-нибудь. — Я съела едва ли не больше тебя! — воспротивилась Госпожа, замотав головой. — Больше не буду. Мехмед молча поднялся, обходя стол, и сел рядом с Лале на полушки, притягивая ее к себе. — Фрукты полезны, открывай рот. — он отщипнул одну виноградину от грозди, поднося к ее рту. Девушка смерила его недовольным взглядом, но открыла рот, обхватив ягоду губами, и чуть касаясь его пальцев. Шехзаде тяжело вздохнул от мимолетного касания губ. Другой рукой обнял Лале за талию, кладя ладонь на живот и невесомо поглаживая. В покои раздался стук. Девушка хотела отстраниться, однако мужчина удержал ее. — Шехзаде, Госпожа. — вошедший после разрешения стражник, поклонился им. — Повелитель зовет вас на аудиенцию. Прямо сейчас. Лале перевела на возлюбленного испуганный взгляд, но он лишь напоследок огладив ее живот, улыбнулся и поднялся. — Можешь идти, мы сейчас будем. — стражник поклонился и покинул покои. — Мехмед? Что случилось? Мне страшно… — она схватила его за руку, и он во внезапном жесте поцеловал ее пальцы, помогая подняться. — Не бойся, с нами все будет хорошо. Раннее утро с еще восходящим Солнцем встретило возлюбленных тепло, позволяя им понежиться в постели под его лучами. Однако Шехзаде поднялся рано, собираясь с мыслями. Должен поговорить с отцом о браке с Лале. Сегодня или никогда — его горлинка так рассчитывает на него, так доверяет ему… Не сможет поступить иначе, и никогда не пожалеет о таком решении. Его Госпожа мирно спала, раскидав по подушке свои душистые локоны. Мехмед мазнул губами по ее виску и она даже сквозь сон подалась навстречу его губам. Никогда не сможет принять другое решение. Быстрым шагом пересекая дворец, он сжимал в руке молебное, не иначе, письмо, адресованное Султану. Молился чтобы отец одобрил брак Мехмеда добровольно. Иначе… Он бы что-то придумал — хитрил, манипулировал, подкупал, терпеливо ожидал верного решения, о котором ему бы сказал уже не сын, которого Мурад ни во что не ставил, но его визири, точно знающие, как для государства лучше. — Повелитель. — поклонившись на входе в покои, Шехзаде прошел в центр, выставляя руку с письмом вперед, слово защищаясь ею. — Мехмед? К чему такая срочность? — сидящий за столом Султан окинул его почти безразличным взглядом, и вернулся к каким-то бумагам. — Я думаю, чтобы у предателя Орхана не было притязаний на наш престол, у Империи должны появиться младшие наследники. — четко и выверенно сказал Шехзаде, вовремя замолчав, заставляя Султана заинтересованно оторваться от бумаг. — И что же? Это уже задача тебя и твоего гарема. — Верно. — Мехмед склонил голову, соглашаясь. — Однако рядом с Шехзаде Османской империи не должна стоять простая наложница, пусть даже та, кто родила сына. Рука об руку идти нужно с равными тебе. — медленно, словно охотник, подбирающийся к добыче, вел разговор Мехмед. — Ваш брак с Марой Хатун принес нашему государству больше приемущество в виде поддержки сербского деспота Бранковича. Султан, задумавшись, кивнул и поднялся из-за стола. — Давай обсудим это за едой. Шехзаде кивнул, и, пока Мурад не обратил особого внимания на письмо в его руке, спрятал его в складках камзола. — Это действительно важный вопрос. — уже за принесенном слугами завтраком, начал Падишах. — Ребенок от достойной, высокородной женщины — это некоторый гарант спокойного будущего империи. — Султан покивал головой. — Я даже знаю несколько дочерей беев окрестных бейликов, которые могли бы подойти. Мехмед пихнул себе в рот кусочек лепешки, чтобы сумбурно и не вовремя не сказать имя Лале. Это была тактика, схема, ход событий военных действий, в случае проигрыша стоившие больше жизни — это стоило бы ему ее слёз и осуждающего взгляда с немым упреком: «Я же верила тебе…» Шехзаде мотнул головой, отбрасывая тревожные мысли. — Мехмед? — встревоженно оглядел его отец. — Прошу простить. — его глаза забегали по сторонам. — Однако предательство Караман-оглу Ибрагим бея не выходит у меня из головы. Мурад сконфуженно кивнул, помрачнев. — Союзников нужно искать среди тех, кому безоговорочно доверяешь. — Султан пригладил бороду, охладев в кушаньям. — Кому мы доверяем больше чем себе? — задал риторический вопрос Мехмед взглянув отцу в глаза. — Лишь тем, кого мы любим; Кто любит нас в ответ. — строчки его нового дивана красиво влились в суть их диалога. — Твоя поэзия изящна как газель, сын мой. — улыбнулся Султан. — Ваша похвала — то единственное, ради чего стоит писать, Повелитель. — льстя, соврал он, даже не покраснев. Единственная, чье мнение его действительно волновало, сейчас спала в его покоях, любящая и верящая в него. — Однако возвращаясь к суровой реальности… Нужно подыскать достойную и благородную девушку. Красивую и статную, которая стала бы представлять Османскую империю и всех ее женщин в большом мире. — он стоял в шаге от пропасти, в которую был готов прыгнуть во имя одной лишь улыбки его любимой. — Как Хадиджа или Рабия Бала Хатун. Мурад, соглашаясь со всем вышесказанным, закивал. — Эти женщины были не только красивы и благородны, они были в той же мере умны и проницательны. Воистину, счастье тому, кто найдет себе такую женщину. — Такую как Лале Хатун. — Мехмед без страха забивал последние гвозди в крышку своего гроба. — Если кто и подходит на роль супруги Шехзаде — лишь она. — он протянул заготовленное письмо отцу. — Повелитель. — вновь, как недели назад Мехмед стоял перед Султаном, однако на этот раз все было острее. Тогда он был здесь один, и даже не собирался сражаться за свою шкуру, но сейчас здесь находилась любимая, и готовность порвать за нее, пугала Шехзаде. Словно он обезумел. — Мехмед попросил твоей руки Лале. — без вступления начал Падишах. — Надеюсь он поставил тебя в курс дела. — язвительно добавил он и на лице Мехмеда заиграли желваки. — Да, мой Султан. — Лале склонилась. — Мы обсуждали это с Шехзаде, и оба готовы на это ради будущего Османского государства. — сориентировалась Госпожа, кинув быстрый взгляд на любимого. — То есть, ты согласна? — сведя брови к переносице спросил Мурад. — Согласна. — утвердительно кивнула Лале и тяжело вдохнула. Мехмед нашел ее руку, сжимая, пытаясь унять ее дрожь. — Прошу тебя, не нервничай. — шепотом проговорил Шехзаде. Султан сурово наблюдал за их переглядками. — Немыслимо! О чем только думает молодёжь в наше время… — Мурад поднялся, подходя к паре. — Лале, ты казалась мне благочестивой и рассудительной девушкой! Госпожа пуще прежнего задрожала, слушая упреки «любимого Дяди Мурада». — И ты согласилась на это, не поставив меня в известность? Ты будешь наказана! — Довольно. — мотнул головой Мехмед, и встал напротив отца, отодвигая любимую за спину. — Инициатором был я. Если благородный и справедливый Султан Мурад Хан хочет наказать виновного — виновный перед ним. Падишах широко распахнутыми глазами оглядел Мехмеда, не веря наглости, которую слышит. — Если уж есть повинность в любви, взаимной и великой, то накажите и меня, ибо виновна и я. — Лале толкнула Мехмеда в бок, не позволяя взять удар на себя, и поравнялась с ним. Шехзаде возвел глаза к потолку, коря собственное сердце за то, что оно влюблено в такую гордую и самоотверженную женщину. — Любовь значит. — приосанившись сказал Султан. — Великая, безграничная, взаимная… Я вас услышал. — Мехмед с Лале выдохнули в унисон. Однако Падишах еще не закончил. — Стража! Госпожа в страхе округлила глаза, когда в комнату вошла толпа стражников. Шехзаде дернул девушку на себя, заводя за спину и становясь вполоборота к Султану и вошедшей страже. — Она здесь точно не причём! — взревел Мехмед, глядя на Падишаха. — Не слушайте его! Я виновата! — Лале забрыкалась, пытаясь выскочить к Мураду. — Я приказываю… — но вот оба сжались, вцепившись друг в друга. По щекам Госпожи давно текли слезы, и Шехзаде был готов поклясться в том, что убьет каждого, кто сейчас посмеет к ней подойти. — Приказываю готовить собрание улемов для никаха Шехзаде. Церемония должна пройти как можно быстрее. Они застыли как вкопанные, не слыша последующих указаний Султана и коротких ответов стражи. Очнулись, смея моргнуть, лишь когда дверь покоев с грохотом закрылась и вновь оставила их втроём. — Простите, дети. Я должен был убедиться в искренности ваших намерений. — с улыбкой на лице, но немного взволнованно сказал Султан. Лале прерывисто вдохнула, вцепившись в руку любимого, а Мехмед упер пылающий гневом взгляд в отца. — Не смотри так, Мехмед. За твою грубость стоило познакомить тебя с убранством темницы, однако я приму это за бурлящие юношеские чувства, а не за неуважение. — Это было жестоко… — вяло покачала головой Госпожа, и ее хватка на руке Шехзаде ослабла. Она нахмурилась, а после с шумным выдохом рухнула на пол. — Лале! Лале! — Мехмед успел подхватить ее у пола, а после поднял на руки. Ее руки безвольно повисли, а сама она в миг побелела. — Бедная… Нежный цветочек. Видимо сильно испугалась. — Падишах, кажется, даже не сожалея, осмотрел ее лицо, подходя ближе. — Лекаря сюда, стража! Шехзаде покачал головой, ошарашенно смотря на отца. Годы, воистину брали свое, его борода и волосы подёрнула седина, а глаза заволокла полупрозрачная дымка прожитых лет… Однако Мехмед до сих пор надеялся на сердечность решений и деяний Повелителя. Как видимо зазря. А может он и вовсе никогда не менялся, всю жизнь лишь скрывая то, кем был — жестоким правителем, отославшим сына на другой конец Империи, ведь рожден он был от неблагородной, грязнокровной рабыни? Какой цинизм… — Не стоит, мой Султан. Я отнесу Лале в ее комнату, не думаю, что она захочет видеть вас после этого. — неглубоко поклонившись, Мехмед вылетел из султанских покоев. Он ему этого не простит. *** Мужчина перекатывал бусины простых деревянных чёток в руках, про себя повторяя суры из Корана. Не мог найти себе места нигде, кроме как у постели любимой, крепко спящей после прихода лекарей. Они привели ее в чувства совсем ненадолго, чтобы дать лекарство, и она вновь уснула. Мехмед не успел даже взглянуть ей в глаза, оставалось довольствоваться лишь ее размеренным дыханием. Чего ради Мурад напугал их настолько, к после без промедлений приказал готовиться к браку? У Шехзаде не было ответа на этот вопрос. Возможно таким образом Султан показывал свою власть над ситуацией и их судьбами… Однако на самом же деле они принадлежали лишь друг другу, и он не имел над их душами ни малейшей власти. Они нашли бы друг друга через много-много лет, даже в кромешной тьме, на ощупь, потому что это была любовь. Она вспыхнула в груди так ярко-ярко, что ослепила их, и теперь они не видели никого, кроме друг друга. — Мехмед… — шепотом позвала Лале и он тут же подскочил, вытянутый из раздумьев. Сел рядом с ней на кровати, помогая приподняться. — Горлинка моя, — Шехзаде поцеловал костяшки ее пальцев, ужасаясь, какие холодные у нее руки. — как ты себя чувствуешь? — Увидела тебя и стало лучше. — он знал, что она соврала, что сейчас ее одолевает слабость, а легкий озноб бьет тело. Это пройдет. — Как только ты поднимешься на ноги, мы уедем отсюда в Манису. — Почему? Зачем? — Госпожа протяжно моргнула, мотнув головой. — Я не хочу оставлять тебя здесь ни на мгновение. К тому же, мне давно пора в санджак. — А наша свадьба? — она придвинулась ближе к нему, кладя голову на плечо. — Пройдет там же. Быстро и без лишних глаз. — это могло расстроить его Госпожу, ведь она заслуживала самой прекрасной и пышной свадьбы, которую только видела Империя. — Сейчас не время для этого. — вновь вырвала его из размышлений Лале. — Не время для пышной и громкой свадьбы. Я бы и сама настояла на самом ско́ром варианте. — Когда я стану Султаном, мы устроим такой великий праздник, что о нем будет говорить весь мир. Позовем туда монархов разных стран, будем рассыпать золото на дорогах и праздновать это целый месяц. — с придыханием проговорил Мехмед, поглаживая ее щеку. — Главное, что вместе. — отозвалась Лале. — Спасибо Дяде Мураду. Шехзаде дёрнулся от этого имени, словно от удара. — Было бы за что благодарить его! — вспылил он, сжимая кулаки. — Он разрешил наш брак. — Госпожа обернулась на любимого, заглядывая ему в глаза. — Он напугал тебя до обморока! — Падишах ничего бы мне не сделал. Я испугалась за тебя. — она уперла ладонь ему в грудь. Мехмед сокрушенно покачал головой, несогласный со сказанным о Султане. — А я испугался за вас. — ласково сказал он, поглаживая ее руку. — Мы снова на Вы? — хохотнула Лале. Смерив взглядом здоровый румянец на ее щеках и радостный блеск в глазах, Мехмед решился. — За вас. — он положил руку ей на живот, поглаживая. Госпожа округлила глаза, уставившись сначала на него, а после на свой живот. — Ты носишь под сердцем моего ребенка. Девушка скомкано улыбнулась, но вот ее губы начали подрагивать, а в уголках глаз скопились слёзы. Шехзаде тут же принялся гладить ее по щекам, успокаивая. — Не плачь, прошу, тебе нельзя. — Лале закивала, все с той же застывшей улыбкой на лице, стараясь сдержать слезы счастья. — Как… ты узнал? — Наблюдал за тобой, потому что знал, что наша любовь даст начало новой жизни. — он притянул ее к себе, положив подбородок ей на макушку. — А понял, когда ты заплакала, от того что узнала, что я отправляюсь на охоту в лес. — Мехмед старался сдержать смех, однако получалось плохо. — Дурак! У них же тоже есть семья. — она отпихнула его от себя, насупившись. — Есть. Как и у нас теперь есть семья: Ты, я и наш малыш. Девушка опустила взгляд на еще плоский живот. Было волнительно осознавать, что в ней теперь находилось еще одно маленькое сердечко, бьющееся в унисон с сердцами родителей. Она уже любила ее, или его — плод их любви, большой, светлой и искренней. — Впервые я чувствую себя не одинокой в этом мире. — прошептала Лале, все же роняя на постель несколько соленых слезинок. — Благодаря тебе. — И я больше не чувствую себя одиноким. Благодаря тебе. — Мехмед убрал с ее лица ниспавшие пряди волос и оставил на лбу лёгкий поцелуй.