Сурастан: Полуостров монстров

      Приложив руку, Зулейка аккуратно сняла барьер с потрёпанного временем холма. Лунный свет просачивался сквозь скелеты древних сосен, венчавших холм. Адамантовая диадема лежала на выветренном камне, ее поверхность сияла потусторонним блеском, заманивая джинна прикоснуться к собственному прошлому. Время, казалось, остановилось, когда она протянула руку и дотронулась до тонкой филиграни, отдававшей славной древностью и давно забытой культурой. Её культурой. Сердце Зулейки затрепетало, когда она почувствовала заточённую в артефакте всевластность, что было очевидно, ведь принадлежала диадема не кому-то там, а царице всея Тьмы, владычице Чёрного Дворца – Сераф Эзмерай Сайе-адель Шаханшах.       Тончайший обруч из бесценного металла полностью соответствовал её вкусам: простой на вид, без шика и излишеств, объект был образцом невиданной красоты для тех, кто умел зрить в корень. А корень был в трёх чистейших огранённых мана-кристаллах, сиявших при использовании, словно сорванные с неба звёзды, и нанесённых руками тридцати трёх мастеров рунах, для прочтения которых даже знатоку потребовалось бы выделить не один вечер. Всё это великолепие даровало носителю достаточно сил, чтобы взмахом руки стирать армии и рушить крепости – артефакт, достойный повелителя. И теперь, когда он оказался у Зулейки в руках, на её плечах оказалась важная миссия: убедиться, что она окажется на голове правильного кандидата.       Вот только у кого будет на неё право? На уме Зулейки была достойная претендентка, но передавать диадему ей было бы поспешно даже для славившегося нетерпеливостью джинна. Конечно, её новая и единственная подруга в мире, где все давно забыли о традициях основателей Чёрного Дворца, ей вполне импонировала, но многое в ней до уровня истинного правителя, а уж тем более до уровня Сераф не дотягивало.       Во-первых, девочка не была духом, что в глазах известного и статусного духа из рода Эзмерай сразу отнимало у неё тонну очков. Яннаварди, они же иномирцы, являлись по своей сути исключениями в мире смертных, но до уровня истинных духов ни один из них ещё не добирался. Во-вторых, поведение Ники всё же было далеко от пристойного, особенно её грязный язык, который, стоит ей стать правительницей, наживёт ей множество врагов. Наконец, её фамильярное отношение с будущими подданными было несовместимым с приличием. Разумеется, Зулейка понимала значение чуткости и сострадания, но в её глазах царица и холоп находились на качественно разных уровнях. Традиции духов гласили, что в жизни каждой твари полагалось своё место, и не должно было им пытаться опускаться или подниматься до уровня друг друга.       Тем не менее, Зулейка не стала отметать кандидатуру Ники категорически, решив дать непутёвой иномирке сотню-другую лет, чтобы она научилась уму-разуму. До тех пор, однако, нужно было найти кого-то ещё, ведь кому-то адамантовая диадема должна была достаться. В столь изменившемся мире она никого больше не знала, а себя в роли повелительницы Зулейка даже не рассматривала. Ей больше нравилось оставлять сложности и вызовы управления кому-либо ещё, чтобы сама она могла беззаботно вкушать сладкие плоды жизни.       Молчаливо поблагодарив сестру за всё и поправив примятое от сидения на коленях платье, Зулейка хотела было поспешить на поиски в любую сторону, куда потянет её сердце, но вдруг столкнулась лицом к лицу с возникшей из ниоткуда преградой в виде высокого мужчины в доспехе.       — Долго же пришлось вас ждать, госпожа Зулейка! — сказал неожиданный вторженец. Это был молодой рыцарь человеческой крови, худощавого телосложения, носящий полные латы с накинутым на левое плечо кремовым плащом, расшитым золотом. У него были короткие кудри пшеничного цвета, орлиное лицо и насмешливый взгляд, не признававший ничто на свете важным его внимания. Человек был безоружен, и никакой сверхъестественной ауры Зулейка от него не улавливала, но одного взгляда на него Зулейке было достаточно, чтобы понять: это не тот оппонент, с которым можно играться.       — Наглый смерд, — ответила джинн, не предав ни толики смятения, — как смеешь ты подобным образом обращаться с высшей сущностью? Неужели спустя столетия жизнь настолько обесценилась?       — Хе-хе, совсем нет, достопочтенная, моя жизнь очень мне дорога, — сардонически сказал рыцарь. — Более того, я ценю каждую её секунду на вес адаманта. Так что перейду сразу к сути. Диадема. Отдайте мне её.       Зулейке было ничуть не весело, но она, дабы ни в чём не уступать наглому оппоненту, демонстративно рассмеялась ему в лицо.       — Если тебе она так мила, то ты должен знать, кто должен её носить, не так ли?       — Истинный правитель, так ведь? По счастью, совсем недавно мы с товарищами как раз такого подыскали.       Колебание воздуха подсказало джинну резко уйти в сторону, и она, незамедлительно дёрнувшись, увидела просвистевший мимо обрубок железа, оставлявший за собой серебристый след, словно в замедленной съёмке. От последовавшего вслед за первым второго удара она уклонилась уже сознательно, оценивая на ходу закрывшего на ней тиски врага. Очередной варвар, такой же, каких она в достаточном количестве нажарила до этого, вот только этот был разодетым в нелепые цветастые тряпки и ещё сильнее похож на тролля: помимо размеров и физической силы, в нём также бурлила едва не просачивающаяся сквозь кожу сила и жестокость.       — Ловкая зараза, — прорычал он, — Парцифаль, почему ты ещё не отобрал у неё обруч?       Рыцарь, не смущённый раскрытием своего имени, остался стоять в стороне, явно предпочитая не пачкать руки самому.       — Терпение, великодушный лорд орков Груум, — сказал он заискивающе-вежливо, — в таких делах нужно быть в определённой степени осторожным. Вы ведь и сами могли наблюдать способности джинна?       — Да, и что? — хмыкнул Груум, обходя анализирующую своё положение Зулейку. — Мало что ли магов я перерезал?       — Нет, могучий и мудрый король. Здесь дело обстоит сложнее.       Не дожидаясь, пока зовущийся Груумом варвар что-либо предпримет, Зулейка щёлкнула пальцами. С кончика указательного сорвалась ослепительная искорка, и мгновение спустя вечерняя тишина была разорвана фонящим рёвом голубой кометы, сметая орка-переростка. Джинн повернулась, чтобы атаковать и Парцифаля, но тот заблаговременно отошёл подальше, не планируя, видимо, пачкать латные рукавицы.       С того места, где ничего не должно было остаться, раздался хохот. Зулейка в шоке смотрела, как переживший прямое столкновение с её магией варвар поднимается на ноги, как ни в чём не бывало.       — Кажется, ты был прав, мальчишка. Древний дух действительно не чета современным хлюпикам. Но знаешь, что? Никто в этом мире не ровня мне!!       Груум перехватил свой боевой топор так крепко, что побелели руки и яростно бросился вперёд, намереваясь перерубить джинна пополам. Та в свою очередь быстро взвесила ситуацию и решив, что промахнулась в первый раз, взмыла в воздух. Воздух вокруг неё отяжелел от насыщения магией, и она, прицелившись получше, выпустила наружу конус пламени, лившегося из её рук толчками, как вода под напором. Она не боялась задеть что-либо важное, ведь ничего ценного на земле под ней и не оставалось – разве что прекрасные цветы на месте упокоения Сераф было жалко.       Поток огня был разрезан томагавком. Застанная врасплох Зулейка прекратила атаку и попыталась уйти вниз, но метко брошенный топорик смог задеть её в плечо, оставляя за собой красную полосу. Кровь из раны не потекла, не зря она была духом, но боль глубокий разруб причинил ей такую же, как и существу из плоти.       Не успела джинн оправиться, как король зелёных варваров подскочил, словно гигантский кузнечик, и его кровожадное орудие, оказавшееся в опасной близости от её черепа, достигло бы своей цели, если бы Зулейка не отбросила его назад потоком перегретого ветра, выпущенного ей прежде, чем она сама успела сообразить.       Проигрывать, а тем более отступать Зулейка ненавидела, но в этот момент поняла: было самое время ретироваться. Классическое тактическое отступление для перегруппировки и пересмотра стратегии. Вот только осознав неожиданную лёгкость, она поняла, что в пылу минутного сражения кое-что потеряла.       — А прекрасная всё-таки вещица, — сказал Парцифаль, беззаботно паря в воздухе на одном уровне с Зулейкой. В руках он вертел диадему её сестры, будто раздумывал, на какую стенку её лучше всего будет прибить. — И ещё прекраснее она будет смотреться на голове нового Тёмного Лорда.       — Гад! Верни диадему сию же минуту, и мой гнев ещё может тебя избежать!       — Госпожа Зулейка Эзмерай Зефир Азар-адель Шахбану, я был бы счастлив удовлетворить ваше требование, но увы, — смахнул Парцифаль несуществующую слезинку, — у меня совершенно нет на это времени. Скоро начнётся коронация моего сеньора Груума, короля орков и всего Предела, и столь важное события я никак не могу пропустить.       Спустившись вниз и подойдя к оправившемуся от падения вниз варвару, Парцифаль мило помахал Зулейке и открыл портал. Джинн, подобравшись, запустила в них ещё одной запоздалой кометой, которая, к сожалению, не нашла своей цели, навредив лишь прожжённой земле, где они стояли.       Тихому вечеру вернулось привычное спокойствие, и Зулейка, впервые потерпевшая поражение от рук смертных, впала в ступор. Две сосны, мертвые и высушенные, затлели, и не прошло и минуты, как два видевших историю дерева стали превращаться в осыпающиеся угли. Джинн совершила огромную промашку – такую, какую сестра бы никогда ей не простила. И теперь на уме Зулейки оставался лишь один вопрос: что делать теперь? * * *       "Собор Вознесения Агни. Вечер выходного дня. Передайте привет больному дядюшке Оссэ".       Сообщение в записке, прочитанное Петром, как только представился случай, было сравнительно коротко и навевало великой тайной уровня бульварного детектива. Ему не стоило труда догадаться, что его дело попахивает заговором, вот только откуда именно веял этот запах он понятия не имел. И проблема была в том, что просвещать по поводу чего бы то ни было его не собирался решительно никто – а насытиться информацией ему хотелось намного больше, чем всеми блюдами, винами и зельями, которыми его пичкали. И если бы Петра не стали-таки периодически выпускать из герцогского поместья на выгул, то он вообще походил бы на ручного попугая. А так он вполне себе пёс, истинный друг человека.       К счастью, слух и нюх у Петруши тоже были, как у ищейки, так что он смог выудить из проходящих разговоров и пьяных бредней бывавших у герцога в гостях дворян достаточно сведений, чтобы составить примерную схему минного поля, в которое он по случайности был призван.       Находился он в крупном городе под названием Альбена, являющемся столицей Селестинской империи и влиятельного эрцгерцогства Тираль внутри неё. Империя была одной из величайших держав, распоряжающейся порядком на всём континенте (если верить засидевшемуся допоздна пожилому офицеру, всю беседу не отрывавшемуся от рюмки), однако являлось скорее огромным лоскутным одеялом из дворянских вотчин рангом от герцогств до баронств, церковными землями, магистерскими землями (т.е. принадлежащим магам) и независимыми городами-государствами. Разумеется, между титулованными особами, владеющими всеми этими наделами, происходили непрекращающиеся склоки, и Пётр, будучи героем, в них был очень важной пешкой.       Герой, как выяснилось – титул далеко не уникальный. Призыв их производится ежегодно с переменным успехом, так что помимо Петра в империи ошивалось по меньшей мере восемь других героев. Ему приятно было услышать, что один из них, Джозеф Дейвис, дожил до заслуженной пенсии и заделался учить искусству меча юнцов в местной академии, которую Пётр прозвал "академия Слайс-ов-лайф", ведь по описанию звучала она точь-в-точь как стандартный сеттинг для манги в этом жанре. Неприятно было слышать, что герои-пенсионеры, вроде Джозефа, были редкостью, и чаще всего они оставались ломовыми лошадками на имперской службе до конца своей жизни. Зачастую, конца преждевременного.       "Встретить бы мне этого Джозефа, — думал Пётр, грызя конец раритетной в этом мире шариковой ручки, — нам бы было, что обсудить". К сожалению, он понимал, что в ближайшее время ему будет не до встреч, ведь после недельки акклиматизации за его тренировку взялись, и взялись капитально. С раннего утра его пивной животик и атрофировавшиеся за годы офисной жизни мускулы подвергались интенсивным тренировкам; после обеда его садили в библиотеку изучать волшебные фолианты и бестиарии, а вечером приходили маги, чтобы научить нерадивого героя применять магические формулы на практике. И каждый этап обязательно сопровождался употреблением склянки сваренного специально для него зелья бодрости, позволявшее Петру раз за разом превозмогать желание лечь в постель и остаться в ней навсегда. По выходным ему давали двухдневную передышку, которую он использовал, чтобы хорошенько отоспаться и отойти от стимулирующего эффекта осточертевшего зелёного пойла.       Несмотря на недовольство таким раскладом, Пётр вынужден был признать, что самосовершенствовался семимильными шагами. Учитель магии объяснил, что в этом и состояла главная особенность иномирцев: ввиду отсутствия в его мире маны, его душа, по-научному называемая духовным телом, была напичкана ей под завязку при призыве, отчего являлась пластичной и упругой. Чем-то это напоминало Петру мозг ребёнка, который в сравнении с мозгом взрослого намного проще поддавался обучению и изменению. Местные арканисты и историки магии научно доказали, что все без исключения герои сразу после призыва переживали период бурного роста навыков и мастерства и при правильном наставлении становились вровень с могучими чудовищами, на которых их и посылали охотиться.       Конечно, по-настоящему Петра интересовал всего один навык – тот, который позволил бы ему вернуться на Землю, к суженной, к лучшему другу и к ненавистной, но хорошо оплачиваемой работе. Вот только об этом говорить никто не хотел даже в присутствии белочки, и оно и понятно: отпускать его домой – последнее, что было в планах у его надзирателей… то есть покровителей. А это значило, что информацию о них нужно было добывать в обход их соколиного взора.       Дописав заданный ему конспект по видам и устройствам магических катализаторов, Пётр поставил жирную, злобную точку в конце предложения и бодро закрыл тетрадь – предмет, который он не трогал ещё с того момента, когда со скрипом закончил университет. Была блаженная суббота, и он твёрдо намеревался выйти наружу и найти указанный в записке собор. Возможно, что его там просто прирезал бы посланный политическим оппонентом герцога ассасин? Пётр считал, что да, но других вариантов направить судьбу по собственным рельсам не видел.       — Решили прогуляться, герой Пётр? — спросил его усатый голос спускавшегося по лестнице герцога Альмонда.       — Да, хотелось подышать воздухом, всё такое, — сказал Пётр и прежде, чем герцог смог вставить ремарку или предложил приставить сопровождение, быстро продолжил. — Не могли бы вы мне подсказать какую-нибудь церковь или собор поблизости?       — Вас заинтересовала религия? — удивился герцог.       — Не совсем, то есть… да, в каком-то роде заинтересовала. Я хочу поближе познакомиться с великой культурой селестинцев, и так как вера является огромной её частью, я просто обязан побывать в храме. А лучше – в нескольких.       Герцог с такой логикой согласился и любезно подсказал ему дорогу до нескольких мест, в том числе до нужного собора. И в тот момент, когда он почти навязал Петру парочку телохранителей, герой сделал ловкий словесный уворот, спросив герцога Альмонда о скором визите очередной презнатной особы. Тот засуетился, оставил Петра в покое и пошёл, накручивая ус, распоряжаться о приёме, давая иномирцу возможность впервые свободно перемещаться.       Пётр знал наверняка, что сбегать было глупо, ведь когда его неизбежно найдут и силой приволокут назад, отношение к нему будет уже совершенно иное. Тем более, что именно дворянские круга были прямой дорогой к силе политической и физической – обе в будущем ему немало пригодятся. Поэтому он не стал бродить, а пошёл сразу туда, куда и сказал – к собору Вознесения Агни.       Агни являлась в этом мире богиней очага, плодородия и справедливости, являясь благодетельницей людского рода. Другие божки́ и прибо́жки местного пантеона, называемого Белым Дворцом, ей подчинялись и исполняли роли ангелов, периодически доставляя местным благословления и чудеса. Не удивительно, что с такими регалиями храмов ей понатыкали повсюду, причём некоторые из них размерами и убранством напоминали настоящие дворцы. В архитектурных стилях Пётр не был силён, но один раз его знакомый архитектор взялся объяснять ему разницу между барокко и рококо, и если болтовня того друга чего-то стоила, то столичные храмы чётко подпадали под вторую категорию: всё такое нежное, однотонное и полированное, но при этом изобилующее помпезными деталями и ассиметричными пристройками.       Дойдя до нужного собора (самое большое и кичливое здание в округе, упустить его из виду было сложно), Пётр, успокаивая по пути бушующие нервы и стучащее сердце, бросил оценивать интерьер и направился к подметавшей вдали ото всех неофитке. Так как это был вечер, прихожан осталось немного, а те, что присутствовали, были поглощены молитвой, произносимой ими сидя на коленях с закрытыми глазами. Неофитка, одетая в чисто-белый балахон со скрывающим глаза капюшоном, поначалу не обращала на подошедшего иномирца внимания и вернулась в реальность только тогда, когда он оказался к ней вплотную.       — Ой! Господи, мужчина, не подкрадывайтесь так ко мне!       — Прошу прощения! — извинился он. — Я ненадолго вас отвлеку, ладно? Мне всего лишь нужно, чтобы вы передали привет дядюшке… как там его… Оссэ! Больному дядюшке Оссэ, да! Я очень волновался за него, вот и… это самое…       Поначалу неофитка смотрела на Петра, как на сумасшедшего, и хотела направить его доставать глупыми вопросами кого-нибудь другого. Затем, правда, в её голове загорелась лампочка, и она, перейдя на заговорщицкий тон, ответила:       — Что же вы так, мужчина? Совсем забросили родного дядюшку! Но ничего, он идёт на поправку и ждёт не дождётся скорой встречи. Видите, дверь в конце зала? — указала неофитка на служебный вход. — Вам внутрь, направо и вперёд по коридору до упора. Всего наилучшего!       Пётр помахал ей рукой, получив в ответ весьма необычный жест в виде выставленного безымянного пальца и мизинца. До этого он ничего подобного не видел и заключил, что это – тайный знак, который лишний раз лучше никому не показывать.       Пройдя по грандиозному коридору с широкими витражными окнами, изображающими радужными стёклами мифологические сюжеты (хотя в новом мире Петру было сложно отличить реальные события от мифологии), он оказался на пороге резной дубовой двери, открыв которую он попал в обитель стеллажей и бумаг, которая, судя по наличию диванов и чайного стола, являлась в определённый момент своего существования гостиной. За широким заваленным макулатурой столом сидел знакомый ему полный человек с лысой головой и пил горячий чай с неизвестной синей сладостью вприкуску – кардинал Реннард Лудгер.       — О, герой Пётр, — расплылся он в довольной улыбке, — я уж бросил и надеяться, что вы зайдёте! Прошу, присаживайтесь, чувствуйте себя как дома. Сейчас, я быстро закончу свои дела, и у нас будет уйма времени, чтобы обсудить парочку насущных вопросов вдали от чересчур чутких ушей аристократов и прочих вредителей.       Кардинал принялся спешно доедать сладости и опустошать налитый чай, а Пётр задумался: не попал ли он случайно из огня сразу в полымя?