Бедная сковородка

Завис. Через форточку слегка дует прохладный осенний ветерок. Завис на теле ебанного проклятья (возможно, порождении собственной шизофрении) . Ну натуральный чёрт, разве что рогов с хвостом не хватает. Буквально черт. Чёрная мымра. Лыбящаяся чернющая мымра! А я смотрю. И чупакабра эта, белодранная, выше меня на три головы, так в добавок к этому ещë и сильная, наглая, хитрая, лживая и хрен его пойми, где плюсы искать, чтобы перед психотерапевтом оправдаться мол: "Оно живое, у него есть плюсы и минусы! Это не батарейка". Где их таких, долбоящеров, выращивают? Ложка бьëтся об кружку, любимый чаëк сейчас выльется (сам собой, разумеется, чисто случайно) на чëртову чучундру. Случайнее не бывает. Ложка летит в чужой лоб, проклятые, чертовы пальцы черта, из чертовых черт, потирают чертовый лоб, и сам чëрт самодовольно лыбится. Улыбака чертяцски шипит. Вот-вот сейчас хвост забьёт адский по полу, дранный. Дранный. Какое слово смешное. О, налесники горят. Чертяка из чертов жрёт все четыре прямо со сковородки. Даже без сметаны, если ещё не с самой рыжеватой сковородкой. Чертов чертяка–саможуй, сам себя сожрёт. – Ты меня не хочешь, – Черт жуёт, своими клыками клацает, неся попутно, если честно, херню. Да и он сам, та ещë херня. – Я расист. Не, ну а че поделать? - Черт - черный, белокурый. Жрёт уже и сковородку бедную! Саймон распахивает глаза. Подрываюсь, выдергиваю "столетнюю бабушку" со рта улыбающегося и бью по голове: – Зараза! – Проклинаю, притворяясь пулеметом. В черта летит лопатка, а за ней и вилка, сахар, соль, тарелка... А черт черный - в тени скроется, – не выкуришь. Держу легендарную сковороду. На ней следы от зубов. Как только черт появляется, летит красавица в черта. А черт не пальцем деланный!Как закрутит фигурой в чертовом урагане, носочком как балерина встанет, да как схватит за задницу! А там уж и прямо столом прибить можно. Чертила тянется к шее, сам человек стонет, хватается за белые волосы. Между клыками тянется длинный белый язык, легко скользящий по кадыку и ушам. Щеки алеют, пока чужие наобарот – белеют. Хвататься за хрупкое женское тело, (или за мужское которое слишком... мужское) это вообще не то же, что хвататься за чертовую спину. Да, мышцы рельефные, этаже спина широка, чувствуися мощные плечи, но всëравно есть в этом что-то уж слишком не гомосексуальное, (ну есть у Брана хуй рабочий, ну и что? ).Но этот черт, а если точнее – ублюдок, формально, тень, квантовая сущность, сотканая из войда Фалопасса класса Кетер. Первого класса считай, типажа, О-О-ОЧЕНЬ НЕ безопасных аномалий, которых ни фонд, ни вообще любая другая такого типа организация, да хоть все вместе взятые, не сможет удержать. Классно, конечно, что меня доебывает прямо на столешнице такой крутой чертяка, но за сковородку его не прощу! А в ответ за укус на щеке, кусаю за ухо. Лапает, сучара сутулая. А ведь дать дёру не получится - при побеге нагонит. Да и смысл убегать, если всëравно нравится? Короче, даю слабину, как тот, дурак, к себе клеит. Ржёт. Зачем?Почему? – Демонское отродье! – Рычит Саймон когда тень рвёт в районе груди футболку. Фига с два, он и сам сильный, накачанный. Такого типажа,что на фоне здохляков – качок, на фоне качков – просто сильный мужик. (Ну к чему я веду... У него есть малая, ну совсем маленькая, упругость в груди. Ну прям парочку сантиметров, ну чуть-чуть, ну мало-...) Ой блядь! – Эй! не трожь! – Чужие пальцы сжимают грудину так сильно, что будь у Саймона чуть меньше мужества, завизжал бы. Ну или заорал. Сжал грудину — как жопу (честно-честно) . - Я так барышней на подоконниках ебал, меня куда-то? – Почему же ты такой грубый? – грустно протянула тень, за что мгновенно схватила кулаком по морде, не успев увернуться. Заслужено. – Я тебе не женщина, – Рычит он как... Да просто рычит,как в сказочка об оборотнях. – Я думал геи – женщины с мужскими гениталиями... – Нехотя тревожа свой слишком идиотский гениальный разум, кстати который должен бы сказать ему спасибо, задумчиво протянул. – Ты где во мне гея увидел? – Приподнимает бровь Саймон. Звучит глупо,но он раком на гору щалезет лишь чтобы наплевать на каждое мнение, что мол его задница для мужиков. Ну как... Не для человеческих может... Но это особо ничего не меняет! Он не гей! (Упёрся рогом, хрен переубедишь.) – А, – Понимающе тянет Бран, лезет под порваную футболку к ключице, иронично говоря аки посланник божий, – хорошо. Какой же он иногда умница, сказал бы он, нотут же зарезал бы, не хватало ему ещë говорить с какой-то квантовой чëрно-белой херью о своей ориентации. Его лапают за бедра, за грудь, и после тянут в спальню, там типо поудобнее. Но Саймону лучше не будет, даже если на райском ложе с девицей-ангелицей-девственицей. Ему в сущность-то нечего туда вставлять, разве что пальцы или язык, но какая разница, что он только с лейкой помидоры сосал. А тут ебанина как шкаф. – О, Алый, – Тело растекается по кровати в эйфории, истома берет верх, заставляя тянуться и растягивать мышцы. Бедра сами раздвигаются шире. Вообще, у него там все красиво. Будто можно было по-другому. Все мрекнет, хочется трения, но Саймон не хочет слышать ни слова о презервативах и смазке. А когда белобрысый хочет что-то сказать, его перебивают: – Просто вставь его в меня и все. Бран так и делает. Дебил сидит и не двигается, а единственный отросток, к которому Саймон чувствует страсть, уже внутри, растягивает и плавит все, к чему прикасается, но черт возьми,не двигается. Он не двигается. Да, не двигается. Саймон тихонько тянется к спрятанному кинжалу, не двигается, ну хоть цапнет. Ну ничего, заставим.