Squamae virides

Полыхают приютские стены: Пышат жаром и дымом чадят. Будто красною шторой со сцены Город планенем алым объят, Словно факел громада Биг-Бена, В воду падает Лондонский мост, И золою дворец Букингемский Точно инеем серым оброс. Лет двеннадцать. Он прячется в угол, С плеч стряхнув штукатурную пыль. Здесь сироты прижались друг к другу, Пока немец их бомбами бил. Гул Люфтваффе доносится с неба. Страх и голод — как сёстры. Мороз Пробирается в тощее тело. Пепла Ветер сквозь окна принёс. Во рту сухо, но влажная кожа. Том, прижавши ладони к ушам, Хочет палочку вынуть до дрожи, Но расплата за это строга. Проклинает он Альбуса, магглов, Коул, Диппета, мёртвую мать За сиденье в проклятых подвалах, За нацистский пылающий град. «Тише милый, проснись, всё в порядке» — Вдруг доносится голос извне. Скользит шёлк по груди его, гладкий, Узнаваемый даже во сне. Волдеморт первым делом увидел Бледный лик — как младая луна. Палец тонкий столь трепетно вытёр Тропку, что проложила слеза. Стыд, как спичка, а то и быстрее, Вспыхнул. Слабость ему точно смерть: Для его грандиозной затеи Безупречную нужно иметь Репутацию. Чтобы, имя, заслышав, дрожали, Толпы слуг, что целуют сапог; Чтобы стал «Волдеморт» точно знамя, Под которым затопчут врагов. «Всё в порядке», — опять повторяет, И ладонью ведёт по щеке. Её запах — дыхание мая. Тает смирно он в нежной руке, Забывая про гордость на время. Пусть он будет владеть целым миром, Но тогда лишь он ночью задремлет, Когда телом Нагини согрет.