Сказка о мёртвом царстве

Жили в некотором царстве, в некотором государстве царь с царицей, и было у них двое детей, солнца краше – дочь и сын. Да вот беда приключилась, рано овдовела царица – младший только ходить в ту пору учился. Горе горем, но пришлось ей отдавать родных деток на попечение нянькам и учителям, брать управление государством в свои руки. С тех пор редко они виделись с матерью, а больше друг с подругой играли. Старшая царевна, Гвендолин, была жизнерадостной, любопытной девочкой – да и ее брат, Нил, не отставал. Вместе они немало головной боли придворным слугам доставили, а как подросли, и вовсе неразлучны стали. Гвен никогда не питала особой любви ко всему, чем, по мнению нянечки, должна заниматься молодая незамужняя девица – и ни вышивка золотыми нитями по дорогим шелкам, ни выпечка пышных белых хлебов с резными, точно у деревянных башенок дворца, узорами, ее не увлекала. Гораздо веселее было соревноваться с Нилом в стрельбе из лука и верховой езде – а тот только рад был ее компании. Она и косу свою длинную наперекор всем отрезала, чтобы не мешала в сражениях на мечах; потому, когда приходилось выходить на люди как молодой царевне, голову стало надобно покрывать, чтобы не видел народ ее по-юношески короткие волосы. Но и это не расстраивало: Гвен полюбились яркие, с цветными орнаментами, платки, что дарила матушка. Однако любому беззаботному житью приходит конец; наступил день, когда царица решила, что пришла пора дочери выйти замуж. Гвендолин не смогла воспротивиться ее воли, лишь выдвинула одно условие: должен тот, кто хочет взять ее в жены и стать следующим правителем, победить саму царевну в бою. Кольчуга на Гвен тяжелая – да только двигается девушка так легко, словно и нет той вовсе; меч в руках она сжимает длинный, смертельно острый, но управляется с ним ловко, как с простым пером для письма – ни одной ошибки в выведенных изящным почерком словах. Кто попробовал с ней сразиться, тот повержен был, толпой осмеян да отпущен милостивой победительницей – не ровня нашей царевне, так иди на все четыре стороны. Но вот выходит на площадь перед дворцом молодец неизвестный, чужестранно одетый – а с плеч его плащ тёмный спадает, да капюшон покрывает голову, лицо в тени прячет. Ни кольчуги, ни доспехов на нем не видно – дивится народ. Смело принимает он вызов младой царевны – и меч его быстрый едва успевает ножны покинуть да с оружием ее скреститься, как уже лежит Гвен на земле с острием у горла. Шепчется толпа недоверчиво, пересмеивается: где это видано, чтоб так скоро поединки кончались, а сильная воительница была побеждена, ни выпада не успев сделать? Быть может, нарочно она поддалась, покорил ее чем отважный странник? Снимает юноша с головы капюшон, рассыпая темные кудри, обнажая светлый лик; смеется звонко, торжествующе, отбрасывает меч в сторону и протягивает ладонь невесте, помогая подняться. Прекрасные глаза его сверкают льдистым блеском. Забывают люди о странной битве: к свадьбе настала пора готовиться.

***

Не спится Нилу накануне пира, не спится и Гвен – встречаются брат и сестра под покровом ночи, просит царевна о помощи: – Не хочу я выходить замуж – надобно сбежать мне, али от жениха как избавиться. Отвечает ей царевич: – Не бойся, не брошу тебя. Дождись конца праздника, а как подниметесь в свои покои, скажись усталой и спать ложись. Глаза закрой, но разум твой пусть не тронет сон; уснет муж, выберись в окно и прыгай – я поймаю тебя. Лошадь же твоя заранее будет готова. Так она и поступила. На свадьбе Гвен увлеченно пела и танцевала, показывая всем видом, будто ей ужасно весело; но едва дойдя до комнаты, принялась сетовать на усталость и легла в постель. Когда дыхание человека рядом стало спокойным и глубоким, она тихонько выбралась из-под одеяла и отворила ставни. На ее беду, скрип ставень потревожил мужа – открыл тот глаза и сразу обо всем догадался. Ни гнева, ни печали не было в холодных глазах, только недовольное раздражение. Обернулся он хищным ястребом – налетел на дворец тотчас черный ветер, загудел, засвистел, распахнул ставни настежь. Подхватил ястреб жену и унес прочь.

***

Царевич не мог примириться с похищением сестры, и, недолго думая, отправился в погоню. Да только долго ли, коротко ли – сбился со следу его конь, заплутал на лесных дорожках, одноглазой луной освещаемых. Вольные птицы видят все пути свысока, пустые блуждания по чаще им неведомы – куда с ними тягаться тем, кому на роду написано по земле ходить? На счастье, показался вскоре среди деревьев домишко – вроде старенький, а не разваливается, и будто одинокий, но ухоженный, как если б жил в нем кто-то. Нил спешился, подвел коня к крыльцу и осторожно постучался трижды. Внутри тут же почудился шум – но открылась дверь не сразу, словно некто живущий там сперва изучил его через щель. За порогом оказался юноша, на вид чуть старше царевича. Смотрел он недоверчиво, исподлобья. – Доброго вечера вам, – поклонился Нил. – Не пустите ли несчастного путника переночевать? Все тропы в темноте спутались, не найти мне дороги до рассвета. Молчаливо кивает хозяин, пропускает его в дом. Предлагает и чистой воды колодезной напиться, и свежим пирогом отужинать; в опочивальню затем ведет, постель показывает – одна она на всю избу, светлеют во тьме льняные простыни. А уши у юноши заостренные, точно у нечисти – как странно, что раньше не заметил. А кожа у юноши бледная, нежная, словно первый снег, еще не коснувшийся земли. А улыбка у юноши хищная – до дрожи пробирает от взгляда на нее. Да только ох, какая красивая – так и манит, увлекает к себе... Забывает царевич об опасности, завороженный, подходит послушно, укладывается рядом – и тихий голос повторяет, что стоит придвинуться ближе, еще ближе... Оборачивается кровать, словно колесо на телеге, и Нил летит вниз – однако успевает потянуть нечисть за собой.

***

А сестра его прекрасная в заточении тем временем томится, от скуки изнывает, да от тоски по дому родному: как там матушка, как дорогой братец? Уж сколько бы ни просилась – не пускает муженек навестить их. И не сбежать никак: поставлены у ее покоев часовые суровые, ни на каких других не похожие – два ворона, черный и белый. Черный ворон днем спит, а ночью бодрствует, царевну стережёт; белый ворон ночью спит, а днем за царевной смотрит неустанно – ни на мгновенье глаз не сомкнет. Нельзя Гвен из опочивальни ни шагу сделать – даже за едой и питьем, и за теми посылать надобно голубку сизую, слугу своего хозяина верную. Совсем невмоготу плен становился – и решилась Гвен план хитрый провернуть, обмануть своих стражей. Кличет она голубку, просит ужин ей принести – да только едва возвращается птичка, залетает в комнату с тяжёлым узлом, как Гвен хватает ее саму цепко и платком, с головы сорванным, связывает. Бьется голубушка – не вырваться ей из рук сильных, ловких; плачет голубушка – а руки бережные поглаживают ее, успокаивают. Смирилась она со своей участью. Девица же дождалась, когда белый ворон уснет, а черный проснется, и стала вновь звать служанку: – Голубка-голубка, пить мне охота – принеси водицы! Не отзывается та, в плен пойманная. – Голубка-голубка, жажда совсем замучила меня – того и гляди, помру! Молчит птица. Просит Гвен ворона черного: – Принеси мне воды, милый друг, а уж я и шага из комнаты не сделаю, честное слово – здоровьем батюшки любимого тебе клянусь. Поверил ей ворон, не заподозрил подвоха – и улетел, хлопая крыльями. Выбралась царевна из покоев своих, да сбежала по коридорам дворцовым: весь путь до единого поворота запомнила, когда ввел ее муж в новый дом. Бежала она и по полям широким, и по чащам густым – да услыхала, как земля затряслась вдруг. Совсем близко погоня, нагоняет ее, в спину дышит. Видит Гвен на опушке избушку деревянную, крепко сколоченную, а на крыльце избушки девушка статная сидит, косу рыжую переплетает длинными пальцами. Один глаз ее бельмо покрывает; у ног ее посох костяной прислонен к стене. Смекнула Гвен, что не простая это отшельница, а настоящая Баба-яга – и в ноги ей бросилась: – Схорони меня, спаси от погони, молю! А уж я в долгу не останусь – что хочешь проси, все сделаю! Смотрит на нее дева лесная свысока – а во взгляде тепло мерещится. Гладит ласково по волосам, подняться помогает – без лишних слов заводит в дом, дверь закрывает, а сама снаружи остается. Птица хищная к избушке подлетела, об землю ударилась – недобрым молодцем обратилась. Отвесил Бабе-яге ястреб поклон приветственный, да пытать ее стал: не проходила ли мимо девица красная? Отвечала ему та с улыбкой: – Не дело это – человеку благородному насильно девушку у себя удерживать. Видала я жёнушку вашу милую, вот только не выдам ее, как ни просите. Покорно склонился перед ней снова юноша: – Коли так, перечить не буду. Однако после долгого пути меня одолела усталость – не впустите ли в дом, не позволите ль передохнуть? Рассмеялась на это ведьма звонко, распахнула двери гостеприимно – а сама вперед него внутрь скользнула, шепнула царевне на ухо: – Не бойся. Проходит в избу молодец, почтительно к Гвен обращается: – Не гневайся, что похитил тебя. То матушка моя, Морана, приказала; если не исполню волю ее, не сносить мне головы. Обязательно надо иметь мне жену, чтобы силы и знания свои могла она передать наследнице по праву. Усмехается рыжеволосая ведьма, слушая его речи, но молчит: дает Гвен сказать. – Не желаю я становиться ни наследницей темной, ни царицей светлой. Если хочешь мужем моим быть, придется свободу мне дать, да такую, чтобы наравне с тобой стоять, а от матери твоей хлопот не иметь. Прибавляет Баба-яга к ее словам задумчиво: – Давно пора мне с Мораной сойтись, поговорить по душам. Недобрым делом она промышляет, сыновьям родным не даёт покоя. На том и порешили.

***

Очнулся царевич на земле холодной, мёрзлой, посреди лесов глухих – все кости болят, а к себе все же крепко другого юношу прижал, намертво вцепился. Взмолился нечистый, не в силах вырваться: – Виноват я. Отпусти меня – не сбегу, сослужу службу верой и правдой. А в знак того, что не обману, скажу тебе имя свое истинное – Райлан. Сжалился тот, послушался. Стал мертвый юноша выспрашивать, какое дело завело его в дальние края. Говорит Нил: – Беда со мной приключилась: украл Гвендолин, сестрицу мою ненаглядную, ястреб-оборотень, унес в свои владения. Должен я вызволить ее из плена, матушке домой вернуть. Хмурится Райлан: – Плохи дела твои. То был Ларс, сын властительницы мертвого царства – Мораны. Горе тому, кто на ее пути встанет, воспротивится ей. Али не кручинься: знаю я ту, кто нам с этим поможет. Сказал он так и ударился об землю, сам перекинулся ястребом: – Сперва надобно нам выбраться отсюда. Ты, царевич, возьми лук да стрелы свои – настреляй дичи в лесу, а после пообдери лыка с березок, сплети корзину, да сложи в нее всю дичь. Так тот и сделал. Когда все было готово, поставил он на спину птице корзину, а после сам залез; та его и понесла в вышину. Обернется ястреб через плечо – кормит Нил его мясом. Долго ли, коротко ли, да только закончилась дичь – а цель тем временем уже близко, немного осталось. Оборачивается птица в очередной раз – ничего царевич ей не говорит, со своей левой икры кусок плоти срезает да в клюв бросает. Оборачивается в другой раз – с правой икры кусок плоти срезает царевич, ей скармливает. Оборачивается в третий – с груди царевич вырезает мясо, птице подает. Вынес ястреб его на белый свет, на твердую землю. Говорит ему, облизываясь: – Хорошо ты кормил меня всю дорогу, а последние куски самыми сладкими были. Показал ему Нил раны свои на ногах и груди – заблестели птичьи глаза жадно, сознавая, чьим мясом только что царевич кормил. Однако выплюнул ястреб три куска: приложил их царевич на место, те и приросли. – Не пристало живому человеку своей плотью мертвых потчевать. Покачал головой Нил в ответ: – Коли нужно, я бы все тело свое на съедение отдал. Ничего не ответил ястреб – глянул на него пристально, хищно, да обратно юношей оборотился. Провел Райлан его через чащу дремучую, прямо к избушке ведьминой. А там уж и Гвен братца дожидается – бросилась ему на шею, лицо слезами омыла. Попросил Ларри у царевича прощения, рассказал все как есть – дал Нил свое благословение всем троим. Отправилась лесная дева в путь одна, наказала за ней не ходить. Никогда не суждено кому-либо узнать, о чем Баба-яга с Мораной толковала, да только прождали ее три дня и три ночи, а возвратилась она с добрыми вестями. Гвен и Ларри у нее жить остались, не захотели уходить – а Нил с Райланом в столицу поехал, матушку успокаивать да государство беречь от напастей. Простилась царевна с братцем снова, но обещание взяла с него навещать их время от времени.

***

В утреннем небе над лесом птицы черными росчерками летают, пронзают седые облака. Улыбается ведьма, глядя на них в окно. На ее плече темнокудрая голова покоится – разгладились на вечно напряженном лице суровые морщинки, шепчут губы тихое признание в чувствах. Нежные ладони сзади вороные волосы ерошат, а рыжие волосы любовно через пальцы пропускают. Целует царевна обе макушки: одна – как солнце, другая – как безлунная ночь, и вплетает в ведьмину косу полевые цветы. Блуждает сонный взгляд по белоснежной коже, прикрытой одеялом, задерживается на заостренных ушах. Поднимает царевич руку, завороженно обводит грубый контур подбородка, касается бледных губ. Распахиваются карие глаза, смотрят недовольно – да под недовольством смущение прячется. Медлит их обладатель секунду – и притягивает царевича ближе за талию, целует отчаянно, глубоко, словно выпить его желает; так, что дыхание перехватывает. Новый день накрывает собой оба царства – живое и мертвое, сшивает их воедино рассветом.