Сказка с экрана

      Хэнк Маклин опережал их на три дня, двенадцать часов и пятьдесят минут.       Разумеется, у этого подсчета не могло не быть неточностей (примерно на несколько часов, может немногим больше), но исходя из предыдущего опыта охоты за головами, прогноз Говарда был почти безупречен.       Они могли бы идти быстрее, однако Купер между скоростью и безопасностью практически всегда выбирал безопасность. Он знал, что Маклин старший в своей консервной банке мог преодолевать громадные расстояния, следуя по коротким маршрутам, и немалая часть обитателей Пустоши не сможет ему навредить: в крайнем случае только — сущий пустяк! — поцарапает обшивку силовой брони.       К тому же, пункт назначения, исходя из всех имеющихся данных был налицо — Нью-Вегас. Большой город с яркими огнями на вывесках, от которых при желании можно ослепнуть. Именно Нью-Вегас сильнее всего Куперу напоминал довоенный период, и по этой же причине он старался его избегать.       У Пустоши было миллион правил, и самым правдивым оставалось неизбежно одно.       Если ставки увеличились донельзя, а к игре присоединились большие шишки — ищи причину в Нью-Вегасе.       За две сотни лет Говард успел позабыть, какими хрупкими в отличие от гулей были гладколицые. Люси чаще уставала; ей требовалось больше еды и отдыха, когда как сам Купер мог обойтись парой доз «Антирадина», одной флягой воды и мясом жаренного кротокрыса в течение пары дней; она не регенерировала как бешенная под воздействием наркотика (и вряд ли вообще когда-либо его пробовала), и в целом напоминала идеальный говорящий манекен, чью тонкую белоснежную шею переломить было так же легко, как заболеть лучевой болезнью, перемещаясь без медикаментов по радиоактивной земле.       Одним словом, путешествовать в компании для Купера было странно и непривычно.       Непривычно слышать чужой звонкий голос на привале, рассказывающий — скорее себе, чем ему — всякие истории, связанные с Убежищем (возможно, ради того, чтобы окончательно не свихнуться, поскольку Гуль был не слишком словоохотлив); непривычно ожидать, пока кто-то еще проснется, чтобы продолжить путь, а пока следить за чьим-то сном верным псом, стерегущим хозяина; непривычно оглядываться назад, чтобы подать руку помощи убеженке и чувствовать облегчение в виде вновь бьющегося сердца в груди, видя, что она не словила шальную рейдерскую пулю.       Раньше для Говарда Купера подобные действия были бы чем-то само собой разумеющимся. Теперь, когда от голливудского кумира двухсотлетней давности осталась лишь искаженная оболочка и проржавевшие рекламные билборды, Гулю приходилось учиться заново.       А все новое, как говорится, всего лишь очень хорошо забытое старое.       Во время их непродолжительного отдыха, Купер, делая вид, что уснул, натягивал полы шляпы так, чтобы та скрывала глаза, и украдкой следил за Люси — как аккуратно та держит жаренного радтаракана кончиками пальцев, уплетая за обе щеки, или гладит Псину по макушке. Дело было не в недоверии и не боязни за то, что та сотворит какую-нибудь глупость (кажется, они никогда не обговаривали тот эпизод, когда Маклин была его пленницей, однако он считал, что старые обиды давно забыты), а в том, что чем дольше они находились вместе, тем сильнее между ними росла какая-то странная связь.       И еще, одно нахождение Люси рядом вызывало у Говарда что-то.       Купер не решался дать этому чему-то название, поскольку давно забыл, что ощущение тепла может исходить не только от костра, а желание сберечь что или кого-либо для себя — исходить исключительно из корыстных побуждений.       Он считал, что все эти человеческие чувства умерли в нем тогда, когда тот перестал быть, собственно, человеком, и испытывать их — все равно, что проматывать киноленту на проекторе — иллюзия реальности. Как образ Говарда Купера был чьей-то успешной идеей, ничего общего не имеющий с действительностью, так и все эти ощущения — пережиток прошлого; воспоминания о том, что никогда не повторится.       Да. Воспоминания.       Люси Маклин напоминала ему Барб.       Несомненно, Люси была наивна, но далеко не глупа. Она, как и Барб, верила в то, что делает правильные вещи и, несмотря на тепличность и нарочитую идеальность убеженцев, у Маклин имелась собственная система принципов и ценностей, которая, конечно же, будет меняться по мере ее знакомства с внешним миром — в этом он не сомневался, однако какие-то вещи останутся неизменными.       Доброта. Преданность. Искренность. Стремление сделать мир лучше.       В нынешнем мире почти невозможно найти человека с такими качествами. В довоенном мире тоже приходилось постараться не спутать истинное лицо с маской.       Так Купер Говард нашел Барб, и поначалу считал, что не ошибся.       Это, казалось бы, маленькое сравнение, влияло на Гуля как брошенный камень в воду действует на водную гладь, неисправимо оставляя круги — волновало его. Это ощущалось двояко — ему хотелось продлить момент и одновременно избавиться от него поскорее, пока оно не разбудило в нем что-нибудь еще.       Вечерний привал оказался желанным. Солнце пекло весь день так, что даже толстокожий Говард варился под собственным плащом. Он кинул сырой кусок мяса недавно убитой местной живности Псине, и та с удовольствием принялась поглощать ужин.       Люси расположилась чуть дальше от костра, чем обычно, стянув убежищный комбинезон до пояса, завязав на нем рукава. После адского пекла даже слегка прохладный ветерок казался ледяным штормом, и, стоило ему проникнуть Маклин под некогда белоснежную майку, ее плечи покрылись гусиной кожей.       Гуль едва заметно сглотнул от мимолетного желания коснуться ее; узнать, какая она на ощупь.       Последние дни Люси пребывала в хорошем настроении, и почти каждое свободное время ее тянуло поболтать или лишний раз поиграть с Псиной. Купер пропустил момент, когда стал все меньше сопротивляться ее настроениям и начал принимать более активное участие в беседе, позволяя ей перекраивать монолог в диалог на ходу.       — Купер, — Маклин позвала его легонько, будто боясь не той реакции, что она от него ожидала. — Откуда ты знаешь, что мы идем по правильному пути?       После встречи с Хэнком в Обсерватории, Люси не составило труда сложить между собой очевидные вещи. Несмотря на ее догадку о том, что вместе с ней путешествовал обезображенный бывший король вестернов, Маклин ни разу не задавала вопросов о его прошлой жизни, и называла его по имени в исключительных случаях. Говард мог бы запретить девчонке произносить это имя раз и навсегда, но коварное что-то не позволяло ему этого сделать.       Гуль приподнял голову. Втянул воздух отсутствующим носом, делая вид, что принюхивается.       — Разве ты не чувствуешь? Черт, а я думал это у гулей нет обоняния, — он развел руками, хлопнув себя по колену. — По запаху. Дерьмо твоего папаши смердит на всю Пустошь.       Псина залаяла, будто аплодируя шутке — Гуль дал ей еще мяса. Люси недовольно прищурилась, насупившись, и закатила глаза, одаривая спутника взглядом в духе: «ха-ха, очень смешно».       — Мы идем в Нью-Вегас, — не совсем ответ на исходный вопрос, но Маклин это устроило. — До ближайшего обитаемого города примерно неделя пути. Твоему папаше — дня четыре.       Люси демонстративно обреченно вздохнула: убежищнице не терпелось помыться. Что же, в отличие от ее райской жизни в Убежище, наличие более-менее чистой воды здесь, на поверхности, было привилегией, а не правилом.       — Привыкай, — небрежно кинул Говард, достав из своей кожаной сумки флягу с водой.       Люси понадобилось некоторое время для переваривания полученной информации и, словно достав из недр разума определенную папку с данными, она, нахмурившись, спросила:       — Погоди, Нью-Вегас? — Маклин пыталась правильно подобрать слова. — Что-то вроде пародии на Лас-Вегас?       — Не пародия, а то, что осталось от довоенного Лас-Вегаса. Он самый. — Купер неспешно открутил крышку фляги. — Все, как и было раньше. Столица азартных игр. Неоновые вывески, казино, где только ленивый не просадит все свои крышки от нехуй делать. Проститутки, готовые обчистить тебя до трусов, если они все еще на тебе…       — Прости… кто?       Гуль лениво поднял бровь — вернее ту часть кожи, что от нее осталась.       — Проститутки, — повторил он как ни в чем не бывало. — Шлюхи. Падшие.       Ни один из синонимов такого, вроде бы, обыденного слова не подал сигнал в голове Маклин.       — Кто это?       Говард криво улыбнулся. Когда он думал, что эта убежищница уже не сможет его удивить, она делала совершенно противоположное.       — Эту часть истории вам не рассказывали, да? — рука в перчатке поболтала воду во фляге, будто в ней плескался дорогой виски. — Это люди, которые спят с другими за деньги.       Все, что могла ответить Люси на такое откровение, было тяжелым и долгим «ох». Конечно, она знала, что есть такая форма рабства, как сексуальное, но это было то, что «Волт-Тек» и все здравомыслящие (как ей казалось) люди в Убежище пытались искоренить.       — Хочешь сказать, что вам рассказывали про то, как здорово спать с кузенами, но не рассказывали про проституцию? Будущее, блядь, Америки.       Еще до того, как Люси начала говорить, Говард знал, что она собирается спорить.       — Конечно же не рассказывали! Мы в Убежище были заняты совершенно другим. Старшие прививали нам лучшие качества, чтобы, когда мы вышли на поверхность, подобное не стало повсеместным, и…       — Но оно уже здесь. Процветает везде, где существуют люди, — грубо прервал ее Гуль. Его начинало подташнивать при одном упоминании «идеальной» программы Убежищ, а сейчас Люси собиралась читать ему целую лекцию. — Вы сильно опоздали.       — Это ужасно, — Люси продолжила, когда Псина легла мордой к ней на колено. — Не могу представить, чтобы хоть кто-нибудь из Убежища стал продавать свое тело за крышки…       Купер недобро усмехнулся, опрокинув в себя одну треть содержимого фляги. Удивительно, но привкус металла осел на языке тяжелее и ярче обычного.       — Вся эта ваша выученная высокая мораль и нравственность будет работать до тех пор, пока твои собратья по клетке не выйдут на поверхность. «Хочешь жить — умей вертеться». Выходит, что этой твоей «моральной» разницы между тем, чтобы трахаться с родственниками или трахаться за крышки нет. Во втором случае ты еще и получаешь возможность не сдохнуть в ближайший день. Дорогого стоит, милая.       Судя по вздернутому маленькому носику и поджатым губам, юная убеженка злилась. Говарду это нравилось. Когда как не через реальное понимание действительности идет слом неверных, не работающих принципов?       — Я уже поняла, что ты ненавидишь всех жителей Убежищ, но да будет тебе известно, мы не заводим детей с родственниками и спим друг с другом только по обоюдному согласию…       — Всего лишь говорю очевидные факты. — Купер медленно перевел глаза на постепенно потухающее пламя огня. — Именно вы, убеженцы, извратили само понимание любви и близости. Для вас это развлечение, сопровождаемое инцестом. Для проституток — необходимость не от хорошей жизни. И ты не понимаешь, почему уровень пиздеца в этом случае одинаков, осуждая людей, которые хотят выжить.       Он чувствовал неописуемую легкость до тех пор, пока не вернул внимание Люси: впервые за долгое время, она молчала. Лицо Маклин оставалось сосредоточенным, но Купер все никак не мог прощупать другие эмоции, стоящие за этим.       На плечи снова взвалили тонну. Одними губами произнес:       — В мое время все было иначе.       Люси повернулась в сторону Купера, схватившись за эту фразу, как утопающая.       — А как было? Расскажи, — тут же прибавляет, — пожалуйста.       Защитная реакция у него включается автоматически, будто кто-то переключил тумблер.       — Зачем тебе? — насмешливо бросает Купер. — Думаешь подыскать себе местечко в Нью-Вегасе, если с твоим папашей не выгорит, и боишься того, насколько пиздецово это будет выглядеть?       Люси посмотрела прямо на него, не моргая. Говард понял — Люси не проведешь больше.       Люси всегда была смышлёной девочкой.       — Ты сам сказал, что я ничего не понимаю. Я… хочу понять.       Так далеко в разговорах они еще не заходили — Купер явно превысил допустимую дневную норму произнесённых слов. Он мог бы пресечь разговор, оставив Маклин на берегу, ответив нечто в духе: «какая разница, мир больше не работает по этим правилам», и был бы, несомненно, прав.       Но не стал.       — Раньше кровосмешение не просто порицалось, а было наказуемо. Нельзя было подойти к малознакомому человеку и предложить заняться сексом. Нет, в теории, можно попробовать, конечно, только была громадная такая вероятность получить по лицу, — Гуль слабо усмехнулся. — Обычно, но не всегда, перед, собственно, самим сексом был длительный период узнавания друг друга. Свидания. Только когда между людьми возникали чувства, они переходили к близости.       Воспоминания о первых встречах с Барб отдались эхом в разуме. Черт, он пытался завоевать ее в течение нескольких лет, прежде чем она стала его.       Жаль, что в конечном итоге, все это оказалось бессмысленным.       — Именно поэтому это называется «заниматься любовью».       — Как в кино? — глаза Маклин восторженно загорелись. Наивная, глупая девчонка. Купер едва сдержался, чтобы не покачать головой.       — Кино — продукт, а любовь была чем-то настоящим. И она была реальной, а не сказкой с экрана.       — У нас в Убежищах точно так же, это же логично. Семья должна быть основана на любви. Я любила свою мать, люблю брата…       — Как насчет твоего ненаглядного папочки?       — Я… не знаю. Я любила его, но теперь…       — Чувствуешь обиду? Боль? Негодование? Злость? Вот об этом я и говорю, принцесса. Вы, как болванчики, заучиваете слова, значения которых не понимаете. В ваши пустые головы вдолбили понятия «любовь» и «семья», но забыли объяснить, что это такое.       Говард быстро вернул крышку фляги на место и перекинул ее Люси прямиком через костер.       — В этом есть извращенная убежищная логика. Если бы вы в своих кукольных домиках спали с кем-то только по любви, то вымерли бы на первом поколении.       Последний раз, когда он «спал по любви», был тогда, когда его — пока еще — жена пришла к нему во время съемок фильма, названия которого он уже не вспомнит. Барб была убедительна в моменте и практически уговорила Купера не разводиться, позволив взять себя на шатающемся гримерном столике. Ввиду нескольких недель отсутствия близости (Говард перебивался в отелях, лишь бы не возвращаться домой), он был удовлетворен физически, оставшись эмоционально опустошенным.       Эта любовь была не той, что он испытывал к настоящей Барб, которой, возможно, никогда и не было. Она удушала, лишь делая дыру в душе бесконечно огромной, и в то время даже наличие маленькой Джейни не смогло бы ее заполнить.       Они ведь все-таки развелись.       — Я не понимаю. В чем разница?       — Ты и не поймешь, пока не столкнешься с этим лицом к лицу. Любовь не рождается из долга по рождению детей «во имя всего человечества» или только потому, что тебя выдают замуж за неизвестно кого. Она строится на многих вещах.       Разговор медленно заходил в тупик, пока последняя крупица света догорала у путников на глазах. Купер подбросил еще несколько тонких палок в костер, надеясь продлить его жизнь подольше.       — Например?       — Я и так слишком много рассказал тебе сегодня, маленькая убийца.       Говард взглянул в лицо Люси через костер — она, к его удивлению, тоже смотрела на него. В ее голубых глазах играли низкие языки огня. Этот взгляд вкупе с приоткрытыми пухлыми губами, как будто Маклин собиралась что-то сказать, заставил Купера — в очередной раз — что-то почувствовать.       Он не был к этому готов — и прервал зрительный контакт первым.       — Любовь — это слабость. Она делает тебя слепым. Настолько, что ты не можешь понять, когда из-за действий другого сам оказался по уши в дерьме.       Купер засыпал тлеющий костер песком, намекая, что разговор окончен. Отсутствие света погрузило их обоих в вечернюю тьму. Люси, очевидно, обуреваемая мыслями, не сразу заметила, как ее спутник поднялся с песка, поднял лежащую рядом сумку, и направился в сторону полуразрушенного одноэтажного дома.       Люси за время путешествия с Гулем научилась неплохо понимать намеки, но еще лучше она осознавала необходимость узнать то, что ей хотелось.       — И давно ты был по уши в дерьме?       — Задолго до того, как упали бомбы, милая. — Его фигура в дверном проеме казалась темной мрачной тенью. — Не совершай чужих ошибок. В этом мире это всего лишь очередная сказка с экрана.       Люси, наблюдая за тем, как в темноте исчезает Купер, знала, что предупреждать было уже поздно.       Говард подумал о том же.