The Rings

Следующие три дня в Рингс ни разу не зажегся свет, а на парковку не въехала ни одна машина.  Можно было сказать, что уединились они все синхронно: в один вечер, каждый в своей квартире с отключенными телефонами и без какого-либо желания взаимодействовать с внешним миром.  После поездки в Питер Рома высадил сестру у ее дома, но домой она не пошла. В ближайшем магазине было куплено три бутылки просекко, а счетчик жизни без алкоголя, давно переваливший за четыреста дней, был сброшен. Впрочем это вряд ли можно было назвать запоем, потому что спустя сутки нетронутыми по-прежнему оставались аж две бутылки. Пить не хотелось. Она просто не знала, куда себя девать. В красивом тонком бокале искрились пузырьки, гремел лед, а снаружи по запотевшему стеклу ползли тонкие дорожки влаги. Но никакого облегчения не наступало, даже наоборот: снова пришли мысли о полной бессмысленности и безвыходности. О том, что все устроено так, и никак иначе. О том, что нет и не может быть никакого спасения. А возвращение в Россию просто оттянуло момент осознания того, что ничего хорошего больше не будет. Не было сто лет и не будет. Куда ни бежишь - везде ты. Из каждого зеркала будет смотреть собственное опротивевшее до смерти лицо. Несколько лет кряду все внутренние проблемы успешно решались с помощью алкоголя. Алкоголь делал происходящее вокруг малозначительным, не стоящим переживаний. Далеким и чужим. Не твоим. Сейчас же из «прошлых эффектов» осталась только бессонница. И тревожность. Вставать с постели не хотелось. Спать не получалось. Так прошли сутки. Единственное, что ей удалось заставить себя сделать под конец дня, - сходить в душ и переодеться в домашние шорты и майку, потому что лежать в джинсах и свитере было совсем уж некомфортно.  Еще через сутки закончилась не только вторая бутылка, но и надежда найти хоть какое-то решение. Под вечер кто-то настойчиво звонил в домофон, но она даже не встала с постели. Беспокойный сон, длившийся едва ли дольше часа, был прерван очередным звонком, но теперь это был звонок в дверь. «У Ромы есть ключи, Рома сам откроет». Подушка оставила на щеке мятый след. Нерасчесанные после мытья волосы так и высохли - хаотичными волнами, торчащими в разные стороны. На все было похуй.  Когда пришло уведомление об открытой двери и начатой съемке, она, мельком глянув на него уже после, решила, что Вадим просто вышел из ее квартиры. Съемка должна была остановиться, как только дверь закрылась снаружи. Но уже ночью, ложась спать после холодной речной прогулки, она увидела, что камера снимала что-то аж два часа. До момента, когда дверь все же заперли, покинув квартиру.  Видео целиком она смотреть не стала. Промотала несколько раз. Отдельные куски и стоп-кадры. Пришел Глеб. Вадим открыл. Включилась камера. Они о чем-то говорили в коридоре, потом на кухне, - звука не было. Единственное, о чем она подумала тогда: лишь бы никто никого не убил. В том, что отношения были сложными и больными, сомневаться не приходилось. Это сквозило во всем. В том, как они говорили друг о друге. В том, как Вадим устроил истерику на пустом месте, когда она спросила его о Глебе. В том, как они вели себя, когда дома у Глеба обосновалась Дженни. Во всем. Но никто никого не убил. Скорее, наоборот… Кто-то кого-то полюбил. Самым простым и доступным из всех способов любви. И явно по обоюдному согласию. Скорее, по обоюдному большому желанию. Хотя от отдельных кадров и веяло некоторой резкостью. Даже грубостью. Но у нее не возникло и мысли, что все это является каким-то насилием. Она нажала на красную кнопку с крестиком. «Удалить - удалить везде - видео удалено». Нашла карточку с номером телефона службы поддержки. - Здравствуйте, я случайно удалила нужное мне видео с камеры видеонаблюдения, у вас же наверняка остаются копии, как я могу получить к ним доступ? Но специалист поддержки Николай лишь выразил сожаление и призвал в следующий раз быть внимательнее. «Если видео удалено владельцем личного кабинета, то восстановить его невозможно. Никаких копий мы не храним. Есть ли у вас еще какие-то вопросы?». Вопросов не было. Ответ ее устроил. Звонки в дверь не прекращались, послышался стук. От этого шума еще больше разболелась голова. Она нехотя сползла со своей широкой кровати, подхватила с тумбочки недопитую бутылку - в бокалах и прочей эстетике уже не было смысла, она даже не помнила, где остался тот самый бокал.  - Ого! - Глеб удивленно оглядел открывшуюся перед ним картину. Ринату он никогда не видел ни в подобной одежде, ни в подобном состоянии, - Войти можно?  Она просто молча отошла в сторону.  - У тебя телефон недоступен уже черт знает сколько времени, в окне одном свет горит, а дверь не открываешь, что случилось-то? - он уже разулся и повесил куртку, - Умер кто?  - Можно и так сказать, проходи, - она развернулась и направилась обратно в спальню. Глеб снова с удивлением разглядывал ее «наряд»: короткие шорты, едва прикрывающие ягодицы, тонкую короткую майку на бретельках, не прикрывающую вообще ничего, разве что номинально. И, конечно, бутылку, которую она забрала с собой обратно.  - Ри, че случилось? - он старался не отставать, - Ты пьешь что ли? Зачем?  - А ты зачем пьешь? - она села на кровать, подложив под спину подушку, - Обязательно повод нужен? - хотелось спать. Перед глазами плыли серые полосы. Сейчас она не чувствовала ничего, кроме собственной усталости.  - Ну я - это я. А ты ведь… Я после обеда тоже к тебе заходил, ты не открыла. Сейчас уже свет увидел, решил хоть в подъезд попасть, там какая-то тетка выходила. Даже брату твоему позвонил, но он тоже недоступен. Ты телефон отключила? - она только кивнула, - И в больницу сегодня ездил, думал, может, ты там, но там я угадай кого нашел? Дженни! Аж глазам своим не поверил. Она меня быстренько развернула, типа нам не нужно ничего, вали. Так и сказала, представляешь: «нам ничего не нужно», - Глеб хмыкнул. Он так и продолжал стоять в дверях спальни, не зная, что делать дальше, - Я у нее спросил, приезжала ли ты, но она ответила, что уже несколько дней тебя не видела…  - И что? - Ри продолжала смотреть перед собой, на свои серые полосы. Вся эта информация лилась как будто мимо: Дженни, больница, Саша, нам ничего не нужно, приехал, уехал, подъезд, телефон, - Зачем ты меня искал? - она наконец подняла на него глаза, - Садись, чего стоишь-то?  Глеб осторожно опустился на край кровати.  - Ну как. Переживал, подумал, что случилось что-то, ну видимо и случилось, - он протянул свою руку и положил на ее предплечье, - Ты никогда телефон не выключаешь. И я ни разу в жизни не видел, чтобы ты пила. Мы даже Сашу когда сбили, ты не пила. Ну и еще много было ситуаций, где не грех обхуяриться было. С Ромой что-то случилось? С работой? Не знаю, еще с кем-то? - он смотрел на нее и действительно выглядел слегка напуганным.  - Со всеми все нормально. Это со мной что-то случилось. И я сама не понимаю, что именно. Мне просто плохо, - она отвернулась, - Не спрашивай, ладно? Сколько времени?  - Часов одиннадцать, наверное, - Глеб продолжал с недоверием разглядывать ее лицо. Невпопад подумал, какая она красивая. Может, так - еще красивее. Волосы эти. Грустные глаза. Проклятая майка, едва скрывающая грудь. Узкая талия. Шорты, блять. Отвратительно-прекрасные шорты. След от подушки на щеке, который до сих пор до конца не прошел. Тонкие длинные пальцы, обхватившие бутылку под горлышком.  - Ты торопишься? - она внезапно прервала его мысли, которые давно уплыли не в то русло и барахтались там, терпя крушение.  - Да нет. Куда мне торопиться? - он сделал над собой усилие и отвел глаза.          Можно попросить ее надеть что-нибудь другое. Или хотя бы накинуть плед. Или хоть что-то, сука, сделать. Глеб часто бывал здесь за последние два месяца. И часто думал о том, почему на ней всегда такая закрытая одежда - даже дома. Что она так тщательно скрывает, чего боится? Ну вот, получите - распишитесь. Лучше бы снова были эти широкие белые джинсы и толстовка.  - Будешь? - она протянула ему свою бутылку.  - Я такую дрянь не пью… От нее голова раскалывается потом, будто всю ночь по ней топором хуярили. Другое что-нибудь есть? - итальянское дорогущее просекко было забраковано слишком резко, но Рината только медленно сползла с кровати.  - У меня нет, но, возможно, Рома какие-то свои бутыли где-то и не допил, надо на кухне искать.  В одном из кухонных шкафчиков действительно нашлась недопитая бутылка виски. Из ледогенератора насыпалось целое ведерко льда. В холодильнике нашлось кое-что из еды, но от еды Глеб отказался. В целом вся ситуация не располагала к веселому дружескому ужину. Он устроился на стуле, стараясь особо не смотреть на диван. Она хотела отпить прямо из бутылки, но Глеб забрал ее, и, пошарив на полках, достал бокал, сполоснул под краном и налил. Как будто это делало их вечер более культурным и правильным. Ри молча проследила за его действиями, но ничего не сказала.  Себе он тоже налил почти полный стакан, предварительно наполнив его льдом: без него виски был гадким и теплым.  - Ну? Рассказывай, - он уставился на нее, не отводя взгляда.  - Да нечего рассказывать. Просто… - она какое-то время подумала, - Просто бывает так, когда тебе кажется, что что-то может измениться, что-то может стать лучше, а потом ты понимаешь, что нет. Что сильно ошибся, когда в это верил. И от этого себя жалко, - она тоже не отводила взгляда, - Да и в целом: одно, второе, пятое, десятое. И потом еще что-то сверху, что уже окончательно добивает. Как-то так, - она отпила из своего тонкого бокала и вернула его на стол, - Но ты понимаешь, что со всем этим тебе придется справиться в одиночестве, как-то самостоятельно победить… Раньше я хоть пила, а потом могла спать - долго и без снов, потом, конечно, все это прошло. Но мне показалось, что если выпить после такого большого перерыва, то снова удастся долго спать без снов, но увы… Теперь мне еще и страшно по ночам. Вздрагиваю от каждого звука и шороха. Зря, короче, это все… - она указала взглядом на бокал, - Но у меня там еще есть одна бутылка, я купила три.  Глеб нихуя не понял. Все это были «прекрасные общие слова», которые никак и ничего не объясняли. Сама Рината не выглядела пьяной, по крайней мере в общепринятом смысле. Не было в ней ни развязности, ни заплетающегося языка, ни странных движений, - ничего. Была только грусть. Пожалуй, только концентрация этой грусти и выдавала ее состояние.  Они просидели так еще полчаса, говоря совершенно ни о чем. Слова были, но если попробовать рассказать, о чем они, ничего бы не вышло.  - Сашу как выпишут, Рома ему квартиру снимет, врач говорит, что потеря памяти временна, и хотя бы фрагментарно память в любой момент вернется. Экспертиза его признала полностью вменяемым и способным понимать свои действия. В плане бытового самообслуживания тоже все ок… Так что он вполне нормальный человек, просто слегка потерялся… Как в общем и все мы… потерялись, - она допила свой бокал, и Глеб налил еще, - Жить может самостоятельно. Идти ему некуда, по крайней мере, пока. Бросить я его не могу. Может, тебе не понятно, почему… Да и наплевать, - она посмотрела ему в глаза, но кроме усталости он ничего там не увидел, - Там как-нибудь разберемся. Ты можешь со мной поспать? - она сказала это совершенно неожиданно, резко сменив тему.  Глеб сначала даже не поверил услышанному и видимо смотрел так удивленно, что ей пришлось продолжить.  - Может, я хоть так уснуть смогу, не знаю, одной мне страшно и плохо, - она оперлась подбородком о свою ладонь и смотрела куда-то мимо него, - Мне надо, чтобы кто-то был. Просто человек. Другой. - Извини, я просто удивился, - он пожал плечами, - Могу, конечно, - ничего больше добавлять он не стал, как и не стал спрашивать. Это состояние было ему хорошо знакомо и не нуждалось в уточнениях. Он и сам уже думал о том, что пора спать, но предложения спать вместе не ожидал. Он ни разу не оставался у нее ночевать, кроме того раза после ДТП, хотя часто они засиживались допоздна. Но сколько бы ни было времени, он неизменно вставал и шел в прихожую, а она неизменно провожала его в дверях.  - Я тебе Ромкину одежду дам домашнюю, у меня она где-то осталась на верхних полках, она, конечно, будет велика тебе, но пофиг, - Ри встала со своего стула и вылила остатки шампанского в раковину. - Да я могу с тобой и без одеж… - увидев ее взгляд, продолжать он не стал: шутка была так себе. Да он и не рассчитывал, что предложение спать из ее уст может означать что-то еще, кроме действительно просто спать.  За все время их странного общения он не увидел от нее ничего. Ничего из того, что должно было быть в поведении женщины, которая испытывает сексуальный интерес, желание, влечение. Она никогда не прикасалась к нему сама, никогда не говорила этих «случайных» женских штучек, типа «не мог бы ты мне помочь, куда тут нажать?», «как тебе это платье, не слишком короткое?». Не смотрела взглядом с игривой поволокой, не поправляла как бы невзначай волосы, не наклонялась в призывные позы, делая вид, что что-то уронила. И это было даже обидно. Но постепенно Глеб понял, что это хорошо. Ибо где-то во всеобщем женском бессознательном было записано, что секс дает право на что-то. На что-то, кроме члена, хотя и член был лишь на время и по обоюдному желанию. Конечно, он не думал, что если бы этот самый секс случился, она стала бы за ним бегать и чего-то требовать. Не стала бы. И, возможно, это было еще обиднее.  Но все это ничего не значило, потому что все женщины по-прежнему делились на тех, которые «отдавались» и тех, которых надо было «брать», и раз Рината до сих пор не «отдалась», то решение было очевидным… Но это решение он так и не принял. Было в этой тонкой, грустной, невероятно красивой девушке что-то другое. Например то, что она всегда его слушала. Что ни разу не перебила его такими излюбленными многими «а вот я…», «а вот у меня…». Ни разу ни за что не осудила, хотя и было, за что. Он действительно сам незаметно для себя стал делиться с ней многим. Истории не всегда были морально-образцовыми. А мысли и чувства - часто еще хуже. Но ее это не пугало. Не вызывало отторжения или желания «поучить». Но главное, не вызывало желания пожалеть, ибо вся эта жалость обычно не то, что не помогала, а вызывала лишь отвращение. О своей жизни она говорила не много. Кое-что о работе - в общих чертах. Кое-что о брате - в не менее общих. Зато много о музыке: о том, что любит, что играет. А иногда просто играла, а он слушал. Слушал и понимал, что это даже лучше разговоров.  И совершенно ничего о личном. И если она по его классификации относилась к тем, кого нужно «брать», то он искренне недоумевал, почему никто не «берет». За два с лишним месяца он не видел ее ни с кем, кроме брата и Вадика. И несмотря на то, как Вадик гарцевал тут в одних трусах, он ни на секунду не подумал, что между ними может что-то быть. Что-то более глубокое и трепетное, чем просто общение. Скорее, общение это было вообще лишь рабочим. Если и не только, то явно не таким, как с ним: по крайней мере, ему бы очень хотелось, чтобы оно было не таким, как с ним. А секс… Он с трудом мог представить, что такая женщина была бы в восторге, если Вадик в своей вечной солдафонской прямолинейной манере полез бы обслюнявливать ей лицо в горячем поцелуе. Даже если он и пробовал что-то такое, то явно получил от ворот поворот.  А больше никого не было. Глеб звонил, спрашивал, можно ли заехать, и она никогда не отказывала. Иногда говорила, что еще на работе, поэтому он может приехать, но попозже. Несколько раз он приезжал без звонка: она всегда была одна. При нем ей никто никогда не звонил, разве что Рома. Еще пару раз звонил Вадик. Звонили какие-то люди, с которыми она говорила про работу и проекты. Она ни разу не упоминала о «бывших» или хотя бы просто о посторонних мужчинах. И это было для него удивительным. Он хотел спросить сам, нет, без особого пристрастия и нажима, конечно, но так и не решился. «Мало ли, какие у нее проблемы, это будет совсем пиздец бестактно». И они продолжали общаться. Продолжали видеться. Продолжали говорить и спорить до самой ночи - темы находились всегда. Он помнил, как пьяная Джен говорила, что Кольцова вообще лесбиянка. Но где тогда ее женщины? Женщин не было так же, как и мужчин. Что еще? Сексуальное насилие? Этим можно было объяснить закрытую одежду и вечную дистанцию, но страха в ней не было: его она точно не боялась. И Вадика не боялась, даже ходила с ним куда-то тогда. Несчастная любовь? Рината несчастной не выглядела.  Он терялся в догадках, прекрасно зная, что проблема есть. Где-то есть, но он так и не увидел, где: охуительно красивая, молодая, умная и рассудительная Рината Кольцова, владелица огромной музыкальной студии The Rings, жила так, как будто никаких мужчин не существовало.  Он знал женщин, которые формально вписывались в этот образ. Тоже молодые, красивые и перспективные, как бы ни было противно от этого слова; но их «проблемы» бросались в глаза почти сразу. Наркота, бухло, поиск олигархов, который впрочем не мешал в свободное время прыгать по хуям. Или же просто протекающая крыша, что было ничуть не лучше остальных «слабостей». Жизнь с истеричкой, скачущей за тобой с ножницами, потому что ей показалось, что ты как-то не так посмотрел на другую представительницу ее пола, вполне могла заставить плюнуть на такие бонусы, как красота и деньги. В Ринате истеричности не было. В Ринате был холод. И что с этим делать, он не знал.  А из изъянов… Из очевидных изъянов Ринаты был, пожалуй, только ее брат, который явно не считал, что его место с краю. Он даже ему, Глебу, умудрился несколько раз сказать, чтобы тот хорошо думал, прежде чем что-то делать с его сестрой. Впрочем враждебность довольно быстро прошла. Несколько раз он приезжал, когда они были вместе, и первые такие встречи разительно отличались от последних. Глебу показалось, что Рома к нему привык. Ну или смирился. По крайней мере, он больше не смотрел на него как удав на кролика и не пытался язвительно ковырять, намекая, что пора валить домой. Впрочем, такая беда как старший брат Глебу была знакома слишком хорошо, чтобы вызывать непонимание. Ринату он понимал, даже слишком. То, что уснуть он не сможет, стало понятно сразу. Как только влажные после душа волосы на подушке коснулись его лица. Как только она обняла его и уткнулась губами куда-то в шею. Как только тонкие пальцы погладили его между лопаток и застыли. Никакого расстояния между ними не было. И он, ожидавший, скорее, того, что она завернется в свое одеяло где-нибудь на краю кровати, от всего этого охуел. Одеяло тоже было одно. Футболка ее брата, которую она все же заставила его надеть, спасала ситуацию чуть меньше, чем нисколько. Минут через десять ее дыхание стало совсем тихим и ровным, он вглядывался в ночной темноте в ее лицо, - спокойное, красивое, и как будто даже во сне имевшее выражение легкого сарказма. "Да, Глеб, ну и пиздец же. Надо было больше бухать, чтобы просто отрубиться... Там еще осталось, кстати, и довольно много, но встать я все равно не могу. Представлю себе что-нибудь, не знаю, представлю, что это моя сестра. Блять!". Надежда на кровные узы, способные защитить от грехопадения выглядела сейчас слишком смешно, и он не сдержал улыбки. "Ладно, это плохой вариант. Просто не буду ни о чем думать. И шевелиться не буду". Но собственная рука уже сползла вниз и погладила гладкое теплое бедро. Шорты теперь были другие - не такие короткие, но до великого целомудрия было далековато. "Какой там это жанр? Пов: трахаю пьяную подружку, пока она спит". У него не было сомнений, что он мог бы так сделать. Но что-то внутри безапелляционно кричало, что делать этого ни в коем случае нельзя. Не надо. "Это будет совсем уж по-скотски, даже для меня. Она меня просто выставит нахуй, скорее всего. Если не сразу, то с утра". Почему-то прощаться с Ринатой ему хотелось меньше всего. С Ринатой хотелось говорить, ее хотелось слушать, хотелось даже просто лежать с ней в одной постели, чувствуя теплую руку на своей спине и легкое дыхание на шее. А прощаться - не хотелось. Он снова погладил ее бедро и осторожно поцеловал куда-то в висок - куда дотянулся. Она пошевелилась, выдохнула и теперь это самое бедро оказалось у него где-то в районе паха. "Да блять! Да ебаный ты в рот!". Он попытался осторожно подвинуться чуть дальше, но ничего не вышло. Смирившись со своей участью, он просто обнял ее обеими руками, как ему показалось, в безопасном месте, - чуть ниже лопаток, и уткнулся носом в макушку. Через час усталость все же победила. __ Рома знал, что никаких слов для сестры не найдет. Нет таких слов. Через пару дней телефон он все же включил и обнаружил сообщение от Вадима, в котором были только дата и номер рейса. Еще два дня прошли так же - дома, в тишине и тяжелых мыслях. Вышел он только раз - пополнить запасы алкоголя и нехитрой еды. Говорить ни с кем не хотелось, но на удивление никто и не звонил. Он несколько раз набрал Ринату, послушал, что абонент недоступен, и решил, что это даже к лучшему. Злость вернулась, но теперь к злости на Вадима добавилась злость на сестру: она сама виновата, рассказала, да еще и кому? Почему-то он все это время упорно видел опасность совсем в другом - в Глебе, который совершенно неведомым и немыслимым для него образом вдруг стал частым гостем в доме Ринаты. Было бы логично, если бы она рассказала Глебу. Глеб бы точно ничего не стал делать. Посидели бы, поныли друг другу и разошлись. Она сделала это как будто специально. Намеренно. Впрочем это все было лишь домыслами не самого трезвого человека, который четвертые сутки листал старый фотоальбом, зависал в компьютере, ничего особо не делая, и отчаянно пытался понять, что дальше. Если бы он даже захотел "помочь" Вадиму в его идиотской затее, то просто не смог бы: ничто не могло заставить Ринату собраться, сесть в машину и поехать в аэропорт. "Если только оглушить ее или усыпить, засунув в чемодан". Единственное, что он мог сделать - хоть как-то протрезветь, привести себя в порядок, одеться и поехать к ней. И приехать быстрее, чем это сделает Вадим, который рано или поздно поймет, что делать он ничего не собирается. Поехать к ней и быть там, чтобы хотя бы выставить настырного "помощника" за дверь, когда тот заявится. Они ни о чем больше не говорили. С тех самых пор, как вернулись в Россию. Нет, говорили, конечно, о делах, работе, мелко-бытовом и нейтрально-неконфликтном. Все разговоры остались там, за океаном. Возможно, в этом была и его вина: первых месяцев здесь он даже толком не помнил, сосредоточившись лишь на необходимости держать свое обещание. И он держал, держал до сих пор. Наверное, помогло то, что перед возвращением он почти три недели провел в больнице - кровь была очищена принудительно. Потом еще почти два месяца просидел под замком, как собака, в очередной раз поразившись, какой может быть Ри. Кейт всегда говорила ему это. Обычно после секса, поглаживая пальцами по волосам: "Бояться нужно не предателей. Предатель предал и был таков. Бояться нужно преданных и верных, ибо степень верности прямо пропорциональна жестокости. Никто не будет с тобой так жесток, как тот, кто тебе до гроба предан". Говорила она, конечно, не так красиво: на своей иностранной тарабарщине, но он перевел это именно так. Когда они вернулись, как только сел самолет, Ри, конечно, сразу же предложила поехать в клинику доктора Мирского - лучший реабилитационный центр, но когда он только презрительно хмыкнул, отказавшись, тут же оказался в какой-то съемной халупе на 12 этаже. Он отчетливо помнил этот ледяной взгляд, то, как она покрутила в руках ключи, забрала его телефон, обыскала все углы. Как в плотном большом пакете исчезли все металлические приборы - вилки, ложки, ножи, кухонные ножницы, - отвертка, заботливо оставленная хозяевами квартиры, стеклянные тарелки и такие же стеклянные крышки от сковородок и кастрюль. Исчезли все емкости с моющими средствами для ванны и пола, стиральный порошок и даже жидкое мыло. Остатки уксуса в бутылке на верхней полке кухонного шкафчика. Пакет с пищевой солью. Он наблюдал за этим со смехом, потом встал и дернул за ручку окна, - глупо прятать все это от человека, которого оставляешь на 12 этаже, - но окно не открылось. Ни с первого раза, ни со второго, ни с десятого. И в кухне - тоже. Она так и не поверила в случайность его передозировки. Не поверила тогда и не верила до сих пор. "Хочешь сдохнуть, - изъебнешься, найдешь способ" - она только посмотрела куда-то сквозь него, - "Считай, что с сегодняшнего дня мы завязали с вредными привычками. Не только ты, я тоже". Как ни странно, к такому образу жизни он быстро привык. Она с ним не сидела, - приезжала раз в три дня, привозила продукты. Потом привезла гитару. Отдавала все это, почти не глядя на него. Ничего не говоря. Еще были книги. Был старый радиоприемник. А боли - не было. Только апатия, сонливость, нежелание что-либо делать. Полная дереализация. Сначала было даже не ясно, где ночь, а где день. Все стало одинаково серым. Сил хватало лишь на то, чтобы налить в чайник воды, полистать старую книгу, полежать на полу, молча глядя в потолок. Иногда он спал практически сутками. Есть не хотелось тоже, - от еды он в основном блевал, похудев за это время на десять килограммов. Мыслей сбежать не осталось. Им просто не осталось места в теле, наполненном лишь пустотой и безразличием ко всему. Рома всегда был находчивым. Рома никогда не сдавался. Он и тогда смог бы что-то придумать, нашел бы, как сломать не самый надежный замок, который можно было открыть только ключом, даже изнутри. В один из вечеров, уходя, она бросила на полку в прихожей ключи. "Я не дура, я знаю, что все это не поможет. Ты пообещал мне. Поклялся. Очень глупо верить клятвам наркомана, этим клятвам цена - даже не грош, еще меньше. Где Рингс, ты знаешь. Делай, что хочешь". И он делал - вспомнил всех старых знакомых, благо, найти их было не сложно, и в жизни снова появилась хоть какая-то радость - алкоголь, тусовки, женщины, веселье до утра. Но свою клятву он не нарушал. "Я не обещал тебе не пить". И она снова просто смотрела куда-то мимо. Хрупкая маленькая девочка, почти такая же, как в свои шестнадцать лет. Нашедшая его на следующий день после своего дня рождения в коридоре - в пене и блевотине, уже без признаков сознания. Вколовшая ему в вену какое-то лекарство, пока ехала скорая. Каким-то образом вообще нашедшая эту вену, потому что давление было таким низким, что найти ничего было нельзя. Он помнил, как Кейт однажды сказала ей: "Язык ты выучила, музыкой занимаешься, что еще хочешь? Давай устрою тебя куда-нибудь учиться, но только так, чтобы это не мешало нашему делу". И Рината пошла учиться на медсестру в частный университет Де Поля. По самой базовой "простой" программе CNA - Certified Nursing Assistant. Правда, выпускные экзамены так и не сдала: у Кейт тогда были концерты по всей Америке перед выходом нового альбома. И Рината была нужна Кейт круглосуточно: пришлось взять академический отпуск, а потом... Потом уже было не до этого. Но диплом ей был и не нужен. Однажды она спасла Джен, по собственной глупости сожравшую неизвестные таблетки и запившую их мохито. Потом спасла его. Тогда, перед отъездом. Спасла, все время повторяя "тебя заберут, и у меня никого не останется". Но он остался. И любил ее за это так же невыразимо сильно, как и ненавидел. Они ни разу так и не поговорили о том, что произошло. И сейчас, может быть, сейчас... Все это было поводом. Хотя бы просто поговорить. Рома быстро собрался, вышел в холодный осенний вечер, завел машину. Снова набрал номер, но результат не изменился - абонент все это время был недоступен, и это уже вселяло тревогу: она так никогда не делала. "К черту Вадика, все это неважно. Вадик бы свои проблемы лучше решал. Пусть один съездит в это Нижнее Подшконарье Залупинского района, чтобы хоть его билет не пропадал, может, там к нему придет катарсис. А сестру я ему трогать не дам". Долетел до дома Ри он за считанные минуты. Прямо на входе в подъезд он столкнулся с Глебом. - Привет, - Рома протянул руку, и Глеб ее пожал, - С ней нормально все? - Ну сам увидишь, - Глеб пожал плечами, - Мы все сезоны "Лоста" посмотрели и выпили все бухло из соседнего магазина, а щас мне по делам надо съездить... - Где Вадик? - Рома, казалось, и не слушал. Глеб поморщился. - Откуда я знаю? - Ну там его нет? - Рома показал глазами куда-то наверх. - Нет конечно, с чего бы? - А с телефоном что? Она все время недоступна... - Телефон отключен, - Глеб обошел его и обернулся, - Мне ехать надо, я и так опаздываю. Разберись сам, ладно? Я не знаю точно, что случилось, но могу предположить, что вы все просто очень сильно ее заебали. Так бывает, - и не дожидаясь ответа, он уже открыл дверь подъехавшей желтой Киа, - Давай! Ри он нашел на балконе. Она сидела, обернувшись поверх одежды пледом, и выпускала дым в потолок. В гостиной было все так же чисто, разве что несколько пустых бутылок нарушали привычную гармонию. - Что, закончилось антиалкогольное воздержание? - он плюхнулся на кресло напротив, доставая из кармана свою пачку сигарет, - Обрела собутыльника? - Глеб тут ни при чем, он пришел, когда я уже сбросила свой счетчик. И если ты приехал поговорить об этом, то лучше сразу уезжай, - она задумчиво продолжала смотреть на дым, зависший в воздухе. Никаких признаков опьянения в ней по-прежнему не было. Даже алкоголь был не способен вытащить из нее хоть что-то, хоть какое-то выражение чувств - настоящее, живое. Пусть уродливое и гипертрофированное. - Нет, не об этом. Как я мог приехать об этом говорить, если я только увидел? Что с телефоном? - Рома закурил и теперь пристально вглядывался в ее лицо, пытаясь хоть что-то понять. - Не хочу никого слышать. И видеть, кстати, тоже, - она наконец перевела на него взгляд и смотрела прямо в глаза, - Так что... - Что случилось? Но она только молчала, продолжая затягиваться своей тонкой сигаретой с фиолетовой полоской, и он сдался первым. - Скажи, Ри, ты вообще собираешься когда-нибудь начать жить нормальной жизнью? - где-то глубоко внутри он понимал, что начал не с того и не о том, но ее равнодушие вселяло желание броситься с места в карьер. - Нормальной - это какой? - в лице ее ничего не изменилось. - Такой, как все живут! Влюбляются, выходят замуж, рожают детей, радуются чему-то, ездят в отпуска на море, покупают новую полочку в ванную... - У меня в ванной полно новых красивых полочек, - теперь в ней наконец-то что-то появилось, но не то, чего он ждал. - Не придуривайся! Нельзя всю жизнь быть одной, нельзя всю жизнь сидеть на балконе и давиться этим ароматизированным говном! - он мельком глянул на уже раздавленный в пепельнице окурок, - Мы здесь уже больше года, мы вернулись, все изменилось, пора жить нормально! Хватит уже этого, этого всего! - он неопределенно провел рукой вокруг себя, - Хватит строить из себя жертву обстоятельств, вечно во всем быть посторонней, мы сюда вернулись только потому, что здесь был хоть какой-то шанс на счастье... - Я не очень понимаю, - она перебила его, но вид у нее был скучающий, - Ты пришел поговорить о моей личной жизни что ли? Ну самое время, да. Что тебе интересно? Спрашивай. - Да нет у тебя никакой личной жизни! - он прекрасно заводился за них обоих, - Помнишь, что ты мне говорила когда-то? Когда мы хоть о чем-то еще разговаривали! Что тебе никто не нравится, а если и нравится, то они всегда выбирали не тебя... - Неа, не помню. Но тебе виднее, - он давно привык к этому, к равнодушию и сарказму, и сейчас в ней снова не было ничего другого. - А как тебя вообще можно выбрать? Как? Да любой мужик просто в ужасе сбежит от такого несоответствия формы и содержания! За тобой толпами мужики ходили всегда, и где хоть один? А знаешь, в чем проблема? - он старался теперь не смотреть на нее, поймав взглядом край занавески, - В том, что любой мужчина хочет видеть к себе хоть какой-то интерес, любому мужчине нужно хоть какое-то тепло, хоть какая-то надежда, что женщина, которая ему нравится, она - не бесчувственная болванка, а человек, способный на это самое тепло. Рядом с тобой хоть кто чувствует только то, что он ноль без палочки, никто, ничтожество. И какой бы ты ни была красивой, это никогда не компенсирует остального. Ты могла бы сто раз выйти замуж, за любого! Бери, кого хочешь! Но все твои поклонники быстро посбежали к другим - не таким красивым, не таким стройным, не таким талантливым. Надеюсь, примеры не надо приводить. Потому что никто, ни один нормальный мужик не захочет выбрать вот это! - Рома не был глупым и давно понял, что тема для беседы выбрана неудачно, но остановиться уже не мог, - Как еще Глеб твой к херам собачьим не сбежал? Расскажи, а? Я его у подъезда сейчас встретил. Наверняка ведь ты ему даже не дала, да? Ты реально с ним сериалы смотришь? Ты реально думаешь, что он с тобой дружить хочет? Да ему нахуй твоя дружба не сдалась, а не выебал он тебя до сих пор не потому, что не хочет - хочет, и еще как. Просто что-то ему подсказывает, что это какая-то подстава, видимо, интуиция у него все же развита. Он, скорее всего, боится тебя просто. Неизвестно, чего там ожидать потом можно, поэтому такая вот "дружба" пока что безопасна. Но и он, каким бы ни был терпеливым и осторожным, очень быстро сбежит от тебя... Свинтит к первой попавшейся, которая даже не будет красоткой, а просто даст ему понять, что он ей нужен, что она его хочет, что она для него готова... Монолог Ромы прервался. Ри смеялась. Искренне и по-настоящему. - Я правильно понимаю, что ты сейчас говоришь про Глеба, вот того самого Глеба, которого при случае не упускаешь возможности назвать конченным нарком, алкашом, кобелем и долбоебом, и вообще, повторяя твои слова "хуже варианта и не найти"? И теперь ты предлагаешь мне ему "дать", чтобы он от меня "не сбежал"? - она продолжала смеяться, и Роме стало не по себе, - С тобой все нормально? Может, еще подскажешь, как лучше это сделать? Ну чтобы ему точно понравилось, чтобы он точно не сбежал? А наглядные уроки какие-то будут или так, на словах, расскажешь? - она достала еще одну сигарету, теперь ее взгляд был настолько холодным и издевательским, что Роме ничего не оставалось, как снова отвести глаза. - Перестань, блять! Я вообще не об этом говорю! Я говорю, что надо начинать жить нормальной жизнью, а не закапывать себя! - Хорошо... - Ри помолчала, - А где твоя нормальная жизнь? Она сейчас с нами в одном помещении? - При чем тут я?! - При том же, при чем и я, - она улыбнулась, - Тебе почти сорок... - Мне тридцать семь... - Это и есть "почти сорок", Ром. Где твои жены, дети? Хотя бы бывшие жены и дети, которые живут с мамой, и им надо платить алименты. Где твои семейные поездки в отпуск? Где совместные покупки полочек? Ты же завидный жених - красивый, умный, богатый. Почему ты не осчастливишь какую-нибудь прекрасную достойную девушку? Раз уж у нас сегодня вечер пропаганды традиционных ценностей. Ну? Почему ты молчишь? - она смотрела прямо на него, не отводя глаз, зрительный контакт давался ей куда проще, - Может, у тебя что-то случилось? Может, какие-то травмы? Поделись, не бойся, - очередной окурок отправился в пепельницу, Рината встала, - Холодно здесь, пойдем. На кухне он откупорил бутылку, налил себе полный стакан. Немного подумал и наполнил второй, протягивая его сестре. - Пей, все равно пьешь. Завтра бросим. По традиции. Она молча взяла и поставила стакан перед собой на стол. - Ты прав, поэтому я не злюсь. Если бы я могла выбирать, я бы тоже никогда не выбрала себя. Ты, конечно, мог бы сказать это все как-то иначе, менее по-мудацки, но смысл понятен, и возразить мне нечего, - он хотел перебить, но она остановила его жестом, - Не надо. Ты все правильно сказал. Мужчине, да и не только мужчине, любому человеку нужен тот, кто в нем заинтересован, кто хочет его, кто готов быть ему поддержкой и опорой, кто готов показать ему все то, что чувствует. А чувства, которые есть, но не имеют никакого выражения, - они ничего не стоят. Поэтому мои чувства не стоят. Я просто выбрала самый честный путь - никому не давать никакой надежды, ни с кем не сближаться, никого не подпускать к себе. Чтобы снова не видеть, как человек легко и с радостью уходит, не оставив мне ничего от себя. Знаешь, мне теперь кажется, что починить эту жизнь нельзя. Всегда казалось, что можно, а теперь - нет. Не существует такого ремкоплекта для починки этого всего... Что касается Глеба... Ему просто нужно хоть с кем-то хоть иногда побыть собой. Мне кажется, у него не так много друзей, если вообще они есть, эти друзья... Ему хочется сказать, а я могу слушать. И когда появится кто-то другой, кто даст ему все, что он хочет, - я буду только рада, Ром. Что бы ты ни говорил о нем, мне он очень нравится. И мне кажется, он понимает, что тратить на меня время для достижения "нормальной жизни" не стоит. Поэтому его я ни в чем не обманула. А больше я ни с кем не общаюсь. Вадим связан с нами юридическими обязательствами, считай, он "дружит" с нами за деньги, ему просто некуда деваться. И это куда честнее, чем если бы он просто старался показать себя неравнодушным и заинтересованным. - Зачем ты ему рассказала? - Рома долго не перебивал, но теперь сдержаться не мог, - Зачем? Почему ему? Нахуя, блять?! - его стакан давно уже опустел и он снова схватил бутылку, - Хотела, чтобы он приласкал тебя и пожалел? Поэтому вывалила на него историю своей жизни? Ри усмехнулась. На лице ее появилась тень. - Не знала, что вы настолько близки, что он бежит рассказывать тебе обо всем, что я ему сказала. Тем более, что мне он обещал никогда никому об этом не говорить, - она покрутила на столе свой стакан, так и оставшийся нетронутым. - Я не посторонний, я непосредственный участник событий! Это не считается! Так зачем? - А может и так. Может, чтобы приласкал и пожалел. Но приласкал он, похоже, тебя... - Ри смотрела куда-то в стену, - Ты осторожнее там... - Чего? - Ничего. Рассказала, потому что он хотел. В этом разница. Глебу нужно, чтобы кто-то его послушал, а его брату нужно послушать самому. Потому что он и так слишком много говорит всегда. Считай, я дала каждому то, в чем они нуждались. Это ты считаешь, что все нуждаются только в сексе, потому что это твой опыт. У меня он другой. Люди нуждаются в том, чтобы быть людьми. Чтобы кто-то понял их. - И ты надеялась, что он тебя поймет? - Рома отпил из своего стакана и с грохотом вернул его на место. - Нет, не надеялась. Я вообще ни на что не надеюсь. И живу только из-за Кейт, если так подумать... Потому что Кейт нужен альбом, потому что перед Кейт у меня есть какие-то обязательства. А что дальше - я не знаю, - Ри наконец-то тоже отхлебнула то, что налил ей брат, и поморщилась, - Ну и мерзость же! - А я? Передо мной у тебя нет обязательств? Я имею в виду... - Я знаю, что имеешь в виду. У нас ничего не осталось, и мы стали жить друг для друга. Но нет. Перед тобой - нет. Точно так же, как у тебя не было передо мной тогда. Когда ты решил меня здесь бросить... - Я не решил тебя бросить! - Решил. Тот, кто не решает, не впихивает в себя все подряд, что нашлось под рукой. Не жрет тонну таблеток и не снюхивает десятикратную дозу. Я бы поверила в это, если бы ты был в этом деле новичком. Ну знаешь, решил попробовать и то, и это, и еще что-то, не зная, какими будут последствия. А так... Я не верю и не поверю. Ты просто сдался, потому что понимал, что дальше уже некуда. Мы ведь уехали только поэтому, потому что я видела, что ты сдохнешь вот-вот - не от очередного передоза, так сам выйдешь в окно, - Рома хотел что-то сказать, даже открыл рот, но понял, что сказать ему нечего, - А это... Считай, мы спрыгнули из последнего вагона поезда, идущего до конечной, успели. Хотя все двенадцать часов в самолете мне казалось, что ты прямо там кони двинешь, но как-то долетели... Но самое гадкое было в том, что я вдруг поняла, что боюсь не этого, не твоей смерти. Я боюсь остаться одной. И все это делала только ради того, чтобы не остаться одной... Как и ты когда-то. Когда заставлял меня прятаться и красить волосы вонючей хной, когда не давал самой сходить даже за хлебом. А я так и продолжаю винить себя за все, что с тобой случилось. Мне бы лучше было винить себя. Себя в своем, а я виню в твоем. И это не проходит. Наркотики, бухло. Ты человека убил... - Я не убивал! - он вскочил со своего места, - И это не человек, а биомусор, который сам себя вынес! Он пробил себе башку ступенькой! - Ступенькой, на которой оказался, потому что ты его ударил. Это называется причинно-следственная связь... - она повернулась к нему. - Я ударил его, потому что он распускал руки. Потому что он весь вечер возле тебя терся, а потом поперся за тобой на эту террасу, - он говорил почти по слогам, в его голосе был только холод. Холод и ненависть. - Он пошел за тобой, он тебя лапал. Я его предупреждал. Не раз, не два. Обдолбанный тупой нарколыга просто получил свое, это карма. И если ты думаешь, что я жалею... - он выдохнул и сел на место. - Если бы не Кейт, ты бы сидел в тюрьме. Нас снова спасла Кейт, - Ри невесело улыбалась, - В экспертизе не было ни слова о том, что кто-то его бил. Обдолбался, упился, споткнулся и упал. На единственной ступеньке на выходе к террасе...Ты убил его, Рома. Убил на моем дне рождения. А на следующий день и сам решил отправиться следом... - Перестань! - в серых глазах горел недобрый огонь, - Это не убийство, это причинение смерти по неосторожности, или как там это называется... В любом случае, мне похуй! Если надо было бы еще кого-то убить, я бы даже не раздумывал. - Ты так сильно меня любишь... - в голосе снова появился сарказм, - И сам готов за меня умереть, и убить готов за меня... Я устала, Ром. От Рингс, - потому что Рингс - это индульгенция. Я хотела купить себе индульгенцию, прощение. Твое прощение. Думала, что если у тебя появится то, что должно было появиться, если бы не я... То все как-то наладится. Что ты снова будешь таким, как раньше, да и я... Тоже буду. И от тебя устала. И от себя. А еще от того, что ничего никогда не изменится. Даже если я вдруг и стану жить этой твоей "нормальной жизнью", залезу в койку к какому-нибудь депутату или музыканту, даже если буду изображать желание и интерес, - я не поменяюсь. Ничто не сделает из меня кого-то другого. У меня ничего не случилось, я вижу, что ты переживаешь, - он просто молча встал, обошел стол и обнял ее сзади, уткнувшись носом в макушку. Волосы пахли чем-то свеже-цветочным. - Вот прямо сейчас - ничего. Все случилось намного раньше, и теперь мы просто живем. Живем жизнью, которая вся построена на взаимном чувстве вины друг перед другом. А я не могу даже зареветь, не могу даже проваляться сутки-другие в истерике, ведь так должно быть легче, - она помолчала, наклонилась и поцеловала его руку на своей груди, - Считай, что я тоже сдаюсь. Я не могу больше быть сильной, даже за себя. Не то, что за тебя, за Кейт, за Рингс, за каких-то партнеров и заказчиков. Он убрал руку, достал из кармана джинсов телефон и еще раз перечитал сообщение. "Домодедово, 21 окт, 7:35 КЕ-4507". Посмотрел на часы. Было полвторого ночи. Он бы предпочел услышать от нее извечный сарказм, ироничную издевку, - что угодно. Но не это. Потому что все эти годы они повторяли друг другу, как мантру: "Все будет хорошо, потому что мы никогда не сдаемся". Возможно, сестра всегда была сильнее его. Сильнее, потому что и правда ни разу не сдалась. - Раз ты сдаешься, значит, тебе должно быть на все похуй, - он отложил в сторону телефон и развернул ее к себе, удерживая за плечи, - Я знаю, как сдаются: все перестает иметь хоть какое-то значение. Абсолютно все. Ты просто падаешь и знаешь, что это нельзя остановить. Вот так примерно сдаются. Где твой паспорт, Ри? Было так странно: приехав сюда пару часов назад, он даже не допускал этой мысли, но теперь, казалось, ничего другого сделать было нельзя. "Может, ему и правда виднее, он смотрит на это извне, а не изнутри. Пусть делает, что хочет". Рината молчала. Он вышел из гостиной, открыл большой шкаф и выкатил из него чемодан. - Собирайся, поехали. Считай, что это отпуск. Правда, без мужа и детей, но, думаю, ничуть не хуже получится. Она смотрела на него устало, почти равнодушно. - Я не хочу никуда ехать. Да и какой отпуск, когда мы еще не доделали... - Похуй! Мы все равно ничего не доделаем с таким настроем. Давай, давай. Я сам тебе соберу все, - он уже был в гардеробной, разглядывая ровные ряды вещей на плечиках и полках. "Что тут самое теплое? В этой залупе уже настоящая зима наверняка". Он сгреб несколько кофт, свитеров, пару джинсов, какое-то вязаное платье, спортивный теплый костюм. Ри молча наблюдала из дверей. - Не очень похоже, что мы на Мальдивы какие-нибудь едем, честно говоря. Ты на Северный полюс собрался? - Так, дальше давай сама, чтобы я не рылся среди твоих трусов. И паспорт главное не забудь. Все остальное, если что, купишь на месте, - он, казалось, не слушал ее, не отвечал на вопросы, делал все быстро и четко, не веря в успех, но попытаться стоило. - А ты? Твои где вещи? - она смотрела так же задумчиво. - Мои потом, - он решил ничего сейчас не говорить о том, что он никуда не поедет, - План такой: ты сейчас пьешь, - видя, как она поморщилась, добавил, - Это прекрасный коньяк, большой выдержки, намного лучше, чем это дерьмище с пузырями, от него голова потом болит, как будто по ней топором хуярили, - она не выдержала и улыбнулась, вспоминая слова Глеба, - Потом мы едем в аэропорт, ты ни о чем не спрашиваешь, просто доверишься мне, - он подошел и взял в ладони ее лицо, - Все будет хорошо, Ри. "Да похую, блять! Дальше пусть сам думает, что делать. Он просил помочь, привезти ее в аэропорт, я привезу. Вряд ли уже может быть хуже!". Он еще какое-то время собирал ее вещи, - к ним она так и не притронулась. Когда чемодан был застегнут и уехал в прихожую, Рома снова сел за стол в кухне. Самому пить было уже нельзя, но сестре он заботливо и от души налил три полных стеклянных стакана с толстым дном. - Я спать хочу, - выглядела она и вправду замученной, - Давай спать, а все остальное завтра, - она встала и уже было направилась в сторону спальни. - Не, поспишь в машине, - он глянул на часы: был четвертый час ночи, - Одевайся. Она смотрела на него с недоверием и усталостью. Смотрела взглядом человека, которому действительно почти на все плевать. Раньше они часто так делали: Рома мог приехать, с порога заявить: "Как все заебало, собирайся!", и они оказывались, как минимум, в другом штате. Как максимум - в другой стране. Мексика, Аргентина, Бразилия, Перу. Из разряда "что поближе", но все равно каждый раз это было незабываемое и новое. Что-то совсем другое. Другой мир. И он понял, о чем она думает. Понял, и ему стало стыдно. __ - Она что, пьяная? - Вадим покосился на сидевшую на лавочке у аэропорта Ри. - Нет, блять, трезвая! Трезвая и радостная, собрала чемодан и побежала к тебе, чтобы отправиться в долгожданное путешествие мечты! - Рома сплюнул на асфальт и прикурил сигарету, - Ты просил ее привезти. Я привез. Дальше - сам. - Ты что, ей не сказал?.. - Вадим продолжал разглядывать тонкую фигурку. Голова ее лежала на ладонях, обхвативших лицо. - Я что, за тебя все должен сделать был? Это твоя идея, Вадим! Идея, которую я не разделяю и не поддерживаю... - Не разделяешь, не поддерживаешь, считаешь, что я не прав... И привез ее сюда среди ночи. Почему на ней такая одежда? Я погоду смотрел, там минус пятнадцать уже... - Ну извините! - Рома развел руками, - Сводишь ее там в магазин китайских пуховиков, справишься как-нибудь. Все, - он выкинул окурок, - Вали, пока я не передумал. В самолете она спать будет, скорее всего, всю дорогу. Как ты ее убедишь в этот самолет зайти - твои проблемы, - он развернулся и, стараясь не смотреть на сестру, пошагал в сторону парковки. На душе скребли кошки. А еще - неприятное чувство, что Вадим прав. Это он должен был ехать с ней, он, Рома. И уже давно. Как только они вернулись сюда. Но он не поехал. Он так и не нашел слов. Не факт, что их найдет Вадим, но дело уже сделано. Каждый раз он думал, что вряд ли есть еще хоть что-то хуже. Он вряд ли может сделать что-то еще хуже. Но каждый раз делал. Никакого дна не было. "Наверное, это будет просто еще одна вещь... Еще одна вещь, которую она мне не простит". Вадим подошел и сел рядом. Ри вздрогнула и отняла от лица руки. - Что ты здесь делаешь? Где Рома? - выглядела она сонной и грустной. - Рома не поедет, - он обнял ее и притянул к себе, чувствуя, как она дрожит под тоненьким светлым пальто, - Пойдем. - Не поедет? - на лице все еще было удрученное непонимание, - А кто поедет? Ты что ли? И вообще... И вдруг она рассмеялась. Рассмеялась, все так же спрятав лицо в ладони. Вадим понял, что объяснять ему уже ничего не придется. Он поднял ее с лавки, держа за талию, взял за выдвинутую ручку небольшой желтый чемодан, и потянул ко входу. - Я не могу тебя заставить силой, Ри. А Рома... Он... - Он трус и слабак, - теперь на ее лице была прежняя холодная усмешка, - И ты ничуть не лучше. - А ты? Ты лучше? - Вадим перехватил ее холодную руку чуть выше запястья и с силой затащил в двери, - Вот и посмотрим сейчас. Примерно в это же самое время Кейт Райз успешно прошла регистрацию в международном аэропорту Лос-Анджелеса, попутно раздавая автографы и делая селфи с поклонниками, на трансатлантический рейс Американ Эйрлайнс до Москвы.