Как во Франции

1821 год. Виленский университет. Стоило бы наверное вспомнить, что некоторые девять лет назад на этих землях творилась война. Ужасная, страшная война. Несчитанное количество битв, огромные материальные и людские потери. Безжалостность ко всему правительства. Народ делится на лагеря. Лагеря меняются мнениями, всё время что-то куда-то бежит и двигается. Самому бежать от этого хочется дальше, туда, во Францию. Там всё совершенно другое, такое манящее, свободное будто. Лучше чем в умирающей Российской Империи. Шум идёт не только среди общества, но лезет в образование. В школы, гимназии, университеты. И шум творится в университетах больше всего. Творится из-за воспитанных детей в мучениях войны и своей страны. Страна одна, но историческое прошлое никто не забывает. Война сделала своё дело, поставив на каждом таком сообществе единую цель. Далее лишь второстепенные идеи каждого тайного общества. Филоматы, за ними Филареты, а там Декабристы и Общество военных друзей, а потом и Демократическое общество... Хоть разные иные цели, одна общая сближает. Среди двух членов разных организаций начинается крутиться роман. Война убила всех морально, некоторых физически. Только любовь способна дать уже взрослым людям забыть о страхе войны и будущего своей падшей державы. Джаст, состоящий в организации "Любители наук", кажется, иногда забывал о любви. Странно у парня выходило с его друзьями, что тайное собрание начиналось только в поздним-поздним вечером, когда те снова раздумывали над планом культурно-просветительской работы. Джаст был отстранённым каким-то, слишком погружённый в науку. Его товарищ из иной организации видел под его кроватью кучу книг о физике и математике. Он знает, что Джаст пашет отдельно остальных, забывая про любовь. Забывая обо всём. А Алфёдов забывает о том, что он участник "любителей-добродетелей". Забывает, потому что любит. Забывает, потому что любят его. Да, он по-прежнему не забывает про обязанности как участника, но гораздо больше ему нравится сидеть с Джастом на собраниях, в обнимку. Алфёдов занимается проектами о пропаганде идей равенства и свободы, отмены крепостного права, независимости народов. Ходит в народ и несёт эту пропаганду гордо. Однажды, даже чуть ли не попался местной милиции, повезло, удрал. Алфёдов пишет стихи. Пишет на польском. Пишет для Джаста. Почему пишет для Джаста? Потому что любит. А Джаст приходит к нему ночью, слушает каждый его стих и молвит что-то красиво. Алфёдов любит слушать Джаста, ведь речь и язык у того совершенно иные. Близкие языки, поэтому понимают друг друга с доли слова. Джаст хвалит каждый стих, иногда поправляет, а только его зовут его друзья-филоматы, то он берёт чужую руку в свою, склоняется и целует. Любит Алфёдова всё-таки, хоть и трудно ему это показывать. А Алфёдову не надо, он знает и помнит, как познакомился с Джастом. Помнит просто, как гулял с ним за руку на первом свидании. Настоящая студенческая любовь, только что не беззаботная. Опять ночь. Опять собрание обоих организаций в дальнем тёмном помещении. Комнатка наполнена шёпотом, все переговариваются. Да только Джасту и Алфёдову не до этого. Алфёдов держит книжку на коленях, сверху лист и что-то быстро пишет. Джаст знает что пишет тот. Пишет стихи. Пишет опять для любимого. Оба они устали от учёбы и от шумных организаций. Войны не хватило для их детских душ, что они снова так тянутся за агрессией, за миром, за становлением чего-то ещё... Алфёдов влюбился, он не хочет ничего, чем быть рядом с Джастом. В самом дальнем углу комнаты, где звуки становятся тише, а старый диван кажется странно мягким. Джаст не хочет работать сегодня. Взрослые сердца согревает детская любовь. Джаст отвлекается на болтовню своих товарищей, смотря в небольшой листик и разбирая на нём белорусский язык, читает, что-то обсуждает. Отвлекает его только то, что Алфёдов резко сжал руку. Альбинос выводит последнюю букву на листе, отставляет перо и чернила в сторону, затем стихотворение. Сжимает руку парня сильнее. — Nie mog bez ciebie, nie odchod, — Алфёдов смотрит в чужие глаза, такие тёмные и уже родные. Он сжимает чужую ручонку в двух своих, опуская голову чуть ниже. Джаст ему тепло улыбается, освобождает свою руку второй и просто переплетается пальцами с белоснежной ладошкой. Плевать что рядом люди. Джаст двигает Алфёдова к себе ближе, перемещая руки на талию. — Я ніколі цябе не пакіну, не хвалюйся, — Джаст улыбается вновь, всё также тепло. Руки дарят нужное тепло для альбиноса, прижимая макушку того к себе. Джаст целует в висок, еле ощутимо и фантомно, — Я пакіну цябе толькі у тым выпадку, калі памру Руки сплетаются вновь, Алфёдов освобождает одну и тянет листок с только что написанным стихотворением. Обычно он пишет коротко, но так трепетно и мило, что Джаста дрожь пробирает до сердца. Каждый из чужих стишков он хранит у себя в шкатулке, некоторые в карманах штанов. Он скучает на учёбе, временами, а потом достав крохотный листочек, сразу улыбается. Алфёдов реально чувствует любовь, а Джаст старается отвечать. Алфёдов дарит любовь словами, А Джаст действиями. Оба счастливы, что удивительно. Любят, что на крики и оры никто никогда не решится. Джаст быстро пробегает глазами по листочку, вчитывается в каждую строчку, а под конец и вовсе его пальцы начинают дрожать. Романтика пробирает до самых косточек. Так удобно, что они сейчас в самом дальнем углу помещения, где их никто не услышит, не увидит и не найдёт. — podoba ci si? — Алфёдов не сразу видит чужой реакции, потому начинает беспокоится. Тревожное состояние преследует его в последнее время очень часто. Джаст держит паузу, а после откладывает листик в сторону. Голову поворачивает к Алфёдову и как-то влюблённо смотрит. — Толькі ты мне падабаешся, Алфёдаў, — собственную тёмную ладонь кладёт на чужую белую щёку. И момент как-то замирает. Джаст смотрит в глаза Алфёдова, а Алфёдов заглядывает в уже родные глаза. Они прижимаются к друг другу сильнее, словно пытаясь скрыться от остальных, хотя очевидно, что сейчас им не до сладкой парочки в углу комнаты. Джаст склоняет голову и горячо дышит в чужие губы. На коже альбиноса отчётливо видно, как тот краснеет, прикрывая глазки. Его белые ресницы дрожат, а он тянется навстречу. Руки, ледяные, ложатся на чужие плечи. Алфёдов никогда не целовался. Даже на том первом свидании. А сейчас он сам тянется к чужим губам. Джаст касается его губ, пока рукой придерживает нежное личико. Выходит горячо, до сильного румянца на щеках. Выходит нежно, что бабочки в животе просыпаются. Алфёдов кладёт руку на чужой затылок и тянет к себе, тоже целует. Горячо, приятно, трепетно. Любовь, которую описывал Алфёдов в стихах, возвращается в реальную жизнь. Из поцелуя вырывает громкий удар чьего-то кулака по столу, что оба сразу отстраняются и смотрят на источник звука. Джаст сразу подскакивает, мигом отстраняется от Алфёдова и оказывается на краю диванчика. Демон виновато опускает голову, тем самым пытается показать, что реально сожалеет о своих действиях. Альцест, главный в их группировке, всегда потакал тому его любовью, а сейчас прямо заставляет публику на это глядеть. Грубый голос, сильный, разносится громким шёпотом по помещению. — Вось ганебнікі! Што Алоін Першы з Неолеонам Архапартам! —