Бронежилет

      Часы где-то в здании слишком громко тикают. Гром не соврет, если скажет, что слышит, как по оборванным проводам и полуразбитым микросхемам бежит электричество.       Ш у м н о.       Игорь пялится в перечеркнутый алым крестом портрет на большом экране, держа в руках мертвое тело Разумовского, который в самый последний момент успел нажать нужную кнопку. Дима улыбается под ним, такой красивый, такой счастливый, а главное ж и в о й.       Нет, Грому приспичило поиграть в героя. Мало ведь ему смерти Фëдора Иваныча, ничему ведь это его не научило, не дало повода подумать, не вбило в его отшибленную, оглушенную, отбитую голову мысль о том, что, блять, не время для геройства.       В голове мелькает мысль о том, что всё-таки стоило позволить Волкову шмальнуть ему прямо промеж глаз, да и дело было бы с концом. Похоронили бы такого глупого Грома рядышком с Прокопенко, поплакали. Да, грустно. Но тогда мирные жители были бы живы, его коллеги были бы живы. Дубин был бы жив.       Майор шумно вздыхает, вспоминая, как буквально пару дней назад они вместе выходили из тюрьмы, в которой успешно подавили бунт. Тогда он еще посмеялся над тем, что в "бронике" жарко. "После того я в бронежилете практически сплю!" – бодро восклицал тогда Дима, утирая грязь с щеки и поправляя очки. "Дерьмо, а не бронежилет" – думает сейчас Игорь.       Мужчина пялится в экран, чувствуя, как по его рукам струится кровь. Нет, не струится. Его руки по локоть, а то и выше, в крови: чужой, черной, липкой, как чувство вины, пожирающее то, что осталось от его души.       – Игорь. – слышится знакомый голос. Гром поворачивает голову, и видит Дубина перед собой. Светлая рубашка, чуть распахнутая у ворота и обнажающая белый бронежилет, испещрена дырами от пуль. Игорь готов в ноги кинуться, обнять, рыдать и молить прощения за собственное геройство. Дима смотрит пусто, настолько, что становится жутко.       – Гром. – Игорь смаргивает, и наваждение пропадает. Белые стены, белый халат, взгляд, смотрящий в душу из-под очков. Вениамин Самуилович вновь протягивает горсть таблеток, внимательно глядя за реакцией, – Примите.       И Гром принимает. И таблетки, и свою вину.