Stardew

— Эй, у меня есть идея, — Сатору нежно целует Сугуру, прижимая губы к его шее и дразня вену мягкими касаниями, не кусает и не облизывает, скорее ласково дотрагивается. Прикосновения же эти словно мелкие искры, что вырываются из костра. Комната кружится на неустойчивой оси, мысли вихрем устремляются в противоположную от наклона Земли сторону. — Ты хочешь услышать? — Сатору приостанавливает свои поцелуи-угольки.       Сугуру хмурится, зная, что Сатору видит это сквозь повязку на глазах в полумраке их спальни. Он ведёт рукой по волосам Сатору, чтобы стянуть её и взглянуть на ночное небо в два часа ночи.       Годжо останавливает его: — Я знаю, что у тебя был дерьмовый день, — его голос становится внезапно серьёзным, но слова тягучие, словно обмазаны патокой. — Чёрт возьми, Сатору. — Нет, нет, послушай, я хочу попробовать одну вещь.       Хотя он и не видит его глаз, Сугуру точно знает, что в тускло освещённой комнате они сверкают идеей, кипящей в его голове, той самой, которую он не может удержать, и она вылетает из его рта. — Хочешь почувствовать что-то большее? — спрашивает Сатору лукаво, его голос густой и насыщенный. — Ты же не имеешь в виду… Годжо кивает. — В точку.       Сугуру задумывается на секунду, прежде чем согласиться. Откровенно говоря, ему не нужно много времени для раздумий — он, по сути, сделал бы что угодно для человека, рождённого из космоса, сидящего наполовину на нём, наполовину на кровати и озорно ухмыляющегося.       Сатору откатывается, и они меняют положение. Он продолжает осторожно целовать грудь, щёки и шею Гето, касаясь кожи своими длинными пальцами. Сугуру нависает над ним, его колени упираются в кровать, он медленно целует губы Годжо, которые на вкус словно приторный лавандовый сироп. — Чёрт возьми, что ты ел? — Сугуру отстраняется, не справляясь со сладостью. — Это те леденцы, из магазина через дорогу? Но зачем?       Не получив ответ, Сугуру закатывает глаза и качает головой: — Неважно.       Сатору наклоняет голову набок, улыбаясь, а после опускается и снова тянет за мочку уха зубами. Его следующие слова сбивают Сугуру с толку. Его горячее дыхание щекочет: — Если станет безгранично, — он целует его в изгиб шеи чуть ниже уха, — ты должен сказать мне, Сугуру. Обещай, что скажешь.       Он продолжает терзать его ухо, втягивая в рот чёрный плаг и слегка оттягивая за мочку.       Сугуру задыхается. — Боже, я скажу. — Обещаешь? — Обещаю.       Сатору поднимает голову от его лица, закусывая губу: — Мне просто не хочется, чтобы…       Сугуру перебивает его: — Я тебе доверяю, хорошо? И ты доверяй мне. Если что-то пойдет не так — я скажу. — Хорошо.       Сугуру тянется к его затылку, аккуратно стягивая повязку с глаз. Чистейший звёздный свет, недоступный другим, небесно-голубой оттенок глаз, сверкает в темноте. Ткань падает с его лица, ледяные ахроматические пряди волос ложатся на звёздные радужки, касаясь его бровей. Сугуру сжимает повязку в руке.       Они снимают друг с друга одежду с той же плавной, неторопливой динамикой, словно мыльная пена, что, испаряясь, оставляет радужный след на фарфоровой поверхности плитки. Материал одежды на ощупь кажется сахаром, а кожа — шифоном, еле пробивающийся свет окутывает их, делая податливыми.       Каждый поцелуй — словно взрыв ягод от конфет на губах. После каждого упавшего на пол предмета одежды, они встречаются губами, чтобы поблагодарить и слизать сладость и дым с десен друг друга.       Рубашка Сатору летит на край кровати, а брюки Сугуру приземляются на деревянный пол с приглушённым шорохом.       Сатору замедляет их поцелуи, проводит большим пальцем по глянцевым, влажным губам Гето, его глаза полны небес, глубокой темноты и пустоты. Переполнены всем и ничем в одном взгляде.       Он убирает большой палец, а затем проводит двумя по слизистой нижней губы Сугуру. — Оближи их, — мягко шепчет он, наполняя комнату нежным светом всякий раз, когда на выдохе произносит слова.       Сугуру подчиняется, делая пальцы Сатору сладкими и липкими от слюны, чувствуя, как соль его кожи растворяется у него во рту.       Сугуру становится всё более возбуждённым, наблюдая за тем, как член Сатору твердеет, пока он сосёт его пальцы — это вызывает у него первый стон. — Ты и твой рот — слишком хороши, — хрипло шепчет Сатору, восхваляя и подначивая.       Сугуру проводит языком по кончикам пальцев Сатору и отпускает их: — Я с удовольствием сделаю тебе минет.       Сатору улыбается своими красивыми глазами цвета северного сияния, а затем наклоняется и целует Сугуру своим красивым ртом. — Нет, мы сделаем то, о чём договорились.       Он снова тянется за поцелуем, протягивая руку к повязке, забытой и оставленной сбоку от Сугуру. — Иди ко мне, — произносит он мягко.       Сугуру точно знает, чего он хочет. Они делали это бесчисленное количество раз. Гето выставляет руки вперёд, Сатору же связывает их, плотно затягивая узел. — Позволь мне увидеть тебя, — напевает Сатору.       Сугуру сдаётся, переворачиваясь на кровати, выгибаясь и поднимая ягодицы вверх, в полной капитуляции. Он бросает взгляд на Сатору из своего положения, прижавшись щекой к прохладным простыням. Зрачки Сатору расширены, радужки словно кольца Сатурна, окружающие необъятную планету.       Сатору прижимается к бёдрам Сугуру, касаясь его тела, и ведёт рукой к линии челюсти, чтобы приложить два пальца к его рту снова. — Соси, Сугуру.       Покорно, Сугуру облизывает два пальца, Сатору вытягивает их с лёгким хлопком. Он дразнит его вход, втирая влагу из его рта. Сугуру глотает стон, прикусывая щёку, чувствуя, как внутри него цветы распадаются на лепестки, словно фейерверки на горизонте. Гето невыносимо желает разрядки из-за возбуждения, которое едва наступило, а уже мучительно сладко разливается по животу и вдоль спины.       Сатору вводит в него палец, и Сугуру легко принимает, шипя, но ощущая тепло, которое удовлетворяет дрожь, застывшую в его позвоночнике. — Тебе будет очень хорошо.       Ему нравится это в Сатору — то, как он выражает искреннее и почти безумное наслаждение всем, что находится в пределах досягаемости его ладони. — Я заставлю тебя почувствовать себя чертовски хорошо, — не останавливаясь, вводит ещё один палец и мурлычет. — Ты получишь больше, чем простое всё.       Сугуру стонет, плотнее вжимаясь в простыни, заставляя и Сатору стонать в ответ. Как будто в знак похвалы, Годжо обхватывает его член ладонью и, нежно сжимая, медленно ласкает вдоль всей длины. Сугуру снова стонет, возбуждение ощущается словно рассвет, готовый пролиться по телу и превратить его в липкую массу.       Сатору прерывает ласки, медленно вводя ещё один палец и ускоряя ритм. Сугуру глотает стоны и видит звёзды.       Это кажется вечностью, Сугуру чувствует, что готов разорваться, готов умолять о пощаде. — Активируй, — рычит Сугуру, пока Сатору продолжает трахать его пальцами, не останавливаясь ни на секунду и не замедляясь. — Чёрт возьми, активируй её, пожалуйста.       Сатору ухмыляется, резко вынимая пальцы. — Всё ради тебя.       Сугуру напрягает шею и прикладывает невероятные усилия, чтобы повернуться и увидеть, как глаза Сатору сверкают и танцуют с огоньками фей, звёздами. Они прекрасны, они всё и ничто. — Безграничная Пустота, — произносит он это как мольбу, как дар, как стремительно падающие звёзды.       Звон и статический шум заполняют уши Сугуру, звуки комнаты исчезают, пустота трансформируется, скручивается, проходит через него всего — и вырывается изо рта в виде стона.       Сатору в ту же секунду вновь возвращает пальцы в него, растягивая, проводит свободной рукой по спине, а затем, притягивает Гето за талию ближе к себе, удерживая. — Блядский боже… — Сугуру слышит свой собственный голос, но не может выразить ничего более. Захватывающе. Звёздная пыль повсюду. Он разбит. Он целостен. Квантовая пустота, квантовая материя, вибрирующая против его плоти повсюду.       Приглушённые цвета и формы наполняют и вторгаются в его сознание, надавливая на глаза. Звёздные фрагменты с туманными очертаниями образуют идеальные треугольники и круги за его веками. Они отказываются стать частью зрения, но давят на грудь, заставляя поглощать материю, которую он не думал, что может вообще почувствовать, что она вовсе может существовать. Вокруг него и всё внутри —из звёзд, звёзды плачут, звёзды дышат, звёзды падают так же страстно, как они падали бы с небес, звёзды могут быть и яростными.       Пальцы Сатору — это и шёпот, и оглушительный крик. — Эй, детка, ты в порядке? — мурлычет Сатору, поглаживая спину Гето, прекращая движение. И повторяет, не дожидаясь ответа. — Ты в порядке, Сугуру? — Да, да, — выдыхает Сугуру, пытаясь привыкнуть к чрезмерной стимуляции, пронзающей внутренности и плавящей его снаружи, подобно карамели конфет Сатору. — Уверен? — Да. — Хорошо, я продолжу медленно.       Наблюдая за тем, как Сугуру извивается под его двумя пальцами, владения Сатору проглатывают их целиком и выплёвывают, внутренности сжигает от желания. Кожа к коже. Роса падающих звёзд блестит и скапливается на их телах. — Я хочу трахнуть тебя, Сугуру. — Тогда чего же ты ждёшь? — глухим шёпотом произносит Гето, он ёрзает, а его руки, стянутые саторовой повязкой, дрожат в нетерпении.       Сатору смеётся, и этот звук кружится и оседает в ушах Сугуру, будто ещё один из бесконечных циклов безграничности; липкий и тягучий. Гето ощущает, как смех проникает в его позвоночник, вызывая взрывы звёзд в пищеводе. Необъятная пропасть наступает и расширяется, готовая поглотить всю бесконечность. Сугуру чувствует себя ничтожной темнотой, будто бы внутри него разрастается огромная беззвёздная пустошь. Он никогда прежде не видел разрушения планет, но что-то в безграничности напоминает о времени, когда он ещё даже не был человеком.       Он точно переживал смерть звёзд когда-то, ведь все мы сделаны из звёздной пыли, и внутри безграничности ему напоминают, что он – всего лишь энергия, застрявшая в пустоте, заполненной до краёв всем и абсолютно ничем.       Сатору наконец вынимает пальцы, в ту же секунду их место занимает язык, стремительно проникая внутрь Сугуру. — Ну, так ты собираешься меня умолять? — дразнит Сатору, дыхание его разливается теплом на коже, а жар тела обжигает бёдра. Безграничность сжимает его в хватку, которую он не может описать и ослабить. Это ощущается как падение, удушье, момент, где изо всех сил цепляешься и в секунду отпускаешь. — Ты чертовски надоедливый, — шипит Сугуру. Сатору вылизывает его, останавливаясь на мгновение, издавая смешок. — Нет, но мне чертовски нравится, как ты это делаешь. Годжо целует его бёдра: — Давай же, умоляй меня, ты такой беззащитный и податливый. — Ты перегибаешь палку. — Умоляй, — Сатору кусает кожу бедра Гето. — Если б мои руки не были связаны, и я не находился во власти твоей пустоты, то легко мог бы сам кончить в ванной.       По правде говоря, член Сугуру течёт и пульсирует, внутри безграничности он чувствует, что совершенно не имеет контроля, но каким-то образом ему удаётся удержать голос ровным. — Это ужасно заводит, продолжай, — стонет Сатору, касаясь его кожи влажными губами, оставляя поцелуи на теле, — но мне всё же нужно больше.       Агрессивно, он хватает Сугуру за бёдра, приподнимая и дразня его дырку своим членом. Это касание вызывает стон у обоих. Сатору выдыхает напряжённо: «Даже если б ты мог сейчас кончить в ванной, то всё равно думал бы обо мне.»       Сугуру бросает в дрожь, он сжимает зубы, чтобы удержать ещё один стон. Рождение и смерть звёзд скапливаются и сталкиваются в его груди, он хочет выблевать всё это космическое месиво, прежде чем Сатору наконец-то его трахнет. — Мечтай. — Давай, признай уже, ты думаешь обо мне, когда кончаешь, а сейчас, умоляй меня.       Сатору толкается глубже, Сугуру издаёт ещё один полустон, полувскрик. В груди ощущается разрушение целой планеты. Сатору выходит полностью, член Сугуру пульсирует, что ощущается болезненно. — Я сказал умолять меня.       Сугуру поворачивается и встречает дикий и голодный взгляд Сатору. Это действительно заставляет его хотеть умолять. Встать на колени и молить у алтаря, потому что теперь он увидел бога, увидел за гранью, где безграничность предоставила доказательства гипотезы, которую он никогда не озвучивал, но всегда хранил внутри. Безграничность доказывает, что здесь есть всё и одновременно ничего, доказывает, что пустота и святость могут сосуществовать. Сугуру часто встаёт перед Сатору на колени, но не для молитвы, хотя, теперь может начать, пусть даже никогда и не думал об этом прежде и где-либо ещё.       Вместо того, чтобы трахнуть его, Сатору притягивает Сугуру к себе, обхватывает член Гето ладонью и начинает ласкать, снимая часть напряжения в его груди. Но ожидаемого ощущения лёгкости не наступает, узлы внутри не успевают развязаться и переплетаются в новые завитки и петли. — Ты даже не представляешь, насколько приятно всегда просто касаться твоего тела, а сейчас, я собираюсь тебя трахать, — шепчет он, а после протяжно стонет прямо в ухо Сугуру.       Гето не может сдерживать себя, и ещё один вздох срывается с его губ. Сатору стонет вместе с ним, и этот звук уносит его разум в туманное и облачное ничего. Звёзды нежно взрываются в груди, осыпаются на его глазами, зрение теряет прежнюю чёткость. Он вот-вот рассыпется, застанет рождение новых галактик, увидит Андромеду, увидит ничто и сам станет этим ничем.       Сатору прекращает двигаться. Гето громко скулит, его бёдра расслабляются, и он почти теряет равновесие от потери контакта; близость к завершению, в которой теперь отказано, превращает вихри супернов в невозможные уменьшенные формы самих себя. Находиться в безграничности — это как жить и существовать в постоянном равноденствии, останавливая планеты в их вращении вокруг Солнца. Сугуру хочется ругаться, жаловаться и кричать, но Сатору снова берёт в руку его член, на этот раз движения быстрые и смазанные, он ускоряется и сдавливает головку прямо перед тем, как снова прерваться, создавая третье равноденствие в этом году. Глаза Сатору чёрные, они обрамлены кольцом звёзд, а их ореол эбонитового цвета.       Тепло льётся из него, космические обломки хотят вырваться из пор. Сугуру желает покончить с этим как можно скорее, но Сатору доставляет удовольствие наблюдать за ним. Ему нравится смотреть, как тепло пережимает его вены и расходится дрожью вдоль позвоночника. Его бросает в жар, трясёт, и это состояние сопоставимо, разве что, с конвульсиями. Гето практически готов стать звёздной пылью и разлететься, но сдерживается ради Сатору. — Умоляй, лунный мальчик. Сугуру фыркает: — Ты это серьёзно сейчас?       Его голос хриплый, в нём все оттенки сиплости и треска. Жар затуманивает его чувства и рассудок, проникает наружу, и Гето понятия не имеет, как долго ещё сможет продержаться. — Ну же, не дразнись, — бормочет Сугуру, стараясь не стонать. Он откидывает попытки коснуться себя, хотя чертовски хотелось бы, даже если руки связаны.       Сатору мало, ему недостаточно, он снова дразнит его своим членом. Из горла Сугуру вырывается очередной сдавленный звук. — Пожалуйста? — мурлычет Сатору. — Ну, разве это настолько сложно?       Его собственный твёрдый член прижимается к Сугуру. — Ты знал, что я без ума от тебя, а, Сугуру?       Сатору слегка проталкивает головку. Тело Гето податливо, он готов принять его, но это было бы слишком просто, поэтому Сатору поспешно выходит. Пустота ощущается мучительно, и что-то в нём ломается. Мгновение без него внутри отдаётся разрядами тысячи электрических импульсов, которые перекатываются и пронзают, отдаваясь гулом в костях. Гето хочется, чтобы вместо них его ткани пронизывали волны удовольствия. Пустота ощущается, словно прохладная вода в ванне, когда окунаешь голову, и она забирается в нос, заполняя всё, как порывы ветра, сбивающие ритм дыхания. — Чёрт, ладно. Пожалуйста, Сатору, прошу, трахни меня. Ты ведь это хоче…       Сугуру не успевает закончить предложение, как и в прошлый раз, Сатору мгновенно выполняет просьбу, плавно погружаясь до конца. Гето легко принимает его, испытывая невероятное ощущение наполненности, даже немного сводящее колени, которое отдаётся покалыванием в кончиках пальцев.       Сатору начинает двигаться медленно, но под звуки их томных вздохов меняет темп. Эта музыка из стонов, растущих и затихающих, сливающихся в один аморфный звук, льющийся водой из крана, который никто из них не открывал; как струны, натянутые до предела, как свет, заполняющий приборную панель за мгновение до того, как снова появится дорога, как треск фейерверка перед взрывом, как падение звезды после самого заветного желания.       Сатору движется внутри него, погружаясь в забытье, их стоны сливаются, образуя нечто безграничное, существующее как ничто и всё одновременно. Они становятся едины. — Боже, ты невероятный, ты… — стонет Сатору над ним, в то время как Сугуру отчаянно впивается ногтями в ладони, оставляя полумесяцы на тыльной их стороне. Эти отпечатки сохранятся в его сознании, подтверждая реальность происходящего, а не искусственную пропасть, которую можно заполнить лишь пустотой.       Сугуру жаждет прикосновений, и, словно услышав его безмолвную просьбу, Сатору обхватывает его член ладонью, не прекращая двигаться. Стоны Сатору становятся всё звонче и громче, а голос Сугуру теряется, превращаясь в неразборчивое колебание воздуха в окружающей их пустоте. Всё, что Сугуру слышит, — это тысячи божественных песен, шёпотов из вселенных, которые могут существовать, а могут и нет. — Боже, чёрт, чёрт, чёрт. Сугуру… — задыхается Сатору. Его голос разлетается в безграничности, не достигая ушей Сугуру. Он теряется, а затем находит себя поглощённым звёздами и другими субстанциями, созданными из космической пыли.       С каждым новым толчком, движением его ладони, сжатой вокруг члена Сугуру, пыль оседает глубоко в горле обоих, а частицы вселенной окутывают звуки их удовольствия. С каждым следующим шатким толчком Сатору теряет контроль: — О боже, ты… ты…       Сугуру кончает в руку Сатору, больше не в силах удерживать хаос из обломков внутри себя. Жар поглощает пустоту. Липкое звёздное тепло наполняет Сугуру, звёзды мерцают, рождаются и взрываются, отпечатываясь на обратной стороне его век. Безграничность рушится, и Сатору падает на него. Колени и тело Сугуру подгибаются, он валится на бок, ощущая под собой осязаемую поверхность их постели, которая, казалось, исчезла в бесконечности.       Грудь Сатору взрывается хриплым смехом, он выходит из Сугуру, оставляя невесомое касание на его потной коже, и перекатывается на другую сторону кровати. — Это было хорошо. — И ещё ты так долго удерживал её, — бормочет Сугуру, сонный. Отголоски оргазма и образы из безграничности всё ещё мелькают яркими вспышками перед глазами всякий раз, когда он моргает. — Практика. — Ага. — Вот только в конце всё обрушилось. — Хочешь сказать, что по моей вине? — Ну, явно не без твоего участия.       Сперма стекает по внутренней стороне бёдер Сугуру, остывая на его коже. Сатору медленно моргает, ему хочется сохранить этот образ навсегда. Глядя на Сугуру, он улыбается: — Красивый, — бормочет он. Оба полусонные и чертовски расслабленные.       Сатору неспешно поднимает руку, на которой всё ещё остаётся сперма Сугуру, и разглядывает её, как что-то эфемерное, ведя ладонью перед его лицом. Сугуру фыркает: — Фу, боже, тебе нужно в душ.       Годжо ухмыляется и кладёт палец в рот, пожимая плечами и облизывая его.       Выдохшийся Сугуру всё же смеётся и отталкивает Сатору: — Это отвратительно, прекрати.       Сатору разражается звонким, как колокольчик, смехом, который оседает вокруг, словно звёздная пыль. — Давай вместе. Ты выглядишь не лучше моего, лунный мальчик. — Прекрати так меня называть, это отвратительно. — Нет. — Это звучит как издёвка, не иначе. — Не говори ерунды. Это мило. — Я устал, Сатору, пожалуйста, дай мне поспать. — Знаю. Идём в ванную.       Сугуру стонет, чувствуя, как усталость проникает в костный мозг и мышечные волокна, ослабляя хватку безграничной пустоты. Его настигает чувство абсолютной расслабленности. — Я приведу в порядок твои волосы.       Слишком заманчиво. Приподнимаясь через силу, Сугуру садится, чувствуя покалывание в конечностях и болезненность в бёдрах. Сатору берёт его за руку и помогает встать. Он оставляет быстрые поцелуи на щеке, шее, плече.       Когда они добираются до ванной, Сатору не отпускает Сугуру, цепляясь за него, пока тот сонно шарит вокруг, стягивая полотенца с вешалки. Сатору поворачивается и улыбается ему: — Ты мне нравишься, — бормочет он, встречаясь с его глазами на секунду, прежде чем опустить взгляд на запястья Сугуру, стягивая с него повязку. Его уши краснеют, а щёки наливаются ярким румянцем. Сугуру вздыхает: — Ты мне тоже нравишься, идиот. — Вся луна? Неужели луна любит меня? И луна влюблена в меня? — смеётся Сатору. Он бросает повязку на пол и направляется к ванне. Капли с грохотом разбиваются, касаясь дна. Сугуру фыркает, ему требуется приложить немалых усилий, чтобы просто стоять здесь, расслабленно опираясь о стену и стараясь не заснуть.       Сатору касается воды, дожидаясь, пока она станет достаточно тёплой. — Я люблю тебя. Мне стоило сказать об этом гораздо раньше. — Тебе необязательно что-либо говорить, Сатору. Ты только что трахнул меня в безграничности. Так что, думаю, я уже это понял.       Сатору снова заливается смехом, смешанным со звёздной пылью, обломками исчезнувших миров и бесконечностью, осевшими на плитке их ванной. Сугуру не решается смести их. К тому же, частицы космоса окрашивают бытие, оставляя их в остаточном свете умирающих звёзд навечно.