i can't move on, babydoll

      Концертный адреналин не дает Донхёку по-настоящему осознать, что произошло. Он сделал это как любую другую мелочь, которую он делает, будучи на сцене с остальными участниками. Доставать Джисона прикосновениями было чем-то обыденным, как и другие его шалости лишь бы побесить его. Фанатам это нравится, им самим это нравится, никакого вреда от этого нет.       По логике, следующим шагом стало бы вскарабкаться на Джисона как на дерево. Он ожидает, что Джисон поворчит и шлепнет его чтобы отпустил, как он и делал всегда, когда Донхёк залезал на него и цеплялся словно маленькая коала. Он определенно не ожидает, что Джисон не только удержит его, но и продолжит танцевать, это оказалось…да уж. Это оказалась что-то с чем-то.       И теперь, начав размышлять об этом, он не может перестать. Он думает об этом на обратном пути в отель, весь путь по лобби и пока ехали в лифте, и даже, во время ужина. К тому же, он вспоминает обо всех остальных вещах, что он делал в шутку, а Джисон показался ему немного… Ну, он определенно повзрослел. Джисон катал его на спине, позволял Донхёку приближаться непозволительно близко во время Puzzle Piece, пока его большие руки был покорно сложены на коленях, а тонкие губы изогнулись в смущенную улыбочку.       Он только вышел из душа и размашисто вытирал волосы, когда он заключает, что Джисон мог бы с легкостью заломить его силой если бы хотел, но он позволяет Донхёку использовать его как джангл джим весь этот тур без каких либо упреков, никакого даже маленького жалобного хён. И это оно. Это, то над чем стоит подумать. Пища для размышлений, определенно.       Близится два часа ночи. На самом деле лучше бы ему лечь спать, конечно, один бог знает, как сильно ему нужен отдых. Его мышцы болят после отлично проведенного концерта, и он смертельно устал. Но всё же. Всё же он заставляет себя встать. Пушистые подсохшие волосы, тонкие отельные тапочки и всё в этом духе. Он тащится две двери вниз по коридору слева, и стучится в комнату Джисона. Два стука, и ждет. А когда ничего не происходит, стучит еще три раза. Низкий голос Джисона приглушенно слышится из глубины комнаты, спрашивающий «кто это?». Спрашивает по-английски, и голос уже не дрожит как пару лет назад. Донхёк не отвечает, молча продолжая долбить в дверь, просто чтобы побесить его для стабильности вещей. Едва уловимый страдальческий вздох и приносит удовлетворение, и одновременно нет, но он не зацикливается на этом слишком долго.       Джисон открывает дверь в одних трениках и худи, которую он даже не застегнул до конца. Волосы без укладки прямыми прядками падают на лоб, щекоча длинные ресницы, скорее всего не очень удобно, но зато выглядит круто. Ему очень идет, делает его похожим на главного героя какого-нибудь приключенческого аниме. Он выглядит уютно помятым и теплым, но определенно не спящим. — Хён? — Джисон наконец спрашивает, потому что Донхёк всё еще не произнес ничего. Он привычно дважды морщит носик и непонимающе хмурит брови. Донхёк в это время пытается понять смысл всех Джисонов в его голове; один которого он видел маленьким и чувствовал яростную нужду защищать, вот этот, который сонный стоит перед ним сейчас, тот, что флиртует с фанатами на сцене и двигается, словно жидкое золото. Тот, что может скрутить его силой, но просто выбирает не делать так. — Ну… — всё что он говорит в ответ, делая пару необходимых шагов и закрывая дверь за собой. Джисон отстает от него и возвращается в свою не заправленную постель, где он, видимо, и лежал, листая ленту, или возможно даже делал фото, чтобы отправить в баббл, как он обычно делает после работы. Он избавляется от худи, которую он накинул только чтобы открыть дверь, беззаботно скидывает ее на стул в углу и устраивается на кровати опираясь об изголовье.       Донхёк не может отвести глаза, взгляд приклеивается к каждому движению, будто он ничего подобного в жизни не видел, хотя это не правда. Он видит такое постоянно, потому что быть в группе подразумевает не иметь особо много приватности, но он никогда… Он тоже подходит к кровати, и на мгновение хочет сесть как можно дальше от него. Но зачем? Зачем бы он стал делать то, что никогда не делал? Почему это неожиданно становится опасным находиться так близко ко всей этой открытой нежной коже и греховным мышцам? Зачем он вообще пришел сюда? Он перелезает через ноги Джисона, чтобы тоже усесться у изголовья, не плечом к плечу, но достаточно близко, что он всё ещё чувствует теплоту излучаемую телом парня рядом с ним. Когда он, наконец, поворачивается чтобы посмотреть на Джисона, обнаруживает, что тот уже смотрит на Донхёка. У него всё ещё на лице непонимание, но когда их глаза встречаются, он улыбается Донхёку, миленько, непонимающе что происходит. Маленькая деталь, которая умиляет Донхёка до бесконечности, но он никогда в этом не признается. Он не станет, потому что Джисон тот еще паршивец, и будет использовать это против него, Донхёк не может дать слабину. — Всё в порядке? — спрашивает Джисон, голос звучит тихо, но тягуче как сироп. Донхёк кивает, до того как осознает сам вопрос, потому что, последнее что он хочет, это тревожащийся Джисон. По крайней мере, он надеется на это. — Конечно, я просто… — Донхёк просто что? Любопытствует? Заинтригован? Он не знает, как закончить предложение. Он понимает, не в первый раз за этот вечер, что пришел сюда без плана или единой идеи, что именно он хочет. Всё о чем он может думать, это Джисон который поднял его после почти трехчасового концерта. Джисон хмыкает, звук исходит глубоко из груди, его яркие глаза сфокусированы четко на нем и смотрят пристально. Затылок Донхёка теплеет. — Мы много веселились сегодня на сцене, не так ли? Во время Candy. — Пытается начать он. Джисон сразу с улыбкой подхватывает его ответ, несмотря насколько неожиданным он показался. — Было очень смешно, когда Джено хён споткнулся о тебя, — хихикает он, кивая. Донхёк тоже кивает и молча улыбается. — И мы тоже, верно? Джисон толкает его в плечо своим, так и оставаясь в этом положении, теплым и твердым сбоку. Он невероятно бледен под желтым светом от прикроватной лампы, выглядит нереальным. Если бы Донхёк его сейчас коснулся, возможно, он бы замерцал и испарился в воздухе. — А, да, тебя очень легко поднять, хён! Он говорит это как нечто смешное, и возможно оно так и есть. Это и есть изначальная причина, для чего Донхёк вообще к нему полез — чтобы было смешно. Но сейчас он совсем не смеется, в горле слишком сухо даже чтобы просто дышать. Его взгляд гуляет вниз по рукам Джисона, к запястьям, вверх к пупку, к ключицам. Шея без единой отметины, даже родимого пятна нет. — Когда ты стал таким сильным, Джисона? — Звучит глубже, чем он хотел, тяжелее. Джисон перестает улыбаться, но и не хмурится тоже. В сравнении с его обычным состоянием постоянно дергаться и двигаться, он сейчас очень спокоен и непоколебим. Нахождение рядом с таким Джисоном становится почти невыносимо подавляющим. Тот пожимает плечами, и то, как его мышцы двигаются вместе с этим, шоу уже само по себе. — Не знаю, — Джисон бездумно хмурится. Он хватает Донхёка снова, на этот раз за предплечье, рука кажется очень маленькой в гигантской ладони Джисона, хватает и дергает на себя. Не то чтобы он сильно его дернул, но Донхёк все равно падает на него, ощущая, словно его грудь сдавило и он никогда больше не сможет сделать глубокий вдох, застряв в попытках сделать, хотя бы небольшой, глоток воздуха. Он не отпускает, держа Донхёка в таком положении, лицо которого практически полностью в ямочках ключиц младшего. — Просто стал. У него всегда было нечестное преимущество в росте с Донхёком, но сейчас это даже хуже. Хуже потому что Донхёку это нравится, он даже считает, что ему необходимо это, чтобы почувствовать себя маленьким. Немного беспомощным. — Видимо я не достаточно внимательно смотрел, — бубнит он, неспособный вздернуть свой подбородок с вечной гордостью и уверенностью, которую он ни на секунду не оставляет. Голос низкий и хриплый, и если вы достаточно знаете его, то еще и смущенный. И Джисон его хорошо знает. — Какая жалость, хён, — Донхёку необходимо добавить такого уверенного звучащего Джисона, к остальным его сторонам, которые ему уже знакомы: нервный Джисон, тревожащийся Джисон, и милый Джисон, что самый большой фанат Дримов. — Я надеялся, что ты будешь внимательно смотреть. — Что? — Спрашивает он, шокировано ахнув, настолько его это заводит. И вообще это неправда тоже, потому что, конечно же, Донхёк смотрел. Когда-то Джисон едва доставал ему до груди, а сегодня Донхёку вообще приходится задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Естественно он заметил, когда голос Джисона сломался, как он начал звучать бархатно и мягко, особенно когда пел на издыхании, немного смущено, слегка неуверенный в том, как теперь управлять с таким новым аспектом себя. Просто он никогда не думал об этом в таком ключе. Типа- Он, наконец, находит в себе силы поднять глаза. Они близко, ближе, чем когда Донхёк тянется к его лицу чтобы смутить его на сцене, достаточно близко чтобы уловить каждую микроэмоциию на прекрасном лице Джисона. Кажется там мешается сомнение, нервозность и возбуждение. — Я ждал что заметишь, хён, — когда он садится прямо, Донхёк оказывается в полном захвате, Джисон полностью окутывает его собой. Он не ухмыляется, явно смущен, и жар от происходящего, определенно, тоже захватывает его. Он никогда не видел такого Джисона пока они наедине. На сцене, конечно, бывало, для фанатов, и ведущих которые стараются получить высокие рейтинги шоу. Но это никогда не было только для него, в комнате, где никто не подозревает, что творится неладное. Он думает, что Джемин в соседнем номере, должно быть уже спит. Чтобы он сказал, если бы увидел Донхёка таким? На грани того чтобы молить о том, чего никогда бы не подумал просить сделать Джисона, из всех людей. — Я ждал, что ты заметишь, насколько сильнее я стал. Это не сложно. Донхёк сильнее только Ренджуна в дримах, да и среди всех участников NCT. А Джисон определенно не сильнее Джено, или Марка, или Джемина, который с недавних пор выглядит как кирпичная стена. Но, Боже. — Покажи мне. — Выпаливает он, слова слетают с его губ, раньше, чем он даже осознает, что мог бы сказать, что-то остроумнее, что могло бы помочь ему сохранить лицо. Хотя он не то чтобы хочет сохранить его, он хочет… Уверенное лицо Джисона на мгновение меняется, глаза распахиваются шире на долю секунды. Тонкое личико отражает ранимую душу внутри, но всё исчезает так же быстро, как и появилось. Донхёку такое тоже нравится, и в любой другой день он бы сделал всё что мог, лишь бы вернуть смущенного мальчика обратно. Но не сейчас. Сейчас- — Покажи мне, Джисон-а. Джисон смотрит на него достаточно долго, что этого хватает, чтобы Донхёк начал думать, что он перешел черту, извинения уже крутятся на языке, как вдруг его мир переворачивается. Когда промаргивается, он оказывается лежащим на спине, влажные волосы, скорее всего, роскошно рассыпались по покрывалу. Не сводит взгляд с Джисона. — Кто-бы мог подумать? — Джисон хмыкает, самодовольно и привлекательно, — тебя так легко заставить умолять, хён. Его руки упираются Донхёку в плечи, и он держит весь свой вес на них. Он тяжелый, так что от этого становится даже больно. Он заставляет Донхёка сдаться унизительно быстро. Он хочет, чтобы Джисон закрывал его собой словно одеяло, пока он не растворится. — Тебе придется постараться лучше, чтобы заставить меня умолять. — Отвечает он, но в голосе не хватает воздуха. Он наблюдает за тем как, теплые глаза Джисона темнеют, становясь коричневым оттенком кофе, в котором по ощущениям он может утонуть. Джисон не любит соревноваться. Но ухмыляется, так, словно, Донхёк и понятия не имеет, какой вызов бросил, и тем более, не представляет, как грандиозно он проиграет.       У него широкие плечи, намного шире, чем Донхёк мог бы надеяться его собственные станут когда-либо. И он, помнит, какими упругими они ощущались под ним. Он хочет прикоснуться, и эта нужда настолько неожиданная, что понимание практически переворачивает его сознание. Он хочет почувствовать движение мышц под ладонью, расцарапать его ногтями, только чтобы доказать себе, что это правда он сам сделал. Джисон перехватывает его руку, как только он тянет ее вверх. — Это то, чего ты хочешь, хён? — Он прижимает её к покрывалу над его головой. В суставах тянет почти болезненно, что почти становится некомфортным, но в то же время жжение в мышцах очень приятное. Джисон притягивает вторую его руку вверх, только чтобы показать Донхёку, что он может удерживать его одной сильной рукой, пока вторая помогает устоять над ним. Донхёк пытается подвигаться, ему любопытно посмотреть, сдвинется ли он с места. Нет, осознает он, от чего его тело наполняется жгучим головокружением, от которого у него тяжелеют веки. — Отвечай мне. Ему трудно говорить из-за скопившейся во рту слюны, поэтому он сглатывает, и это приносит ему какую никакую, но уверенность. — Да, — вздыхает он тихо, почти приторно-сладко. Джисон коленями расставляет его ноги шире, достаточно для того, чтобы он мог поместиться между ними. Хэчану бы хотелось, чтобы он просто опустил на него весь свой вес, чтобы почувствовать, тверд ли Джисон в штанах, как и Донхек, который уже чувствует дикую пульсацию в своих, уже наверняка намокших, боксерах.       Голод в глазах Джисона, когда его взгляд скользит по их телам, ощущается настолько сильно, что Донхёк клянется, он почти может почувствовать его кожей; жар от его взгляда прожигает его, с головы до самых пальцев ног. Джисон проводит ладонью по плечу, и дальше вверх, обхватывая подбородок. Прижимает большой палец к мягкой нижней губе, и всё настолько идеально, что Донхёк почти уверен, ему суждено было вырасти таким большим, чтобы он мог закрыть собой всего Донхека за раз, и ни единого места не осталось, где они не прикасались бы друг друга.       Донхек облизывает губы, возбуждаясь сильнее, когда кончиком языка касается соленой кожи большого пальца Джисона. Прерывистый выдох, который испускает Джисона, чувствуется почти так же приятно. Донхек хочет большего, ему нужно больше парня, нависающего над ним. Он настолько сильно хочет, что очень близок к тому, чтобы так легко, как и упоминал Джисон, начать умолять.       Он рад, что Джисон не спрашивает, а просто целует его. В конце концов, он все еще Джисон, потому что это он; нерешительное, сухое касание губ, второй раз, а затем, так же быстро, как он это делает на сцене, щелкает переключатель, и Джисон уже обхватывает его нижнюю губу двумя своими и всасывает. Может быть, Донхек легковозбудим, а может быть, он просто уже был заведен, но это почти доводит его. Джисон целует так же яростно, и одновременно, плавно, как и танцует, большим пальцем тянет за подбородок Донхека вниз, открывая и после облизывая его рот, за зубами. Поцелуй быстро становится влажным, слюна, скопившаяся у него во рту, стекает по уголкам губ, пачкая и подбородок Джисона. Неряшливый, не торопливый, но просто… давящий. Донхек не может дышать, не может думать ни о чем, кроме Джисона, о своей горящей коже, чистом запахе шампуня и о том, как приятно ощущается его вес на хрупких косточках его запястий.       Донхек никогда не был пассивным в постели. Он всегда требует всего, что партнер может дать, потому что он знает, что тот может это сделать. Он требует и берет все, что дают его партнеры, и даже больше. Но он не знает этого нового Джисона, и поэтому позволяет ему сцеловывать хриплые стоны и хныканье, вырывающиеся из его легких, пока он едва может ответить на поцелуй, приподнимая бедра в поисках хоть какого-нибудь трения. Он поднимает ногу, чтобы обхватить бедра Джисона, притянуть к себе и громко стонет, когда их тела, наконец, идеально сложились вместе, и он наконец-то может почувствовать Джисона, тяжелого и горячего в своих спортивных штанах, такого же твердого, как и Донхек. — Блять, — стонет Джисон, его голос звучит так, словно гремят камни, и течет глубокая река. У него по коже пробегают мурашки, когда Джисон притирается к нему, водя бедра небольшими кругами, и это самое большое трение, которое Донхек испытывает за всю ночь, от чего вся гравитация на Земле сосредоточена в том месте, где они касаются. Это даже смешно, но комната ощущается такой тяжелой, и Джисону хочется, чтобы Донхёк был таким нетерпеливым, и малость легкодоступным. — Джисон-а, — хнычет он, его голос звучит влажно. Он колеблется лишь мгновение, но понимает, что все равно хочет, поэтому продолжает. — Пожалуйста? Он недовольно шмыгает носом, когда Джисон поднимается, не желая, чтобы между ними оставался хоть дюйм свободного пространства, думая лишь о том, как хочет раствориться в нем, но Джисон успокаивает его, сладко целует, что сильно контрастирует с тем, как его запястья начинают болеть. — Оставайся так, Донхек-а, не двигайся. — И его следовало бы отругать за то, что он бесёныш, думает, что только потому, что сейчас такое происходит, он может опустить вежливое обращение. Но он этого не делает. Он просто говорит ему поторопиться, прижимая запястья обратно к кровати, чтобы показать, что он будет хорошим. Несмотря на то, что Джисон не будет его наказывать, Донхек хочет быть хорошим, чтобы Джисон дал ему всё. В любом случае он не уходит слишком далеко, просто наклоняется, чтобы дотянуться до ящика прикроватной тумбочки и достать бутылочку смазки дорожного размера, почти не использованную. Донхек мог бы подразнить его по этому поводу, но он слишком увлечен сейчас, и просто счастлив, что Джисон вернулся меж его бедер, а его ладони прошлись вверх, чуть выше талии, прежде чем с удовольствием сжать. — Завтра у нас концерт, — говорит Джисон будто ни к чему, пока руки играют с плотью его бедер, так близко к тому месту, где Донхеку так нужно. — У нас концерт, так что трахать я тебя не буду. А Донхек даже и не думал о возможности настоящего секса. О том, что Джисон хочет этого, или даже он сам. Но теперь, когда мысль на поверхности, у него болит живот от того, как сильно он скручивается от желания. — Хорошо, — кивает, он, наблюдая за Джисоном сквозь приоткрытые веки. — В следующий раз. Это застает их обоих врасплох, но Джисон все равно кивает, несмотря на секундное сомнение. — В следующий раз. А сейчас, приподнимись. — Наконец он отпускает бедра, чтобы шлепнуть Донхека по бедренной кости, и тот поднимает их вверх, не в силах отвести взгляд, пока Джисон одним плавным движением избавляет его от баскетбольных шорт и нижнего белья. Холодный воздух кондиционера со всей силой обрушивается на его член, отскакивающий от нижнего белья, и он понимает, наверное, впервые за ночь, проснувшимся смущением, что он весь мокрый и просто истекает возбуждением. Оно поблескивает у него на бедрах, на нижней части живота, стекает с головки, и выглядит как кадры из порнофильма.       Рука Джисона и здесь затмевает его. Он крепко сжимает головку рукой, медленно проводит, распределяя влажность по всему члену, после сильно сжимая у основания. Донхёк снова стонет, звуча громко даже для собственных ушей, и наконец, начинает чувствовать, как теряет связь с реальностью. Насколько маленьким он выглядит, насколько маленьким он себя ощущает, и как сильно он хочет, чтобы Джисон сделал хоть что-нибудь, что угодно. — Мне кажется, ты из тех, кому нравится очень влажно, когда всё хлюпает, — будничным голосом сообщает Джисон, будто обсуждает погоду, но слегка порозовевшие щеки выдают его с головой. Он такой одновременно красивый, милый и сводящий с ума. Он начинает устраивать Донхёка, как куклу, поднимает его бедро, чтобы тот обхватил им его талию, а другое укладывает между своими коленями. Чистой рукой он теребит край рубашки Донхека, ожидая, как понимает Донхек, чтобы убедиться, что он не против снять ее. Когда Донхек не сопротивляется, он оттягивает ее вверх, до тех пор, пока он не оказывается у него под мышками, даже не удосуживаясь снять полностью, подставляя его кожу неумолимому холодному воздуху. Твердые соски торчат, и это тоже смущает, но Джисон смотрит на него с огнем, который может поглотить их обоих, поэтому Донхёк не может найти в себе сил стесняться. Джисон на мгновение замирает, и только пальцы подергиваются на горящей коже живота Донхека, он впитывает каждый дюйм обнаженной кожи, представленной для него. — Ты такой красивый, Донхек-а. — Это заставляет его сгореть от стыда: как уютно его имя звучит на губах Джисона, комплимент, почти немигающие глаза от того, как пристально он смотрит на Донхека. Глубоко выдыхая воздух, словно его продырявили и он сдулся, Джисон падает вперед лицом прямо ему в шею и кусает. Донхек резко вдыхает от внезапности и боли, но все равно откидывает голову назад, чтобы открыть ему больший доступ. Он знает, что синяка не будет, потому что они оба знают как лучше для них, но всё равно надеется, что след останется. Джисон проводит языком по укусу, словно зализывая боль, и переходит к следующему участку нетронутой кожи на шее и ключицах. Острые маленькие зубы и следующие за ними, жгучие поцелуи, как молчаливые извинения, полные стеснительной любви, как лучшие друзья впервые касающиеся друг друга. — Очень милый, — мурлычет Джисон между поцелуями, двигаясь от его шеи к животу. Острые зубы впиваются в мягкую плоть его живота, и Донхёк скулит, напрягая бедра, толкаясь ими в поисках чего-нибудь, что могло бы облегчить натянутое напряжение в нижней части живота. — Нежный, звучишь так красиво. — Джисон… — он думает, что его голос звучит, не так отчаянно, как он себя чувствует. С его губ исходит удовольствие, почти мурлыканье, нечто заставляющее его удовлетворенно ухмыльнуться, когда Джисон вздрагивает над ним от этого. Горячая ладонь пробегает по бедру Донхёка, вверх по животу и останавливается посередине груди. — Ты здесь чувствительный, да, Донхёк-а? Донхёк знает, о чем он говорит. Все знают. Ладонь Джисона скользит влево и сжимает, как если бы у Донхёка была грудь, как у девушки, и это… пошлая объективизация. Донхёку нравится, как это заставляет сжаться все его тело. — Отвечай же, я задаю тебе вопрос, малыш. Малыш. Их самый младший называет его малышом, с таким тоном, что звучит на грани с непристойным. — Да, чув…ствительный…       Джисон в награду мучительно выкручивает ему сосок, зажимая его между большим и указательным пальцами. Донхёк не уверен, стонет он или кричит, но что бы это ни было, взгляд Джисона наполняется голодом. Он наклоняется, чтобы взять другой сосок в рот и всасывает, Донхек выгибается дугой, тут же опускаясь вниз, как качели, не зная, хочет он уйти от болезненного удовольствия или получить больше. Что бы он ни решил, Джисон не позволяет ему уйти далеко, преследуя его, меняя руки, чтобы взять другой сосок в рот и зажав зубами, оттягивать как можно сильнее, пока Донхёк не взмолится.       Джисон медленно теряет самообладание, его грудь поднимается и опускается, будто он пытается угнаться за каждым вдохом, его зрачки настолько расширились, что Донхек едва может видеть теплый карий, только всепоглощающую черноту. Он хватает флакон со смазкой и почти одержимо выдавливает на член Донхека, холодная жидкость заставляет его вздрогнуть и зашипеть, обжигая кожу. — Тебе нравится, когда мокро, да, Донхёк? Он не хочет отвечать, слишком занятый закусыванием губы, дабы сдержать все смущающие звуки которые он издает всю ночь, но… — Да, спасибо... — Какой славный, посмотри на себя только… — Донхёк сильно зажмуривается, безумно пристыжённый и возбужденный, что готов кончить. Ему хочется опустить руки, чтобы, по крайней мере, закрыть лицо, и словно прочитав его мысли, Джисон снова зажимает рукой его запястья, перенося этот приятный вес на него. — Ты не станешь двигаться, Донхёк-а, — шепчет он, приближаясь лицом к лицу, Донхёк чувствует слова на горящей коже щек. Его глаза распахиваются, когда Джисон прижимает его бедра неумолимым коленом. — Ты примешь это так, как я хочу. Это заставляет его непроизвольно дернуться всем телом. Он понимает, что не может пошевелиться, даже если бы захотел. Он во власти Джисона, и счастлив там быть. Наконец-то, наконец-то, Джисон снова обхватывает рукой основание члена Донхека, сжимая, а затем смягчая хватку. Этого недостаточно, но Донхек все равно скулит, делая прерывистые движения бедрами, надеясь, что Джисон пожалеет его и даст трахнуть свой кулак.       Когда Джисон первый раз проводит рукой вверх и вниз, Донхёку кажется, что он видит небеса, его напряженное тело, наконец, расслабляется, как порванные струны гитары, растворяясь в матрас, настолько приятно, что из головы вымывает всё. Джисон делает это снова, крепче, все еще медленно, но настолько тепло и туго, что Донхёк задается вопросом, нравится ли ему так дрочить себе. Его большой палец восхитительно давит на щель, Донхёк ничего не может с собой поделать, как прокричать в воздух. Он хочет, он хочет- Джисон снова наваливается на Донхёка, но только ещё лучше, его колено болезненно впивается в набедренную кость, а запястья так сильно прижаты к кровати, что ему кажется, могут застрять в матрасе. Донхёк едва может осознать боль, когда Джисон туго сжимает его истекающую головку широкой ладонью, что кажется, будто Донхек действительно трахает кого-то, он хочет… — Поцелуй меня, пожалуйста, поцелуй меня, — задыхается он, едва успев произнести слова связно. Его слова звучат без единой мысли, слишком отъехавши, будто ему полноценно отсосали, но Джисон не дразнит его за это. Он не останавливается, как ожидал Донхек, и даже не усмехается. Джисон стонет что-то почти милое, и трется своим, всё ещё прикрытым членом о голое бедро Донхека. Донхек прижимает его ближе к себе, ногой обхватывающей его талию. — Конечно, куколка, — говорит Джисон доброжелательным тоном, хотя все, что он сейчас делает, причиняет ему ​​сильную боль. Даже поцелуй выходит болезненный, когда их губы соприкасаются, Донхек слишком нетерпелив и не заботится об изящности. Ему нравится, когда их зубы сталкиваются, потому что это заставляет Джисона стонать и примыкать снова, как будто ему нужно что-то доказать. Он вылизывает рот Донхека, как будто выгоняя из него жизнь, проявляя что-то почти собственническое, когда подталкивает Донхека открыть рот шире, так чтобы он мог прикусить язык, а затем утолить боль. Он чрезмерно возбужден поцелуями, которые не дают ему ни секунды, чтобы отдышаться, и обжигающей ладонью, надрачивающей ему так хорошо, что Донхека начинает трясти, его бедра мелко дрожат от того, насколько интенсивно все это начинает ощущаться. — Джисон, я близко, — предупреждает Донхек, все еще глупо пытаясь податься вперед бедрами, чтобы добиться оргазма, который дразнил его весь этот вечер. — Джи-Джисон, пожалуйста, мне нужно… Джисон начинает двигать рукой быстрее. Донхёк очень близко, глаза прикрыты, чтобы перестать видеть перед глазами белые пятна, вызванные удовольствием. Он почти доходит, как слышит: — Открой рот, Донхёки. Он бездумно делает, как велели, потому что он сделает всё, что пожелает Джисон, если это означает, что он трахнет его так хорошо, что он будет ощущать это и завтра. Он больше чувствует это, чем слышит, когда Джисон плюет в его ожидающе открытый рот. Донхёку бы разозлиться, возмутиться, почувствовать отвращение. Но вместо всего этого, он кончает с протяжным стоном, выгибается дугой, отрываясь от кровати, а кровь приливает к его ушам. Он ощущает вкус Джисона во рту, чувствует его тело всем своим, и изливается тонкими белыми струйками по всему животу и груди. Джисон зацеловывает его сквозь его оргазм, хотя Донхёк едва может ответить на поцелуи, тело сотрясается, пока большая рука Джисона все еще надаивает его. — Больно, — хнычет он несколько минут спустя, когда приходит в сознание, а Джисон все еще дрочит ему медленными, осторожными движениями. Он целует его в щеку, извиняясь, отлипая от него, проведя ладонью слишком чувствительно. Он также отпускает его запястья, и Донхек воспринимает это как разрешение, которое ему нужно, чтобы, наконец, провести ладонями по плечам Джисона и почувствовать, как они напряжены, и удерживают их владельца от раздавливания его тела. Донхек не этого хочет. Он хочет, чтобы Джисон раздавил его и слился с ним, по крайней мере, на сегодняшнюю ночь. Он высовывает свое бедро, зажатое, между ног Джисона и обхватывает им его талию, чтобы прижать к себе еще ближе. — Ты тоже, давай. — Я долго не продержусь, — предупреждает Джисон почти застенчиво. Донхёку хочется его поцеловать, и это он и делает, впутывая пальцы в длинные мягкие пряди светлых волос Джисона, чтобы столкнуть их опухшие губы. Одной рукой он высвобождает Джисона из одежды, заправляя резинку штанов под яйца, ровно настолько, чтобы обхватить Джисона рукой. Его член большой, как и весь он сам, длинный, толстый и тяжелый. Сейчас он выглядит потрясающе, усталый и запыхавшийся, использующий Донхёка, чтобы довести себя до оргазма. — Подожди, — говорит Джисон, мягко отнимая пальцы Донхёка от себя, и закидывает его руки себе за плечи. Они так переплетены друг с другом, что Донхёк не знает, кто есть кто, и так приятно быть не только одним собой в этот момент. Джисон трется своей твердостью о мягкое бедро Донхёка, стараясь избегать его всё ещё чувствительного члена. — Вот так, — шепчет он, уже касаясь приоткрытых губ Донхёка, прежде чем он успевает закончить предложение. Он тоже весь влажный, и это грязно, но Донхёк не возражает; Джисон был прав, ему нравится, когда хлюпко. Как он и сказал, он не держится долго, поэтому взведенному от всего, ему хватает лишь нескольких толчков, и Донхёка который просит его своим хриплым голосом, который как он заметил, нравится Джисону больше всего: — Пожалуйста, кончи…       Некоторое время они так и лежат, грязные, потные и довольные, пытаясь отдышаться. В конце концов, Джисон встает, несмотря на протестующее мычание Донхёка, и идет в ванную в поисках мокрой ткани. Теперь он снова тихий, тот Джисон, к которому он привык, сейчас вытирает ему живот и бедра, а затем вытирается сам. Он подбирает одежду Донхёка с того места, где она была без разбора брошена на пол, даже помогает Донхёку встать, чтобы он мог надеть шорты и поправить рубашку, закрывая тело от холодного воздуха или вездесущих глаз Джисона. — Я оставил несколько следов, — смущенно бормочет Джисон, заканчивая их поправлять и шагая бросить полотенце куда-нибудь в ванную. — Извини. Донхёк фыркает. Теперь, когда туман в его голове рассеялся, он чувствует себя более привычным. — Теперь стесняешься, Джисон Пак? — на его радость Джисон не отвечает, просто закатывает глаза, вставая с кровати, чтобы взять ключ от комнаты и телефон. — Пошли, хён. — Что? Куда? — Я не буду здесь спать, — говорит ему Джисон, как будто это очевидно, сморщив нос, — это отвратительно. Донхёк вздыхает, роскошно потягиваясь и ухмыляясь Джисону. — Конечно, но тебе придется отнести меня в мою комнату.       Кислый взгляд Джисона удовлетворяет его, а нежная улыбка, которую ему приходится сдерживать, еще больше. И надо отдать ему должное, он и правда его несет. Донхёк решает мысленно отметить это у себя в голове на будущее.

***

На следующее утро они едут в аэропорт, когда Донхек наконец очухивается. — Что? — спрашивает он Джемина, стараясь звучать настолько раздраженно, насколько он себя чувствует. — Ты пялишься на меня всё утро. Двое других участников в этой машине не обращают на него никакого внимания: Джисон дремлет, положив голову на плечо Донхека, а Ренджун переписывается в телефоне.       Джемин всегда смотрит на людей так, будто хочет их съесть, но сейчас другое, тяжелее. Джемин смотрит на Джисона всего секунду, прежде чем снова перевести свои темные глаза на Донхека. Если бы глаза могли читать твои самые сокровенные тайны, Донхеку нечего было бы скрывать от Джемина. — Ничего… — говорит он, а затем добавляет с глупой самодовольной улыбкой, которую Донхек всегда хотел, стереть с его лица, — … куколка.