Младший Дьявол

Закат сегодня был особенно красив и как будто своими пламенными цветами доказывал, как велика и значительна предстоящая ночь. Огонь сжигал за собой безжизненные клубы серого дыма и небо стремительно обнажало скрываемые глубины синего полотна. Едва заметно бледнели маленькие точки, складываясь в паутину причудливых созвездий и во главе всего тонкого узора возвышалась крупная, яркая Луна, выглядывающая то одним, то другим боком. Тысячи, десятки тысяч, а то и целые миллионы глаз смотрели сейчас в небосвод, прямо на неё. Кто с мольбами, кто с благодарностью, кто с жалобой, а кто без единой мысли. Так и одна пара из тёмных лесов, сидя на небольшом возвышении и растворяясь в густых ветвях, воздевала очи к ней, как будто только она могла дать ему ответ на вопросы, которые не может сформировать даже он сам. Она не могла обнять и согреть, как может солнце, но могла приласкать едва ощутимым прикосновением и ветром взъерошить сбитые комьями волосы. Ледяные порывы пронизывали насквозь, но что-то в них было особенное. Как будто даже родное. Ночную тишину нарушало лишь карканье ворон и одна из них, особенно крупная, умная и спокойная сидела рядом, подобрав лапы и прислонившись к телу рядом, как будто бы к своему сородичу. А может, и не как будто бы? Его серые крылья в такой тьме едва отличались от иссиня-черных крыльев ворон, угольные глаза почти не уступали тёмным очам сидевшего рядом. Такой же голодный, исхудавший и, в общем-то, которому некуда больше идти. Птица будто это чувствовала, поэтому с таким рвением прибивалась к его боку, кутаясь в собственных крыльях, и зарывалась под его рукой, тыкаясь клювом. А сидевший Серый не спешил её отнимать. Он всё смотрел на горизонт, призрачной линией ложившийся поверх засыпающего города, и наблюдал, как тает неистовое, живое пламя солнца и спускается тьма. Тьма. То, куда его гнали столько лет. То, что он подавлял в себе и то единственное, что теперь у него осталось. . . . Город этот был небольшой и носил простое название "Даль". За счёт своего местоположения и крайне медленной реакции на все события, это название как нельзя лучше подходило к нему. Погруженный в темноту и больше, чем на половину пустой, ведь львиная часть населения итак небольшого городка была взята на передовую, здесь всё-таки оставались некоторые живые. И не только совсем дети, и уже безвозвратно искалеченные. Здесь также был свой пункт управления. Конечно же, запущенный и едва ли необходимый, но всё-таки был, ведь именно здесь длинные пару месяцев пребывал Он и "зверски убитый отряд". Сам пункт был небольшим зданием где-то ближе к окраине. По периметру затянутый колючей проволокой, с разбросанными по небу воздушными, незаметными даже внимательному глазу сетями, которые чуть что сразу смыкаются и бьют тревогу. Правда, зрелище это было не то чтобы опасное. Скорее жалкое и сделанное непонятно кем, больше похоже на декорации к сцене малоизвестного театра. Чуть приглядевшись, можно было увидеть нимбы расставленных часовых. Они зевали, силясь не свалиться в сон, некоторые же напротив насторожено вглядывались в подозрительно тихие заросли. Сразу видно новичков, перепуганные слухами о войне и каким-то чудом не побывавшие ещё на передовой, совершенно не знали чего можно ожидать от ночного патруля. Глядели добросовестно, честно и напряжённо, иногда вздрагивая и направляя во тьму концы копий. Их глаза с такой искренней тревогой рыскали по всему, что невольно умиляли своей безнадёжностью. Он стоял там. Правда. Прямо в этих зарослях и смотрел в это беспокойные глаза. Их помимо двух десятков метров разделял и забор с наложенной магической печатью, но.. но чёрт, как же на самом деле просто было её обойти и как легко можно впиться в эту белую, молоденькую шейку новобранца и выпустить наружу алый фонтан. Так просто, что внутри всё замирает и сворачивается от понимания, как просто оборвать нить чьей-то жизни. Этот остывший труп найдут только к утру и ещё несколько часов будут пытаться среагировать на это, а по факту только метаться на одном месте. Часовой вздрагивает, оборачивается и, с облегчением понимает, что эти касания были просто чересчур сбитыми волосами. Он нервно посмеивается и поправляет пряди, бормоча: "Надо бы постричься.." А как только его взгляд возвращается к забору, заросли перестают быть такими пугающими, а тьма перестаёт смотреть на него в ответ. Там больше никого нет. . . . За окном шелестят листья и временами стукаются о стекло, словно просятся внутрь, подальше от пронзительного холода и жестокого ветра, но окна остаются бессердечно закрыты. Внутри прелестно тепло, можно ходить в одной футболке и чувствовать себя вполне комфортно, даже если снаружи будет бушевать гроза, здесь останется спокойно и защищённо. Ночью же забраться под одеяло, свернуться по центру кровати и тут же провалиться в дрёму. Вот только в этом доме явно дремать не собираются. Основной свет в комнате потушен, но лампа, стоящая на столе, продолжала неустанно освещать некоторую область подле окна и с поразительной ясностью очерчивать всё происходящее внутри. Два распаренных тела. Ангельских ли? Одно молодое, совсем ещё юное и маленькое, дрожит и трепещет от переизбытка ощущений, а второе до отвращения спокойное, сильное и до жути крепкое. Он не мог слышать, ведь находился снаружи, за стеклом, с далеко не близкого расстояния, но видел всё так чётко и ясно, что самому становилось тошно. Он будто слышал эти вдохи у себя под ухом, слышал, будто они издавались кем-то знакомым. Словно ощущал эти грубые касания на себе, чувствовал, как адски сильно впиваются в кожу чужие пальцы и сжимают, сжимают и сжимают. Он не мог отвести взгляда. Как нельзя отвести взора от воистину ужасающей, потрясающей до глубины души картины безумия, так и сейчас невозможно совладать с собой. Будто каждое движение вспарывает кожу и вскрывает плоть, оголяет нервы и натирает солью. Затем мелькнуло движение. Ещё и ещё и в этих силуэтах он мог отчётливо понять, что этот мерзкий спектакль закончен. Молодой был отпущен и ещё долго он слышал эти призрачные, спешные шаги по дороге в противоположном направлении. Быстрые, неровные и шаркающие, точно их обладатель страдал от какой-то постоянной терпимой, но неприятной боли. А в комнате колыхнул огонёк в лампе и опустилось в кресло тело, выдыхая так, что отсюда была видно. Явно доволен собой, не спеша перелистывает страницы в каком-то блокноте, ставит неясную галочку, а потом принимается за ещё одно специфичное занятие. Подделывает, меняет и переписывает что-то в других бумагах, которые честные и законопослушные трогать не должны в принципе. Его бы трясло, но сейчас он даже не дёргается. Только смотрит холодом перед собой. Недвижимо, зацикленно и с настораживающей пристальностью, точно одним только глазом способен прожечь дыру. Затем снова в комнате движение, огонёк на мгновение вздымается вверх, волнуется, дрожит и будто бы просит его не трогать, но гаснет в одно мгновение. Проходят секунды, минуты и Серый сдвигается, пропадает и в пару мгновений возникает рядом с окном. Его чёрный силуэт выписывается в ночи и сливается с тьмой, как с живым существом, а горящие стальные глаза кажутся пулями, готовые к выстрелу. Лёгкое касание к окну и оно медленно плывёт вверх, без единого звука, до предела, впустив через себя в дом нечто инородное. В самой комнате никого нет, в соседней кто-то вяло шарился. Ничего, он и понятия не имеет, что здесь кто-то есть. Только шаркает едва ногами, втаскиваясь обратно в комнату, как ощущает пронзительно холодный ветер всем телом и лицом. На миг овладевает ступор, затем мужчина медленно подходит к окну, касается стекла и тут же соображает быстрее, мигом трезвея. Он не мог случайно открыть окно холодной ночью настежь, выпуская всё тепло, и при этом забыть об этом. Не мог, а значит, что-то здесь не- И резкий удар. Ещё мгновение и одной только этой косой атакой ему вынесли бы мозги и размозжили по всей серенькой стене. Так задета была только часть, но не смогла отобрать способность мгновенно реагировать. Мужчина схватил со стола ту самую лампу и что есть силы швырнул в чёрный силуэт, одним рывком приблизившийся так, что сам подставился под удар. Ещё не успевший остыть расплавленный воск неприятно втиснулся в одежду, а металлический ободок разодрал клок, но зато благодаря принятию атаки Серый сильным ударом вписался прямо в живот, сгибая того пополам. Тот после бурного представления ещё не до конца собой владел и поддался, однако также пошёл в лоб, кинувшись прямо в противника и чистой массой сваливая на пол. Шумно зашелестели крылья, посыпались снегом ухоженные пёрышки и серые комья перьев, затем покачнулся нимб мужчины-ангела и навис поверх, освещая тусклым желтоватым светом лицо. Лицо, которое будто нарочито подставились под удар. Будто само хотело показаться и эти яростные, полные ненависти и презрения серые глаза на мгновение сбили с толку. Кажутся.. такими знакомыми. ... Ну конечно, как забыть эти глаза? Это было последнее, о чём мог подумать он перед оглушающим ударом в голову. Ангел упал, едва повёл головой, но налившаяся она вдруг свинцом могла только перекатиться вбок, встречая последний удар. Сверкающий, золотой нимб потух, словно свечка, потемнел, охладел и упал, прокатившись вокруг с металлическим звуком. Умер. Он умер. ... Умер? Он его убил. . . . Он его убил? ... Убил. . . . Постепенно, как будто с каждым шагом что-то живое внутри умирало. Способность реагировать, сомневаться, дрожать. Казалось даже, будто это не его руки. Словно он только наблюдает со стороны, какой-то странный сон с поразительными подробностями. И только тяжесть тела на руках говорила об обратном. Это его руки. Его. Его пальцы касаются ещё теплого, податливого тела и вертят им, как заблагорассудится. В кулаке зажат нож и вдруг с периодичностью, монотонно и холодно он начинает подниматься и опускаться. Подниматься и опускаться. Подниматься и опускаться. Точно гильотина сметает сотни грешников по приказу Бога. Невозможно смотреть в это лицо. В это искажённое болью и в то же время лёгким удивлением, можно даже сказать испугом и некой наивной нотой страха лицо. Изнутри распирает и становится тяжелее дышать. Тошнит. Эти чистые белые крылья, едва только тронутые кровью, никогда не знали грязи и пыли, не доводилось им купаться в слякоти и прятаться от стыда и позора. Тошнит. Никогда эти сильные руки не сжимало ничего, кроме чужих бёдер, тогда как слабые физически и хилые на передовой, посланные туда заместо кого-то, едва справлялись с возложенным грузом. Тошнит. Он обезобразил тело, но при этом оставил в нём все, что необходимо для мгновенного опознания. Затем обвил плотной верёвкой шею, выровнялся на ногах и стал поднимать. Медленно, точно флаг поднимается над испепелённым городом, тело подымалось с пола. Голова скатилась на бок и откинулась назад, разомкнулась челюсть и с уголка губ скатилась несколько вишнёвых капель. А потом он поднялся, отходя от проделанной работы, и развернулся к столу. Он упёрся двумя руками, затем отклонился и силой смёл всё на пол. Псевдопорядок. Этот раздражающе идеальный порядок у такого, как он. Наверняка даже пыль вытирает со стола ежедневно, вылизывает своё гнилое гнездо, чтобы телу жилось комфортно в этих четырёх стенах. Ещё один мах и всё полетело к чёрту, некоторые листы описали несколько кругов и, точно лепестки нежных белых нивяников ложились поверх растянувшихся на всём полу луж, утопая и задыхаясь в густой, тянущей крови. На всех фальшивых бумагах настоящие печати. Печати, сковывающие воедино правду и ложь. Выдуманные имена, несуществующие фотографии и полностью вымышленные данные заменяли собой живых и настоящих. Где-то там они, может, прямо сейчас заживо сгнивали в окопах, корчились в предсмертной агонии и теряли рассудок, пока эти мёртвые души занимали место здесь. Здесь, ведь их живые аналоги не захотели подчиняться ему. Серый чувствовал, как внутри начинает вскипать. Точно пластик бурлит и выдавливает рёбра. Он ощущал, как по рукам, от самых кончиков пальцев, из-под черных ногтей лезет что-то склизкое и извивающееся. Живое. Серый мотает головой и снова сметает всё на землю, подавляя в себе всё, что только может. Задавливает, душит, изводит до пустоты. Он разворошил все полки, какие здесь только были. Вскрыл каждую папку и выпотрошил шкафы, раскидал по комнате и утопил в крови самые безобидные, оставив целыми и невредимыми самые страшные его грехи. Даже если он и знает, что никто его не поймёт. . . . Газеты переполошились с самого раннего часа, как только первый тревожный звоночек поступил в штаб. Сперва пятиминутная задержка, потом непростительное опоздание, затем в девятом часу к его дому подкатило несколько ангелов. Открытое окно, крайне редкое явление в такие холодные дни, но всё-таки не новость. Однако чем ближе они подходили, тем страшнее становилась картина. И, подойдя достаточно близко, весь район всполошился от криков. Изуродованное, страшное, но достаточно целое для мгновенного опознания тело было подвешено к потолку и раскачивалось от ветра не спеша. Методично, как маятник старых часов с угрозой вот-вот провозгласить каким-то особенным, громким звуком нечто, от чего кровь застынет в жилах. Всюду был бардак, как будто ночью к нему пробрались грабители и искали нечто маленькое и ценное, что может быть припрятано меж листов. Или же большое животное ворвалось внутрь и ураганом пронеслось по всей комнате, сбивая всё в безобразную кучу. Явно пернатое животное. С серыми перьями. Ни у кого не было даже и секунды сомнений, что это мог быть не он. " Зверское убийство управляющего! " " Серый вновь показал своё лицо! " " Скандальные бумаги найдены на месте происшествия! Неужто идеальный управляющий с безупречной репутацией оказался аферистом!? " . . . Они заметили их? Удивительно. Всё правда получилось? Как неожиданно благоприятно сложились обстоятельства. Может, среди журналистов были жертвы и теперь, видя убитую угрозу, могут развязать язык? Сейчас, сидя спустя день где-то глубоко в лесу и покачиваясь в попытках согреться, он держал в руках листы газеты и смотрел в текст. Неистовый огонь внутри медленно затухал, леденел и обращался в гору льда. Он не должен терять рассудок. Ему не должно сносить крышу от ощущения крови на руках. Для его цели необходимо хладнокровие и ясность ума. Одна ошибка и всё полетит к чёрту. Он дёрнул рукой и поправил моток оставшейся верёвки. Первый убит. Охота открыта. Он стал своего рода звездой новостей в этом далёком городке, так...

Так почему бы не устроить зрителям маленькое представление?