Приют (расширенная версия)

Меланхоличное небо вскоре покинуло Бруклин, и солнечные лучи впервые за долгое время начали лениво пробиваться сквозь отходящие грозовые тучи. В этот день как никогда на улице кипела жизнь, полная музыки, смеха и пустой болтовни прохожих. Казалось, закатное солнце старалось заполнить своим теплом каждый уголок. Все так и звало присоединиться к празднику жизни. Но лёгкие порывы ветра, доносящиеся из полуоткрытого окна, — единственное, что заставляло Де’Карли пошевелиться, раздраженно накидывая на себя плед. Каким бы замечательным ни был день, хотелось только уткнуться в хорошую книгу, сидя в удобном, уютном кресле. Бесцельные вылазки в свет давно перестали быть частью его жизни. Наверное, прошла целая вечность прежде чем он сам это осознал. Когда это произошло — он и сам не мог толком понять. Возможно, когда тело перестало слушать его. Когда каждая лестница начала казаться тяжелым препятствием, а перемены вокруг стали чем-то отдалённым и отталкивающим. Прежняя импульсивность, играющая в глазах, словно покинула его, оставив за собой слабость, которая, — справедливости ради, — напомнила, что он, всё-таки, человек. Де’Карли давно нашёл для себя приют в четырёх стенах и, кажется, вовсе не жалел об этом. Пусть старые враги могли покинуть не только этот город: мир держит людей только условно. Но страх преследования тенью всё ещё следует за ним даже спустя столькие годы. Поэтому куда лучше заниматься чем-то, что заставит ненадолго забыться, отстраниться от внешнего мира, погрузиться в поток мыслей, под звучание скрипки в руках или переживания героев на потёртых страницах книг. Но, как бы он ни старался занять себя, всегда было что-то, что отчаянно мешало его планам. Иногда оно буквально врывалось в комнату вместе со сквозняком, беспощадно распахивая дверь и донося уличную прохладу, заставляя не то, что поежиться, — подскочить на месте от громогласного приветствия и грохота брошенных на пол покупок. — Это что ещё за мавзолей, Шляпка? Можно было не смотреть на непрошеного гостя, — перепутать с кем-либо этот насмешливо-ребячливый тон было невозможно. Словно сама жизнь ворвалась в комнату, наполнив ее прежде знакомой иронией среди мрачной, гробовой тишины. Нетерпеливый стук каблуков раздавался не только в комнате — кажется, и в самой голове. До отчаяния знакомый и нужный. С годами Риккардо твердо убедился: сойди планета с орбиты — Вару ничто не изменит. — Так, как насчет радио? Риккардо поднимает на него взгляд, полный немого осуждения. — Не буду я слушать твоего Пресли, Вару — наконец бросил он. — Сколько тебе говорить? — А кто тебя спрашивает, Шляпка? — прыснул мужчина, проходя внутрь комнаты. В следующую секунду его загребущие руки уже настраивали волну. — Но ты только что, — Маразм или упрямство, а может, просто издевательство, — Риккардо не всегда понимал, чем в такие моменты движим Вару. Но уже в следующий момент комнату заполнила мелодия, очевидно, соревнуясь с шумом улицы, буквально бросая ей вызов. Де’Карли готов поклясться, что слышит, как каждая собака снаружи готова подвывать вездесущей песне. — Ты просто ребёнок, — повысил голос Риккардо, наблюдая за повеселевшим Вару. — А «ты не кто иной, как охотничья собака, лающая все время»! В этот момент Риккардо понимает, что разговаривать с ним бесполезно.

***

— Чёрт возьми, Шляпка, как тебя отсюда вытурить?! В кои-то веки планы Вару не обвенчались успехом. Элвис, возможно, и король, но даже с его помощью не удалось заставить Риккардо капитулировать за порог квартиры. Но так просто сдаваться Вару не был намерен — он кинулся на поиски другой ненавистной пластинки. — Как думаешь, — Риккардо прочистил горло, словно вопрос давно уже стоял комом, а нужные слова то и дело покидали его. Мужчина хотел было продолжить свою мысль, но взгляд скользнул на стакан, небрежно оставленный Вару без подставки. Риккардо хмурится, ворча что-то на итальянском, на что тот лишь виновато смеётся. Всё-таки, со временем некоторые вещи не меняются. Де’Карли всё так же любит чистоту и порядок. Вару всё тот же неряха, и никакой свет общества не исправит его. — Не надрывайся, — усмехнулся Вару. — Я обязательно исправлюсь. Точнее, подумаю об этом, — мужчина нарочито серьёзно хмурится, задумчиво потирая подбородок. — В жизни следующей… Если не забуду. Риккардо не сдерживает ухмылку. Буквально полжизни он убил на то, чтобы сделать из него нормального человека, но, по всей очевидности, не такой уж он и хороший наставник. И почему-то на сей раз это даже не расстраивает. В конце концов, что бы он делал сейчас, если бы убил в Вару того самого мальчонку, увиденного случайно десятки лет назад. — Ты хотел спросить меня о чем-то, — напомнил Вару. Риккардо обреченно откинулся на спинку кресла. — Sì, — вздохнул он. — По правде, это не так важно. — Брось, — прыснул Вару, принявшись перебирать пластинки на полках. — Решил пофилософствовать? — Нет. На самом деле, я думал о Чарли. Вару тотчас обернулся, от неожиданности замерев с пластинкой в руках. Их взгляды не встретились. Мужчина увлеченно наблюдал за тем, как в стекле множатся, переливаясь, словно в калейдоскопе, огоньки света. Внимание же Вару было приковано куда-то в пустоту. Они снова погружаются в пропасть памяти, у которой, казалось, им удалось затормозить, но чувство падения по-прежнему осталось. И пусть, подобная любой ране, она почти затянулась, а от терний остались едва заметные шрамы. Каждому хотелось лечить их не только в компании друг друга.

***

Чарли Батлер был невероятной личностью. Об этом говорила каждая его черта: манера речи, непосредственное, почти детское поведение; рваные, карикатурно-театральные жесты, вечно горящий, жаждущий жизни взгляд. Всё это бросалось в глаза и врезалось в память собеседника мгновенно. Неуёмная энергия художника заражала, иной раз проникая под личину даже самого скептичного зрителя. Преданность Чарли своему делу могла околдовать любого, стоило завести с ним разговор. Но этим вечером он был мрачнее тучи. Сложно было сказать, который час он прожигал взглядом полотно. Риккардо не раз заставал его посреди полных боли стенаний, возвращаясь с очередного задания, о котором Чарли не должен был знать. Стоило Де’Карли перейти порог скромной квартиры, перед ним всегда представал образ художника, скорчившегося в совершенно неудобной, нелепой позе перед мольбертом. Зрелище было почти забавным для действующего мафиози, не будь Батлер каждый раз таким измученным. В подобные моменты все человеческое будто покидало Чарли, вдохновение уносило его за пределы тела и сознания. Де’Карли видел одержимого идеей творца, и гнев от разгромленной в творческом порыве квартиры невольно уступал страху перед безумным, совершенно неистовым видом художника. — Боюсь не успеть, — усталая тишина содрогнулась вместе с Риккардо. Чарли скорбно склонился к полотну. Творец к холсту, холст к творцу — было в этом нечто символичное, почти сакральное. Нечто, что Риккардо осознает, но гораздо позже. Прядь волос запечатлелась на свежей масляной краске. Батлер же в последнюю очередь был озабочен тем, чтобы запечатлеть это и отстраниться. — О чём ты? — лукаво спросил Де’Карли. Кому, как не ему, знать, что Батлер имел ввиду. Прежде им не доводилось обмениваться откровениями. Не доводилось делиться мыслями, уходящими куда-то глубоко, в суть их сознания. Они никогда не были близки, чтобы однажды столкнуться с подобным уровнем разговора — признаться, Риккардо никогда не напрашивался. Поэтому это сбивало с толку и впечатывалось в память не хуже преступных деяний в колонки газет. Конечно, Де’Карли понимал, о чём говорит Чарли, ведь между ними всегда оставалось кое-что общее. Какая-то идеальная, недостижимая миссия, верность которой уходила далеко за пределы человеческой жизни. — Прости, — Чарли горько усмехнулся, отстранившись от холста. С не меньшей досадой он заметил оставленный прядью след. — Не бери в голову. Должно быть, ты тоже порядком устал. Де’Карли вообще не был из тех, кому были привычны подобные разговоры. И Чарли не повезло среди всех возможных людей в постоянных собеседниках иметь одинокого и отстраненного босса мафии. Любые переживания и волнения были запретны Риккардо в угоду возложенной миссии. Риккардо молча покинул комнату, и Чарли определённо ошибся, если посчитал, что слова, обращенные к зияющей вмятине холста, остались неуслышанными: — Единственный след, который я оставлю.

***

Де’Карли не раз мысленно возвращался в тот самый вечер, в ту пыльную захламленную квартиру одинокого художника, чьи эмоции всегда для него были сродни калейдоскопу. Ему будто отчаянно пытались сообщить что-то важное, что-то, о чем заговорить впоследствии не решатся ни с одной живой душой: ни с Николь, ни с ним, ни с Вару, ни с кем-либо ещё. Тогда что-то горько откликнулось в Де’Карли, но он предпочёл уйти, даже не сказав, что переживания Батлера ему были знакомы. Целей тогда было много, а времени — неумолимо меньше. В конце концов, благодаря оплошности Риккардо его почти не осталось, а цель на четверых стала одна. Прогоняя хлынувший поток мыслей, Де’Карли пытается оживиться, заметив странное скопление людей. — Только взгляни, — Риккардо поднимается с кресла, с неожиданно отточенной грацией подлетая к окну. Вару в недоумении следует за ним, окидывая взглядом уже знакомую панораму улицы. — Разве не здорово? — характерным жестом Де’Карли указывает на стоящую внизу компанию молодых людей. Длинные, развевающиеся на ветру волосы, мешковатая одежда, замысловатая символика, задорный смех и клубы, клубы, — клубища дыма. Разговоры о мире, любви и цветах, — что может быть приятнее? — Ох, «цвет общества», надо же, — хмыкает Вару, — Как думаешь, удастся стащить у них парочку самокруток? — Stupido, я не про это, — прыснул Риккардо. — Правее. На этот раз Вару уследил за девушкой, работавшей за холстом. Размашистой кистью она наносила мазки, один за другим. Картина стремительно разрасталась на бледном и безжизненном полотне. Компания подошла к ней ближе, и они ликовали, словно дети, наблюдая за тем, как энергия и энтузиазм художника отражались на холсте, раскрываясь каждый раз с новой стороны. Это было чем-то безумным, ярким, живым и до горечи знакомым. Первое время Де’Карли не мог поверить своим глазам. Но теперь в висках и груди стучало только одно: Чарли продолжал жить. Его веяния и идеи нашли приют в сердцах других. Именно так, как он всегда хотел. И Риккардо был за него бесконечно рад. Вару не оставляет без внимания его заметный интерес к картине, поэтому не сдерживает лукавую ухмылку. — Ну, что скажешь? — начал было он, пихнув Де’Карли локтем, — Как насчет оставить свой мавзолей и пройтись? Я видел много таких работ. Чарли — гений. Де’Карли обернулся к Вару, в кои-то веки не найдя нужных слов. Да и кто он такой, чтобы на этот раз отказать?

***

— Что за бред? — Простите, ничем не могу помочь. — Да с какой стати?! — Сэр, прошу извинить, это оригинал. Автор не оставил реплики картины. Мы не можем её продать. — Вару, успокойся, — вмешался Риккардо. — Да чёрта с два! — Вару наконец обернулся. — Он написал это для нас! Это наш друг! — Ага, а я его внук, — кто-то мерзко хихикнул рядом. — Пошёл ты! Риккардо дёрнул за локоть сильнее. — Прекрати, ты привлекаешь внимание, — прошипел он. — Если хочешь снова колесить по штатам, прячась от полиции, найди причину серьёзнее. Прогулка была идеей настолько же замечательной, насколько ужасной в сопровождении Вару. Ничто не предвещало беды до тех пор, пока среди знакомых полотен они не обнаружили небольшой набросок, который не стал бы значимым для общества настолько, насколько важной уже был для их памяти о Чарли Батлере — не как о безумном творце, а как о человеке, который некогда был с ними. Который вступился за них, рискуя миссией творца. Который всегда был с ними до последнего, несмотря на опасность, которой осознанно подверг себя. Чарли нарисовал его для них, и в этом не было никаких сомнений. Они отступили с позором для Вару — Риккардо в этом не сомневался — под сопровождение осуждающих взглядов толпы молодых людей. Праздник жизни по-хозяйски гулял на их улице, и Вару, как никто другой, чувствовал себя на нём незваным гостем. — Поверить не могу! — прыснул он. — Если бы этот плюгавый урод только знал, кто мы, — — То немедленно вызвал бы копов, — перебил его Де’Карли. — Остынь. Тебе не нужны неприятности. Они продолжили путь молча. Быть может, всё же стоило остаться дома, мелькнула мысль. Риккардо тяжело вздохнул: вечер был почти безвозвратно омрачён, несмотря на вездесущую радость людей. Взгляд бессмысленно блуждал по окрестностям улицы, но пёстрые краски и вьющиеся ленты по-прежнему устремляли его к заметно притихшему Вару. Заканчивать выход в люди таким образом было решением проблемы, поэтому Де’Карли и не думал предложить вернуться домой. Он продолжил идти рядом, теряясь в догадках о том, как заставить вернуться былому настроению. Неожиданно Вару прервал его. — Сейчас вернусь, Шляпка, — бросил он, тотчас устремившись куда-то в сторону. Риккардо не успевает одёрнуть мужчину. — Куда ты? — Вон тот парень точно угостит меня, — бросил Вару, кивнув в противоположную сторону улицы. Там, в тучной тени клёна, на лужайке Риккардо заметил долговязого молодого человека, нелепо сгорбившегося в позе лотоса. Причудливая мешковатая одежда и длинные волосы выделяли и без того заметную фигуру незнакомца. Рядом с ним сидела толпа таких же необычно разодетых людей. Они смеялись, раскладывали принесённую еду, поздравляли друг друга, что-то бурно обсуждали. Казалось, у них был пикник. Де’Карли снова обратил непонимающий взгляд на Вару, пока тот в комичной манере не потряс портсигаром в руке, напомнив о второй благородной цели их прогулки. Пусть, подумал Риккардо. Чем бы дитя не тешилось, и в случае Вару не важно, что дитю было уже за полвека. Мужчина молча провожал удаляющуюся спину, как чья-то фигура резко столкнулась с его плечом. Риккардо обернулся: какая-то женщина оступилась, бросила на него быстрый взгляд и, пробормотав извинения, поспешила удалиться. Всё произошло слишком быстро, и он не успел разглядеть её лица, вмиг потерявшегося в потоке людей, но до боли знакомые медные переливы волос болезненно откликнулись в его памяти. Николь? Её судьба покрылась пеленой неведения ещё десятки лет назад. Последний раз они видели её в газете, доставшейся от деревенского работяги на заправке. Бедолага не мог прочитать свежую статью, поэтому успел донять застрявшего у кассы Вару, всё расспрашивая о том, что написано о «красотке на фотографии». Окинув взглядом страницу, тогда, прежде расслабленный и умиротворенный, Вару вмиг потемнел в глазах и горько усмехнулся: — Поздно заглядываться, приятель. Газета была отобрана, а работяга оставлен в праведном гневе, так и не узнав в них с Риккардо двух других тогда ещё молодых людей, запечатлённых на фотографии. В тот день шёл канун десятой годовщины, как Чарли и Николь были пойманы полицией, и более им не суждено было встретиться вчетвером. Годы бессонных ночей, месяцы бесцельных скитаний по штатам, болезненные блёклые дни и часы езды в тишине — теперь это походило на чужие воспоминания, неразрывной линией шоссе пронесённые в сознании. Сожаления, сожаления, сожаления — чувства, заставлявшие тогда жать педаль газа и продолжать путь в никуда. В тот роковой день Чарли и Николь сказали им не останавливаться, и это всё, что Риккардо мог обещать. Конечно, это не могла быть Николь. Риккардо почти в этом не сомневался. Де’Карли отвлёкся всего на секунду, но этого было достаточно, чтобы потерять Вару из виду. По ту сторону лужайки была всё та же веселящаяся компания, но знакомого силуэта и след простыл. Сердце пропустило удар. И было не важно, как удивленно на него смотрели отдыхающие на лужайке люди, их пикник был потревожен не зря: они понятия не имели, куда направился Вару. Чёрт бы его побрал! Риккардо выругался, бегло осмотрев улицу. Стремительным шагом он направился вдоль дороги, куда мог бы направиться Вару. Ещё раз осмотрелся. Столкнулся с чей-то тенью, игнорируя. Услышал чьё-то ворчание — прочь, не до тебя. Прошёл ещё вдоль, ускорив шаг почти до бега. Осмотрелся ещё раз. Безнадёжно. Окружение и звуки слились в мельтешащие помехи, толпа превратилась в обезличенные объекты, шумящие перед глазами. Сохранять спокойствие стало сложнее. Де’Карли глубоко вздохнул. Нет, этого не могло быть — Вару опрометчивый и безрассудный, но не идиот, чтобы подвергать опасности их обоих в столь уязвимый момент. Он должен быть в порядке, он не нарвался на неприятности, он, — — Эй, Шляпка. Де’Карли резко обернулся. — Figlio di puttana! — Я тоже тебе рад, — хмыкнул Вару. — Ауч! Заслужил, подумал Риккардо, пихнув его локтем в плечо. Чёртов идиот. — Сколько раз я говорил тебе не теряться из виду?! — прошипел он. — Это что, всё шутки для тебя? — Да брось, всего на сек, — — Чёрт побери, Вару! Мужчина усмехнулся. — Не ты ли сказал не шуметь, потому что мы привлекаем внимание? Риккардо осёкся. Позади на них действительно смотрела пара удивлённых глаз. На углу улицы неподалёку уже стояла пара копов. Чёрт. — Уходим, — тихо проворчал Де’Карли. Осторожно взяв Вару за локоть, он направился прочь от главной улицы. Ещё успеет отчитать этого недоумка, подумал Риккардо. Они всё так же долго шли молча. Впервые за несколько лет хотелось закурить. Риккардо мрачно усмехнулся. Обойдется Вару, сегодня его добыча точно принадлежит ему.

***

И каково было удивление Де’Карли, когда дома Вару из пиджака достал не только заполненный портсигар. — Ты, — Риккардо забыл, что пытался сказать. Мгновение назад невыносимо хитрая физиономия и гордое выражение лица перед ним вызывали целую бурю эмоций, от отвращения до открытого презрения. Но всё, что Риккардо теперь мог, это неверяще смотреть на набросок, что ему протягивали в руках, борясь со рвущимся наружу чувством изумления и восхищения. Вару наконец тепло улыбнулся. — Оно того стоило, правда? Говорить больше не хотелось. Хотелось обнять этого идиота, стиснуть дрожащими руками, вдыхая стихающий запах одеколона и больше никогда, ни за что не отпускать. Пожелтелый набросок из сангины, где Риккардо и Вару вместе, был последним свидетельством того, что Чарли всегда был с ними. Риккардо рисовал худшие сценарии в своей голове и едва мог успокоиться. Вместе с тем не мог перестать слушать смех стиснутого в объятиях мужчины и постепенно приходить в себя. Вару могли заметить, в лучшем случае оштрафовать, в худшем — задержать, проверить документы, узнать, допросить, арестовать или вовсе, — Но он был рядом, и Де’Карли благодарил всё на свете за то, что Вару в порядке. Это было глупо. Ужасно глупо, опрометчиво и опасно, и едва ли стоило того, чтобы просто сгладить тоску Риккардо по старому другу. Но Вару это сделал. И, скорее всего, долго думать ему не пришлось. Де’Карли продолжал обнимать его, не в силах отстраниться. Он был безумно напуган сегодняшним вечером, и обязательно отчитает Вару за это, когда придет в себя. Пусть не думает, что это легко сойдет ему с рук. Но Риккардо убедился окончательно: Вару, как и он сам — ошибка выжившего. Одна большая ошибка, приютившая и пронёсшая их сквозь мириады лишений. Так было сегодня, завтра и всегда.