Оле-Лукойе

Пойдем со мной, разбудим утро, Убаюкаем ночь. KOMPLIMENTER — Навсегда

      Арсений просыпался несколько раз за ночь, потому что, переворачиваясь, неизменно шевелил рукой, которая отзывалась резкой болью. Следом просыпался и Антон — ничего не говорил, не суетился, просто ждал, пока тот устроится. Проблема была в том, что спать на разных половинах просторного дивана теперь не хотели оба, но чертов гипс, синяки, а еще несовпадение процессов терморегуляции — Антон кутался в одеяло, в то время как Арсению было жарко — делали совместный сон непростой задачей. Впрочем, в какой-то момент с этими трудностями удалось совладать. И, главное, оно определенно того стоило. Потому что позволяло поверить, что все было на самом деле: и неловкие признания, и невероятные поцелуи, и… некая туманная перспектива светлого будущего. Впрочем, настоящее тоже было вполне себе замечательным.       Сквозь сон, когда за полуприкрытыми шторами уже угадывалось утро, Арсений почувствовал, как Антон осторожно, по миллиметру высвобождается из его объятий и выбирается из постели. Подавил в себе желание поймать его за край футболки, который рассмотрел, открыв один глаз, и притянуть к себе: по утрам тот всей душой ненавидел людей. Впрочем, порция постельных нежностей ему все же досталась — вместе с чашкой кофе.       Антон и прежде так поступал или упрашивал принести кофе ему, отвоевывая у реальности дополнительные минуты сна. Но никогда он не смотрел так… хмуро и счастливо одновременно, вручая ему горячую чашку, точнее ставя ее на масляный обогреватель, стоящий у кровати, — хвала всем богам, отключенный.       — Манал, — емко поделился Антон, делая глоток из своей чашки, а потом прямо с ней забираясь обратно в постель. — Утро манал, — развил он свою мысль, опираясь спиной на подушку и придвигаясь вплотную к Арсению. — Как рука?       — Терпимо, — улыбнулся тот, рассматривая примятые волосы и сонно прищуренные глаза.       — Я сейчас немного оживу и приготовлю завтрак, чтоб ты колеса не жрал на голодный желудок. Хватит одного язвенника в доме.       Арсений отпил кофе и вернул чашку на обогреватель, который вполне заменял прикроватный столик. Откинулся назад, на секунду закрывая глаза, и подумал, что хотел бы слышать недовольное шастуновское ворчание каждое утро. Можно даже без завтрака. Лишь бы только под боком так же нехотя приходил в себя, втыкая в телефон и накачиваясь кофеином.       — Эй, — шепотом проговорил тот, касаясь его плеча. — Не спи. Утро — отвратительное время, но тебе нужно в универ. И неизвестно, сколько займут сборы с твоей рукой. Или все-таки больничный?       — Ни в коем случае, — отчаянно зевнув, Арсений открыл глаза и наткнулся на щемяще теплый взгляд. — Ты-то чего подскочил? Все равно, пока твой… доппельгангер в Москве, у тебя каникулы.       — Есть работа, — вздохнул Антон, отпивая кофе. — И если я хочу выбраться из мастерской к твоему возвращению, то стоит начать пораньше. Но и это далеко не гарантия. К тому же я обещал тебе помощь. Если ты помнишь, с чего все началось.       — В халате, если что, пойду.       — Обойдутся, — протянул он, улыбнулся, глотнул еще кофе и чуть нахмурился. — Я все еще не вполне понимаю, что делать, — признался Антон после паузы. — Извиняться, или смущаться, или…       — Есть еще варианты? Эти мне не слишком нравятся.       — Вообще-то мне хочется тебя поцеловать, но я еще не чистил зубы. И ты тоже.       — То есть мотивировать ты все-таки умеешь, — фыркнул Арсений. — А то универ, сборы… Я даже готов побриться по такому поводу, хотя слабо представляю, как к этому подступиться с одной рукой.       — Я помогу, — пообещал Антон. — Буквально через три минуты. Почти проснулся.       — Не тороплю, — улыбнулся Арсений, неудобно потянувшись за чашкой здоровой рукой.       — Вообще-то, — услышал он задумчивый голос, — еще никто не брил щетину ради поцелуя со мной. Просто… наблюдение.       Вместо того, чтобы поднести чашку к губам, Арсений прижался к ней лбом и покосился на Антона. Подумал о том, что никто из парней, с которыми он проводил ночь, не приносил ему кофе. Да и проводились ночи в несколько ином формате, мало общего имеющим с пионерской ночевкой. Как и с заинтересованностью в чем-либо помимо гениталий. Так что не только для Антона ситуация была в новинку.       Брился он в итоге сам — решил, что это все же слишком интимный процесс, чтобы хотя бы не попытаться справиться самостоятельно, и неожиданно преуспел. А потом неловко, но очень тщательно чистил зубы.       За это время Антон успел настрогать бутербродов, избегая замахиваться на что-то большее после вчерашнего кулинарного фиаско. Помимо нехитрого завтрака и блистера с обезболом встретил Арсения обещанным поцелуем со вкусом зубной пасты, неторопливым и изучающим. Пальцы, уже унизанные кольцами, осторожно легли на плечо и шею, и казалось, что для Антона в мире нет ничего интереснее и важнее, чем его куратор, чуть приподнявший подбородок и отвечающий на поцелуй, обхватив здоровой рукой чужое теплое предплечье. Его манера целоваться совершенно не сочеталась с растерянностью, которую он транслировал вербально: казалось, стоило их губам соприкоснуться, как у Антона исчезали все сомнения в правильности происходящего. Никаких тревог относительно будущего, только этот момент, уверенные прикосновения, искренние, открытые, невыносимо нежные, заставляющие забывать дышать. Законченное, самостоятельное, идеально гармоничное событие на шкале человеческой истории — а всего-то два полуодетых сонных человека встретились между закипевшим чайником и кухонным столом. И как Антону это удавалось? Привычка делать хорошо, за что бы ни брался? При этом он не старался впечатлить и не делал других забавных глупостей, просто отдавался процессу. Не смущаясь, не ожидая подвоха. Словно они были вместе несколько лет, но так и не надоели друг другу. Арсений не думал, что однажды в его жизни найдется место чему-то даже отдаленно похожему.       — Я критически близок к тому, чтобы отменить пары и уговорить тебя остаться дома, — признался он, автоматически облизнув нижнюю губу, когда Антон отстранился, продолжая ненавязчивые объятия.       — Кризис ориентации и перелом, — насмешливо напомнил тот, касаясь носом гладковыбритой щеки.       — Ну я же не животное, а вполне цивилизованный человек, — возмутился Арсений, проводя кончиками пальцев по его спине. — Целый кандидат наук. Будем обниматься до обеда, а больше никаких глупостей.       — Ты не животное, — согласился Антон. — И я не животное. А как было бы просто… Никакой каши в голове, знай себе… — он рассмеялся и подался назад, чтобы встретиться глазами. — И не страшно не вывезти.       — Слишком много думаешь. Попробуй… не относиться к этому как к очередному проекту или сражению с миром и обстоятельствами.       — Иногда меня почти пугает то, как точно ты все понимаешь, — покачал головой Антон. — В этом есть что-то демоническое. И еще я чувствую себя идиотом, когда смотрю на себя твоими глазами.       — Ну нет уж. Не угадал. Я считаю, что ты совершенно потрясающий, — и Арсений, потянувшись, впервые поцеловал его сам — легко, почти целомудренно, но вложив всю необъяснимую нежность, которую испытывал к этому негодяю.       И вот тут оказалось, что Антона все же можно выбить из колеи. На мгновение, да, но можно заставить рвано выдохнуть, изумленно податься назад, потом неловко прижаться и приоткрыть влажные губы. Какой же он все-таки мальчишка. И пусть его упрямство в большинстве случаев оказывается оправданным и дает результаты, и в свои силы он верит не без оснований, но вот этот принцип «лучшая защита — это нападение» в его исполнении был удивительно трогательным, стоило его разоблачить. Боялся он, еще как боялся, и со свойственной своему характеру твердостью пер четко на цель, преодолевая сомнения. Но стоило цели проявить инициативу…       Арсений пообещал себе чаще целовать его первым. Выражение махрового смущения того стоило. Антон облизнул губы и прочистил горло.       — Универ, — выдохнул он чуть более хрипло, чем всегда. — И мастерская. У нас обоих есть обязательства.       «Пространство», — строго напомнил себе Арсений, отпуская его, подцепляя с тарелки бутерброд с сыром и присаживаясь на трехногий стул. Антону нужно пространство и хотя бы немного времени, чтобы сориентироваться в новых обстоятельствах. Так уж работала эта удивительная голова. И ему самому тоже не помешало бы остыть и привести сознание, которое металось от панической уверенности, что все это плохо закончится, к непреодолимому желанию сграбастать эту дылду и никогда не отпускать, в относительный порядок.       — Знаешь, что любопытно, — проговорил он, жестикулируя надкусанным бутербродом. — Пророчество оказалось не такой уж и глупостью.       — Это которое? — не понял Антон, опираясь на столешницу и пытаясь переключиться на осмысленный диалог.       — О том, что за появлением Яльмара грядут потрясения, — объяснил Арсений, с улыбкой наблюдая, как тот хмурится, а потом беззвучно смеется. — Что?       — Да ничего. Действительно забавно. Но не путай причину со следствием. Я втянул тебя в эту историю, потому что хотел стать ближе. Естественно, не предполагал, что все так обернется…       — Для меня это выглядит как идеально, до последней детали проработанная операция, — Арсений прищурился с деланым подозрением.       — Ничего подобного. Исключительно интуитивные решения и вдохновенная импровизация, за которую Поз несколько раз чуть меня не убил.       — Опасался, что я разоблачу ваш заговор с двумя Шастунами?       Антон прикусил губу.       — Я думаю, он в курсе, почему я в тебя так вцепился, — он осторожно покосился на куратора. — Я не говорил ничего напрямую, но, судя по всему, он догадывается. Ты против?       Арсений медленно выдохнул. Значит, не показалось.       — Ну, тогда все становится на свои места, — невозмутимо заметил он, отпивая успевший остыть сладкий чай и принимаясь за следующий бутерброд.       — Знал бы ты, что он мне устроил, когда я выпендрился с кольцом, — покачал головой Антон, и его облегчение из-за спокойной реакции на признание было очевидно.       — Я помню, как его тогда перекосило, — с улыбкой подтвердил Арсений. — Думал, это талантливая актерская игра.       — В какой-то степени. Я сам не всегда понимаю, когда он говорит всерьез, а когда задрачивает, — Антон задумался. — И это… очень странно, но с месяц назад, примерно когда мы с ним искали подарок Кате на день Валентина, он начал вести себя так, будто… Как если бы мы с тобой были вместе. Не эти его подколы вроде «все ли одеты», а…       — Думаю, я понимаю. Меня он спросил, почему я не перееду к тебе насовсем, чтобы не мотаться туда-сюда.       — Какой ужас, — нервно рассмеялся Антон, пряча лицо в ладони.       — Получается, он тоже пророком заделался?       — Если отбросить мистику, то он просто очень эмпатичный. В своей психоделической манере.       — Мистики с меня точно хватит, — улыбнулся Арсений.       — Не делай вид, что тебе не нравится.       — Нравится. Мне очень нравится. Не только мистика, но и в целом, — признался он с улыбкой, но и не думая шутить. — Я готов терпеть его подколы, покрывать ваши махинации и врать Андрею. И целоваться с собственным студентом. Образцовый преподаватель. А если рядом объявится кто-то такой же эмпатичный, как Позов? — он покачал головой в притворной тревоге.       — К счастью для мироздания, он такой один, — заверил Антон так, будто мысль об ином положении дел вгоняла его в дрожь. — Пей свою пилюлю и пойдем одеваться. Опоздаешь.

***

      Кажется, Шастун ему за что-то мстил. Ничем другим манеру, в которой была предоставлена обещанная помощь, объяснить не получалось. Он не пялился, не комментировал неуклюжесть, с которой Арсений избавился от спортивных шортов, и вообще деликатно втыкал в телефон, пока не требовались его руки, но…       — Давно хотел спросить, — невозмутимо проговорил Антон, устроившись у ног сидящего на кровати Арсения с парой носков на коленях — с ними, в отличие от застежки свободных брюк, справиться самостоятельно не получилось. — Есть какая-то закономерность в цветах?       — Что? — переспросил Арсений, наблюдая, как длинные пальцы сначала собирают оранжевый носок в гармошку, а потом осторожно натягивают на ступню и расправляют резинку на щиколотке.       — Ну, принцип сочетания цветов. Не улавливаю. Я думал о цветовом круге, контрастности… Или ты просто не любишь искать пары?       — Ты следил за цветом моих носков? — изумился Арсений, задержав дыхание, когда Антон безотчетно очертил пальцем косточку на его щиколотке.       — Ну, они прилагались к узким джинсам, — фыркнул тот, взял в руки салатовый в белую полоску, но не торопился надевать его, удерживая чужую конечность на коленях. — И мне было скучно. Я пытался вести учет, но сбился на третьей неделе. А потом уже просто гадал, не прибегая к системному подходу.       Системный подход, мамочки.       — Никакой закономерности, — разочаровал он Антона. — Просто страшно не люблю уставные цвета.       — Заметно, — серьезно кивнул тот, надевая наконец второй носок — издевательски неторопливо.       Дело было не в щекотке, просто вдруг оказалось, что ступни Арсения либо всегда были настолько чувствительными, либо небывало яркую реакцию вызывали прикосновения одного конкретного человека.       Который вдруг поднял глаза, придвинулся ближе и уложил голову на его колено. Как огромный такой котяра. Отсутствие эротического подтекста в этом порыве с лихвой компенсировалось открытостью и безыскусностью жеста. Антон не соблазнял, не очаровывал, просто хотел быть рядом — хотя бы те несколько минут, что остались до выхода. И это разбивало сердце.       Арсений осторожно взъерошил мягкие, беспорядочно растрепанные кудри, коснулся уха кончиками пальцев, погладил по так и не ликвидированной щетине, чувствуя, как заныли ребра. Будто зуд где-то глубоко в груди, куда не добраться, предвкушение пополам с щемящей нежностью, страх потерять. «Мальчик мой хороший» снова крутилось на языке, но он в очередной раз справился, чтобы не смущать Антона. Тому предстояло во многом разобраться, и для чистоты результата его неизбежное самокопание не стоило отягощать чрезмерной сентиментальностью.       Антон пошевелился, глянул на наручные часы и простонал с раздражением и отчаянием:       — Двадцать минут, — он уткнулся лбом в чужое колено, будто прячась от утреннего света и той реальности, где первая пара начинается в восемь, а Арсений порадовался, что одет.       Он хоть и заявлял, что ни в коем случае не является животным, но низкий гортанный стон от устроившегося у его ног Антона воспринял далеко не только сознанием. Замерев, он постарался сосредоточиться на дыхании, но в следующую секунду отвлекся из-за вибрации брошенного прямо на пол телефона. Шастун не глядя нащупал его, поднес к глазам и, досадливо выдохнув, принял вызов.       — Доброе утро, душа моя! — пропел в трубке крайне воодушевленный, а потому раздражающий голос так громко, что услышал даже Арсений. — С первым марта тебя! Видишь, перезимовали, а ты боялся.       — Это будет твоя последняя весна, и прискорбно короткая, если ты не уймешься. Что нужно?       В трубке наступила тишина, а потом вкрадчивый голос поинтересовался:       — Не хочешь провести вечер в приятной мужской компании?       Антон поднял голову с колен Арсения и взглянул тому в глаза, понимая по выражению лица, что тот все прекрасно слышит.       — Хочу, — чуть более томно, чем предполагала дружеская болтовня, ответил тот.       Или Арсению только показалось?       — Чудно! — со смесью энтузиазма и легкого недоверия отреагировал Позов. — Там у Аполлона одна идея возникла, и если бы ты мог его подстраховать, потому что Катя…       — Катя прекрасная девушка, — проговорил Антон, снова укладываясь и обхватывая ногу Арсения за щиколотку, — и наверняка поймет твои семейные обстоятельства.       — Ну Шаст!       — Двадцать пять лет Шаст, — согласился тот. — И при этом как-то справляюсь с тем, чтобы не влипать в истории. — На этом месте Арсений с трудом сдержал смех. — А Аполлону почти сорок, и он почему-то…       — Но ты же его знаешь!       — Именно так.       Некоторое время в трубке было тихо.       — Что он задумал? — наконец поинтересовался Антон.       — Поедь с ним и узнаешь, — лукаво предложил собеседник. — Приключение в твоем вкусе.       — Поз, — Антон вздохнул и провел носом по чужому колену, — разберись сегодня, пожалуйста, сам.       — Погоди, ты серьезно? — тот отбросил свои ужимки. — Не выламываешься, а правда не хочешь? Так бы сразу и сказал.       — Я думал, это абстрактный вопрос.       Позов помолчал, обрабатывая информацию, потом буркнул что-то веселое и неразборчивое.       — Цыц, — с деланной суровостью велел Антон. — Шуруй давай, — и, не дослушав очередную ехидную реплику, сбросил звонок.       — Что он сказал? — поинтересовался Арсений, проводя по его затылку и шее.       — Глупость, как обычно, — тяжело вздохнул тот. — Есть в этом мире некоторые незыблемые вещи. Пойдем, пора. Провожу тебя до остановки.