Оле-Лукойе

      Как ни странно, выступление Климова-Большакова прошло без эксцессов. Разве только сдавленными смешками отреагировали некоторые преподаватели на его пример удаления записи из базы данных, в котором фигурировал некий Степан Братиславович, в примечании обвиняющий сотрудницу в том, что она принесла ему холодный кофе.       В остальном все было отлично — и с Мироном, и практически со всеми ребятами, которым он помогал с тезисами и докладом. И Арсений… пожалуй, испытывал гордость. Не самим даже фактом удачного выступления очередного студента, а просто… тем, что они умницы. И стараются. И пусть иногда из-под палки, но развиваются. И вообще просто отличные люди.       Кажется, что-то такое происходило с его лицом, потому что Шастун, скучающий рядом, в какой-то момент посчитал это зрелище более интересным, чем очередной доклад. А осознав, что его внимание заметили, вполголоса объяснил:       — Я вот думаю, может, я чего-то не знаю про кластеризацию данных? Просто у меня она таких эмоций не вызывает. Вы чего-то недоговариваете на лекциях?       «Развлекается, зараза», — тепло подумал Арсений, прислушиваясь к очередному докладу, действительно про кластеризацию. И наверняка понимает истинную причину лирического настроения своего куратора.       Когда мероприятие подошло к концу, Арсений распрощался со своей группой, похвалив каждого, и вместе с Шастуном спустился к гардеробу.       — Вас ждать сегодня? — спросил тот, забирая пуховик у пожилой круглолицей женщины.       Арсений помедлил.       — Разве вы сегодня не присматриваете за ребенком?       — Вера спит довольно крепко, а вы не такой уж шумный гость, — пожал плечами Антон, вытаскивая из рюкзака толстовку и натягивая ее на тонкую рубашку.       — У меня назначена встреча, — объяснил Арсений свои сомнения. — Если выпьют не всю кровь, буду в вашем распоряжении.       — Хорошо, — кивнул Антон, наматывая шарф на шею и добавил: — Мне понравилось готовиться к конференции под вашим руководством. — Выглядел он при этом несколько недоуменно, словно сам от себя не ожидал.       — Под «моим руководством» вы подразумеваете шантаж, к которому мне пришлось прибегнуть, чтобы втянуть вас в эту затею? — тепло улыбнулся куратор, вспоминая, как все начиналось.       — Это была взаимовыгодная договоренность, — поправил Шастун. — И я не об этом. Просто понравилось.       — Вы отлично выступили, — согласился Арсений. — Я не сомневался, что вы на это способны, но все же не думал… что среднее выступление в вашем понимании — это настолько хороший уровень.       Антон отвел взгляд, потом почесал бровь и ответил что-то насмешливое и невозмутимое, оставляя куратора с изумленным пониманием, что того возможно смутить похвалой. И еще что он, вероятно, вложил в эту работу намного больше усилий, чем пытался показать, и дело вовсе не в выглаженной рубашке. Он ведь готовился и явно изучал дополнительный материал самостоятельно, потому что многое из того, о чем его спрашивали после доклада, на лекциях не обсуждалось. Антон, конечно, способный, пожалуй, один из самых способных ребят на потоке, но знания не могут взяться из ниоткуда. И пусть в данном случае они непроизвольно осели в голове, а не заучивались целенаправленно, Шастун все равно приложил немало труда. И это сбивало с толку.       Будь он простым студентом, Арсений бы не испытывал затруднений. Похвалить, замотивировать на дальнейшие свершения, указать на особенно удачные моменты… Но их общение с Антоном давно стало чем-то большим, и именно поэтому он был так озадачен его интересом к предмету, который сам считал не то чтобы слишком захватывающим. Особенно учитывая, чем Антон занимается в свободное время. Он мог придумать себе сто и одно намного более интересное и безумное занятие, чем по собственной инициативе копаться в подробностях проектирования баз данных.       — Короче, я это к чему, — продолжил Шастун, отвлекая куратора от размышлений, когда они, одевшись, вышли из главного корпуса в поздние сумерки. — Я же могу развить эту же тему в дипломе? Заодно закрыть вопрос с обязательной публикацией и наработки использовать… Это рационально.       — Разумеется, — недоуменно кивнул Арсений. — Почему вы спрашиваете?       — На случай, если вам не сдалось лишнее дипломное руководство, — пожал плечами Шастун, и смысл его вопросов наконец стал ясен.       — Я, безусловно, не против быть вашим руководителем, — сказал Арсений, впервые осознавая, что им никуда не деться друг от друга еще как минимум полтора года, и не в силах быстро определиться со своим отношением к этому открытию. — Учитывая ваши способности, думаю, вы станете самым беспроблемным дипломником за мою практику.       — О, это зависит от того, как с папенькой договоримся, — с иронией заметил Антон.       — Имеете в виду, что если он не станет требовать от вас поступать в магистратуру, то у вас не будет повода дорожить своей репутацией посредственности, и вы оторветесь по полной?       Шастун злорадно улыбнулся, накидывая капюшон, и по своему обыкновению коротко коснулся локтя куратора.       — Наберите, как определитесь с планами, — и, кивнув на прощание, двинулся к остановке.       А Арсений, помедлив пару секунд, осознал, что автоматически вышел через главную проходную и теперь придется либо возвращаться, чтобы срезать путь до «Аркоса» через спорткомплекс, либо сразу забирать машину и объезжать ЛАИ. Рассудив, что короткая поездка имеет шансы прочистить его бедную голову, Арсений направился к парковке, еще не подозревая, что шутка про выпитую кровь окажется пророческой.       А ведь просто так ляпнул. Кровопийца из его научного консультанта был никакой. Павел Алексеевич был энергичным, крайне занятым, а потому несколько рассеянным, очень компетентным и никогда не выносил мозг. За деловой и прагматичный подход его и рекомендовал Тихомиров, когда Арсений встал перед необходимостью искать нового консультанта. Как тот при этом получил согласие Павла, и без того загруженного работой, оставалось загадкой.       Павел Алексеевич не был кровопийцей, отнюдь. Но вот один из его коллег, с которым, как оказалось позднее, Арсений был заочно знаком… Началось с яростного возгласа «маленькое говно!», отчетливо слышного через толстые, плотно закрытые двери кабинета, мимо которого проходил Арсений. Поблескивающая в свете дневных ламп табличка гласила: «Степан Братиславович Климов-Большаков, заместитель директора по финансам». За несколько десятков шагов, оставшихся до кабинета Павла Алексеевича, в сознании сложилась картинка: и показавшийся глупой шалостью пример работы базы данных на слайде презентации Мирона, и беснующийся за дверью мужчина, судя по всему, его отец. А парнишка, конечно, та еще заноза: не упустил пройтись по гадостному характеру родителя перед несколькими его коллегами и парой десятков знакомых.       Однако любые выходки не давали права этому человеку поднимать руку на сына. Да, Мирон был непростым случаем, но опыт того же Арсения показывал, что его энергию можно направить в созидательное русло и не только нейтрализовать на время таким образом, но и получить оригинальный результат. Было бы желание и толика терпения, а не агрессия и абсолютная несдержанность, побуждающая этого человека орать на весь коридор.       Потом была секретарь Павла Алексеевича, женщина в годах, которая, заскочив в кабинет по какой-то надобности, пожаловалась, что попала «Братиславычу» под горячую руку.       — Он всегда такой, когда Мирон что-то творит? — поколебавшись, все же поинтересовался Арсений у секретаря, пока ее начальник вчитывался в документ, открытый на ноуте.       — Сынишка его, что ли? — женщина, старающаяся скрыть, насколько расстроена, за слабой улыбкой, удивилась вопросу. — А он что-то натворил?       Арсений пожал плечами и объяснил:       — Мне показалось, он разговаривал с ним по телефону, когда я проходил мимо, на повышенных тонах.       — Он со всеми на повышенных тонах, — безразлично пробормотал Павел Алексеевич. — Манера общения такая.       — С вами нет, — возразила секретарь.       — Так я и сам наорать могу, — заметил тот. — А вы, Клавдия Сергеевна, не можете, вот он и разошелся.       Арсений поморщился. Ему не было дела до нездорового психологического климата на предприятии, но Мирон… Иметь такого отца само по себе было сомнительным счастьем, а уж обладая задиристым характером… А самым противным было то, что Арсений не мог ничего изменить. Для начала, это было не его дело. Мирон был совершеннолетним лбом, и если выбрал оставаться в родном городе вместо того, чтобы уехать подальше от отца, на то были свои причины. Поэтому Арсений, хоть и испытывал крайнюю досаду, временами переходящую в ярость, не собирался вмешиваться. Максимум переговорить с Мироном по душам, если представится подходящий случай, но… не так.       Точно не так.       Арсений даже не вполне запомнил, что произошло. Он попрощался с Павлом Алексеевичем спустя примерно час, прошел по коридору, вызвал лифт, вошел в кабину, когда смыкающиеся двери придержала чья-то рука с длинными бледными пальцами, и тут же раздался натуральный крик:       — Вы там совсем поохреневали? На кой хер они мне в четверг?       У Климова-Большакова, который, очевидно, до этого слушал собеседника, а теперь орал в прижатую к уху трубку, были густые жесткие волосы тусклого, серовато-русого цвета, крупные черты лица, недовольно искривленные губы и складка на лбу. Он был упакован в дорогой серый костюм, и двубортный пиджак делал своего хозяина квадратным. Тот был обладателем среднего роста, не толстым, не спортивным, а каким-то… непропорциональным, и выбор одежды значительно усугублял положение.       На попутчика он взглянул с раздражением, потом снова заорал в трубку что-то нелогичное и непоследовательное и сбросил звонок еще до того, как закончил фразу. Арсений совершенно успокоился и подумал, что этого человека нужно лечить. И, соответственно, держаться подальше. Здравое соображение, кто бы спорил.       — Может, вам спортом заняться? Немного помогает с агрессией, — осведомился он у Климова-Большакова, остановив взгляд на его переносице.       — Чего? — тот уставился на него злыми выпуклыми глазами неопределенного белесого цвета. — Твое какое дело?!       — А я уже некоторое время замечаю на своем студенте побои, — сухо проговорил Арсений, чуть склонив голову. — Учитывая, что он носит вашу фамилию, подозреваю, вы имеете к этому непосредственное отношение. Так как насчет спорта?       Климов-Большаков подался вперед, обдавая того запахом коньяка.       — Не твое гребаное дело, как я воспитываю щенка. Хреново за ним смотрите, растет слишком борзый.       — Слишком борзый — это потому, что пытается отвечать?       Кажется, Арсений задел больную тему. Степан с силой ударил по стене кабины, очевидно, метя в кнопку аварийной остановки лифта. Потом вцепился в ворот свитера мужчины, сжал его и уперся кулаком в горло, компенсируя пьяную слабость рук тем, что навалился на него всем телом.       — Ты совсем тупой, без мыла в жопу лезть? — поинтересовался он, багровея. — Понимаешь, кто я и чем это для тебя закончится? Что молчишь? Ответить нечего?       — Ну почему, могу и ответить. Вот только… поместится?       — Чего? — медленно сморгнув, переспросил Степан.       — Ответ мой в рот поместится? — не сводя глаз со взбешенного мужчины, Арсений положил руку, вытянутую вдоль тела, ему на пах и с силой сжал, заставляя рефлекторно дернуться и замереть, чтобы избежать еще большей боли.       Он не мог объяснить, откуда взялся этот пошлый, животный порыв. Их поза не позволяла размахнуться и заехать этому козлу в челюсть, да и не умел он особо бить морды. Отец порывался научить, но мать переживала за пальцы, не теряя надежды вырастить из него хотя бы среднего музыканта. Да и позже как-то не было возможности достаточно попрактиковаться — конфликты решались либо дипломатией, либо привлечением стражей порядка, либо, чего греха таить, вспомогательными средствами вроде тяжелых предметов.       — Как-то вас и за яйца проблематично взять, — прокомментировал Арсений, которого накрывал совершенно дурной, злой азарт. — Вы этот комплекс своим поведением компенсируете? — Степан, покрасневший почти до свекольного оттенка, распахнул рот, но тот не позволил ему возразить, сжав руку сильнее. — Не лезьте к мальчику. Нравится душить — доплатите проститутке.       — А ты ничего не перепутал? — прохрипел Климов-Большаков, все же вырвавшись из его рук и отшатнувшись назад.       — Причем здесь я? — спокойно сказал Арсений, нажимая кнопку и заставляя лифт снова прийти в движение. — Я как приехал, так и уеду, а вы останетесь мудаком.       — Пошел нахер, — выплюнул мужчина.       — Взаимно, — Арсений дернул бровью и, внутренне кипя, улыбнулся.       А потом, не оглядываясь, вышел из открывшегося лифта, с легким сердцем и пониманием, что эта выходка вполне может стоить ему работы.       Так же не оглядываясь, Арсений вышел из корпуса, потом с территории предприятия, добрался до парковки, сел в машину и только тогда, кажется, выдохнул.       Его руки дрожали. Не с первого раза он достал из кармана пальто телефон, с трудом разблокировал, отыскал среди набранных сегодня номеров нужный и прижал трубку к уху.       — Мирон? — ровным тоном проговорил он, когда на том конце послышался звонкий голос. — Вам удобно говорить?       — Арсений Сергеевич, я сам разобрался!       — В чем? — заторможенно переспросил тот.       — Ну, с заданием. Там на проекторе после всех выступлений вылезло лого «Двух зонтов», фраза про наступающие праздники и еще белиберда какая-то, я сфоткал. Короче, там классический шифр цезаря, а ключ — вчерашнее число, ну, которое вы подсказали, семь. Я уже решил, теперь думаю, куда двигаться дальше, но вы не подсказывайте. Я сам. Это вроде не так уж и сложно.       — Вы молодец, Мирон. Я хотел поговорить о другом. Сосредоточьтесь, пожалуйста.       — Конечно. Что-то случилось, Арсений Сергеевич?       — Думаю, я немного вас подставил, — вздохнул тот. — Это касается вашего отца. Мы пересеклись с ним в «Аркосе» и… немного повздорили. Скажите, вам есть где переночевать сегодня?       Почему-то он был уверен, что возвращаться домой Мирону не стоит. Слишком хорошо представлял себе реакцию пьяного мудака, который попытается отыграться за пережитое унижение на том, кого сочтет виновником, неспособным сопротивляться. С минуту студент молчал, по его меркам, целую вечность.       — Мирон?       — Да, — рассеянно отозвался тот, — да, конечно. Я останусь у девушки, не переживайте.       Отсутствие недоумения наводило на мысли, что в своих предположениях Арсений оказался прав.       — Я должен попросить у вас прощения, — продолжил тот, откидываясь назад и прикрывая глаза. — Я не имел права влезать в ваши отношения.       — Вы чего? — искренне опешил Мирон. — Все окей. Наоборот… спасибо. Наверное.       — Думаю, это только усугубит ситуацию.       — Конечно. Но ее в любом случае никак не исправить, все только хуже делается.       — Мирон, вы же понимаете, что можете на это влиять? Не на отца, но на свою жизнь. — У Арсения совершенно не было сил на мозговправительную беседу, но он чувствовал себя обязанным что-то сказать.       — Я над этим работаю, — заверил студент со вздохом. — Все в порядке. Не переживайте за меня.       — Я не буду переживать, если пообещаете, что наберете меня, если будете нуждаться в помощи. Без шуток пообещаете, Мирон.       — Я буду держать вас в курсе, — после паузы согласился молодой человек. — Спасибо, Арсений Сергеевич. Обычно всем плевать. Они говорят, что папа просто такой человек.       — Вы не должны позволять так с собой обращаться, — выдохнул куратор, понимая, что сказать, безусловно, проще, чем сделать. — До свидания.       Убрав телефон от уха, он на несколько минут остановил невидящий взгляд на перекрестке, который сиял огнями светофоров и реклам по левую сторону от полупустой парковки. Нужно было ехать домой, но Арсений дожидался, пока пульс придет в норму. Вспомнились предупреждения Антона о том, что машины иногда убивают людей, и он подумал, что в его нынешнем состоянии не следует становиться участником дорожного движения.       С трудом заставив себя моргнуть и отвести взгляд, он поднял потяжелевшую руку, все еще сжимавшую телефон, и набрал номер Шастуна.       — Я буду, — проговорил он, когда Антон взял трубку и назвал его по имени. — Заеду в супермаркет, что купить?       — Все есть, — подумав, ответил тот сдавленным голосом, будто как обычно держал телефон плечом, занимаясь своими делами. — Я собирался жарить котлеты. Фарш дома размораживается. Разве что вам чего-то хочется… О, и белизну можно, самую дешевую. Три литра, очень выручите.       — Хорошо, — слабо фыркнул Арсений, не уверенный, что прямо сейчас хочет знать, зачем ему белизна.       — У вас ключи с собой? Я буду минут через сорок, нужно дяде Поза в мастерской помочь. Точнее не помочь, а… Потом расскажу, короче.       — Аполлону? — зачем-то переспросил Арсений.       — Ну да. Возможно, чуть задержусь, так что подождите, пожалуйста, — попросил Антон, и от того, как буднично звучал его голос, становилось очень спокойно.       По-настоящему спокойно, а не вот это дурное состояние надежно сдерживаемой ярости. Шастун не задевал никаких его детских обид. Ничего не требовал, не давил, был настолько честен, что временами становилось неловко. Он и сам по себе был отличным, а не только как противопоставление конченым придуркам, с которыми приходилось иметь дело, но сейчас казался настолько прекрасным, что становилось почти больно.       — Антон… — начал зачем-то Арсений, хотя все и так было сказано: котлеты, белизна, ключи от квартиры.       — Да? — судя по изменившейся интонации, Шастун взял телефон в руку. — У вас что-то произошло?       Произошло осознание, что ему есть куда идти, когда на душе скребут кошки. И это было несправедливо — навешивать на мальчишку роль дополнительного смысла его дурацкой жизни. Потому что все они взрослые люди и должны бы сами справляться…       — Ерунда произошла. Может, позже поделюсь впечатлениями. До встречи.       И Арсений, бросив телефон на соседнее сиденье, завел машину. Руки перестали дрожать.