Оле-Лукойе

Завтра будет новый день, Завтра сможет нас спасти, Если ему не будет лень. Битцевский парк — Каждый твой вздох

      Выходные прошли лениво и сонно. Арсений не притрагивался к работе до самого воскресного вечера, а потом, вернувшись с тренировки, открыл почту и ужаснулся количеству новых писем. В процессе вспомнил еще и о том, что завтра Климов-Большаков должен представить ему наработки по практической части его статьи, испытал привычное полусерьезное отчаяние, а после — спокойную готовность иметь дело и с Мироном, и с многочисленными трудностями прочих своих студентов.       Постепенно разгреб завал из работ, которым требовались правки, а также из глупых и не очень вопросов о сроках, правилах оформления и технических нюансах, которые легко гуглились. В процессе наткнулся на презентацию Шастуна вместе с текстом доклада на ИКСМ. Внимательно прочитал, намеренно проигнорировал моменты, которые в идеале стоило бы поправить: они договаривались, что доклад будет нормальным, а не блестящим, и то, что Арсений принял за самоуверенность в момент разговора, теперь виделось ему простым прагматизмом: Шастун не хотел привлекать внимания и намеренно не старался. А при желании… да, при желании он мог бы подготовить великолепную работу, другое дело, что была бы она, вероятно, еще более сюрреалистической, чем Миронов Ктулху. Потому что искренний интерес у Шастуна вызывали только небанальные вещи.       В понедельник тот присутствовал на первой паре, сонный, немного помятый, как обычно в капюшоне. И, воздавая дань традиции, не снял его, пока Арсений не напомнил. Шастун вообще никак не изменил своего поведения, разве что смотрел более осмысленно и, возможно, был чуть более расслаблен, но настолько неуловимо, что Арсению вполне могло и показаться. Немногословно защитил лабораторную, клевал носом, пока защищались остальные. Правда, единственный раз на бледном лице все же отразилась отличная от усталого равнодушия эмоция: когда Шастун заметил на безымянном пальце преподавателя давешнее кольцо. Арсений, который специально надел украшение, чтобы поднять настроение студенту, принял самый невозмутимый вид и выдержал короткий взгляд, недоверчивый и насмешливый. А следом прятать веселье пришлось уже ему, потому что на рабочую почту, открытую на ноуте, пришло сообщение:       «Я переименую вас в «муж» и маякну, чтобы вы набрали, когда Поз будет рядом».       Господи, и это взрослый человек…       «С удовольствием приму в этом участие», — ответил Арсений, удалил сообщение из входящих и продолжил работу.       Во время большого перерыва они снова оказались за одним столом в буфете, потому что у Арсения возник вопрос.       — А я могу увидеть промовидео с моим участием? — поинтересовался он, когда, выдержав традиционную пикировку относительно важности сбалансированного питания с сияющей Катей, получил свой кофе и занял место напротив Шастуна.       Тот поднял глаза от тарелки, прожевал и пожал плечами.       — Я еще в процессе монтажа. Были срочные дела. Собственно, до сих пор есть и идут не быстро, потому что Поз стал абсолютно бесполезен, — Антон коротко оглянулся на Катю. — Но как только закончу, я скину.       — Тупит? Или просто пропадает с ней?       Шастун обреченно махнул рукой, очевидно имея в виду «все сразу».       — Не подумайте, я рад за него, — заверил он, быстро и аккуратно поглощая обед. — Но это подстава.       — Вам нужна помощь? Какого рода?       Антон было снова отмахнулся, но потом задумался, описал вилкой дугу, что-то прикидывая, и наконец ответил:       — Ничего особенно захватывающего, если честно. Вы шуруповерт в руках держать умеете?       — Шуруповерт, болгарку, паяльник, а также охотничье ружье, — улыбнулся Арсений. — Последнее, правда, без особого восторга.       — Круто, — искренне порадовался Антон, подцепил на вилку кусочек помидора и сказал: — Тогда я делаю вам коммерческое предложение.       — Работа за еду? — вспомнил Арсений слова Позова. — Безусловно согласен.       — Почему за еду? — нахмурился Шастун. — В смете четко прописан гонорар. То есть одно другого не отменяет, но…       — Антон, мне не нужны ваши деньги, — строго сказал мужчина.       — Это не мои деньги, — махнул рукой тот. — Это деньги парня, которому понадобилась средневековая дыба с тайниками и очень специфическим механизмом. Не переживайте, это для квест-комнаты, он вроде никого не собирается пытать, — улыбнулся Шастун. — Я иногда беру такие заказы, хотя железячник из меня так себе.       — Почему именно дыба? — растерялся Арсений.       — Потому что дыба фигурирует в сценарии и макете, которые я ему продал, — объяснил Антон и добавил с неожиданным энтузиазмом: — Всегда хотел построить дыбу. Если вдруг хотите поучаствовать, я буду признателен. Но любой труд должен оплачиваться. Не переживайте, речь все равно идет о не слишком большой сумме.       «Не слишком большая сумма», как выяснилось дней через десять, когда дыба была собрана, зашкурена, выкрашена, нашпигована электроникой и переправлена заказчику, составляла преподавательскую зарплату за неделю или гонорар за две курсовые работы, то есть была пятизначной. Арсений наотрез отказался ее принимать, они всерьез поспорили, и закончилось все тем, что Шастун, усадив куратора перед своим ноутом, полностью разобрал с ним смету и обсудил ценообразование, причем с такими специфическими подробностями, что за его успеваемость по экономическим дисциплинам можно было не переживать.       Итогом обезоруживающе аргументированного выступления стало то, что пресловутый конверт все же оказался в сумке Арсения, а Шастун, все еще недовольно фыркая, накормил того домашним ужином, как поступал в любой удобной ситуации. Организм Шастуна по-прежнему причислял себя к растущим, а потому, кажется, был перманентно голодным, но при этом совершенно не воспринимал фастфуд и полуфабрикаты. Отказываясь от идеи заказать доставку в мастерскую, где они собирали устройство, Антон туманно объяснил, что понемногу разваливается, а потому вынужден питаться по-человечески. Впрочем, даже диетические блюда ему удавалось делать удивительно съедобными.       Когда работа над дыбой была закончена, нашелся следующий повод для встречи — Антон предложил опробовать на Арсении задания из нового онлайн-сценария, и тот провел весь вечер, напряженно размышляя, кусая губы и чиркая в предоставленном ему блокноте. Шастун в этот момент занимался какими-то своими делами, устроившись на диване с ноутбуком и, казалось, полностью отключившись от реальности. По крайней мере, когда Арсению в какой-то момент понадобилась подсказка, докричался он до него не сразу.       Он кое-как добрался до финала, вымотанный и воодушевленный, и Антон законспектировал обратную связь, а потом потащил его на кухню — кормить и отвечать на вопросы об Оле-Лукойе, которых у Арсения не становилось меньше. Тема оказалась слишком уж обширной: ее хватало на часы неторопливых разговоров за несложной механической работой, готовкой или чашкой чая в разноцветном полумраке.       — Кроме ника «Яльмар» нельзя зарегистрироваться еще и как «Смерть», — рассказывал Антон, когда они засиделись на его кухне за полночь.       Завтра, точнее уже сегодня, была суббота, и без необходимости выспаться перед парами причин расходиться не находилось.       — Ну, который брат Оле-Лукойе. Правда, это запретили по другой причине, еще очень давно. Мы с Любой, когда начинали, действительно думали, что можем найти человека, который использовал это имя в девяностых. И даже… Ну, сложно утверждать наверняка, но есть подозрение, что мы привлекли его внимание. По крайней мере, тот парень, что вышел на связь, имел какое-то отношение к этой теме. У него были эксклюзивные материалы, в том числе по последнему, так и не разгаданному сценарию. Не только недостающие видеозаписи, но и некоторая информация, которой мог владеть либо создатель той истории, либо его близкий человек. Или мы хотели так думать, а нарвались на одержимого поклонника, который просто до определенного момента не делился своими открытиями с остальным сообществом… Не знаю.       В общем, мы включились в игру с ним и делали некоторые реверансы в сценариях, которые проводили сами. Вроде как задел на случай, если однажды он решит принять участие как один из оргов. И ник «Смерть» оставлен для него. Не в каком-то негативном смысле, а просто как дань канону. Казалось, что будет логично, если он займет его, — столько лет прошло все-таки. И… по его поведению можно было решить, что он не против такой преемственности и не считает нас глупыми детьми. Это если, разумеется, мы ничего не выдумали себе.       После смерти Любы все прекратилось. В смысле, даже когда я взялся возрождать эту идею, он не объявился. Я продолжаю оставлять лазейки, чтобы позже, если он вдруг выйдет на связь, все можно было связать в общий сюжет, но больше по привычке. Вообще, — Антон помрачнел, — тогда многое рухнуло. Мы были в самой середине масштабной игры, когда попали в аварию.       Готовили сюжет почти год, потом в течение двух месяцев активно оставляли подсказки. Разумеется, без координации все завязло. Насчет этого строят очень много теорий. Доходит до такой изумительной конспирологии, хоть издавай. — Он насмешливо покачал головой. — Это у многих любимый интерактив — угадывать, куда мы исчезли на целый год, кто такой Оле-Лукойе, откуда взялся Циклоп, почему мы делаем то, что делаем, и как нам это удается. Кто-то говорит, что работает целая команда из нескольких десятков человек, кто-то считает, что мы не люди, а некий феномен вроде искусственного интеллекта или нечистой силы. А мы… ну, просто два человека, которые могут придумать чуть больше способов применения говна и палок, чем остальные.       — Не скромничайте, — отозвался Арсений, как обычно заслушавшись. — То, что вы делаете, удивительно.       — Удивительно — это то, что вы продолжаете так думать, даже увидев всю кухню изнутри, — пренебрежительно покачал головой Антон.       — Я только утвердился в своем мнении. Если бы кто-то другой попытался провернуть нечто сравнимое по сложности, он бы погряз в бардаке и бросил все к чертям еще в самом начале.       — В любом бардаке есть точка, которую нужно преодолеть, чтобы он перерос во что-то стоящее, — философски заметил Антон. — Думаете, мы не погрязаем? Особенно во время крупных событий вроде того кошачьего квеста? Мозг взрывается на раз. Но это довольно занятное переживание. И главное, на выходе получается не так уж и плохо. А еще, надеюсь, в старости у меня не будет Альцгеймера из-за этих умственных нагрузок. Если, конечно, доживу.       — Есть сомнения? — полушутливо поинтересовался Арсений.       — Моя медкарта за один год стала в ладонь толщиной, — кривая улыбка была невеселой и красноречиво отражала отношение к этому незавидному факту. — Некоторые вещи не проходят без последствий. Но сколько-то еще побегаю, не переживайте. У меня было столько более подходящих возможностей все просрать, что загнуться сейчас было бы как-то тупо, к тому же, мама расстроится. Она и так натерпелась.       — Думаю, не только она.       — Да, — задумчиво согласился Антон. — Почему-то, сколько бы дерьма от тебя ни выгребли люди, им все равно хочется, чтобы ты оставался жив.       — Не знаю, как насчет остальных, но я хочу, чтобы вы оставались живы. Хочу даже тогда, когда вы включаете королеву драмы, — хмыкнул Арсений, хотя затаенная горечь услышанных слов ощутимо резанула по сердцу.       — Спасибо, — тепло улыбнулся Шастун. — Грешен, включаю. — Он потянулся, устроился поудобнее и с интересом уставился на куратора. — Могу еще включить сентиментального плаксу, хотите?       — Заинтригован.       — Только не думайте, что это я к тому, какой со всех сторон хороший и важное дело делаю, — предупредил он. — Фигней страдаю, чтобы голову занять, ничего больше.       — Ну да, а как же.       — Бросьте, — Антон спрятал улыбку и закатил глаза. — Короче, недавно кто-то в чате сообщества накатал огромный пост о том, что эта движуха помогла пережить очень тяжелые времена. У чувака, по его словам, полный треш случился, он остался один, но появились «Два зонта» и ребята, и он как-то вывез. Я, когда читал… ну то есть, понятно, что это решение человека, чему он придает особый смысл, и это могло быть что угодно, и понятно, что все и так не зря, но… приятно, короче, — он нехарактерно смутился и, кажется, пожалел, что решил поделиться.       А Арсений слушал его, вспоминая собственные эмоции во время первой своей игры, и думал, что все абсолютно точно не зря. Иногда поддержка или пинок смотреть по сторонам, а не утыкаться в пространство невидящим взглядом, перемещая бессмысленную оболочку из точки А в точку Б, могут оказаться жизненно необходимыми, а понимающий собеседник способен вернуть интерес к жизни. Он бы не хотел говорить Антону о том, как паршиво чувствовал себя до того, как он со своими идеями, неуемной фантазией и твердым намерением привнести красок в тошнотворную повседневность появился в его жизни. Потому что в сознании маячила мысль, что с ним что-то не так, раз ему в этом потребовалась сторонняя помощь, тем более такого рода. Но Антон, кажется, не до конца осознавал, что делает: просто интуитивно занимался интересными ему вещами и радовался, когда кто-то разделял его пристрастия, которые он считал странными. Арсений… не хотел бы объяснять Антону истинное значение его деятельности на своем примере, но понимал, что тот заслуживает обратной связи, пусть даже это будет несколько неловко.       — Хотите, тоже включу сентиментального плаксу? — спросил он с ироничной улыбкой, поймал недоуменный взгляд и со вздохом признался: — Не знаю, какие слова использовал тот парень, но… то, что вы делаете, безусловно достойно быть особым смыслом. Не только как спасательный круг в тяжелые времена. А как… ежедневная порция сказки, созданной одним человеком для других людей. Думаю, если бы я был не прав, — продолжил он, заметив смущенное и скептическое выражение на лице молодого человека, — в вашем сообществе не насчитывалось бы несколько десятков тысяч пользователей. К тому же… они ведь не просто наблюдают, а участвуют в вашей деятельности, а во времена затиший общаются, и не только в онлайне. Те же теории строят. Вы очень умны, Антон, но умных людей много. А вы создаете нечто уникальное. Понятно, что в первую очередь это нравится вам самому, но это не отменяет того, что вы со своими идеями — часть жизней разных людей из разных городов. Пинок жить круче и пинать других жить круче. Я думаю, эта концепция — одна из причин, почему в человечестве есть смысл.       — Спасибо за мастер-класс, — после минутной паузы проговорил Антон, явно стараясь скрыть, что слова куратора его зацепили. — На тему сентиментальности.       — О, Шастун, идите в баню, — улыбаясь, поморщился Арсений. — Я действительно так думаю. И мне нравится быть частью происходящего. Довольно бесполезной частью, но все же…       — Вы не бесполезная часть, — строго возразил Антон. — Вы меня вдохновляете.       — Не стройте слишком больших надежд, мой запас сентиментальности исчерпан на ближайший год.       — Так я не про пламенные речи. Можете вообще молчать.       — И как это работает?       Антон пожал плечами.       — Не знаю. Думаю, у меня изначально не было шансов, когда вы за меня взялись. Я слишком накрутил себя, ожидая, что вы станете проблемой — а вы могли бы, у вас для этого все возможности, — но не стали. Наоборот, решили быть на моей стороне. Я редко с кем схожусь, на самом деле. Даже тот же Поз в первую очередь деловой партнер. И ехидная задница, так что… приходится быть настороже. А с вами как-то поспокойнее. Только не думайте, что это вас к чему-то обязывает.       — И мысли такой не возникло.       — Врете. Вы склонны нагнетать.       — Спасибо за подробный психоанализ.       — Простите, если перегибаю, — легко извинился Антон.       — Да нет, все справедливо. Но только в сравнении с вами.       Шастун внимательно посмотрел на него, вздохнул и признался:       — Есть один конченый способ относиться проще. В общем… после аварии, когда меня починили и отправили домой, было очень страшно. Понятно, что и тоскливо без Любы, и совестно, и еще много чего… Но в основном было страшно. Будущего и пустых коридоров, и резких звуков, и незнакомых людей… Сердце шарашит, в голове туман, и продолжается так часами. Отвратительно. Короче, достало. И я решил считать, что я уже умер. Представил себе в красках ситуацию, где меня больше нет. Не думаю, что смогу объяснить… Может, вообще только мое воображение так работает. Но я во всех подробностях прожил идею собственной смерти, после которой, ну… нечего бояться. И бессмысленно чего-то хотеть или жалеть о чем-то. Потому что мир есть, но для меня все кончилось — и страх темноты, и мнение окружающих, и последствия моих косяков. И каждый раз, когда начинал загоняться по новой, я напоминал себе, что уже умер. Звучит как больная херня, да? Мне предлагали походить к психотерапевту, но… я к тому времени так устал и чувствовал, что нужно или самому выбраться, или самому загнуться. Что угодно лучше сраного вампиризма. Я и так перегнул палку, пока валялся по больницам.       — И часто приходится представлять, что вы уже умерли?       — Сейчас вообще не приходится, — улыбнулся Шастун. — То была экстремальная и кратковременная мера. А теперь не нагнетать получается по привычке. Еще, конечно, немного опасаюсь, что если дам себе волю, то все начнется по новой. Почти уверен, что это не так, но мысли иногда в голову лезут. И вы опять смотрите на меня этим своим взглядом.       — Каким взглядом?       — Как матушка, когда у постели сидела. Я в порядке. Просто рассказываю, потому что вы слушаете. У меня была мысль пойти на терапию, да, но было явственное подозрение, что я себя потом в кучу не соберу. Знаете, эти… пристальные взгляды, многозначительное молчание, наводящие вопросы… А с вами у меня есть чувство, что я не сойду с ума, даже если буду вспоминать. Хотя… свинство это, конечно, с моей стороны, — так вас грузить.       — Не кокетничайте, бога ради. Иначе начну драться.       — Не возражаете, если я не буду торопиться получить этот в высшей степени занимательный опыт? — рассмеялся Антон.       И этот человек еще называл Позова ехидной задницей. Ну да, ну да.