Оле-Лукойе

      — Арсений Сергеевич, а можно к вам с тезисами подойти? — раздался знакомый, полный энтузиазма голос в трубке, которую тот не глядя приложил к уху.       Настолько зачитался. Весь большой перерыв Арсений провел, изучая архивы сообщества, посвященного деятельности Оле-Лукойе. Оторвался только затем, чтобы переговорить с Лебедевым, который пришел договариваться о замене. На прошлой неделе Арсений провел лекцию по базам данных вместо его пары, когда тому понадобилось отлучиться в больницу. Терять часы с первокурсниками Клайд Игнатьевич не хотел, твердо намеренный перед своим продолжительным больничным дочитать им курс и принять как можно больше работ, так что пообещал, что возьмет одну из будущих пар коллеги. И хотя вся эта путаница здорово сбила Арсения с ритма, вынудив подготовиться к внеплановой лекции за десять минут, он уважал такую позицию. К тому же сейчас образовавшееся окно было как нельзя кстати, потому что позволяло не отрываться от увлекательной истории.       Точнее, так думал Арсений до звонка Климова-Большакова, который каким-то образом узнал, что у куратора случилось свободное время.       — Подходите, я буду в сто восемнадцатом кабинете, — подавив вздох, ответил он, закрывая ноутбук.       Лавкрафт, значит. Черный козел лесов с тысячью младых как отношение «один ко многим». Арсений не был уверен, что им обоим не прилетит за подобный проект, представленный на серьезной конференции. С другой стороны, идея действительно была оригинальной и Мирон ею горел, вкладывая намного больше сил, чем хватило бы для вполне приличного выступления. И у Арсения был план, как придать этому творчеству более-менее научный вид, но пока он просто позволял Климову-Большакову творить, периодически мягко направляя.       Тот абсолютно точно не был плохим студентом. Он был, Арсений вдруг подобрал нужное слово, неудобным. Для него, как для преподавателя, и наверняка для его коллег. И если в стенах вуза к этому в основном относились с пониманием, стараясь найти подход и развить потенциал, требуя результатов, но не безупречной дисциплины, то, каково приходилось парню в школе, можно было представить.       Климов-Большаков нагнал его в коридоре по пути из преподавательской в пустующую аудиторию.       — Спасибо, Арсений Сергеич, — его громкий голос в сочетании с почти бесшумными шагами заставил бы любого человека подпрыгнуть от неожиданности, но по выученной с детства привычке тот отреагировал спокойно.       Отец считал нервную реакцию на резкие звуки недостойной мужчины, даже если это щелчок офицерского ремня. А еще его бесило, когда сын начинал мямлить, и он с удивительной эффективностью внушил ему правило отвечать быстро, четко и лаконично. И если за пятнадцать лет самостоятельной жизни Арсений заново научился давать себе время на размышления, то резкие звуки пропускал через себя, как человек с абсолютным отсутствием рефлексов.       Он покосился на Мирона, который шагал с ним рядом, несколько ближе, чем принято между преподавателем и студентом. Впрочем, это недоразумение тут же осознало, что вторгается в чужое личное пространство и слегка изменило траекторию, виновато улыбнувшись.       Его светлые волосы со следами смывшейся синей краски были примяты, очевидно, шапкой, чернота под глазами была более интенсивной, чем можно было ожидать до начала сессии, а неуемная индивидуальность прорывалась наружу в виде психоделической рубашки с голубым леопардовым принтом под вполне заурядным пиджаком. Впрочем, сегодняшний наряд был еще скромным по его меркам.       — Не за что, Мирон, — вздохнул Арсений, вставляя ключ в замочную скважину и с некоторым усилием открывая дверь в кабинет. — Проходите. Какие у вас вопросы?       В том, что вопросы у него нетривиальные, сомневаться не приходилось. Не с той темой, которую выбрал Климов-Большаков и из которой Арсений мечтал убрать упоминание пантеона божеств Лавкрафта, заменив их на более общую и нейтральную формулировку. Кто-то ведь должен был взять на себя роль зануды.       Мирон достал ноут, бросил рюкзак, звякнувший болтающейся на нем цепью, на парту, занял место напротив преподавательского стола и сообщил:       — Я хочу свой интерфейс.       — Так, — кивнул Арсений, присаживаясь, — вас не устраивают стандартные формы?       — Ну что это за серые окошки, — страдальчески скривился студент. — Я пытался как-то это разнообразить, но выходит убого. Хочу отрисовать с нуля.       — Это довольно… масштабный замысел, — осторожно заметил Арсений. — И находится он скорее в сфере программирования и графического дизайна, чем разработки баз данных.       Мирон упрямо поморщился. Разумеется, его идея, реализованная через инструмент для бюрократических изысканий, выглядела странно. Его идея в принципе выглядела странно для студенческого проекта, но об этом Арсений говорить не собирался, опасаясь демотивировать. С этим человеком приходилось мыслить шире.       — Давайте поступим так, — Арсений открыл собственный ноутбук, закрыл вкладку с сообществом Оле-Лукойе и посмотрел на студента поверх экрана, — однажды вы реализуете свою идею так, как хотите, создадите полноценное приложение. А пока мы с вами подберем другой инструмент для работы с базой. Помимо того, что предусмотрен учебной программой, их существует множество. Найдем интерфейс, который придется вам по душе.       — А так можно? — оживился Климов-Большаков.       — Почему этот вопрос не пришел вам в голову на этапе выбора темы? — скорбно нахмурил брови Арсений. — Так можно. Нужно будет освоить новую программу со всеми нюансами, но это в любом случае проще, чем писать свою. Впрочем, насчет вас я уже ни в чем не уверен, — добродушно добавил он, наблюдая, как Мирон подтаскивает к преподавательскому столу еще один стул.       — Спасибо, — снова поблагодарил тот, и это было на целых две благодарности больше, чем обычно получал от него Арсений.       Он хотел было отшутиться, но что-то его остановило.       — Мирон, у вас все в порядке? — поинтересовался мужчина, внимательно рассматривая студента, который вблизи казался скорее не усталым и не замотанным… а каким-то затравленным.       — Конечно, в порядке, — отмахнулся тот, не глядя при этом в глаза.       Впрочем, это было одним из его привычных состояний, наравне с пристальным взглядом прямо в душу, от которого хотелось спрятаться.       — Я просто хотел сказать спасибо, что вы со мной возитесь, — Климов-Большаков поерзал на стуле. — Вы классный. В смысле, классный преподаватель. Спокойный.       Арсений уставился на него в крайнем изумлении.       — Мирон, я ругаюсь с вами больше, чем со всей группой, вместе взятой, — напомнил он. — А на прошлой сессии бросался в вас мелом, когда вы хотели сдать сразу восемь работ.       Это чудовище ухмыльнулось, очевидно вспомнив прошлый декабрь, когда довело Арсения до нервного тика.       — Получается, не всегда спокойный, — резюмировал Мирон, но прозвучало это все равно как комплимент.       Довольно неожиданный, надо признать. Арсений не привык задумываться, какой он педагог. Вернее, он точно знал, что компетентен в своей области знаний и вполне корректен со студентами, и это считал достаточным. Он был неплохим наставником для дипломников, лояльным и толковым; никогда не тиранил раздолбаев, но был строг настолько, чтобы те, кто нуждался, находили в этом мотивацию посещать его пары и сдавать работы. Ему нравилось преподавать, но он не считал это призванием, просто занятием, которое ему удается и не претит. Но в последнее время, после свалившейся на его голову воспитательной работы, и Шастуна, и этого вот паренька, который ведь действительно старается…       — Все для вас, — просто сказал он. — Только учитесь, бога ради, и бывайте иногда на парах.       Климов-Большаков закивал с самым невинным видом. Арсений посмотрел на него с оправданным недоверием, покачал головой и обернулся к ноуту.       — Смотрите, — указал он на экран, — один из вариантов, я иногда использую его. Функционал несколько отличается от ваших наработок, кое-какие задачи придется реализовывать по-другому, но… — он глянул на студента и по его лицу понял, что угадал. Как все-таки меняет жизнь черный неоновый интерфейс в футуристическом стиле.

***

      Они потратили почти двадцать минут, безжалостно черкая черновик тезисов, который подготовил Мирон. Это творение было безусловно оригинальным, но место ему было скорее в учрежденной Арсением коллекции сюрреалистической печатной продукции, чем в научном журнале.       — Вы не можете написать «отборный» в таком контексте, — твердо сказал Арсений, снимая очки и потирая переносицу. — Только через мой труп.       — А как? — поднял голову Мирон, который, кажется, тоже устал — вполне себе достижение, подумал мужчина, примерно как вымотать джек-рассел-терьера.       — Инновационный, — Арсений обвел ручкой слово на исчерканной распечатке и подвинул листы к Климову-Большакову. — Пришлите исправленный вариант мне на почту. Давайте договоримся, до конца недели. И постарайтесь разобраться с практической реализацией, насколько получится. А в следующий понедельник обсудим. Разумеется, если вопросы появятся раньше… Мирон, вы спите?       — Нет конечно, — встрепенулся тот и распахнул глаза, хотя и до этого вполне следил за объяснениями.       — Я имею в виду в принципе. Ночью. Спите?       — А, — студент расслабился, забрал распечатки и потянулся за рюкзаком, — сплю конечно. Не очень много, но мне хватает.       Арсений хотел было сказать что-то банальное и назидательное, но не стал, вспомнив себя на третьем курсе. Как приходил на пары прямо с работы в караоке, предварительно вымыв голову в раковине и переодев футболку. Правда, для него это тогда был практически единственный способ продолжать учиться, а Климов-Большаков был контрактником, что подразумевало финансовое участие родителей…       Он все же хотел напомнить студенту, что в его возрасте заботиться о своем благополучии предполагается самостоятельно и попросить спать хотя бы каждый день и внимательно смотреть под ноги, но, открыв рот, сказал совсем не то, что собирался.       — Расскажите про Оле-Лукойе.       Мирон, закинувший было рюкзак на плечо, вернул его на парту. Его глаза отчетливо засветились, и Арсений запоздало понял, что нарвался на получасовую восторженную лекцию, и это как минимум.       — Только в двух словах, — торопливо добавил он. — Мне нужно в деканат. Я знаю про благотворительные акции, перед вашим приходом читал о вампирском квесте.       — Который посвятили донорству, — закивал Мирон, явно приятно удивленный осведомленностью преподавателя. — Был такой, да. Хотели на Хэллоуин, но поскольку участникам предлагали сдавать кровь, а в тот день не все могли быть трезвыми… Все равно получилось круто. Но это, я имею в виду в целом Оле-Лукойе, не только благотворительный проект. Бывает и просто по фану. И еще он берет коммерческие заказы, если кто-то хочет подарить квест на день рождения или компании заказывают тимбилдинг. Свидания еще.       — В Литцске?       — Вроде как по всей России, — пожал плечами Мирон.       — Неплохой масштаб.       — Это не слишком попсовая тема, так что, думаю, такие заказы бывают не очень часто. Но он вроде и не стремится делать из этого бизнес, это скорее деньги на развитие, потому что донаты он не приемлет, а такие активности требуют вложений.       — Вроде того, что был вчера?       — Вообще, он продолжался почти три недели, — просиял Климов-Большаков. — Мегакруто! Всего восемь городов, в каждом свои координаторы, свой сюжет, ну то есть задания похожие, но адаптированные под локации и минимально изменены, чтобы не пересекаться. Почти пятьсот активных участников и, соответственно, болельщики. В Литцске было четыре ветки квеста с четырьмя разными финалами — по городу, в ЛАИ, меде и областной, со всякими штуками из спортивного ориентирования. Я знаю оттуда одного координатора, Серегу, он на скалодроме работает. Говорил, из-за погоды Оле их перед каждым заданием жестко дрючил по поводу безопасности, а они игроков. Сигнальные жилеты, маячки, рации, медик дежурил… В городе с этим попроще, но все равно все присматривают друг за другом.       — То есть Оле-Лукойе — это один человек?       Климов-Большаков всерьез задумался.       — Сейчас, наверное, да, — наконец ответил он. — В смысле тот, кто админит сообщество, придумывает игры, принимает коммерческие предложения… Точнее нет, вся коммерция идет через человека в Москве, его вычислили еще в самом начале, когда он согласовывал массовое мероприятие с властями. Но он не Оле-Лукойе. Просто энтузиаст с юридическим образованием. Когда кто-то хочет купить квест, договор заключают с ним. Вроде как. Если хотят гарантий. Если бы я заказывал — то через биткоины. Он нормальный, не кидает.       От манеры Мирона подавать информацию обычно начинала кружиться голова, но за последнее время Арсений вроде бы приноровился иметь с ним дело. Восприятие само собой подстраивалось под гиперактивного юношу, и это было занимательным открытием. Главное — не нахвататься его повадок и не начать тараторить и перескакивать с темы на тему в общении с коллегами.       — А что значит «сейчас один»? Раньше их было много?       — Никто не знает, — улыбнулся Мирон так, будто преподаватель сморозил глупость. — Но если это всегда был один человек, ему сейчас должно быть за пятьдесят. Вряд ли он занимался бы таким, хотя… — он задумался на целых четыре секунды. — В девяносто втором году он впервые появился. В смысле, с этим псевдонимом. Это не квест был, конечно, не такой, как сейчас, просто цепочка головоломок на VHS-кассетах. Они в сообществе считаются огромной редкостью. Периодически всплывали и другие штуки тоже, но не всегда получалось определить авторство… А возможно, все это просто была чья-то шутка. Потом все затихло, а лет десять назад началось снова. Сообщество нынешнее появилось. Точнее, не нынешнее, их дважды взламывали, были перерывы… Но сейчас все вот так, один человек, Оле-Лукойе, еще Циклоп, тоже орг, Кальмарыч, тот юрист и дофига координаторов.       — И среди них деанонили только юриста? — Арсений против воли подхватил манеру речи студента.       — Ну да, он же на виду, — кивнул Мирон, усаживаясь прямо на парту и сияя глазами. — Координаторы по-разному, кто максимально скрывает инфу о себе, кто не делает тайны. Серега вот, например. Он вообще не сильно по квестам, а вот напялить экип и лазать по каким-нибудь обрывам, чтобы спрятать подсказки — завсегда да. А потом еще и застрявших на себе вытащить. В таких условиях не до анонимности. А про Оле никто ничего не знает, даже координаторы. Точнее, они рассказывают, что он нормальный.       — В смысле не псих?       — В смысле крутой, — улыбнулся студент. — Вежливый и адекватный. У него ебанутая… — он виновато осекся, вспомнив, что перед ним преподаватель, — простите, Арсений Сергеич, это цитата. Так вот, у него уникальная фантазия и пунктик на безопасности игроков. Он любит говорить, что не собирается садиться в тюрьму, но кто его найдет? За столько лет даже имени его узнать не удалось, хотя многие старались, это же такой вызов. А вы вчера в приют ездили?       От внезапной перемены темы Арсений растерялся.       — С чего вы взяли?       — Видел, как вы с Тохой мешки несли на парковку. Прям сами ездили?       — Сам, — признал Арсений, удивительным образом не чувствуя себя глупо.       — Говорю же, вы классный, — удовлетворенно проговорил студент. — А он с вами связывался?       — Кто? Оле-Лукойе? Не думаю.       — Просто так выбрал? Интересно, как вы попали в поле его зрения… и что теперь будет.       — В смысле «что будет»? — насторожился Арсений.       — Ну, многие координаторы — это бывшие игроки, — объяснил он мечтательно. — А вы взрослый и ответственный… А если он вам предложит — вы согласитесь? Тогда получится, я рассекретил уже двоих.       Мужчина изумленно рассматривал своего студента, которого фантазия явно завела куда-то не туда.       — А почему вы сами не играли вчера? — счел он за лучшее сменить тему. — Безусловно, я рад и горжусь, что вы предпочли посетить мою пару…       — У меня немного иначе работает голова, — отмахнулся Мирон. — Я наблюдатель. А когда оказываюсь в центре событий — цепенею и туплю, как олень перед машиной.       — Самокритично.       — Свои слабые стороны лучше знать, — глубокомысленно изрек Климов-Большаков. — Иначе может получиться неловко.       — А как же вера в себя? — добродушно поддел его Арсений и, наткнувшись на загадочный взгляд Мирона, внутренне содрогнулся.       — У меня предложение, Арсений Сергеич, — воодушевленно проговорил тот. — Я приму участие в игре, если вы будете ее координировать. Вы меня успокаиваете своим присутствием.       То есть это он еще спокойный, горестно подумал мужчина, тронутый намного сильнее, чем собирался показывать.       — Так что? — заговорщически подмигнул Мирон, протягивая ладонь. — Договор?       И почто вселенной было угодно окружить его непоседливыми юношами со странными идеями?       Арсений закрыл ноут, поднялся и обхватил протянутую ладонь просто потому, что не привык игнорировать рукопожатия.       — Как скажете, — согласился он, прекрасно понимая, что фантазиям студента не суждено сбыться. — Но я не буду предпринимать ничего, чтобы ввязаться в эту затею, — он сжал ладонь размечтавшегося молодого человека сильнее, привлекая его внимание. — И вы тоже.       Мирон вдруг поморщился, будто чужое прикосновение причинило боль, отпустил руку преподавателя и, прочистив горло, с независимым видом повторил:       — Вы попали в поле его зрения. Следующий ход за судьбой.       Арсений с улыбкой закатил глаза и, наблюдая, как студент закидывает за спину рюкзак, напомнил:       — Тезисы до конца недели на почту. Практическая часть в понедельник лично.       Мирон с серьезным видом поднял ладонь с разведенными средним и безымянным пальцами, изображая вулканский салют, широко улыбнулся, обнажая ровные зубы, ради обладания которыми весь прошлый год и неизвестный период до этого проходил с брекетами, и наконец ретировался. В аудитории тут же стало упоительно тихо и было целых полминуты, пока за дверью не прозвенел звонок, а следом за ним — телефон Арсения. Только один человек в его жизни мог похвастать такой раздражающей пунктуальностью.       — Слушаю, — сухо проговорил Арсений, принимая звонок и понимая, что снова забыл отчество Шастуна-старшего.       — Доброго дня, Арсений Сергеевич, — сегодня деловой тон не вызывал никаких эмоций, ни раздражения, ни злорадства, которого можно было ожидать после откровений Антона о том, что нынешняя ситуация для него не только терпима, но и желательна. — Я на минуту. Оформил доставку на ваше имя и номер, в течение двух часов наберет курьер. Могу я попросить вас передать посылку Антону?       Арсению показалось, что в спокойный голос прорвалась неуверенность, как если бы Шастун-старший действительно интересовался его мнением, а не ставил перед фактом.       — У Антона сегодня день рождения, — добавил он, и Арсений едва не переспросил, уверен ли тот.       Странно задавать такой вопрос отцу, но мужчина считал, что Шастун родился весной, кажется, в апреле, по крайней мере так было указано в бумагах 635-с группы, которые передал ему Клайд Игнатьевич. Впрочем, он вполне мог ошибаться.       — И не настаивайте, если он откажется от подарка, — закончил Шастун-старший. — У вас без происшествий?       — Все штатно, — автоматически ответил Арсений, размышляя над причинами внезапной сентиментальности этого человека.       Пьян он, что ли? Впрочем, еще неизвестно, что он передал Антону. И по-хорошему, не его это, Арсения, дело.       — Ну хорошо, — вздохнул Андрей Батькович. — Спасибо за помощь.       Покачав головой, мужчина отложил телефон и поправил очки. Потом забрал со стола ноут, закрыл кабинет и вернулся в преподавательскую. Нужно было забрать сумку и отправляться на следующую пару, но перед этим Арсений нашел на своей полке стеллажа тонкую папку и пролистал ее до страницы с контактами студентов и датами их рождения. Так и есть, он не ошибся: напротив фамилии Шастуна стояли цифры 19.04, почему-то без года, в то время как его одногруппники почти поголовно были две тысячи первого. Не хотел акцентировать внимание на том, что старше на год?

***

      Как ни странно, курьер не стал вызванивать его и просить подойти к проходной, как ожидал Арсений. Вместо этого молодой парень в фирменной куртке проявил сообразительность, не только проникнув на территорию мимо суровых дедов-охранников, но и изучив расписание, благо Попов в ЛАИ был один. А потом появился прямо под дверями аудитории, в которой Арсений читал лекцию, тихо позвав его по имени-отчеству.       Не иначе, Шастун-старший заслал парню чаевых. Или просто вздрючил службу доставки, это на него похоже больше.       В пакете, который передал курьер, оказался тщательно упакованный сверток, потому удовлетворить любопытство Арсению было не суждено. Вернувшись в аудиторию, он прикинул расписание своей группы, понял, что Антон должен быть в универе, и, прежде чем продолжить лекцию, извинился и написал тому короткое сообщение, не упоминая ни отца, ни день рождения. А спустя минуту быстро глянул на полученный ответ. Положительный. Который удивительным образом поднял и без того неплохое настроение.

***

      — Как Позов справился с лекцией? — поинтересовался Арсений, когда четвертый курс, получивший новую порцию информации и профилактический втык за просроченные лабораторки, торопливо покинул аудиторию.       Шастун, уже пару минут маячивший рядом с проектором, дернул бровью, не то удивленный его дедукцией, не то озадаченный тем, как следует описать успехи друга на поприще преподавания.       — Вроде неплохо, — наконец ответил он, медленно подходя ближе и добавил так серьезно, будто Арсений позвал его сюда исключительно за этим: — Вам лучше спросить у него самого, мы не виделись с утра.       Мужчина рассеянно кивнул, закрывая ноут, и, почему-то чувствуя легкое волнение, достал из-за длинного стола синий картонный пакет без какого-либо декора.       — Ваш отец передал это через меня, — он протянул пакет Шастуну, который не торопился принимать его, и нейтрально уточнил: — Вас поздравлять или вы не любите этот день?       Было что-то завораживающее в том, как обработка не слишком внятной информации отражалась на обычно бесстрастном лице. Как сфокусировался взгляд, перемещаясь с пакета на преподавателя, как чуть нахмурились брови. Как расслабились плечи, когда он понял, о чем речь.       — Типа подарок? — уточнил он насмешливо, как будто ожидал в свой день рождения чего-то другого.       Впрочем, вполне вероятно, что упоминание отца в первую очередь направило его мысли по совсем иному пути.       — Видимо, — пожал плечами Арсений, наблюдая, как студент все же забирает пакет из его рук и направляется к столу.       — Поздравлять не надо, — добавил Шастун, переворачивая пакет и вытряхивая тщательно запакованный сверток.       Потом он разорвал крафтовую бумагу с каким-то геометрическим узором и уставился на содержимое.       — Вы рисуете? — с легким удивлением проговорил Арсений, подходя ближе.       Он рассудил, что раз Антон решил открыть подарок при нем, секрета в этом нет. Тот рассматривал явно дорогой скетчбук формата чуть больше тетрадного и какой-то кожаный чехол с отчетливым скепсисом. Потом осторожно, чуть ли не двумя пальцами, открыл магнитную застежку и развернул чехол, внутри которого оказался набор художественных кистей, явно профессиональных.       — Это было давно и больше не актуально, — равнодушно проговорил Антон, отвечая на вопрос своего куратора. — Так что никаких стенгазет и прочей самодеятельности можете от меня не ждать.       При этом он не выглядел расстроенным, как можно было бы ожидать от творческой личности, столкнувшейся с художественным блоком и вдруг получившей в подарок набор инструментов, которые даже для далекого от рисования Арсения выглядели необъяснимо манящими. Черные матовые ручки, сияющий в свете дневных ламп металл, гладкий ворс разнообразных форм, о назначении которых Антон явно должен был знать много больше, чем Арсений, последний раз державший кисти классе в седьмом. Но на лице студента были только легкое удивление и слабая насмешка. Он достал телефон, быстро сфотографировал подарок, отправил в какой-то чат и вздохнул.       — Получается, у вашего отца устаревшая информация? — уточнил Арсений.       Антон крутанул в руках телефон и вдруг спросил:       — А вы уверены, что это он отправил?       — Он позвонил мне и сказал, что оформил курьерскую доставку на мое имя, — недоуменно ответил мужчина. — Это настолько на него не похоже?       — Не знаю, — пожал плечами Антон, глянул на экран телефона и спрятал его в карман. — Может, и похоже. Но у меня есть… мачеха. Либо это целиком ее рук дело, либо ее влияние.       — Она пытается вас помирить? — понял Арсений. — И что вы об этом думаете?       Антон дернул плечом. Он не выглядел ни растроганным, ни раздраженным, только слегка недоумевал. Озадаченно глянул на распакованный подарок, почесал под глазом и неаккуратно сгрузил разложенные на столе кисти и скетчбук обратно в пакет.       — До выяснения обстоятельств, — хмыкнул он, поймав взгляд преподавателя; потом всмотрелся в его лицо и добавил: — Мне не нравится, что он вас гоняет.       — Это принесли под дверь аудитории, — отмахнулся тот и уточнил: — Что мне ответить, если он спросит о вашей реакции?       — Он не спросит. — Антон закинул пакет в рюкзак, а рюкзак на плечо.       Арсений подумал и решил, что тот наверняка прав. Кажется, Шастун-старший, поздравив сына с днем рождения, и так превысил лимит доступной ему сентиментальности и наверняка теперь станет вести себя так, будто ничего не было. Потому что этот порыв, в отличие от жесткой и отстраненной заботы, игнорирующей интересы сына, выглядел попыткой вести себя по-человечески и наверняка дался нелегко. Возможно, Андрей Батькович даже успел о нем пожалеть, и не один раз.       Его потомка же, кажется, эта сторона происшествия вовсе не заботила. Он смотрел на преподавателя неожиданно весело — как для Шастуна весело, разумеется. Поймав его взгляд, Арсений вопросительно дернул подбородком.       — Забавно, что вы спросили, — объяснил Антон, правильно поняв его жест. — Готовы лжесвидетельствовать?       Вопрос явно был с подвохом. Арсений мог бы честно признаться, что Шастун-старший его бесит. Мог бы задвинуть вдохновенную телегу о том, что Антон взрослый мальчик и должен сам разбираться со своей жизнью. Но вообще-то дело было даже не в этом.       — Я ничего не знаю о ваших с ним взаимоотношениях, — медленно ответил Арсений. — Не знаю, как все пришло к тому, что есть, и как вы устроили свою жизнь, когда вас сослали сюда. Но подозреваю, что моя неуместная откровенность с вашим папенькой действительно может вас подставить. Я помню, как паниковал Дима, когда я заинтересовался вашим адресом, и уверен, есть что-то еще, что стоит сохранить в тайне. Поэтому да, в какой-то степени вы можете рассчитывать, что я вас прикрою.       Андрей Батькович явно знал о своем сыне какую-то другую, не имеющую отношения к реальности историю, потому что она была условием, при котором он доставлял как можно меньше неудобств. И в этом было что-то успокаивающее. В конце концов, тот явно не обеднеет, если продолжит обеспечивать сына в то время, как тот живет по своему разумению. Разве не этого хотел для Антона Арсений, когда только узнал об этой ситуации?       Шастун прикусил краешек губы, пряча неожиданную улыбку, убрал с лица челку, и стало ясно, что в какой-то момент тот избавился от своего извечного капюшона, причем по доброй воле. И вид у него был удивительно довольный, как будто Арсений случайно сказал именно то, что нужно. На душе у того странным образом потеплело.       — Вас ведь это забавляет, — задумчиво проговорил Шастун.       Какая проницательность.       — Я ведь не в курсе подробностей вашей интриги, — напомнил Арсений. — Не могу в полной мере оценить.       — Ничего особенно интересного, — пожал плечами Антон, абсолютно точно лукавя.       Но настаивать не было смысла. Захочет — расскажет. Достаточно уже того, что этот разговор состоялся.       — Договорились, — кивнул Арсений, отключая проектор и пряча ноутбук в сумку. — Кстати, не передумали насчет конференции? Обещаю не делиться вашими успехами с le papá.       — С чего бы мне передумать? — спокойно уточнил Шастун.       Действительно. С чего Арсений взял, что его студент жаждет себя проявить, но не хочет доставлять этим удовольствие своему отцу? Он умен, и некие обстоятельства побуждают его к дисциплине, но все это не мешает ему оставаться раздолбаем. Мужчина повесил сумку на плечо, осмотрел пустую аудиторию и преподавательский стол, двинулся к щитку у двери и невозмутимо объяснил:       — Может, мне не чужда вера в чудо?       Он последовательно отключил свет и все розетки в кабинете и обернулся на Шастуна, открывая дверь.       — На кафедре недовольны, что вы сагитировали не всех? — предположил тот, выходя следом.       — Если я скажу, что это так, вы напишете тезисы? — Арсений повернул к нему голову, наощупь закрывая аудиторию на ключ.       Антон накинул капюшон и сложил руки на груди, наблюдая за преподавателем. Ни с кем другим Арсений не стал бы вставать на грань эмоционального шантажа, но это противостояние длилось две недели, и все возможные вменяемые аргументы он уже использовал. А цель их дебатов постепенно почти забылась, оставляя исключительно спортивный интерес: кто первый сдастся?       — Если выберете тему, в которой я ориентируюсь, с меня вся возможная помощь, — добавил он. — На случай, если боитесь, что не успеете.       Что-то в выражении лица Антона неуловимо изменилось.       — И я, как преподаватель, не должен этого говорить, — продолжил Арсений, осторожно стараясь развить успех, — но если это сложно, то есть множество сервисов, которые выполняют работы на заказ. Если помните, в прошлом году я был уверен, что вам помогают с лабораторными.       — Это такая примитивная манипуляция, Арсений Сергеевич, — Антон прищурился, наблюдая за ним.       Мужчина взглянул на него с самым невинным видом, потом подавил улыбку и спросил:       — А вы ведетесь?       — Ни в коем случае. Назвать меня тупым, чтобы я «на слабо» написал эти ваши тезисы? — Возмущение Шастуна казалось бы вполне правдоподобным, если бы не расслабленный и доброжелательный взгляд.       — Я не называл вас тупым, — серьезно поправил Арсений. — И не считаю вас таковым. Энергосберегающим — да… Так что скажете?       Антон скользнул взглядом по его лицу.       — Я подумаю, — наконец ответил он. — Сроки помню, пример есть. И меня завтра не будет на парах.       На этом Шастун махнул рукой в прощальном жесте и быстрым шагом двинулся в сторону вестибюля. Совершенно невыносимый тип.