Оле-Лукойе

      В преподавательской, куда Арсений зашел, чтобы оставить отчет Шастуна и поздороваться с коллегами, его поймал завкафедрой. Зловеще улыбнулся, сделавшись похожим на рептилию, и протянул ему какую-то брошюрку. Принимая ее, Арсений отстраненно подумал об удивительном несоответствии его внешности безжалостного и хладнокровного антагониста из классических фильмов добродушному характеру и неуемной энергии. Развернув тонкую книжицу в мягкой обложке, он прочитал: «МЕТОДИЧЕСКОЕ ПОСОБИЕ ДЛЯ КУРАТОРОВ СТУДЕНЧЕСКИХ ГРУПП». Судя по всему, напечатано в собственной институтской типографии.       — Вячеслав Леонидович, — осторожно поднял на него глаза Арсений, — это что?       Спросил потому, что завкафедрой ждал от него этого вопроса. На самом деле, все и так было ясно. Интересно только, почему в ноябре, а не в начале года на него решили навесить дополнительные обязанности.       — Клайд Игнатьевич по состоянию здоровья больше не может курировать свою группу, — хорошо поставленным голосом объяснил мужчина, окинул взглядом преподавательскую, в дальнем конце которой зарылась в бумаги секретарь, и доверительно добавил: — Через две недели он ложится на серьезную плановую операцию, потом реабилитация… Сами понимаете.       Арсений понимал. Клайду было за семьдесят, и в последний месяц он основательно сдал: ходил по корпусу в тонкой шапочке, прикрывавшей обритый череп, взгляд голубых глаз временами становился по-младенчески растерянным, несколько раз его пары отменяли или ставили замену. Что ж. Разумеется, воспитательная работа Арсению никуда не уперлась, но обычно кураторство не отнимало много времени.       — Первокурсники? — уточнил он.       — Третий курс, с-группа. У него еще шестой был, но этих я сам возьму, там дипломы, — Тихомиров обернулся на открывшуюся дверь, заметил своего ассистента и оживился: — Дима, стойте, не убегайте, — и торопливо закончил: — Клайд Игнатьевич сегодня на кафедре, найдите его, он все объяснит. Будут трудности — обязательно обращайтесь. И методичку все-таки прочтите.       Арсений медленно кивнул, понимая, что теоретически может отвертеться, но смысла в том немного. Когда он сам учился, своего куратора видел всего пару раз, на первом курсе, и быть лучшим наставником, чем он, было проще простого безо всяких брошюрок: приходить в универ трезвым, знать свою группу в лицо и по фамилиям, вести диалог, а не бурчать матом.       К тому же, с 635-с у них сложились неплохие отношения — приятная староста, пара раздолбаев-троечников, вполне веселых ребят, иностранец, объявлявшийся ближе к сессии, бюджетники на стипендии, которых успешно дисциплинировала необходимость получить достаточный средний балл… и Шастун. Тоже адекватный, просто на свой социопатический манер.

***

      Клайда Арсений нашел после второй пары, на которой уже другая группа третьекурсников была растеряна из-за все той же ошибки в задании. Он связался со старостами групп, у которых практики еще не было, скинул обновленный документ и, несколько досадуя, собирался зайти в столовую за кофе, но увидел знакомый силуэт, размеренно движущийся по узкому коридору в свете чуть мерцающих ламп.       — Клайд Игнатьевич, — окликнул он, без труда догоняя старшего коллегу. — Добрый день, — тот поднял на него ясные голубые глаза и протянул не по-стариковски крепкую руку. — Когда у вас будет время, чтобы передать мне группу? — спросил Арсений и, различив на суровом породистом лице недоумение, уточнил: — 635-с.       — Да, Тихомиров говорил утром, — кивнул Клайд, зачем-то оглянулся и предложил: — Ну пойдемте. Папка у меня в кабинете.       Два лестничных пролета они преодолевали целую вечность, но Арсений терпеливо ступал рядом, не рискуя отвлекать Клайда от ступенек. При этом, даже крепко вцепившись в поручень и делая паузы, тот не выглядел дряхлым или беспомощным. Старая гвардия, подумал Арсений с уважением. Непробиваемые деды, сплошные доценты, все как один — с военными званиями, временами ехидные и вредные со студентами, но честные, душевные и со стальными характерами. Младшее поколение педагогов, их же выпускники, относилось к ним без трепета, как к равным, но ценило и даже любило их безмерно. Возможно, на других кафедрах было иначе, но сложившийся на кафедре 605 коллектив был именно таков. После элитного питерского гадюшника это было как глоток свежего воздуха.       Свой кабинет Клайд делил с еще двумя преподавателями. Пока Арсений осматривался в помещении, ничем не примечательном, за исключением распечаток мемов из одноклассников над одним из столов, Клайд отыскал на полке небольшую папку и опустился с ней на скрипнувший стул.       — Это в ней Шастун? — вдруг спросил он.       — Там, — подтвердил Арсений, отрываясь от разглядывания юмористического интернет-творчества. — А что с ним?       Клайд закрыл папку, которую начал было листать, и посмотрел на коллегу.       — Да с ним-то все в порядке.       — Да?       Клайд поморщился.       — Мне придется дать ваш номер его отцу. Секретарь кафедры отказалась иметь с ним дело, так что я общался с ним весь прошлый год.       — Что вы имеете в виду? — нахмурился Арсений.       — Он хочет быть в курсе событий, поэтому периодически звонит, — с тонкой иронией объяснил коллега.       — В курсе… успехов в учебе? — теперь брови Арсения поползли вверх.       — Да. Посещаемость, дисциплина… Интересуется пару раз в неделю.       — Но у Шастуна все нормально с учебой, насколько я знаю.       — Нормально, — подтвердил Клайд недовольно. — И я весь последний год говорю об этом. Насколько я понял, Шастун-старший не доверяет сыну после того, как его исключили в Москве со второго курса.       — Исключили?       — Да, там было какое-то происшествие, — туманно ответил Клайд, явно зная больше, чем говорил. — И отец настоял, чтобы он поступил к нам, потому что сам выпустился отсюда в восемьдесят каком-то. Шастун сдал академразницу, попал сразу на второй и, сами знаете, отлично справляется, но этот человек все не уймется. Вот такую свинью вам подложил Тихомиров, — резюмировал мужчина, открыл папку, пролистал несколько страниц и передал Арсению. — Забирайте. Там контакты, личные данные, какие-то анкеты, которые профорги собирали… Только погодите, давайте я сразу ему наберу, потом забуду, и будет меня дергать, — он достал из внутреннего кармана пиджака смартфон, нацепил на нос очки и некоторое время пытался найти в контактах нужный номер.       Арсений автоматически принялся просматривать папку под приглушенное ворчание преподавателя. Наконец тот поднес телефон к уху.       — Добрый день, Андрей Владимирович, — сказал он вскоре. — Лебедев беспокоит. Нет, с Антоном все в порядке, учится. Я ухожу на больничный на несколько месяцев, звоню вас предупредить, что присматривать за Антоном будет другой преподаватель. Диктую номер, — Клайд протянул Арсению лист бумаги, и тот быстро записал на нем свой мобильный.       Ему не слишком понравилось определение «присматривать» в отношении двадцатилетнего парня. Точнее, двадцатиоднолетнего, раз тот пропустил год.       — Всего доброго, — сухо закончил разговор Клайд и отложил телефон, посмотрев на коллегу тяжелым взглядом. — Бардак, и только. Ну ждите, теперь вам звонить будет.       — Мне кажется, это не нормально, — проговорил Арсений без протеста, просто делясь мнением со старшим товарищем.       — Не слишком, — кивнул Клайд, снимая очки и пряча телефон. — Но помимо оплаты контракта он помог кафедре техникой. В память о своей учебе здесь и ради Антона. Так что Тихомиров закрывает глаза на его причуды и мне велит.       — И что будет, если что-то пойдет не так? — Арсений, хмурясь, откинулся на стуле. — Если Антон загуляет, этот Андрей… Батькович потребует привести его в чувство и вернуть на пары? Или я должен выгораживать его перед отцом?       — Шастун загуляет? — развеселился Клайд, лукаво склонил голову в тонкой серой шапке, совершенно не сочетающейся с костюмом и придающей преподавателю уязвимый вид. — У него есть очаровательная манера писать мне письма каждый раз, когда он собирается прогулять. При этом причину не уточняет, но всегда остается на связи, я звонил ради интереса. Не думайте, он умный парень, понимает, что его отец… своеобразный человек. Тихомиров обсудил с ним эту ситуацию еще в прошлом году, когда стало ясно, что Владимыч не собирается бросать учебу Шастуна на самотек.       — Детский сад какой-то, — поморщился Арсений. — Я должен знать что-то еще?       — Да вроде нет. Дайте ребятам свой номер, будете нужны — сами дернут. Если коменда злобствовать опять станет, например. Сессию чуть позже возьмите на контроль, чтоб хвостов не нахватали по дурости.       — До какой степени?       — Если им самим будет не надо — то и не дергайтесь особо. Но с преподавателями с других кафедр иногда возникают трудности. С философией вот точно, есть там одна змея… — вопреки своим словам, улыбался Клайд скорее одобрительно, чем недовольно. — Разберетесь. Номер мой есть?       — Найду, если что.       — Лучше запишите, — посоветовал Клайд. — Мало ли. Но они ребята тихие и самостоятельные, я про них бы только к сессии вспоминал, если бы не Шастун.       Арсений благодарно кивнул. Даже спустя год ему по-прежнему было неловко от того, насколько тепло его приняли здесь. Не сразу, разумеется, — поначалу отношение было хоть и корректным, но неуловимо предвзятым и настороженным. Но, осознав, что питерский коллега не собирается гнуть пальцы и приехал работать, коллектив кафедры мгновенно оттаял и взял его под свое крыло.       Особенно Тихомиров, который на вопрос об одном туманном нюансе оформления научной работы завалил его рекомендациями, а потом, хитро посмотрев своими пугающе блеклыми глазами, зазвал на посиделки с парой доцентов.       Их специализация была далека от темы диссертации Арсения, но это не имело значения. Завкафедрой очень точно понял, что коллеге в большей степени требуется моральная поддержка, а не практические советы. Лаборантская, в которой они встретились после пары, была пропитана запахом старой мебели и бумаги, завалена справочниками и студенческими работами; на скрипучих стульях пестрели связанные техничками коврики, и она была совершенно не похожа на вылизанные кабинеты, где ему приходилось работать прежде. Нет, на том месте были и плюсы, безусловно, иначе Арсений не оставался бы там так долго, но все же здесь, рядом с этими суровыми дядьками, которые годились ему в отцы, он чувствовал себя намного комфортнее. И не только. Их острый ум, прямодушие и юмор заставляли Арсения казаться лучше самому себе, напоминали, почему он решил пойти в преподавание. В тот день ни слова не было сказано об архитектуре информационных систем, оптимальном размещении данных и защите информации. Только армейские байки и истории из преподавательской практики, и все же, прощаясь с коллегами, Арсений впервые за полгода почувствовал силы продолжить работу над диссертацией, начатой и заброшенной в Питере.       А спустя месяц он после некоторых сложностей сменил научного консультанта с питерского специалиста, замешанного в неприятном скандале со студенткой и отстраненного от работы, на профессора, с которым его опять же свел Тихомиров, и дело пошло. Он мог сколько угодно недолюбливать этот город, но глупо было отрицать, что работа в здешнем институте оказалась для него неожиданной удачей.       — Спасибо, — искренне сказал Арсений и хотел было добавить что-то ободряющее, но желать Клайду здоровья не повернулся язык.       Этот несгибаемый дед вполне мог пережить и его самого на одной только силе духа, с которой у того в последнее время как раз все непросто.       Прощаясь, Арсений взглянул на часы и обнаружил, что еще вполне успевает за кофе — перерыв после второй пары длился почти полчаса.

***

      Аромат свежих пирожков навевал воспоминания о средней школе №100 на улице Марьяновской в Омске. По мере приближения к прилавку, втиснутому между двумя холодильными витринами, в него вплетались другие кухонные запахи, кажется, одинаковые для всех буфетов. Очередь из студентов к этому времени уже рассосалась, перетекла за многочисленные столики, и молодая девушка за прилавком переводила дух. Но заметив Арсения, тут же оживилась и одарила его теплой улыбкой. Он не знал ее имени и не спешил спрашивать, опасаясь, что та примет его вежливость за ухаживание. Девушка и без того бросала на него заинтересованные взгляды и несколько чрезмерно опекала. Впрочем, возможно, ее неизживное намерение накормить его было таким местечковым маркетингом, а вовсе не проявлением заботы о худощавом и перманентно усталом преподавателе, который с самого своего появления здесь ежедневно приходит к ней за кофе?       — А у нас сегодня отличные отбивные, — между делом заметила она, уже доставая для него казенную чашку. — Честное слово.       — Ни минуты не сомневаюсь, — серьезно кивнул Арсений. — И кофе тоже замечательный.       — Хорошо, что вы не застали ее предшественницу, — фыркнула девушка, указывая на загудевшую кофемашину. — Такой ужас был. Как ни изощряйся с зернами или помолом, все равно любой «три в одном» по вкусу был в десять раз лучше.       — А вы застали? — удивился Арсений, имея в виду юный возраст собеседницы.       — Я здесь работаю с первого курса, — она пожала плечами, осторожно ставя на прилавок чашку и забирая мелкую купюру. — Учусь на заочке. Во время первой сессии потеряла работу, и соседка предложила это место, — девушка говорила об этом почти весело, без намека на жалость к себе. — И прижилась. А теперь в этом году диплом. Я так замучила своего руководителя, что он, наверное, иногда остается голодным, лишь бы не встречаться со мной. Или приходит в самую запару, когда не до вопросов.       Арсений взглянул в ее открытое лицо, на котором был написан наивный оптимизм пополам с несгибаемой твердостью, и неожиданно для себя самого признался:       — А я первые три курса работал в караоке при ресторане. Правда, по ночам. Потом спал часа три и ехал на пары.       — Ого! — искренне восхитилась девушка и спросила почему-то шепотом, хотя ближайшие столики стояли метров за пять и там царил гвалт: — Все три года?       — С небольшими перерывами, — Арсений забрал с прилавка чашку и два стика сахара. — До сих пор могу подпеть почти что угодно, от блатняка до Стаса Михайлова. Только это секрет.       — Договорились, — заговорщически кивнула девушка, улыбнулась на прощание и перевела взгляд на Диму, ассистента Тихомирова, который как раз вошел в двери столовой.       По тому, как вспыхнул румянец на ее щеках, Арсений понял, что зря переживал. Едва ли ему удастся ненароком заморочить голову бедной девушке. С этим, похоже, благополучно справился Дима Позов. И хорошо.       Изумляясь тому, что так и не привык воспринимать доброе к себе отношение девушек без романтического подтекста, Арсений двинулся к выходу. Вообще-то выносить посуду было строго запрещено, в том числе преподавателям, которые складировали чашки в лаборантских, но у него в этом плане была безупречная репутация. А потому большой перерыв он мог проводить в тишине, а не в заполненной гомонящими студентами, увешанной гирляндами столовой. Это был короткий промежуток среди дня, когда он разрешал себе не отвечать на сообщения, не проверять работы и не читать научной литературы. Интересно, всученная Тихомировым методичка может считаться таковой?       Мысль о новых обязанностях вернула его к досаде на Шастуна-старшего, а взгляд странным безошибочным образом отыскал среди множества студенческих фигур за столиками ту, что выделялась из их беспокойного шевеления.       Антон, снова в низко надвинутом капюшоне, разговаривал по телефону. Лицо его было абсолютно бесстрастным, и все же по положению склоненной головы и тому, как размеренно его длинные пальцы вращали вокруг своей оси казенную чашку с чаем, Арсений понял, что тот крайне раздражен. Не уверенный в том, что поступает правильно, он тем не менее приблизился к его столику у окна.       — Если ты продолжишь орать, я положу трубку и отключу телефон, — услышал он спокойный голос и, кажется, действительно различил, как собеседник на том конце взорвался очередной тирадой, но быстро затих.       Антон поднял глаза на преподавателя, потом покосился на соседние столики и, видимо решив, что Арсений не нашел для себя места, скупым жестом указал на стул напротив. Тот, чуть помедлив, воспользовался приглашением.       — Я скоро приеду, — с коротким вздохом сказал Антон в трубку. — Не паникуй.       Не дождавшись ответа, он заблокировал и отложил телефон, и, не глядя на Арсения, отпил травяной чай. В пирамидке, болтающейся в чашке, угадывалось соцветие ромашки и какие-то розовые лепестки. Рядом, на тарелке, лежали разрекламированные отбивные и картофельное пюре.       Арсений поднес к губам остывающий кофе, сделал глоток и как можно нейтральнее спросил:       — Отец?       Не слишком удачное начало разговора, но раз он рядом, ему бы хотелось обсудить ситуацию, в которую он оказался втянут.       На самом деле Арсений был возмущен больше, чем показал Клайду.       Про его собственного отца было достаточно сказать одно: тот был военным, причем идейным. Категоричным и нетерпимым. И для Арсения, который первые семнадцать лет жизни провел в импровизированной казарме, поведение Шастуна-старшего не казалось забавным. Что заставляет Антона терпеть такое отношение? Действительно ли ему настолько плевать на все происходящее, как он обычно показывает? Он ведь умный парень, даже на фоне здешних студентов умный, и дело не в безупречно средних лабораторных работах. Преподавая в Питере, Арсений насмотрелся на пустые глаза в самых разных вариациях, и это был не тот случай. Скорее, теперь понимал он, Антон нарочно не напрягается, поскольку его определили в этот вуз против его воли. Что довольно обидно — не потому, что он мог бы стать отличником, а потому, что вынужден тратить годы своей жизни на никому не нужный фарс.       Антон поднял на него взгляд. В кои-то веки действительно внимательный. Но отвечать, кажется, не собирался, а ждал продолжения.       — Клайд Игнатьевич рассказал мне о вашей ситуации, потому что с завтрашнего дня вашу группу курирую я.       Антон едва заметно кивнул и занялся едой.       — Что вы об этом думаете? — продолжил Арсений, не дождавшись сколько-нибудь вразумительной реакции студента.       Тот отправил в рот кусочек отбивной и пожал плечами. Это начинало нервировать. Разумеется, все люди разные, но в данном конкретном случае дело явно было не в особенностях психики. И он не издевался, нет. Шастун был совершенно, абсолютно нейтрален. Просто патологически не шел на контакт.       — Антон, это ваше личное дело, и я не вправе оценивать ситуацию, но если вам однажды понадобится обсудить это…       Тот посмотрел на него с легким удивлением. Кажется, до него все же удалось достучаться. Но ответ оказался неожиданным.       — Со мной все в порядке. Докладывайте ему и не терзайтесь угрызениями совести, — равнодушно проговорил Шастун. — Обяжете меня, если не станете переходить в формат фотоотчетов по типу «вот Антон кушает, а вот делает зарядку». Это даже для меня чересчур унизительно.       — А все остальное — в самый раз? — несколько резковато уточнил Арсений, которого такая покорность задела за живое.       — Вполне.       Арсений отпил кофе, чтобы скрыть свою неоправданно острую реакцию. Один из его коллег-преподавателей имел своеобразную манеру периодически интересоваться у тупящих студентов: «Вы дебил?» — правда, настолько мягко и доброжелательно, что никому не приходило в голову жаловаться, и теперь эта фраза сама просилась на язык.       — Хорошо, что мы это проговорили, — вместо этого заметил он ровным тоном и добавил, поднимаясь с места: — Всего доброго. На случай непредвиденных обстоятельств у вас есть моя почта. Или запишете номер?       — Почты достаточно, — кивнул Шастун, продолжая неторопливо поглощать свой обед, потом, что-то вспомнив, поднял голову. — Кстати, я собираюсь прогулять оставшиеся пары.       Антон не провоцировал, а просто ставил в известность. Исключительно потому, что такова была его договоренность с Тихомировым, а хитрить он, по всей видимости, считал ниже своего достоинства.       — По какой-то определенной причине?       — Да.       — Назовете?       Шастун пожал плечами.       — Не думаю, что это имеет значение.       На этом их разговор закончился. Арсений допил кофе, сразу же отнес чашку к окошку с грязной посудой и вышел из столовой. Он начинал подозревать, что его кураторство будет проходить вовсе не так расслабленно, как он себе представлял.