Your happiness is my business coz I care about you a lot

Неси ответственность за свои решения. Думай о команде. Доводи дела до конца. Слова отца звучали в голове Чана ежедневно, ежеминутно, заставляя его двигаться вперёд и достигнуть того, что он имел к своим двадцати шести годам. Это были хорошие слова, эхом звучащие в голове постоянно, он цеплялся за них, они стали частью его сознания, и поэтому он всегда выходил победителем из любой ситуации. Всё, чему Чан научился от родителей, пригодилось ему здесь, в бизнесе, который он вёл. Его компания стала успешной благодаря ему — его навыкам, его деловой хватке, упорному труду и отличным дипломатическим умениям. Когда Чан занял должность директора, он был всё ещё довольно молод, и этот груз лёг на его плечи скоропостижно, акции перешли в его руки, дороги назад больше не было. Он принял это за подарок судьбы, который, впрочем, не убавил от этого в весе ответственности. Однако, всё было чудесно. Да, поначалу тяжело, но рядом был тот, кто мог поддержать, и Чан даже испытал сладкий привкус тщеславия, конечно, ни разу не высказанного вслух. Для всех своих подчинённых Бан Кристофер Чан был самым надёжным на свете начальником. Самым мудрым и образованным директором, самым уважительным к персоналу человеком, внимательным, в меру строгим, разумно щедрым. Его заслуженно любила вся его команда, и он, ощущая их поддержку, не смел ни разу подвести ни одного из своих сотрудников. Но, разумеется, было что-то, что скрывалось под маской его идеальности, и это что-то было обыкновенной человеческой усталостью. Какой бы преданной и усердной не была его команда, он всё же был её капитаном, её мозговым центром. И зачастую Чан не спал по ночам, обдумывая стратегию компании, проверял отчёты, контролировал ход поставок. Его сводили с ума акции и собственная репутация самого завидного холостяка страны, о которой трещала каждая газета, попадавшаяся ему на глаза, или каждый второй новостной блок в сети. Хотя, по правде говоря, это было последнее, что его действительно волновало. Чан всегда и всем, интересующимся о его состоянии, отвечал с неизменной улыбкой, что он в порядке. Но он лгал. Он лгал... Несколько лет работы на износ поселили в его голове постоянную боль, сверлящую виски. Плечи и спина вечно были напряжены. Всё чаще становилось сложно сдержать раздражение даже по незначительным причинам. Он так чертовски мечтал об отдыхе. Отдых в его представлении был хотя бы раз удавшимся здоровым, девятичасовым сном.

***

Ключи от машины тихо звякают о ключницу у входной двери. Большая квартира на высоком этаже, дорогая и хорошо обставленная, встречает тёмными комнатами и пустотой. Чан зажигает свет, снимает туфли и пальто, проходит в гостиную и оставляет на спинке дивана пиджак. На утро запланированы две встречи — эта мысль крутится где-то в уставшем сознании, он держит её в голове и словно на автопилоте подходит к бару, цепляя пальцами горлышко закупоренной, широкой бутылки виски. Янтарная жидкость плещет в массивный стакан, пальцы оттягивают галстук на шее, распускают и расстегивают пару верхних пуговиц на рубашке. Чан не пьёт. Он даже не слишком хорошо переносит запах алкоголя, но порой его усталость достигает той точки, когда он уже не уверен: может быть, всё это просто сон... Виски в его стакане даже не имеет особого вкуса, когда он делает небольшой глоток и морщится, сев на диван и со вздохом откинувшись на его спинку. Слегка запрокинув голову, Бан прикрывает глаза и ощущает, как малая доля крепкого алкоголя согревает его напряжённое тело. Дверной замок глухо щёлкает дважды — открывшись и закрывшись, кого-то впустив. Этот звук не настораживает и не пугает хозяина квартиры потому, что, помимо него, только у одного человека есть ключи от его дома, и этот человек, вероятно, единственный, кому он доверил бы не только доступ в личное пространство, но и свою жизнь. — Напиваешься? — чужой негромкий голос и тихие шаги вглубь гостиной прерывают комфортное спокойствие. — Не похоже на тебя. Чан лениво и нехотя приподнимает тяжёлые веки и растягивает губы в короткой улыбке. — Привет, Бин. Чанбин тоже в костюме, значит, тоже с работы и, видимо, задержался там даже дольше Чана. Иногда Крис не позволяет себе расклеиться окончательно ещё и потому, что рядом с ним всегда есть Со — такой собранный, надёжный, делающий порой в два раза больше работы, чем вся компания во главе с Баном, но при этом неизменно сдержанный и бодрый. Правая рука Криса, его лучший друг, который, кажется, гораздо сильнее него. Пожалуй, это Чанбин должен быть главой их бизнеса, не Чан. Бин так же, как и он ранее, скидывает пиджак, оставляет на спинке стула около бара и за компанию наливает себе виски, оставленный Крисом на столе. Чан, вновь прикрывший глаза, чувствует, как рядом слегка проседает под чужим весом диван, а обоняния касается едва уловимый древесный запах парфюма. — Я только что звонил Киму. Этот мелкий ублюдок продал наши акции за бесценок, с таким же успехом мы могли их просто выкинуть. Посмотрим, что нам скажет банк, — голос Чанбина давит на барабанные перепонки завидной бодростью. Чан чувствует, как виски простреливает тупая боль, и морщится, не глядя отставив почти нетронутый стакан с алкоголем. — Бин… Давай потом. Со замолкает, его глаза серьёзно вглядываются в уставшие черты Чана, а голос становится другим — тише и мягче. — Прости, — Крису на плечо ложится тёплая ладонь, и, когда пальцы Чанбина сжимают напряжённые мышцы, он медленно выдыхает, по-прежнему не открывая глаз. Нет ни малейшего желания обсуждать сделки и финансовые риски поздним вечером, когда завтра они всё равно настигнут его снова. Чан чертовски устал. Чанбин чувствует это и не настаивает ни на чём. Только кладёт легко ладонь под затылок и снова немного сжимает пальцы, ненавязчиво массируя. — Эй... может, ты пойдёшь в постель? А то уснёшь здесь. Чан мычит неразборчиво, Со глядит, как его ресницы вздрагивают, и улыбается краем губ. В Чане алкоголя всего ничего, он просто такой... измученный своей работой без выходных, чёртов трудоголик, никогда не слушающий ни одного предложения об отпуске. Сильные пальцы разминают аккуратно основание шеи, когда Крис поворачивает голову, чтобы Чанбину было удобнее. Тот улыбается снова и убирает руку, развернувшись к Чану всем телом и пересев, чтобы тот мог подвинуться к нему спиной. Обе руки ложатся на плечи поверх белой рубашки, сжимают напряжённые мышцы, вырывают у Криса вздох. Чанбин неторопливо мнёт спину, вглядываясь в чужой затылок, где у Чана примялись непослушные волосы. Приходит мысль, что только он видел Бана таким: уставшим, бессильным, сонным, растерянным, доверчиво расслабленным рядом с ним. И этот человек, который сейчас принимает от него не слишком умелый массаж, в иное время бывает строг, серьёзен, руководит бизнес-стратегиями и без особой жалости уничтожает наглых конкурентов. У Чанбина внутри что-то тянет от странной нежности, и он смещает ладонь, чтобы большим пальцем огладить тёплую шею сбоку, поверх воротника рубашки. Кожа от прикосновения покрывается мелкими мурашками, и Крис, наконец, отмирает, почувствовав что-то кроме сонного оцепенения. — Спасибо, Чанбин. Я в порядке, — в ответ нестерпимо хочется цокнуть языком и закатить глаза. До ужаса предсказуемый ответ. Со не спорит, только опускает ниже руки и обнимает Чана за талию, легко потянув на себя. И тот не противится, почти укладывается лопатками ему на грудь – Чанбин не видит, но слышит, как он улыбается, и чувствует чужое прикосновение к своей ладони. – Ты устал. Тебе не обязательно возиться со мной здесь, уже очень поздно. — Но я хочу, — Со перебивает, немного порывисто крепче прижав к себе. Проскользнувшая в воздухе неловкость от этого жеста обоих покалывает электрическими искрами. Чан слегка напрягается. Прикосновения Чанбина никогда не настораживали его, не пугали, не казались неправильными или неприятными. По правде говоря, они были близкими друг для друга людьми уже много лет, буквально со школьной скамьи, и Чан мог доверить ему любую тайну, любую просьбу. Его личное пространство было непроницаемым, но только не для Чанбина, который никогда не злоупотреблял расположением Криса, однако, если между ними возникали моменты объятий или странной, слегка напряжённой близости, когда один из них просто находился рядом, это всегда было… приятно. Чан ощущает себя напряжённым в эту секунду не потому, что ему некомфортно, а потому, что ладони Чанбина горячие и ложатся поверх рубашки на его живот. — Ты так много работаешь, Чан, — чужой голос звучит над ухом, а дыхание невесомо касается виска. Эти слова похожи на начало разговора, который Со вечно заводит, отчитывая его за гиперответственность и отсутствие отдыха. Чан готовится в очередной раз отшутиться и устало убедить, что он в порядке, но невольно задерживает дыхание, когда слышит следующее. – Я тебе очень благодарен. — Что? – с собственных губ почему-то срывается чуть слышный шёпот. Чанбин кладёт подбородок на плечо и обнимает, носом прикоснувшись к скуле. От его близости что-то сжимается внутри, это так странно, но по-прежнему приятно и… тепло. — Я благодарен тебе за то, что ты работаешь так много ради меня и всех остальных в нашем офисе. Всё, что мы создали, это благодаря тебе. То, как Чан выдыхает смешок, окрашенный явным смущением и отрицанием, заставляет Чанбина улыбнуться тоже. Он не знает сам, что на него нашло. Просто Крис, такой уставший и уязвимый, вызывает внутри целую бурю эмоций, и Со не хочет задавать себе много вопросов, на которые всё равно не найдёт ответов. Он по правую сторону от Бана в их бизнесе именно потому, что предпочитает решительно действовать. Вот почему его пальцы почти незаметно скользят по пуговицам чужой рубашки и вынимают одну из петли. — Брось, Бин. Это не так, я всего лишь… — Всего лишь потрясающий лидер, — Чанбин снова перебивает, понижая голос, и утыкается носом в тёплый висок. Он чувствует, как Чан всё ещё неуверенно держит его за запястье, и как его тело начинает медленно подрагивать, потому что прикосновения ненавязчивы, но всё более очевидны. – Я восхищаюсь тобой, но мне так сильно, — пуговицы на рубашке расстёгиваются до самого воротника. – Так сильно хочется, чтобы ты расслабился хотя бы ненадолго. Чанбин замирает, не делая попытки прикоснуться к обнажившейся коже. Он видит, как глубоко вздымается чанова грудь, слышит его участившееся дыхание, и выжидает, надеясь не напугать. Чан не юный застенчивый мальчик, он не станет ломаться или изображать наигранную неприступность, они с Чанбином вовсе не любовники, и это самое ценное – доверие. Со боится предать его доверие, он будет в порядке, если Чан просто откажет, даже если посмеется, но если Чан оскорбится и оттолкнёт его… — Я не дам тебе повода сожалеть и не заставлю почувствовать, что ты чем-то обязан мне, хорошо? – горячий шёпот касается уха, заставив Криса прикрыть глаза. Он колеблется. Поначалу, прикосновения Чанбина повергли его в замешательство, он не знал, как расценить их, но ничего внутри не отозвалось протестом. Может быть, он так устал, что его моральные установки спали, он забыл о дружбе и партнёрстве, а может… может, что-то в Чанбине давно посеяло в нём те ощущения, что он испытывал сейчас. Слова, которые он слышит, не звучат соблазняюще, они звучат так, будто обещают покой и долгожданный отдых, искренние и надёжные. – Позволь мне. — Хорошо, — Чан выдыхает едва слышно сквозь приоткрывшиеся губы, осознав, что его тело само уже давно расслабленно откинулось на грудь Чанбина, позволив тому удобнее обнять себя. Он даже не знает, на что соглашается, но ни капли тревоги по-прежнему нет в сознании, зато есть мурашки под тёплыми ладонями, вытянувшими его рубашку из-за пояса брюк. Это сексуальное напряжение, повисшее в воздухе, попадает в его организм через дыхание и разливается в крови, напомнив, насколько давно он не чувствовал ничьих ласковых прикосновений, стремящихся доставить удовольствие. Наверное, это тоже слишком быстро ломает всякую логику и здравый смысл. Чан не смог бы ответить на вопрос, если бы прямо сейчас его спросили, какие отношения связывают его и Чанбина. Он просто верит ему. Вверяет всего себя, потому что ни разу до этого Со не подвёл его, ни разу не бросил, и Чан на самом деле слаб, когда Чанбина нет рядом с ним. Никто никогда не узнает об этом, но директор одного из крупнейших акционерных обществ страны знаменит и успешен потому, что с ним есть тот, кто всегда стоит у него за плечом. Чан прерывисто выдыхает, когда сухие горячие ладони скользят по его напряжённому животу, и отпускает, наконец, чужое запястье. Он слепо кладёт ладонь на колено Чанбина и сжимает пальцы, чувствуя губы, прикоснувшиеся к мочке уха. — Не думай ни о чём, ладно? – тело само вздрагивает легко, когда под ухом остается короткий поцелуй. – Ты заслуживаешь почувствовать себя хорошо. Поэтому я всё сделаю сам. Ещё один шумный выдох нарушает тишину просторной гостиной. Чан слишком быстро сдаётся под всеми лёгкими, бережными прикосновениями, потому что – о боже – он не может вспомнить, когда у него в последний раз был секс. А руки Чанбина такие тёплые и внимательные, они поглаживают живот, проводят пальцами над поясом брюк, скользят выше и со слабым нажимом обводят соски, вынудив его невольно выгнуться им навстречу. Он совершенно упускает момент, когда его штаны расстёгнуты и сдвинуты, а бельё так же спущено ровно настолько, чтобы он оказался открыт. Ладонь, накрывшая полувозбуждённый член, вырывает из Чана короткий стон. Чанбин и сам не верит в то, что делает. Но он не намерен останавливаться, пока Крис так отзывается на его прикосновения. Мир сужается до человека в его объятиях, нуждающегося в нём. Чанбин хочет всей душой, чтобы тот почувствовал себя желанным, расслабленным и удовлетворённым, хочет верить, что это поможет Чану уснуть, не страдая от очередной бессонницы. Он просто хочет его и выражает это, как может, заклеймив поцелуем подставленную шею, как только Чан откидывает голову ему на плечо. Член быстро твердеет в ладони и становится горячим, а головка сочится естественной смазкой, которую Бин размазывает по стволу. — Какой же ты голодный, — шепчет в изгиб шеи с сожалением, поглаживая у основания, а другой рукой крепко обняв поперёк талии, пока Крис вздрагивает и сдавленно постанывает. Его дорогая распахнутая рубашка сбилась и помялась, пожалуй, он бы сам себя не узнал, если бы смог увидеть со стороны. Но он такой красивый. Чанбин действительно сожалеет. Чан заслуживает, чтобы его любили и одаривали ласками. Он давно заслужил быть счастливым и не одиноким. Плотнее обернув пальцы, Со ведёт ладонью, мажет несколько раз большим пальцем по чувствительной головке, а потом устанавливает неторопливый темп. Чан дышит тяжело и снова находит его запястье своими руками, но не останавливает, только задерживается около него, неуверенно касаясь. Тихие стоны, срывающиеся с его губ, которые он прикусывает иногда, приглушая себя, звучат идеально. — Ты прекрасно справляешься, — Чанбин шепчет на ухо и той рукой, что обнимает, задевает сосок. Поглаживает подушечкой пальца, вслушиваясь в задыхающийся, уязвимый стон. – Молодец… Такой Чан – что-то на другом уровне. Он видел его действительно всяким, но лишь теперь этот список полон. И он знает, что значат для Криса эти слова – похвала, которую он имеет в виду, больше, чем этот момент между ними. — Бин… — Чан выдыхает неожиданно, повернув к нему голову и прижавшись разгорячённым лбом к шее. Его напряжённые бёдра подрагивают и рвано подаются навстречу сжатой ладони, которой Чанбин водит по члену с тихими хлюпающими звуками. Чан течёт, он так сильно возбуждён, что у Со под кожей закипает кровь, но он слабо задумывается об этом, сосредоточенный на чужом удовольствии. Растирает по красной головке смазку и снова плотно сжимает пальцы, ведя по твёрдой плоти. — Что такое? – Чанбин не может оторвать взгляда от того, что делает с Чаном, не может перестать смотреть на то, как он сам толкается в его ладонь и как проступают мышцы на его животе, когда он двигается навстречу. Чанбин целует его во взмокший висок, не отводя глаз, но всё же опускает веки, когда Чан стонет и сильнее дрожит, превращаясь в очевидный беспорядок в его руках. — Я близко. Пожалуйста… — он не знает, почему предупреждает и зачем просит, но не может не, потому что с той минуты, как он позволил Чанбину прикоснуться к себе так откровенно, он ощутил необходимость сказать ему обо всём, что чувствует. Главным оказалось чувство благодарности и щемящей, молчаливой привязанности, которую он всё это время не вполне осознавал. О ней Чан скажет позже… Но сейчас он не в силах, потому что Чанбин не останавливается и даже не тормозит, лишь крепче прижимает к себе его изгибающееся тело, и гладит пульсирующий член по всей длине, подводя его к самому краю. — Я держу тебя, Чанни, — болезненный контроль, который так много времени не давал ему спать по ночам, рвётся с треском по швам от этих ласковых слов. – Ты в безопасности. Ему кажется, что он падает, но это свободное падение удивительное, ему так хорошо падать вниз, пока Чанбин держит его за руку. Сладкая судорога скручивает низ живота, дрожью проходится по телу, а собственный хриплый стон звучит отдалённо, потому что он оглушён и ослеплён этим ярким ощущением. Пальцы всё же цепляются за чужое запястье, когда прикосновений становится так много, что ему кажется, он больше не выдержит. Чанбин разжимает горячо испачканные пальцы, не собираясь доводить до чрезмерной чувствительности. Улыбка на его губах прячется в растрёпанной чановой макушке, он позволяет себе ненадолго прикрыть глаза и поцеловать его волосы, ощущая, что всё сделал правильно. Чужое удовольствие ощущается как своё всё то время, что Чан легко подрагивает в его руках, часто дыша и отходя от оргазма. Ни один из них не чувствует неловкости, когда, спустя несколько минут, Бин поднимается и приносит салфетки, вытирая по пути руки, а затем помогает Крису привести себя в порядок. Тот смотрит сонно и всё так же измученно, и его тёмные круги под глазами никуда не делись, но его глаза блестят, и что-то в них — такое глубокое и настоящее, что у Чанбина сердце счастливо пропускает удар. — Чанбин, — Чан подаёт хриплый голос, оправив на себе измятую одежду, и взглядом скользит по чужому телу сверху до низу, остановившись на уровне узкого ремня на бёдрах. – Я могу чем-нибудь помочь тебе тоже? Со усмехается и качает головой, коротко прикоснувшись к плечу Чана. Тот всё ещё сидит на диване, в то время как Чанбин стоит перед ним, и чужой взгляд снизу вверх пробирает его мурашками, напомнив о собственном, никуда не девшемся возбуждении. — Нет. Всё хорошо. Я ведь сказал, ты ничем не обязан, и я ни о чём не прошу. Чан поднимается на ноги, и это ломает всё, потому что впервые за вечер он выше Чанбина, как и должен быть, и между ними минимальное расстояние, которое тот сокращает вовсе, приблизившись вплотную, чтобы сказать, глядя прямо в глаза: — Но я хочу. Его собственные повторённые слова заставляют Чанбина сглотнуть и потянуться к телефону в кармане, едва ли отводя от Чана глаза. — Дай мне минуту. Я должен отменить твои встречи на завтра.