Панацея

Гремели выстрелы, оглушительно разрывались пушечные ядра, падали в воду мертвые тела, трещали под ногами остатки корабля. Вокруг кричали, бегали, бились из последних сил, но против него, против этого полубога, которому осмелился бросить вызов молодой капитан скандально известной команды, все было бесполезно. Белоус был непобедим. — Ты слишком зарвался в погоне за своими амбициями, Крокодайл! Таким безрассудным мальцам, как ты, не место в море, но именно оно и станет твоей могилой! — Его голос набатом бил по ушам, а его фигура — выше Крокодайла, выше обломков судна, выше солнца, выше мира — страшно, по-настоящему жутко темнела на носу Моби Дика. Рассеченное лицо заливала смесь теплой липкой крови, пепла и слез, адская судорога сводила израненное тело из-за рвущей на части боли в том, что осталось от левой руки. В глазах мутнело, в груди жгло, все вокруг и внутри рушилось, ломалось, гибло, и мир юного пирата стремительно чернел и умирал вместе с ним. — Ты слишком слепо верил в собственное всесилие и поплатился за это! Ты не умеешь признавать поражение, не видишь никаких границ, и если не я, то кто-нибудь еще обязательно преподал бы тебе этот последний для тебя урок! — Белоус был зол, и гнев его казался страшнее конца света. — Титула Короля Пиратов, которым ты так грезишь, достоин кто-то другой, но никак не ты! Из горла рвался крик, — крик боли, крик отчаяния, крик бессилия — но умирающий капитан лишь захлебывался кровью, хрипел, жадно хватая воздух, и чувствовал ледяное дыхание смерти на своем затылке, глядя, как несколько выживших накама впопыхах готовят чудом уцелевшую шлюпку. Для себя, но не для тяжело раненых товарищей. Для себя, но не для капитана. Крокодайл резко сел на постели, рвано дыша, и схватился за покрывшийся испариной лоб. Подрагивающие пальцы скользнули дальше и вцепились в растрепанные пряди волос. Этот кошмар последние несколько лет возвращался, только когда Крокодайл вновь вспоминал события двадцатилетней давности, и подолгу не отпускал, держа мертвой хваткой в своих черных цепких лапах. Он видел этот сон уже четвертый раз после того, как три дня назад рассказал Илии про то, что тогда случилось. Чувствуя, как сильно колотится сердце, Крокодайл изнуренно потер лицо и глянул на свою обрубленную изуродованную руку. Даже собственное тело постоянно напоминало о том дне, и оттого выжечь его из памяти было дьявольски трудно, практически невозможно. Мужчина откинул одеяло, поднялся с кровати и по щекочущему босые ноги ковру поплелся к комоду с зеркалом. В полутьме гостиничной комнаты, которую рассеивал лишь свет луны и уличных фонарей через щелку между шторами, на его лицо ложились мрачные тени, и отражение в зеркале показалось ему еще более удручающим, чем могло бы. Крокодайл горько усмехнулся: надо же, в кого превратился мечтательный юнец, который все рвался навстречу приключениям, огромному неизведанному океану и грезил призрачными сокровищами и титулами. Этот тяжелый, уставший взгляд из-под вечно сдвинутых бровей уж никак не мог принадлежать тому молодому капитану, и перечеркнутое безобразным шрамом лицо — тоже. Отчего-то вспомнилась Илия и эта ее фотография, на которой она была юна, свежа и так не похожа на нынешнюю себя. Слишком много общего было у них с Крокодайлом, слишком много боли они делили и слишком сложно им было отпустить прошлое, сорвать с сердца этот насквозь проржавевший тяжелый якорь. Разница была лишь в том, что история Крокодайла давно осталась в страницах прожитых дней, а у Илии она до сих пор тянулась, в последнее время обретая новые повороты, и безжалостно тащила ее саму, истомленную, несчастную, за собой. В памяти вырисовывались очертания блеклого лица Илии и всплывал позавчерашний день: та крыша где-то в глубине улиц Ватер 7, слезы женщины и вымученная нежность в ее взгляде, когда она смотрела на того рыжего мальчишку в окне. Илия вообще стала занимать чересчур много места в голове Крокодайла, и это ему не нравилось. Если бы в Ватер 7 он был чем-то занят, то у него не было бы ни времени, ни, наверное, желания думать о ней, — перед испорченным кошмаром сном таращился в потолок и прокручивал в голове то, что она рассказывала ему о своем прошлом, рассуждал про себя, даже выводил какие-то умозаключения — но, когда общение с ней, которого при наличии у Крокодайла дел тоже вполне могло и не быть, являлось единственным развлечением, было вовсе не удивительно, что эта женщина то и дело мелькала в его мыслях. Откинув с лица несколько угольных прядей, Крокодайл вздохнул и проморгался в попытке сбросить с себя остатки дурного сна. Затуманенный, воспаленный разум в очередной раз подкинул воспоминание о женских прохладных ладонях и их ласковых, таких успокаивающих прикосновениях… Может, если бы Илия была рядом, она бы снова помогла прийти в себя. Но она сейчас, должно быть, спала у себя на корабле в том полузаброшенном порту, а здесь был только Даз, в номере через стенку, однако к нему посреди ночи заявляться с душевными тревогами было как-то совсем уж дико. Кровать жалобно скрипнула под весом Крокодайла, и он не глядя взял с тумбочки сигары и зажигалку. Ядовитый дым привычно заполнил собой легкие, а подожженный кончик сигары, по сути единственный источник хоть какого-то света внутри комнаты, горел крошечным рыжим пожаром в слегка разбавленной фонарями с улицы и огрызком луны темноте. Липкий страх кошмара отступил, затаился где-то в глубинах подсознания, выжидая, пока Крокодайл снова ляжет спать. Он недооценил Илию, причем по всем фронтам. И как пирата, — оказалось, она отлично владеет двумя типами Воли — и как человека. А может быть, еще и как женщину, но это был очень спорный вопрос. Крокодайл помнил, как первый раз ступил на палубу ее корабля в Маринфорде — тогда вокруг пахло кровью, порохом и смертью — и рассматривал вариант того, чтобы расправиться со всей командой и захватить судно. Оставил он эту затею в том числе и потому, что Илия направлялась в Ватер 7, куда надо было и ему самому, за кораблем. Сначала подумывал убить, а сейчас, наверное, не сумел бы этого сделать, даже если бы она вытворила что-нибудь эдакое. Просто не поднялась бы рука. Может быть, потому, что Крокодайл стремился уйти от того, что когда-то научил себя не размениваться на сантименты и никого не жалеть, а может быть, дело было именно в ней. Но это, безусловно, вряд ли. До этого думал прикончить, а теперь каждый день ждал вечера, чтобы снова встретиться с ней. И дело было только лишь в том, что Крокодайлу в остальное время было скучно, и к этому ни в коем случае не добавлялся факт того, что ему начало искренне и притом сильно нравиться проводить с ней время, вовсе нет. Узнай кто-нибудь что-то о его прошлом, как это сделала Илия, Крокодайл прихлопнул бы не задумываясь. Раньше, но не сейчас. Сейчас же он расценивал подобное — а оно было только с Илией, поэтому разговоры с ней — как нечто похожее на терапию. Крокодайлу действительно стало легче после того, как он поделился с женщиной частичкой себя, и, пусть его и донимали ночные кошмары, в целом на душе было получше. Как минимум благодаря осознанию того, что он вроде как перестает прятаться от других в самом себе и приобретает более человеческий облик. Они с Илией открывались друг другу в первую очередь для себя, чтобы перебороть определенные страхи и сломать выставленные барьеры. По крайней мере, так казалось Крокодайлу, и другого объяснения он не находил. Не для того же, чтобы Илия узнала его поближе, он изливал ей душу, а для того, чтобы ему самому стало лучше во многих смыслах. Мужчина опустил взгляд на перебинтованную руку. Тогда, в капитанской каюте, Илия залечила ему физическую рану и, кажется, немного помогла исцелить душевную. Если бы она тогда не успокаивала его своими касаниями, осторожно поглаживая его руку, и не произносила тех слов, благодаря которым Крокодайл лишний раз убедился в том, что поступил правильно, решив сбросить с себя все натянутые когда-то маски, то ему сейчас было бы, пожалуй, похуже. Не сильно, но все же.

***

Крокодайл сидел рядом с Илией и слушал ее рассказ о том, как она получила свой дьявольский фрукт: пришлось в тему разговора. Они снова забрели на какую-то дальнюю улицу, где в такой поздний час не было ни души, однако нашлась одинокая скамейка с облупившейся на ней краской, и Илия тут же потащила Крокодайла туда. Ей было неудобно постоянно задирать голову наверх, чтобы хоть глянуть на него, когда они шли рядом и беседовали, и поэтому она то и дело просила где-нибудь присесть — на такую вот лавку или зайдя в трактир, неважно — с целью временно сократить их разницу в росте. Рассеянно уставившись на женскую шею, хоть и тощую, но достаточно изящную, и постукивая пальцами по спинке скамейки, на которой вытянулась его рука, Крокодайл молча слушал чужую историю. Ничего особенного в ней, в общем-то, не было: Илия сказала, что, когда она была в команде Шанкса, один из матросов нашел никому толком не известный дьявольский фрукт и предложил на свой страх и риск съесть его кому-то из команды, и на это согласилась Илия, чтобы получить хоть какую-то силу. — А я свой фрукт в свое время украл. — Проговорил Крокодайл, когда Илия замолчала. Сам не зная, зачем, он решил поделиться этим давним эпизодом, тем более что в нем не было ничего совсем уж личного. Конечно, даже такой рассказ давался ему не то чтобы очень просто, но оттого его или что-то подобное и было очень полезно воспроизвести. Смог поведать про свою собственную трагедию двадцатилетней давности — должен уметь говорить и о таких малозначительных вещах. — У кого? — Усмехнулась Илия. Она подняла на краешек скамейки согнутые ноги и обхватила их руками, затем ложась щекой на колени и поднимая взгляд на Крокодайла. Рядом с лавкой стоял собиравший мошкару фонарь, который толком ничего не освещал, вместо этого желтея над головой невнятным размазанным пятном, и поэтому приходилось сидеть в потемках. На фоне темно-синего неба резко выделялся точеный профиль Крокодайла с ровным острым носом и мощной, слегка угловатой челюстью. — У кучки каких-то идиотов. — Крокодайл снова повернулся в сторону Илии, нацепив одну из своих фирменных ухмылок, которая, правда, была слабо различима в темноте. — Я тогда был юнгой на пиратском корабле, хотя даже не юнгой, а так… Крок-подай-принеси, что-то такое. — Тебе нравится эта вариация твоего имени? — Для чего-то спросила Илия. Представить совсем еще молодого Крокодайла, без этих крюка и шрама, да еще и в роли мальчика на побегушках, упорно не получалось. Слишком уж она привыкла к его нынешнему образу. — Нет. — Без раздумий мотнул головой Крокодайл. — И вообще никакая подобная вариация мне не нравится. — Про себя он подумал, что в исполнении Иванкова уменьшительно-ласкательные формы его имени звучали особенно противно. — В общем, мы остановились где-то в портовом городишке, я тогда слинял с корабля, чтобы куда-нибудь не припахали, и пошел вроде бы за сигаретами. — Давно куришь? — Прервала его Илия. — Лет с двенадцати. — Неопределенно пожал плечами мужчина. — Я с двадцати с небольшим. Извини, что перебила, продолжай. — Илия предпочла умолчать, что куревом пыталась заглушить душевную боль и, если бы не то, что произошло около десяти лет назад, даже и не начинала бы курить. — Пошел за сигаретами, прохожу мимо трактира, там на улице столы стояли, народу было много. — Вновь заговорил Крокодайл. — Сидела там одна компания, у которых рядом с выпивкой был какой-то, ну… Что-то похожее на кактус, тоже с колючками. Типы эти были пьяные, веселые и что-то все говорили про дьявольский фрукт, который они то ли купили, то ли у кого-то подрезали. Сложил два плюс два, схватил у них со стола эту штуку и побежал. — Так она же была с колючками… — Сдвинула брови Илия, поднимая голову со своих колен. — С ними самыми. — Подтвердил Крокодайл с едва заметно приподнятыми уголками губ. — За мной тогда погнались, чуть не поймали. Кое-как удрать сумел. Все, что можно, себе поисколол, пока бежал. А теперь представь, каково это жрать было. Илия мигом нарисовала себе в голове картинку Крокодайла, с комичным отвращением жующего фрукт в виде кактуса, утыканного колючками, и в голос расхохоталась, откидываясь на спинку лавки. Моменты, когда Крокодайл вот так слышал ее хрипловатый смех, а не одни только тихие хихиканья или почти беззвучные смешки, он мог пересчитать по пальцам. Ему и самому стало смешно от рассказанной истории, когда он вспомнил, как с горем пополам пытался запихнуть в себя хоть один несчастный кусок этого исчадия ада, именуемого Суной Суной. Мужчина криво улыбнулся — по-другому он едва ли умел — и, вдруг поддавшись непонятному, внезапному, но отчего-то теплому порыву, уткнулся носом в волосы все еще смеющейся Илии, затем прикрывая глаза и медленно выдыхая в оказавшиеся мягкими пряди. Ее волосы пропахли сигаретами, но при желании — если зарыться кончиком носа чуть глубже — можно было уловить слабо пробивающийся через этот едкий запах тонкий приятный аромат, кажется, шампуня. Последние пару дней рядом с ней становилось заметно спокойнее, но лишь тогда, когда они были наедине, а не в очередной шумной наливайке где-нибудь в центре города. И сейчас это умиротворение ощущалось особенно явно, будто бы касаясь самого сердца. Крокодайл резко опомнился, поднял голову и убрал руку со спинки скамьи, затем нервно нащупывая во внутреннем кармане шубы пачку сигар и зажигалку. Зачем-то пошел на поводу у мимолетного, такого странного желания, поддался внезапной слабости, вытворил ерунду, и как бы теперь не пришлось объясняться. Пожалуй, порой сдерживать свои чувства было все же необходимо. — Дай закурить, пожалуйста. — Резанул по ушам голос Илии. Крокодайл как ни в чем не бывало подал ей зажигалку и удивился про себя: неужели ничего не скажет и даже не пошутит по этому поводу? Хотя, может быть, она, смеясь, вообще не обратила внимания на то, что он умудрился сделать. Но она обратила. Илия с огромным трудом скрыла смущение, жаром расползшееся по щекам и заодно утекшее куда-то в грудь, совершенно не понимая, что только что произошло. Она давно отвыкла от подобного, отвыкла от таких эмоций, и от того, что это происходит именно с Крокодайлом, стало даже страшно. Искренне надеясь, что никакого продолжения его действий не последует, — не потому что они ей не понравились (а они, наоборот, очень даже понравились), а потому что тогда на горизонте замаячила бы отвратительная перспектива проникнуться более глубокими чувствами к этому сложному, тяжелому человеку, который к тому же попрощается с ней через несколько недель — Илия достала себе сигарету и попросила у Крокодайла закурить, и он, судя по его совершенно обычной реакции, тоже решил замять этот инцидент. Тем лучше. Притом для них обоих.

***

Поздно вечером, уже в кровати, мысли Крокодайла снова вернулись к этой чертовой женщине, которая, по ощущениям, делала с ним что-то не то. Нарочно или неосознанно — шут ее знает, но не просто так ведь его тянуло к ней. Крокодайл, конечно, пытался это отрицать и успокаивал себя тем, что через недели эдак четыре его уже и в помине не будет в этом проклятом Ватер 7, а значит, и рядом с Илией, но у него в голове нагло поселилось подозрение, что он не забудет ее так быстро, как хотел бы, как было бы правильно, как было бы необходимо. Это была не привязанность, — на нее Крокодайл был не способен, по крайней мере, пока что — однако что-то похожее, и это что-то очень хотелось привычно запрятать поглубже и закрыть на замок, как он некогда поступал со многими остальными эмоциями. В этом случае такой подход был только на руку: нечего испытывать чувства к той, которую скоро не увидишь. По мозгам гулко било выученное за много лет напоминание, что лучше вообще не проникаться подобным ни к кому, ни к единому существу в этом трижды проклятом мире, и его по-хорошему следовало бы окончательно выбросить куда подальше, но опять же не сейчас, а попозже. Крокодайл вздохнул и прикрыл глаза. С улицы доносились пьяные разговоры и лай собак. Тишина в Ватер 7 была явлением нечастым, а в центре города, где находилась гостиница, ею и не пахло. Всюду ошивались толпы заезжего народа: тут тебе и пираты, и рыбаки, и экипаж торговых судов, и путешественники, и еще черт знает кто. Город кораблестроителей собирал самых разных людей со всего Гранд Лайна. Крокодайл и сам бывал здесь не раз, как со своей давно уже не существующей командой, так и до этого, будучи юнгой на разных, не только пиратских кораблях. Невольно вспомнилась рассказанная им сегодня история. Ничего сокровенного и ничего необычного — украл фрукт да украл, многие такие вещи воруют — она в себе не содержала, но Крокодайл все же скрыл кое-какие ее детали. Например, что должность юнги (читай: мальчика на побегушках) откровенно претила его натуре, его своенравию и, пожалуй, чересчур уж высокой самооценке. Желавший либо командовать, либо делать все сам, но никак не подчиняться, Крокодайл едва терпел, когда вместо серьезных поручений его заставляли драить палубу, таскать ящики с провизией и оружием да мыть посуду на камбузе. Ему хотелось большего, хотелось, чтобы его заметили, хотелось уважения, славы, — эта потребность частично вытекала из последствий далеко не самого лучшего детства — но для этого нужна была сила, нечто гораздо более серьезное, чем имевшиеся у него тогда навыки рукопашного боя, стрельбы и владения холодным оружием. Это умели многие пираты, но быть одним из них, ничем не примечательным матросом Крокодайл не желал. И, увидев тот странный фрукт, тут же загорелся, понял, что вот он — шанс пробиться наверх, заставить всех склониться перед ним. Ему было плевать, что это: парамеция, логия или зоан, плевать, какие именно способности дает этот фрукт — уж он со своим умом нашел бы им применение. Когда же это оказалась песчаная логия, сверхчеловеческая, казалось бы, безграничная сила, иссушавшая все вокруг и дарившая неуязвимость, Крокодайл явственно ощутил собственное превосходство над другими, и ему вмиг стала даром не нужна та команда, которой он прислуживал: он решил собрать свою, став капитаном, и покорить Гранд Лайн. А потом казнили Роджера. Его слова о спрятанном сокровище Ван Пис эхом разнеслись по всему миру, по морям и островам, проникая в сердца таких же, как Крокодайл, самонадеянных юнцов. Отыскать Ван Пис, стать следующим Королем Пиратов, получить почет, признание — все это казалось более чем возможным благодаря всесокрушающему фрукту. Однако он оказался ничтожен против Белоуса, так легко сломавшего жизнь молодого пирата, растоптавшего его великую мечту и отобравшего у него все, что было. Засыпать с лезущими в голову мыслями о прошлом было из рук вон плохо: повышалась и без того огромная вероятность того, что ночной кошмар вновь повторится. Если эти воспоминания посещали Крокодайла, то затем долго не хотели уходить, назойливо крутясь в сознании и не давая себя прогнать. Уж лучше бы он, право слово, продолжал об Илии размышлять: в разы приятнее, чем эта темнота прошлых лет. Интересно, как бы Крокодайл отреагировал, если бы узнал, что в этот самый момент через десятки улиц, домов и каналов от него, в каюте своего корабля, она тоже думала о нем. И что она, повествуя ему историю о своем дьявольском фрукте, тоже кое-что утаила. Тогда Илия уже приняла решение, что в ближайшие пару лет уйдет из команды Шанкса и наберет собственную, чтобы заняться поисками своей разрушенной семьи. Она пыталась искать мужа и сына, будучи и с Пиратами Рыжеволосого, но у них был свой путь, который явно не согласовывался с помощницей кока, коей и была Илия, и поэтому, чтобы добиться хоть чего-то, необходимо было начинать собственное путешествие. По ее просьбе некоторые члены команды обучали ее пользованию Хаки Наблюдения и Вооружения, она даже участвовала в сражениях, используя, помимо Воли, огнестрел, и это тоже было нужно для того, чтобы стать сильнее и хотя бы не помереть в океане раньше времени. Возможность заполучить добытый накама фрукт упускать было категорически нельзя все по тем же причинам, и съеденный Джу Джу но Ми пришелся очень кстати к имевшимся у пиратки задаткам к стрельбе. Илия посчитала, что об этом всем Крокодайлу знать было совершенно необязательно, да и поделиться такими подробностями было бы, пожалуй, трудно. Она заметила, что он будто бы смягчился — не существенно, но все же — и перестал вести себя так холодно, как раньше. Очевидно, дело было в том, что Крокодайл решился немного открыться ей: подобное всегда неизбежно меняло взаимоотношения между людьми, хотели они того или нет. Илия неохотно признавала, что и сама благодаря возросшему между ними доверию и пониманию стала относиться к нему как к человеку с большей добротой и чувственностью или чем-то к ним близким, а как к мужчине, особенно после сегодняшнего… Как бы ей хотелось выкинуть это из головы, выстудить наполняющуюся нежным теплом грудь, на время отключить чувства и ни под каким предлогом не поддаваться их влиянию, но он сам, их разговоры, эти его сильные руки, горячая ладонь (как жаль, что всего одна), бархатный голос и теперь еще и то, как доверчиво он склонил голову к ней, опаляя жарким дыханием… Расставаться будет сложнее, чем казалось изначально.

***

— Газеты, газеты, свежие новости! — Горланил парнишка с целой стопкой газет в руках, крутясь вокруг собственной оси на одной из главных улиц Ватер 7. Бумажная охапка в его руках стремительно уменьшалась, и облепивший газетчика народ постепенно расходился, но вдруг но с того ни с сего начал разбегаться. Юноша удивленно похлопал глазами и тут же увидел направляющегося в его сторону Крокодайла, в последнее время запугивавшего горожан одним лишь своим присутствием. Подрагивающей рукой он протянул пирату газету и на всякий случай попятился назад, но тот, даже не глянув на него, зашагал прочь, листая шуршащие страницы. Помимо проплаченных журналистских сказок, рекламы и прочей дребедени, в газете всегда было несколько страниц с новыми розыскными листовками. Они явно не интересовали простых людей, которые, если судить по их разговорам, так быстро расхватали сегодняшний выпуск из-за того, что там должна была быть статья про известную многим гражданскую войну на одном из островов в первой половине Гранд Лайна. А вот Крокодайл так и замер посреди тротуара, увидев на одной из листовок знакомое имя: Вольтен Кристофер. Илия предполагала, что за него в скором времени назначат награду, и оказалась права. Интересно, успела ли она сама добыть сегодняшний выпуск при таком ажиотаже со стороны горожан. Голову ее горе-супруга оценили в сорок шесть миллионов белли: для рядового разведчика Революционной Армии, а именно так было написано мелким шрифтом под суммой награды, относительно много. Фотография Кристофера была смазанная, видимо, сделанная в движении. Наверное, в какой-то момент беглый революционер чуть не попался агентам Сайфер Пола или простым дозорным, и тогда его как раз и щелкнули. Выглядел он потрепанным, уставшим — попробуй вот так погоняй по миру, удирая от надоедливого правосудия — и неопрятным, очевидно, по этой же причине. Рыжие короткие волосы торчали нечесаной копной, лицо было небритое, помятая грязная одежда болталась на мужчине как на пугале. Тяжелый, хмурый взгляд из-под широких густых бровей был устремлен в сторону от того, кто делал фото. Человек в бегах — он и есть человек в бегах, поэтому такая неприглядная внешность нисколько не удивила Крокодайла. Помимо того, кем являлся Кристофер, листовка содержала и другую, но откровенно скудную информацию на него: около тридцати пяти лет, особых примет не имеет, происходит из Вест Блю, пять лет назад шпионил в криминальной организации, членом которой являлась Нико Робин, последний раз был замечен в Норд Блю близ Гранд Лайна. Если это действительно были все данные, которыми располагало Правительство, то либо его ищейки паршиво выполняли свою работу, либо Вольтен не без помощи командования Армии весьма успешно шифровался. Крокодайл прекрасно знал, что Драгон всегда старался обеспечивать неплохое прикрытие своей разведке, поэтому второй вариант казался наиболее вероятным: все-таки в Сайфер Пол идиотов обычно не брали. Крокодайл вырвал из газеты страницу с листовкой на Кристофера, сложил ее в несколько раз и убрал во внутренний карман шубы, чтобы вечером отдать Илии, если окажется, что она все же не сумела урвать сегодняшний выпуск. Это была самая минимальная, почти несущественная помощь, которую Крокодайл мог ей оказать, но даже она упорно казалась какой-то неправильной: мол, зачем вообще она нужна и зачем без капли корысти делать что-либо для этой женщины. Однако не сохранить ей эту листовку Крокодайл не мог, поскольку где-то внутри неуверенно зашебуршало нечто, отдаленно напоминающее то, что у нормальных людей зовется совестью.

***

Когда на город уже опустились сумерки, Крокодайл по обыкновению ждал Илию, сидя на лавке, которая стала местом их встречи. Народ с ближайших скамеек разбегался, стоило ему только появиться поблизости. Вальяжно закинув ногу на ногу, мужчина дымил, всматривался в чернеющий вдали родной океан и размышлял о предстоящем плавании, в которое он, к сожалению, сумеет отправиться только через несколько недель. — Вечер добрый. — Илия, ступавшая почти неслышно, в очередной раз появилась будто из ниоткуда. Она села рядом и поправила соскользнувший с плеч плащ. — Вечер добрый. — Эхом откликнулся Крокодайл, поворачиваясь к женщине. — Видела сегодняшнюю газету? — Не успела взять. — Развела руками Илия. — Расхватали, как горячие пирожки. — Свежими выпусками она старалась обзаводиться ежедневно, — может, что-то про Кристофера напишут — но если упускала такую возможность, то потом просила газету у своих ребят: у кого-нибудь из них она всегда находилась. — Тогда у меня для тебя, считай, подарок. — Проговорил Крокодайл и, сунув сигару между зубами, достал из-за пазухи аккуратно сложенный газетный лист. Илия развернула его, и внутри тотчас все замерло. Кристофер. Чертов Кристофер, которого она не видела около десяти лет с того момента, как он оставил ее. Он изменился, черты его лица загрубели, взгляд охладел, но все-таки это по-прежнему был человек, которого Илия когда-то любила, отец ее сына. Как жаль, что он оказался предателем. Пальцы нервно сминали бумагу, а глаза бегали по напечатанным под наградой строкам, цепляясь за те крупицы информации, которые там были. Криса в попытке сбежать от Сайфер Пола занесло аж в Норд Блю, и становилось более чем очевидно, что дальнейшая его судьба была туманна. Если его схватят, то Илия уже не сумеет увидеться с ним, поговорить, наконец найти ответы на безжалостно мучавшие ее вот уже десяток лет вопросы, и оттого ей до безумия хотелось верить, что Крис все же сможет укрыться от Правительства и вернуться к революционерам, а уже потом Иванков — Крокодайл сказал, ему можно верить — все устроит. Илия провела по лицу Криса на фотографии. Ее руки тряслись, сердце сжималось, хотелось плакать, но глаза были совсем сухие. Возможно, она уже все выплакала без остатка, и теперь нечем было унять нестерпимую боль, которая мучительно выворачивала ее наизнанку. Илия просто устала. Вечно находиться в подвешенном состоянии, жить с непониманием того, что ей делать, куда идти, к кому обращаться, чтобы узнать хотя бы что-то про двоих людей, которые некогда были смыслом ее жизни; вместо них в смысл превратились их бесконечные поиски. Недавно Илия получила ответ на свой главный вопрос: они живы, и с ними все относительно в порядке, но он рассыпался на множество новых, с удвоенной силой бивших по нервам. — Успокойся. — Послышался низкий голос Крокодайла, а его рука вдруг неуверенно погладила Илию по плечу, совсем как тогда, на крыше. Однако сейчас он, кажется, меньше стеснялся этого. — Помнишь, я говорил, что Драгон не любит разбрасываться людьми? — Женщина кивнула, продолжая смотреть на листовку, и тяжелая ладонь соскользнула с ее плеча, ложась на спинку лавки. — Раз Кристофер до сих пор неизвестно где и не может связаться со своими, то это значит, что его постоянно пасут агенты Сайфер Пола. Но если он до кого-то дозвонится, то в Армии найдут способ его вытащить и помочь оторваться от хвоста. — Иванков говорил, что последний раз связь с ним была за несколько дней до войны в Маринфорде. Как думаешь, может быть такое, что после этого он все же сумел кому-нибудь позвонить? — Глянула на него Илия, мучительно сглотнув, чтобы хоть как-то освежить пересохшее горло. — Просто Иванков обещал, что будет держать меня в курсе событий, но, может, он забыл, есть же еще куча дел, помимо этого… — Нет. — Твердо ответил Крокодайл. Он внимательно рассматривал ее увядшее лицо, наполнившиеся страданием глаза и не первый раз задавался вопросом, как эта хрупкая женщина до сих пор не сломалась под весом собственного несчастья. — Не забыл. И об этом я тоже уже говорил. Иванков слово всегда держит, положись на него и не нервничай, как сейчас. Он сделает то, что пообещал. К тому же сама должна понимать, что рассчитывать на него — это твой единственный выход. Ты ведь знаешь, что не в состоянии ни на что повлиять. Илия, безусловно, знала, но легче от этого не становилось — скорее наоборот. И осознание собственного бессилия, укрепившееся за долгие годы, угнетало до такой степени, что хотелось чуть ли не выть, а особенно сейчас, глядя на розыскную листовку с до боли знакомым лицом. Голова женщины утомленно легла в ее ладони. Крокодайл подметил, что Илия часто так делала, когда ей было плохо. Ему вновь стало искренне, по-настоящему жаль ее; они были такие пугающе одинаковые в своем горе, как если бы две идентичные фаянсовые фигурки разбились на равных размеров и форм осколки. Удивительно, но своей болью Илия возвращала Крокодайлу его способность чувствовать и переживать. — Я так устала от всего, ты бы знал. Мне кажется, я такая слабая… — Еле слышно прошептала Илия, и ее голос оказался более хриплым, чем обычно. — Нет, неправда. — Отозвался Крокодайл. Он чересчур хорошо ее понимал, и оттого хотелось чем-то помочь, облегчить известную ему боль, но они оба были бессильны перед теми удручающими обстоятельствами, которыми история Илии была полна до краев. Поддержал бы морально, да давно уже разучился это делать, однако со стороны Крокодайла было бы форменной глупостью отрицать, что он не хотел бы вновь обрести этот простой человеческий навык. В гораздо большей степени для себя, чем для нее, конечно же, как же иначе. — Что неправда? — Не меняя своего положения, спросила Илия. — Что ты слабая. Это не так, и я думаю, ты это тоже понимаешь. — В словах Крокодайла не было ни грамма лжи. Не могла та, которая столько лет жила, ведомая собственной болью, мучаясь, ища того, кто обрек ее на это, и так стойко вынося все свои переживания, быть слабой. Правда, она в последнее время, кажется, ломалась еще хлеще, и было совершенно непонятно, на сколько хватит силы ее чудом держащегося внутреннего стержня. Крокодайл, помимо всего прочего, проникся неким уважением к Илии. Будь он на ее месте, неизвестно, сумел бы все это выдержать или нет, а у нее вот получалось. По крайней мере, пока что. Если все сказанное Крокодайлом и могло возыметь какой-то эффект, то явно не сейчас, когда Илию душило безнадежное отчаяние, усугубившееся увиденной розыскной листовкой. Сейчас все зависело от самого Криса, от других революционеров и от того, успеют ли они спасти его от Сайфер Пола. Словом, от кого угодно и от чего угодно, но не от нее. Она была лишь сторонним наблюдателем, не участником. Илия, засунув газетную страницу в карман, подвинулась поближе к Крокодайлу и обессиленно прислонилась к нему: так просто и доверчиво, что у него едва не перехватило дыхание. В этот момент ей было абсолютно плевать на то, кто сейчас находился рядом с ней. Она настолько вымоталась, что хотелось вот так прижаться к кому-нибудь, чтобы почувствовать хоть какую-то, пускай иллюзорную, но защиту, потому что ее собственная броня медленно, но верно ломалась под напором неутихающей боли. Крокодайл положил руку на спину Илии и осторожно, будто бы боясь навредить, притянул ее поближе к себе. Почему-то захотелось это сделать, несмотря на захлестнувшую волну эмоций, настолько же близких друг к другу, как Северный и Южный полюса. И что она только умудрялась с ним творить?.. Было до жути неловко, чуть ли не стыдно вот так сидеть с кем-то рядом; казалось, что так быть не должно, а если и должно, то явно не у него. Но все-таки ради этой женщины, настолько сильно похожей на него самого, наверное, можно было немного потерпеть, раз ей сейчас было необходимо побыть с ним. И Крокодайл прекрасно понимал, зачем ей нужен был этот тактильный контакт с другим человеком (но почему именно он?..). Заодно ему следовало попробовать заглушить неумолимо плавящееся внутри горячее чувство, которое, как бы ни было трудно это признать, могло возникать только рядом с ней. Однако оно, ни в какую не желая покидать Крокодайла и вместо этого сладко щемя его многострадальное сердце, заставило бережно выправить попавшие за ухо шелковистые, приятные на ощупь пряди чужих волос. Илия немного опустила голову, лежавшую на груди у Крокодайла, и позволила себе слегка приобнять его в ответ. Жар его тела согревал, успокаивал, помогал расслабиться, мало-мальски отогнать дурные мысли и на время избавиться от напряжения. Женщина будто бы окончательно и бесповоротно забыла, что это был за человек, и совершенно не желала думать, почему она именно рядом с ним и почему ей так комфортно в его объятиях. Она не плакала, вместо этого молча глядя вниз, им под ноги. Тяжелая рука Крокодайла, которую он периодически отнимал, чтобы стряхнуть пепел с кончика сигары, крепче прижимала Илию к нему, и она была ни капли не против. Наоборот, хотелось еще глубже утонуть в этом обволакивающем тепле, чтобы забыться уже полностью. Со стороны расположенного рядом трактира, где почти всегда были посетители, вдруг послышалась ругань громче обычной, а затем грохот, топот и, кажется, звук удара тела об асфальт. Брань усилилась, и от этого резкого шума, разорвавшего относительную тишину, Илия словно пришла в себя, затем отстраняясь от Крокодайла. Он поднес руку к сигаре и сразу же отвернулся, и этого Илии было вполне достаточно, чтобы почувствовать, что он смущен. — Прости, пожалуйста, я… — Начала было Илия, только сейчас пристыдив себя и подумав, что для Крокодайла подобное однозначно было непривычно и, скорее всего, даже дико. — Не надо, не извиняйся. — Продолжая смотреть в сторону, ответил он. — Крокодайл… Спасибо. — Спустя несколько секунд тихо произнесла женщина, будучи уверенной: он поймет, что благодарила она его вовсе не за то, что он разрешил не просить прощения. Крокодайл слабо махнул рукой и выдохнул в воздух белесый дым. Илия вгляделась в его цитриновые глаза, взор которых был устремлен куда-то на Гранд Лайн. Она неожиданно и настораживающе ощутила томительное желание вновь прижаться к нему, — может быть, в этот раз ближе и теснее — но уже не потому, что ей просто нужен был хоть кто-то рядом, а потому, что хотелось побыть именно с Крокодайлом. Эти непозволительные мысли оказались быстро отогнаны прочь за ненадобностью, уступая место более разумным. — Может, пойдем куда-нибудь? — Спросила Илия. — Например? — Наконец посмотрел на нее Крокодайл. — Можно в казино. Просто там людей много и шумно… Ну, я думаю, ты понимаешь. — Стесненно произнесла женщина. Хотелось отвлечься, занять себя и свой мозг чем-нибудь помимо размышлений о сломанной семье, чтобы просто окончательно не свихнуться. — Нет необходимости произносить эту фразу. Знай, что я понимаю. — Отозвался Крокодайл, встречаясь с ней взглядом, — в нем было куда меньше равнодушия, чем когда-то. — Пошли. Он поднялся с лавки и поправил полы шубы. Илия рассеянно окинула взглядом его высокую фигуру и подумала, что если бы она поддавалась всем, даже самым сумасшедшим своим желаниям, то, наверное, поцеловала бы Крокодайла в щеку. Достаточно нейтральный жест, многие так даже в качестве приветствия делают. И, конечно же, это не значило бы ровным счетом ничего, кроме признательности и благодарности.