Над уровнем боли

      Если любовь — это не более чем химическая реакция в мозгу, индуцирующая блаженство, то безответная любовь — психиатрическое заболевание, так и не внесённое в МКБ-10.       Как и у шизофрении, у безответной любви бывают обострения. Обострения — тот же фатализм, известная закономерность, предрешённый исход. Этакая религия для поехавших и убогих. Своего рода оправдательный приговор. Сойдет что угодно. Ты можешь принимать горшок с геранью за родную мать, покрываться псориазной коркой, лезть в петлю или биться головой о стену, пока не искрошится твой твёрдый лоб.       Смысл в том, чтобы дать себе волю. Найти золотой билет под шоколадной обёрткой: смена сезонов, изменение длины светового дня, магнитные бури и перепад температур.       У Шин Джэрён с головой всё в порядке. Просто время не имеет для неё значения, её межсезонье приходит каждый раз, когда ровное постукивание сердца усиливается, а её пальцы покалывает фантомным ощущением мягкости чужих волос. Под ногтями чужая кожа, отпечатки хранят историю недавних прикосновений к нему — к Чон Чонгуку.       Он — её лучший друг. Её межсезонье. Её обострение. Её помешательство. Её безответная любовь, которую так и не внесли в МКБ-10.

***

      — …Очевидно, мы оба не настроены на серьёзные отношения, — Мин Юнги двадцать девять, он достаточно известный музыкальный продюсер, автор песен и куча всего ещё, что Хваён не успела расписать Джэрён в сообщении. Мин Юнги смотрит на неё прямо, обнажая взглядом и её незаинтересованность в отношениях, и скуку от очередного свидания вслепую, и, кажется, даже то самое — сокровенное, тайное. Мин Юнги двигает пальцами стакан с кофе в сторону и упирается локтями в стол, складывая пальцы в замок под подбородком. Кривит насмешливо уголок губ и продолжает:       — Позволь говорить прямо. Ты симпатичная, в моей системе координат даже красивая, и если это взаимно, то мы можем…       — Потрахаться? — прерывает его Джэрён, фыркая в стакан с кофе и вызывая тем самым маленькое цунами в кружке. Она откидывается на спинку стула, прикрывая глаза, и делает шумный вздох, как учил наставник по медитациям из Ютуба.       Её не раздражает и тем более не обижает чужое предложение — ей от него примерно никак. Она благополучно преодолела стадию «секс без обязательств, как обезболивающее» ещё полтора года назад на третьем курсе, когда у Чонгука появились первые серьёзные отношения. Способ был работающим, но с краткосрочным эффектом, ставящим перед выбором: либо спать каждый день с новым парнем (проще тогда уж в эскорт, чтобы и деньги получать), либо найти постоянного партнера. От последнего она отказалась по причине Чонгука — какой смысл, если каждого сравниваешь с тем, кто лучший во всём, за что берётся, по определению? От первого — из-за здорового страха подхватить что-нибудь по дороге обезболивания.       — Я так-то не против, но вынуждена отказаться. Для меня это пройденный этап.       — Окей, — понимающе кивает Мин Юнги, которому двадцать девять, и встаёт из-за стола, чтобы уйти.       Джэрён не провожает его взглядом; он не останавливается у входа, чтобы обернуться. Они расстаются случайными знакомыми, которые никогда больше не увидятся, просто потому что линии их жизней пересеклись не в то время и не в том месте.       Она наклоняется к стакану с кофе, цепляя зубами трубочку, и открывает каток на телефоне, чтобы отписаться подруге и дать знать, что с ней всё в порядке. reyon: «лучшее свидание, которое ты мне когда-либо организовывала: максимально быстро, по делу и безболезненно в конце». kim_hwa: «ты опять обломала чувака? клянусь, если ещё раз подобное выкинешь, и я занесу тебя в черный список для свиданий».       Джэрён улыбается и закрывает чат, потому что прекрасно знает — Хваён никогда с ней так не поступит, хотя бы потому что она единственная, кто знает о её помешательстве на лучшем друге.

***

      Последний семестр финишного курса в университете затягивается удавкой предстоящих экзаменов и серостью будней. В будущем и прямо сейчас эфемерном «завтра» — эшафот выпуска.       За пределами университета ничего нет и вместе с тем есть всё.       За воротами университета у них с Чонгуком совместные хобби, которые со временем неминуемо затеряются в вихре «полноценная жизнь взрослого человека». За воротами университета маячит полное излечение от её безответной любви. То самое запредельно безнадежное, где в любой момент, будь то семейный ужин, очередное свидание или важный экзамен, Шин Джэрён бежит по первому зову Чон Чонгука. И с каждым новым сообщением «ты мне нужна» ощущение тотального падения в эту бездну собственных чувств прорастает всё прочнее, с тахикардической пульсацией продираясь по венам к самому сердцу.       Остаться в одиночестве, — что, видимо, значит скорее «без Чонгука», нежели просто «одной», — страшно и может стать ещё и тошно, если пытаться предвидеть будущее. Почему-то в собственном представлении Джэрён непременно оказывается не композитором, как и положено по диплому, а бухгалтером тридцати пяти лет и нелюбимый муж спрашивает за ужином, как прошёл день, обреченно ковыряя вилкой уставшие макароны.       И она пытается объяснить это Хваён, бурно жестикулируя и выкуривая одну за одной: однокурсники и конкретно Чонгук берут моду не говорить о будущем после выпуска, будто так проблема сама собой исчезает, и только они с Хваён, нарушая штилевое спокойствие, бесконечно сталкиваются на пересечении траекторий в попытках что-то друг другу доказать. Джэрён, начиная утро не с изучения истории духовых, а с очередной грызни над стаканом с зубными щётками со своей соседкой, хлопает дверью, крутит пальцем у виска по-детски, применяет ещё сотню стратегий, но не знает, как решить головоломку и перешагнуть через грань чужого беспокойства.       — Да что ты, по-твоему, сдохнешь без него? Это не может быть так тяжело, — повторяет Хваён, сплёвывая пасту в сток.       В самом деле может и сдохнет, но не от непомерного усилия жить без Чонгука, а от невозможности его совершить.       — Тебе нужен нормальный мужик, — ноет Хваён в столовой на перерыве. — Чем тебе продюсер не угодил?       «Он — не Чонгук» — ожидаемо застревает в глотке, но дальше не идёт. Слишком уж заезженная пластинка в их диалоге.       — Ничем, — пожимает плечами Джэрён. — Он хороший, просто я не готова ещё.       — К чему ты не готова, Джэрён-а? — плюхается за их столик Чонгук, улыбаясь так широко, так тепло, что не улыбнуться в ответ просто невозможно. И она улыбается открыто и честно, как делает это только для него с самого первого курса и его неловкого «не хочешь стать моим другом?», после того, как она помогла ему не заблудиться.       — К защите дипломной работы, — отмахивается она, как всегда ловко. — Мне надо написать музыку для короткометражки Тэхёна, а я ещё даже не садилась её смотреть.       — А что там? Небось, опять какой-нибудь артхаус?       — Нет, — Джэрён морщит нос, сдерживая улыбку, потому что короткометражки Ким Тэхёна с режиссерского факультета для них с Чонгуком отдельная тема для шуток. — Любовная драма.       — Ого, — воодушевлённо тянет гласные Чонгук. — Посмотрим вместе?       — Окей, — Хваён на её быстрый и безапелляционный ответ закатывает глаза, кажется, до самого потолка, а может и дальше. Она умоляла Джэрён посмотреть этот фильм с ней уже недели две.       Джэрён одновременно хочет стукнуть себя по лбу от собственной бесхребетности и врезать подруге, чтобы так очевидно не палила её.       — У меня на выходных уезжают родители, — начинает Чонгук заводить ту самую тему, ради которой и спустился в столовую, отвлекаясь от собственного проекта. — И я хочу устроить последнюю вечеринку перед экзаменами. Народу минимум, алкоголя и веселья — максимум. Плюс придёт один из моих сонбэ из компании, куда меня взяли трейни, — он смотрит на Джэрён пристально, а с неё будто лоскутами сходит кожа, — он пишет музыку, и я думал, что тебе будет полезно начать заводить такие знакомства. Ты же ещё не нашла место для стажировки.       — Ладно-ладно, — поднимает руки вверх девушка, трезво оценивая все аргументы Чонгука и признавая его правоту. — Я приду, клянусь альбомом твоей любимой группы.       — Так-то лучше, — смеётся тот радостно и гладит её по голове тем самым жестом, который больше братский, даже отеческий, чем с каким-то подтекстом, как юным девушкам пытаются внушить в каждой второй дораме. Но у Джэрён всё равно сердце замирает предателем, а щеки покалывает от едва заметного румянца, как у чёртовой, блять, школьницы.       Бесконтрольность собственных реакций на Чонгука бесит ужасно.

***

      — Знакомься, Джэрён-а, это Юн Мунён — моя девушка, она на втором курсе вокального, — произносит с гордостью Чонгук, когда Джэрён появляется на вечеринке в субботу. И пока её лучший друг активно играет бровями в привычном «ну как тебе? как?», Джэрён ищет глазами выпивку.       — Очень приятно, — кивает она будущей певице, натягивая привычную маску.       — И мне, сонбэ, я так много про вас слышала и музыка у вас крутая, — тараторит девчонка, активно дергая её руку, словно это копилка какая-то и сейчас оттуда посыпятся монеты, но максимум что выпадет из Джэрён — её жалкие безответные чувства.       Она кое-как отвязывается от мозолящей глаза и сердце парочки и подлетает к столику с разномастным алкоголем. В пластиковый стакан заливается джин, а потом и тоник в пропорциях — сплошной джин. Она прислоняется к столу и смотрит на гудящую толпу будущих выпускников, улыбается краешком губ и ворочает в голове поводы отсюда свалить: пятнадцать минут достаточно? А двадцать? Нет, Чонгук точно что-то заподозрит или ей хочется в это верить, но она остается ещё на полчаса.       На исходе третьего стакана Джэрён чувствует, как джин бьет поддых, под колено, под ногу, и она прокатывается гребешком позвонков в ухабы болезненного опьянения с отзвуками тоскливой тошноты по Чонгуку, целующему хихикающую Мунён.       — Интересно, — хриплый голос наждачкой проезжается по щеке, выдёргивая из топких мыслей.       Джерён оборачивается, фокусируя мутный от алкоголя взгляд на мужчине. Удивление мимолетной искрой пробегает и топится в тёмном, нехорошем предчувствии. У Мин Юнги, которому двадцать девять и он музыкальный продюсер, очень мягкие черты в противовес острому лицу, а взгляд ещё хуже — прямо в суть.       — В смысле? — она отмирает, слегка нахмурившись.       — Неважно, — отмахивается тот и убирает свой взгляд к бутылкам, выбирая себе виски. — Хочешь уйти.       — Нет, — резко и непонятно зачем врёт ему Джэрён.       — Я не спрашивал, — хмыкает одним уголком губ Юнги.       — Оо, хён, — подлетает к ним Чонгук, обнимая за плечо девушку и прижимая к себе ближе, чем предполагает общепринятое понятие дружбы, но в их плоскости это ничего не значащая норма к сожалению одной из сторон. — Ты пришёл! Я тебя как раз хотел познакомить с Джэрён. Она лучшая на курсе композиторов!       — Да ладно? — беззлобно и вместе с тем совершенно равнодушно поддевает продюсер.       — Я серьёзно, — смешно морщится Чонгук, не замечая, как прикипает к нему лучшая на курсе композиторов. — Хён, ты должен послушать её треки! В прошлом году она написала несколько дорожек для сериала. Так, — неожиданно тормозит Чонгук, хмурясь и чуть отодвигаясь от Джэрён, заставляя её чувствовать холод. — Стоп! А вы что, знакомы?       И выражение лица у него такое, словно он только что застукал друзей в постели.       — Нет! — пищит тут же Джэрён.       — Да, — ровное слетает с губ Юнги.       — Как это? Когда? — хмурится сильнее Чонгук и смотрит почему-то всё время обиженно на неё, пока Джэрён сжимается в комок и не понимает, почему огребает одна она, хотя виноваты оба.       — Мы ходили на свидание, — добивает Юнги.       — А-а-а-а, — Джэрён кажется, что она вот-вот рассыплется в прах от этого тоскливого и обиженного тона, но Чонгук быстро собирается, улыбается и добавляет уже мягче, ласково сжимая плечо подруги:       — Свидание это хорошо, а с Юнги-хёном вообще супер. Ладно, веселитесь, мне надо Мунён от Чимина спасти.       Джэрён так и стоит на месте, оставленная ради спасительной операции от Чимина. Её он никогда не пытался спасти от него, обычно наоборот, сплавлял Пака к ней, чтобы та нянчилась с самым главным алкоголиком в их компании. И вот опять она видит, как Чимин поднимается с дивана и выглядывает в толпе людей знакомый силуэт, чтобы запустить привычный цикл: бутылочно-зеленое стекло, шот, шот, шот — сладко-горькое по гортани; штопор эмоций — пей, бей, веселись и умирай на утро. Джэрён думает, что сегодня не выдержит этого. На этой неделе ей нужно что-то посерьёзнее алкогольной комы, и она поворачивается к Юнги, который продолжает стоять рядом, будто знает, понимает и ждёт.       — Я согласна.       — С чем? — удивлённо приподнимает бровь Юнги, так и не донеся стакан до губ.       — Давай переспим, — она хватает его за запястье, приближаясь к нему. — Я действительно не хочу тут быть.       — Окей, — кивает Мин Юнги, прямо как в кафе перед тем, как встать и уйти. Он ставит стакан на стол и сцепляет их пальцы, ведя её к выходу и бросая кому-то короткое «я ухожу».

***

      Они молчат всю дорогу: Юнги слушает музыку в наушниках, а Джэрён изо всех сил липнет к мерцающим за окном улицам, лишь бы не смотреть на сидящего рядом музыкального продюсера. Знает — один раз взглянет, задержится хоть на пять секунд на его остром подбородке и точно откроет свой рот, который вряд ли сейчас поможет разрядить обстановку.       Юнги просит таксиста проехать на подземную парковку элитного комплекса в Итэвоне, протягивает Джэрён маску и сам надевает такую же, объясняя коротким «камеры, не хочу рисковать». И она вдруг вспоминает, у кого конкретно попросила «сексуальное обезболивающее»: взрослый, состоявшийся музыкальный продюсер и композитор — не айдол с ежедневными статьями на Диспатче, но он достаточно там мелькает, чтобы беспокоиться о таких вещах, как репутация. Ей становится неловко, и она начинает мяться у двери, ведущей к лифтам:       — Слушай, спасибо за помощь, но давай нет?       Юнги цокает и качает головой.       — Да ну? — она не видит за маской его губ, но по глазам определяет, что тот сейчас ухмыляется ядовито. — Испугалась?       — Да нет же, просто ты публичная личность, мало ли что…       — По твоей логике, публичные личности либо не трахаются, либо женятся, чтобы потрахаться — я правильно понял? — Юнги тихо фырчит и оборачивается к ней всем телом, наклоняясь к лицу. — Не тупи, лучшая на курсе, это просто мера предосторожности. Другое дело, если ты просто передумала.       Джэрён смотрит в его карие глаза и чувствует, как тело затапливает чужой уверенностью. Она вздыхает и коротко кивает, проходя в тамбур с лифтами. Юнги жмёт на кнопку с цифрой тридцать и прислоняется к стене, цепким взглядом оценивая добычу. Пульс Джэрён на секунду провисает, проваливаясь в пустоту, а кончики ушей загораются сигнально-алым.       — Слушай, — поворачивается она к нему, прищурив глаза, — ты же не маньяк какой-то?       Юнги заливисто хохочет, запрокидывая голову, и густое напряжение в кабине лифта разряжается весельем.       — Не поздновато ли спрашивать? — Джэрён прикусывает губу под маской, опуская взгляд к подошвам своих кед. — Нет, я не маньяк, но и сексом занимаюсь не нежным. Про тему слышала?       — Это что-то про БДСМ? — тут же поднимает взгляд обратно, не скрывая удивления.       Юнги кивает, заставляя её поперхнуться воздухом. Не то, чтобы Джэрён была консервативной в постели или, упаси Сансара, ханжой. С тематическими отношениями она успела познакомиться ещё в процессе активной стадии «секс без обязательств, как обезболивающее», просто не ожидала подобного от Мин Юнги.       Она промаргивается несколько раз, давая тому время на передумать и взять свои слова обратно, превратив всё в шутку, но так и не дождавшись ироничного «подъебал», произносит на вдохе:       — Совсем жесть?       — Зависит от твоего уровня боли, — пожимает плечами Юнги и выходит из лифта, направляясь к одной из двух дверей на всём этаже. Он быстро управляется с электронным замком и пропускает её вперед, чтобы закрыть за собой дверь и продолжить будничным тоном. — Табу? Выпить?       Джэрён переваривает вопросы, неловко сминая задники кед и оглядывая просторную гостиную, совмещенную с кухней.       — Ответ на всё — да, — она подходит к барному столу, но не смотрит на Юнги, вместо этого цепляет взглядом кружки, бокалы, стаканы для виски, тарелки и недоеденное яблоко возле раковины. Джэрён боится посмотреть и выдать нервозность и смущение. Почему-то ей вдруг очень хочется выглядеть именно перед этим человеком прошаренной в плане БДСМ-отношений. Смешно… до слёз.       — Озвучишь? — Юнги вновь вытаскивает её на поверхность своим ровным голосом.       — Кроме очевидного пиздеца типа туалетных практик, мне не нравятся порезы и электричество. В целом, я против физического ущерба с перебором, за разумное причинение боли.       — Окей, — кивает понимающе Юнги, разливая по стаканам виски. — Стоп-слово?       — А можно просто потрахаться?       И снова Юнги хохочет, запрокидывает голову и обнажает десна, превращая свою животную ухмылку в по-настоящему очаровательную улыбку, которая выдаёт в нем мальчишку. Джэрён ещё сильнее зависает на таком контрасте, прикусывая зубами край бокала.       — Можно, конечно, но я свяжу тебе руки.       — Почему?       — Потому что мне не нравится, когда меня касаются в постели, — коротко, резко и даже сухо. Его слова должны раззадорить любопытство, но интонации задевают девичью гордость сильнее. — Если нужно, то душ в спальне — прямо по коридору, правая дверь.       Джэрён опустошает стакан и оставляет его на столе, быстрым шагом отправляясь следовать устной навигации по чужому дому. Она всё ещё может развернуться и уйти, даже убежать, но что её ждет за пределами этого дома? Чон Чонгук, целующий хихикающую Мунён, равен тому, что превышает все допустимые уровни боли. Она подставляется под тёплые капли воды, быстро справляясь с душем и остатками иррационального страха — бояться стоит не Юнги, бояться надо того, что она останется одна этим вечером, когда тот, другой, никогда не остаётся один.       Джэрён обматывается полотенцем и выходит, заставая Юнги примерно в таком же виде у шкафа, быстро фиксирует ненужную и совершенно дурацкую в нынешних обстоятельствах мысль о второй ванне, а потом спрашивает, набравшись вдруг смелости.       — Я хоть тебе нравлюсь?       Юнги тормозит с наручниками в руках и смотрит на неё выразительно, красноречиво, так, как смотрят на круглых дураков.       — Да, — выдыхает он спокойно, но мягче, чем обычно. — Ты красивая, я всё свидание думал только о том, как хочу нагнуть тебя прямо на столике, за которым мы сидели, связать тебе руки ремнем и, прости за грубость, выебать так, чтобы ты сорвала голос. Ты выглядишь, как гребаный фетиш на послушность.       — Класс, потому что с некоторыми поправками я думала об этом же. И не скажи ты сейчас всего этого, то вышло бы неловко, — кривая улыбка, и Джэрён шагает к нему навстречу смелее, открыто протягивая руки для наручников.       — И правда, вышло бы неловко, — густой смешок опаляет ухо, потому что Юнги уже развернул её к себе спиной, заведя туда же руки. Он туго застегивает кожаные браслеты на её запястьях и разворачивает обратно к себе. — Раз уж мы просто трахаемся, то и стоп-слово тебе не нужно.       И взгляд у него такой при этом, что Джэрён мысленно жалеет о своём предложении просто потрахаться. Сейчас Юнги кажется не музыкальным продюсером с набором нестандартных фетишей, а хищником на охоте, где она — добыча. Еда.       Джэрён толкает комок по пересохшему горлу и смотрит на него выжидающе, напряжённо, чувствуя, как внизу живота от бушующих эмоций завязывается узел возбуждения.       Юнги её читает, как открытую книгу, лукаво улыбаясь красному румянцу на чужих щеках, и наклоняется к губам, нарочно тормозит, натягивая тетиву напряжения между ними, чтобы через секунду резко рвануть её, впиваясь кусачим поцелуем. Он целует её мокро, развязно прижимая к собственному телу, притираясь возбужденным пахом к низу живота. Пальцами сминает плечи, ведёт вдоль острых ключиц и сдирает одним касанием полотенце со своей добычи. Её кожа мягкая на ощупь и сладкая на вкус, с ароматом его мятного геля для душа, на её коже этот запах будоражит нервные окончания сильнее.       Джэрён действительно ему понравилась, и он правда захотел её сразу, но воспитанная с детства привычка «брать не спросив — нельзя» стопорнула его тогда. Трещины, заполненные болью, в чужом взгляде не позволили зайти дальше предложения: он мог бы надавить, мог красиво убедить принять его предложение, потому что читал в каждом движении и реакции — Джэрён хочет его не меньше. А после случайное стечение обстоятельств, знакомство через третьих лиц вновь их свело, и он увидел… понял вдруг природу трещин во взгляде. Но отвернуться и отойти в сторону всё равно не смог, притащил домой, смутил, поиграл на нервах и раздел, потому что, кроме воспитанных с детства привычек, у Юнги есть врождённое неумение отказывать себе в желаемом.       Джэрён — это то, чего он хочет.       Хочет увидеть, как она будет гнуться под ним через пару минут; как он расставит метки на её теле; как слёзы проступят в уголках раскосых глаз от бушующего спектра, наваливающихся чувств; как она будет стонать под ним. Он хотел бы с ней играть долго, основательно, так, чтобы голова её была пуста — он видит, ей это нужно, но она ещё не готова пустить его и отпустить.       Не готова забетонировать трещины внутри себя и пройтись по ним, оставляя позади.       Он толкает её на кровать, вклиниваясь между ног, и кусает за ключицу. Оставляет влажную линию языком вдоль солнечного сплетения и ниже, уходя к груди, обводя ту аккуратными движениями, чтобы в конце болюче укусить за сосок и услышать всхлип. Юнги кажется, что в его черепушке взорвалась граната и осколки разорвали перепонки — до того хорошо звучит её голос. Сминает пальцами каждый угол тела: от рёбер до коленей и внутренней стороны бёдер. Щупает жадно и по-хозяйски каждый миллиметр нежной кожи, но к важному не переходит — изводит. Заставляет её начать ёрзать под ним и поскуливать пунктирной линией.       — Джэрён-а, ты хорошая девочка?       — Да, — подставляется теснее под его губы у пупка и раскрывается ещё больше.       — Тогда ты должна знать: хорошие девочки не дёргаются, они терпят и ждут, когда их наградят за терпение, — щепотка укусов вдоль тазобедренной косточки и ниже. — Спрошу ещё раз — ты хорошая девочка?       Тело под ним послушно замирает.       — Да.       — Умница, — пара пальцев входит в неё резко, сразу выталкивая из груди немой вскрик. Юнги двигается в ней беспощадно, крадет её стоны поцелуями и продолжает пальпировать тело пальцами, наслаждаясь чужой чувствительностью.       Джэрён жмурится сильнее от каждой новой ласки, раскрывается всё шире, против воли ищет тесного контакта всем телом, насаживаясь на пальцы сильнее. Она жадно ловит губами кислород и обратно срывается на стон, чувствуя, как разрядка приближается сладкой негой, а потом болезненно отдаляется от неё.       — Юнги… пожалуйста!       — Развернись и встань на колени, — оглушающе ровный голос, в котором возбуждение выдается шипящим хрипом на согласных буквах.       Хищник готовится к финальному броску, к тому самому, где он кусает свою жертву за холку, даёт секунду подышать, а после прокусывает шею. Джэрён с завидной покорностью выполняет приказ, подставляясь под пасть своему палачу.       За спиной слышится шорох снимаемого полотенца, скрип натягиваемого презерватива. Он коленом заставляет её ноги разъехаться ещё сильнее, обманчиво ласково ведет ладонью по позвонкам, пересчитывая пальцами каждый, ласкает тот, что у основания шеи. И запускает необратимую цепочку: схватить рукой за волосы — вжать лицом в подушку — с силой шлепнуть по ягодице — резко войти на всю длину. Стон одновременной боли и облегчения глушится подушкой.       Юнги подтягивает её за цепочку на наручниках и толкается в неё на всю длину быстро и долгожданно. Ощущения топят Джэрён в таком многообразии, что она едва ли успевает хоть что-то фильтровать. Он выбивает из её головы всю дурь, толкаясь и сменяя толчки на поцелуи-укусы-шлепки. Трахает так, что поджимаются пальцы на ногах и хочется только одного — коснуться его в ответ, впиться ногтями в кожу и держаться, потому что не отпускать Юнги кажется единственно важным в данный момент.       Он вновь кидает её лицом в подушку и разворачивает голову на бок, когда чувствует, как мышцы вокруг члена напрягаются сильнее обычного.       — Открой глаза, — приказывает на выдохе Юнги.       Ему нужно видеть, нужно запечатать на подкорке: её опухшие от поцелуев и укусов губы, раскрытые в стоне; её блестящие глаза, испарину на виске, волосы, разметавшиеся по подушке, пальцы, впивающиеся в ладони почти что до крови. Нет, она не красивая — она сплошная эстетика, ловит свой оргазм и следующую за ним пустоту.       Джэрён — хочет обезболивающее с краткосрочным эффектом.       Юнги — хочет Джэрён, поэтому без зазрения совести подсадит её на иглу анестетика.       Он кончает спустя ещё несколько рваных толчков и быстрым движением расцепляет наручники.       — Вставай, — мягкий и хриплый голос обволакивает её размякшее сознание, бьёт в висок ласковым поцелуем. — Ты была очень хорошей девочкой, поэтому я позабочусь о тебе.       Он отводит её в ванную и под душем разминает плечи и руки, которые успели затечь за время заключения. Когда они заканчивают убирать все последствия, прикончив по пути по чашке чая, за окном уже вовсю разгорается рассвет. До того, как лечь спать, нарушив привычную для себя схему «секс — такси до дома», Юнги протягивает ей свою визитку, на тот случай, если она решит сбежать сейчас или чуть позже.       — Я не собираюсь повторять, — со скептицизмом смотрит она на квадрат из дорогой бумаги с логотипом компании развлечений.       — Не тупи, лучшая на курсе, ты собиралась прислать мне свои записи. Здесь указан адрес моей электронки.       — А.       — Я иду спать, ты можешь пойти со мной, если хочешь, но не смей обнимать. Если нет, то помой за собой чашку перед уходом, — он тормозит возле узкого коридора ведущего к спальне и оборачивается, улыбаясь вдруг не привычно равнодушно, а немного лукаво, но больше тепло и искренне:       — Приятно познакомиться, Джэрён-а.

***

      Современная история Золушки: Джэрён сваливает, вместо туфельки оставив на прощание свой топ и улизнув в его футболке, и старается не очень громко фыркать, представляя, как Юнги пытается напялить топ на каждую девушку в Сеуле, потому что нахрен забыл, как она выглядит. В последнее проще всего поверить — он вполне похож на парня, который забывает такие вещи из принципа. Ей жалко топ, но оставлять ему возможность сыграть в безразличного «хуле ты всё ещё здесь делаешь» ублюдка она не собирается тоже. У неё, вообще-то, есть чувства (к другому).       Например, она чувствует, что кто-то здесь вот-вот охуеет, так что предпочитает оставить эту роль по принципу: кто первый — тот и выиграл.       На самом деле, Джэрён тревожит не только потенциальный удар по самооценке, которая и так переживает не лучшие времена за последние двадцать два года. Она просто не знает, что ещё делать. У неё нет достойного плана на случай, если Юнги её пошлет, и совсем нет идей на случай, если этого не случится. Её попытки сокращать социальную дистанцию заканчиваются в тот момент, когда она трезвеет. У неё ни разу не было вторых свиданий, потому что сперва нужно побывать на первых.       Короче, Джэрён выбирает паническое бегство, и теперь ей нужен новый топ.       Она не звонит ему ни на следующий день, ни через два и даже три, хотя очень хочется. Покупает себе вместо топа водолазку, чтобы прикрыть следы на шее, которые очевидно мозолят глаза Чонгуку, поджимающему губы каждый раз при виде бурых пятен. Пальцы зудят от желания набрать несколько цифр и сказать «мне бы ещё немного обезболивающего», когда она видит лучшего друга с его девушкой в библиотеке. Видит, как его пальцы скользят под её юбку, его взгляд блуждает по лицу с такой щемящей нежностью, что ноет даже у Джэрён в груди. Она всё равно не звонит. Смотрит с Чонгуком короткометражку Тэхёна, с ужасом отмечая, что последний не просто вырос на целый уровень в искусстве режиссуры, но и умудрился запихнуть последние её четыре года в пятнадцать минут своего фильма. В главных героях упорно видится она и Чонгук. Спойлер: кончилось всё разбитым сердцем. Но она упрямо не звонит Юнги, вместо этого усаживая себя за фортепиано и попытку закончить дипломный проект.       Через две недели субботним утром, когда она прячет голову под подушку и заматывается гусеницей в одеяло, придумывая предлог не ходить с друзьями в кино, потому что темнота и соседние кресла с Чонгуком и Мунён — очень плохая идея. Телефон взрывает трелью воздух в комнате. Джэрён разглядывает незнакомый номер и надеется, что это приставы спешат уведомить, что раз уж она заканчивает университет, то пришло время платить по студенческому кредиту, на который она теперь будет впахивать следующие тридцать лет.       Пожалуйста, пусть это будут приставы.       — Привет, лучшая на курсе, — но это Юнги. — Я нашел, постирал и высушил твой топ. Забрать не хочешь?       Клацание её зубов можно услышать в Китае.       И вот в чём проблема: она не давала ему свой номер. Окей, уточним информацию, она не давала ему свой номер в те моменты, которые хорошо помнит, а их, по здравому размышлению, в тот день было не так уж и много. Может, это было ещё до её блэкаута? Может, она что-то упускает? Может, он связался с Чонгуком, и тот… Да, это вполне в духе Чонгука и его представлений о дружбе.       Джэрён чуть-чуть выдыхает.       — Вообще, это было бы неплохо, ты где сейчас? — за исключением первых нескольких секунд панического брейншторма идея в итоге кажется неплохой. В конце концов, ей очень нравится её топ и она не прочь получить его назад.       — Я заеду к тебе, заодно послушаю твою музыку. Чонгук сказал, что ты ещё не нашла место для стажировки, так может, я помогу?       — Окей, ладно, только это в Кансогу, — предупреждает просто на всякий случай, но Юнги и это, кажется, не смущает.       Он кладёт трубку и до Джэрён доходит масштаб катастрофы: а что если вернётся Хваён (она дает этой катастрофе шесть баллов); у неё, кажется, бардак в кухне (семь с половиной баллов) и грязная голова (десять из десяти, повторяю, десять из десяти и это не учебная тревога).       Потом она вспоминает, что в доме есть фен, а навыки реактивной уборки освоены ещё с тех времен, когда на первом курсе Чонгук в разгар домашней пьянки получил смс от матери «милый, мы едем». Тучи в праздничные дни так не разгоняют, как они в тот день табачный дым.       Итого спустя сорок минут остаётся лишь одно потенциальное стихийное бедствие, которое способно обрушиться ей на голову. Ну и ещё Юнги.       Весь путь до двери, в которую только что позвонили, она спокойно, твёрдо настраивает себя на пятиминутный обмен шмотками, музыкой и любезностями. Прямо-таки образец выдержки и хладнокровия.       — Хэй, — ну вот, пожалуйста, она открывает дверь и на этом всё. Что конкретно делать дальше, она уже не знает. И пока пауза не превратилась во что-то совсем кошмарное, она отходит в сторону и кивает. — Кофе будешь?       Джэрён ловит себя на том, что судорожно комкает край футболки и засовывает руки в карманы джинс. Идёт следом за ним на кухню, всё ещё пытаясь отделаться от ощущения, будто где-то накосячила. Она напрочь забывает о всех порывах позвонить ему самой, о желании сказать ему, как ей было хорошо и она хочет ещё. Хочет ещё ходить с пустой головой и пустым сердцем, как можно чаще. Но уверенное молчание Юнги ужасно нервирует — никогда такого не было, и вот опять.       Несколько минут они словно соревнуются в том, кто дольше продержится, не проронив ни слова. Джэрён сдерживается, чтобы не грохнуть туркой по плите, осторожно вытаскивает чашки, которые хочется запустить ему в голову, и решает не уточнять про молоко и сахар. Ещё чуть-чуть, и она поверит, что он приехал тупо оставить за собой последнее слово и отыграться за то, что она свалила без долгих прощаний.       Вместо этого Юнги спрашивает:       — Как дела?       — Что? — ещё секунда и кофе пойдет не в то горло.       — Что тебя так удивляет? — улыбка на его лице всегда одна и та же: насмешливая. Джэрён делает медленный вдох, пока пальцы намертво сжимаются на чашке, а нутро сдается перед чужой непробиваемой настойчивостью.       — Нормально.       — Держи, — он вытаскивает из кармана пальто жесткий диск. — Запиши на него свои треки, я послушаю, — его рука опускается и нащупывает что-то справа, через секунду на столе оказывается картонный пакет из брендового магазина. — Твой топ.       — Спасибо, — она подтягивает к себе пакет и прикусывает губу, поднимаясь из-за стола и забирая диск.       Джэрён уходит в небольшую комнатку, которую из спальни превратила в студию, перенеся первую в гостиную. Щёлкает мышкой по компьютеру, оживляя его, и копирует все имеющиеся файлы на носитель. Нервно кусает губы, тарабаня пяткой по полу в нетерпеливом ожидании, и не слышит, как дверь тихо стучит. Она поздно чувствует, как Юнги нависает над ней слишком близко — так близко, что его дыхание обжигает щёку.       — Неплохо для домашней студии, — хвалит так, что загривок кусают леденящие душу мурашки. — Почему не скопировала папку с проектом?       — Я ещё его не закончила, — сильнее вжимает голову в плечи.       — Тем лучше, кидай.       — Нет.       — Я не спрашиваю, Джэрён, — цокает Юнги, очевидно теряя терпение.       — Ты не можешь мне приказывать.       Напряжение между ними пузырится тяжелым возбуждением. В её голове прокручивается всё от наручников до «ты хорошая девочка?» и последующего за этим очищения разума. Джэрён вдруг совершенно ясно понимает последней клеткой своего мозга, что гниющие столько лет чувства, картинки любимых пальцев на других девичьих бёдрах и любопытное «почему ты ни с кем не встречаешься?» — всё это ведёт её. Подталкивает туда, ближе к Юнги и к той черте, где она может узнать, что он делает с плохими девочками.       — Ты права, — слова звучат, словно пощёчина, он отходит на шаг. — Я не могу тебе приказывать.       Джэрён вместо того, чтобы разозлиться или, в конце концов, обидеться, вдруг оборачивается к нему и прямо спрашивает:       — Если я соглашусь, мы ограничимся одной сессией?       — Только тебе решать, — Юнги упирается в стол рядом с ней и складывает руки на груди. — Ты должна кое-что понимать. Я не садист, таких, как я, обычно называют контрол-фриками. Мне нравится держать под контролем не только свою постель, но и жизнь вокруг меня. Поэтому, соглашаясь со мной на тематические отношения, ты принимаешь мои правила и отдаёшь мне контроль почти над всей своей жизнью. Я не собираюсь вмешиваться в твои личные отношения с кем-либо и разделяю работу, но другие сферы твоей жизни принадлежат мне. Начиная с того, что ты наденешь в университет и заканчивая тем, сколько соджу ты выпьешь в пятницу на студенческой вечеринке, если вообще туда пойдешь. Нарушаешь мои правила — я наказываю тебя.       — Как? — Джэрён выталкивает свой вопрос и сама поражается тому, как спокойно он звучит, в то время как внутри неё всё в буквальном смысле остановилось.       — Двадцать ударов стеком.       Она физически чувствует, как всё в ней поджимается от ужаса.       — Я не собираюсь бить тебя сразу, как ты провинилась. Сначала мы будем обсуждать всё, и если ты даже после этого нарушишь правила, тогда я буду наказывать, — мягко объясняет Юнги, слегка улыбаясь губами. — Про фетиши мои не хочешь узнать?       — Хочу, — быстрее, чем того бы ей хотелось.       — Умница, — он ласково гладит её по голове. — Мне нравится депривация во всех видах, плюс любые безопасные игрушки и порка.       — В смысле? — удивлённо вскидывает голову Джэрён, которая всё это время изо всех сил липла взглядом к краю стола, который обнимали красивые мужские пальцы. — Ты же сказал, что будешь наказывать меня поркой, я не понимаю.       — Порка бывает разная. Одна может быть способом наказать и дисциплинировать, другая способна принести удовольствие и обнуление. Скажи, после нашей встречи ты чувствовала, что все мысли в твоей голове перестали жужжать и перешли на успокаивающий белый шум? — терпеливо объясняет ей Юнги и довольно улыбается, когда спустя пару секунд она кивает. — Так вот, правильная порка не просто продлит тебе это ощущение, но и покажет, что такое настоящий покой мыслей.       Её приваривает к стулу нерешительностью, страхом и одновременно с этим — желанием перетащить всю горечь бытия и ответственность за эту самую горечь на чужие плечи. Первый раз в жизни решиться и снять с себя давящий груз, вручить все ключи от власти в малознакомые руки. Не довериться, наивно полагая, что её вытянут — нет, спасение утопающих дело рук самих утопающих, — но хотя бы временно задышать полной грудью и точно знать, что можно, а что нельзя.       Перестать думать.       Тайно надеясь, что это поможет перестать чувствовать.       — Продано, — выдыхает Джэрён, поднимаясь со стула и вручая Юнги жесткий диск.       — Хорошая девочка, — кивает довольно тот и прячет носитель в карман. — Первое, что тебе нужно запомнить: разговаривай со мной на уважительной речи, когда мы вдвоём. Я люблю этикет.       — Хорошо.       — Не так.       — Слушаюсь, сонбэним.       — Молодец, — и Юнги вдруг опять улыбается той самой улыбкой с дёснами, немного ерошит волосы на её макушке и уходит, оборачиваясь у самой двери. — Напиши мне, во сколько ты обычно встаешь, и скинь расписание своих пар.       — Слушаюсь.