Redemptio

      Моё утро началось с визита почтальона – письмо от Осаму. Я уже знал о содержании, и, нужно отдать должное, он справился достаточно оперативно, учитывая, что пол дня вчера был занят со мной.

«Я вышел на Одасаку. Проведём допрос сегодня в 18:00, на том же месте. Буду ждать тебя там.»

      Времени было около восьми утра, Коля ещё спал, поэтому я в гордом одиночестве закурил и принялся заваривать кофе. Я пил его часто и много. Удовольствие крайне недешёвое, но в силу аскетичного образа жизни в целом, я могу себе позволить тратить деньги на него. По правде говоря, это было чуть ли не единственным, что попадало в мой желудок за сутки, и организм уже плохо справлялся без кофеина, как и без никотина.       Уже порядка трёх лет я практикую нечто вроде особой диеты, которая граничит с голоданием. Но не той диеты, что устраивают себе люди в желании похудеть, а той, что позволяла бы мне полноценно существовать даже в условиях, если бы меня морили голодом. Я работаю в опасной сфере, часто «сую нос не в свои дела», как любят это называть мои оппоненты, и случиться может всякое. Да и получалось достаточно выгодно – абсурд, но деньги сэкономленные на еде, я тратил на табак и кофе.       Но я жил не один. Гоголя я знаю со времён университета, и он стал свидетелем начала моих практик, всячески пресекая их. Благодаря ему, к утреннему кофе у меня иногда бывают сушки. Из всего изобилия еды, потребляемой Колей, это был наименее сладкий и приторный продукт, и скрепя зубы я мог есть эти бублики, не особо проникаясь вкусом.       Импровизированный завтрак закончился, и я решил заняться планированием вопросов для подозреваемого. Этот кардинально отличался от предыдущих, цели допроса были иными, и меры я собирался принимать тоже совершенно другие.       Вообще, я не очень зверствовал с возможными преступниками, даже если их вина уже доказана – это работа милиции, но к Оде Сакуноскэ у меня была особая неприязнь. Член той самой Портовой Мафии (так эту группировку называли в Японии), приспешник которой когда-то убил моих родителей. Сложно признавать, но я жаждал возмездия за содеянное.       Советские чиновники – люди совершенно мерзкие и циничные, но вопросы прореживания рядов этих воров должны решаться внутри страны. Местную власть, как и меня (по личным обстоятельствам), не устраивало такое расположение дел. Более того, мои родители не были людьми партии, не воровали у государства, а просто знали чуть больше, чем им полагалось, но и они поплатились жизнями за это. Мир жесток, и это нужно научиться принимать, но не когда речь шла о мести за близких людей. Можно заключить, что за дело я взялся частично из личных интересов.       На пороге кухни появился Коля. Было уже около десяти утра, и это было как раз то время, когда он всегда просыпался, так что его всё ещё сонное лицо не было для меня неожиданностью.       – Доброе утро, у меня сегодня допрос, можем обсудить это.       – Мог бы предложить завтрак или хотя бы свой этот горький кофе, – он громко зевнул сразу после того, как договорил, но так и остался стоять, оперевшись на дверной косяк, не проходя в кухню.       – Ты не пьёшь этот мой горький кофе, а есть я и себе ничего не готовил.       – Ладно, что там у тебя за подозреваемый? Тот самый нашумевший Ода Сакуноскэ?       Коля быстро соорудил нечто, похожее на бутерброды с маслом и колбасой, и заварил чай. Он не умел готовить, но любил поесть. Вопрос обедов и ужинов решался легко – его бабушка всегда рада была угостить внука домашней вкусной едой, нужно было только зайти в гости на минутку, а вот на завтраки приходилось готовить самому. Получалось сносно, тем более, блюда были самыми элементарными.       – Да. Сегодня в шесть вечера опять на «зелёную» ехать. Думаю, это затянется надолго. Я почти уверен в его виновности и собираюсь выбить всё, что можно; желательно чистосердечное, но смотреть буду по ситуации.       – Моя помощь нужна?       – Думаю, там я разберусь сам – переводчик уже образовался, а вот сейчас я бы хотел узнать твоё мнение.       – Я не думаю, что это Ода.       – Японцам друг друга легче найти, чем нам их.       – Возможно, но им также легче договориться.       – Ты не доверяешь Дазаю?       – Не очень. Но у меня нет для тебя вразумительных аргументов. Как всегда, всего лишь моя чуйка.       – Твои поиски не привели ни к чему?       – К сожалению, поэтому я и считаю странным, что ему удалось так быстро найти Оду.       – Тем не менее я не могу упустить возможность допросить подозреваемого.       – Ну конечно, это было бы очень непрофессионально, – Коля сделал какой-то слишком драматичный акцент на последнем слове, будто подозревал меня в связях с Осаму.       Желания препираться не было, и мы оставили этот диалог, перейдя к обсуждению насущных вопросов, таких как: вопросы для подозреваемого, методы допроса и прочего.       Остаток дня, до пяти вечера, я провёл за чтением, стараясь не вспоминать о нём. Я обладал способностью хорошего самоконтроля, поэтому мысли лезли в голову не так часто, как могли бы.       Пришло время выходить из дома. Добираться было около получаса, как уже упоминалось, но прийти хотелось заранее; возможно, Осаму тоже появится раньше, и у нас будет время обсудить предстоящий допрос наедине.       – Здравствуй, товарищ Достоевский, – он действительно ждал меня в «зелёной», докуривая явно не первую сигарету.       – И тебе не хворать. У нас ещё восемь минут до начала, а ты уже сидишь тут по меньшей мере пятнадцать минут, какая пунктуальность!       – С чего такие выводы?       – На одну сигарету у тебя уходит четыре минуты, а тут два окурка, и ты куришь третью. Не думаю, что они шли друг за другом без малейшего перерыва. Путём несложной арифметики можно определить время твоего пребывания.       – Весьма недурно. Вы прошли мою игру, товарищ Достоевский, – ему приносило нескрываемое удовольствие называть меня именно так.       Он затушил сигарету, хотя оставалось ещё не менее четырёх глубоких тяг, и вышел в коридор. Вернулся спустя несколько минут с мужчиной под руку. Тот был явно не в себе; не могу утверждать, были это препараты, алкоголь или что-то другое, но его лицо выражало одновременно полярно противоположные эмоции, которые менялись друг за другом с большой скоростью.       В целом этот мужчина был похож на того, что на документах в Миграционной Службе, но его глаза были не такими: те были точной копией глаз Осаму, а эти – обычные, тёмно-карие, как у большинства японцев. Но я решил списать это на плохое освещение, под которым оттенок мог слегка меняться; всё-таки это же не голубые и карие, разница в нашем случае была не такой уж и большой.       – Ода Сакуноскэ?       В ответ он замотал головой под пристальным взглядом Осаму.       – Вы обвиняетесь в по меньшей мере двух актах убийств российских чиновников.       Он что-то залепетал на японском, и Дазай перевёл мне это сиюминутно.       – Да, я знаю, но поверьте, я ничего подобного не делал.       – Что Вы делали 31 марта в период с шести до девяти вечера?       – Я… Я… Нет, это не то, что Вы подумали!       Он быстро замотал головой, начиная заметно дёргаться. Меня это разозлило, и я повысил голос.       – Тогда что это? У тебя нет алиби, убийца?       – Я не виноват! Меня заставили!       Ода был перепуган, он с непониманием смотрел на Осаму, но тот продолжал сохранять хладнокровие.       – Кто тебя заставил? Что тебе за это пообещали? – атмосфера нравилась мне меньше и меньше, я начинал выходить из себя. Обычно я бы никогда не допустил подобного поведения с подозреваемыми, но этот мужчина был прямо-таки противен мне. Можно сказать, я доходил до точки кипения.       – Обстоятельства, меня заставили сделать это обстоятельства!       Неожиданно, Осаму, что до этого просто спокойно переводил весь наш диалог, ненапряжно куря, ткнул тлеющий бычок Оде в предплечье. Тот взвыл от резкой боли, не затыкаясь, пока Дазай не убрал полностью затушенную сигарету от его руки. На этом месте сразу образовался глубокий ожог, который всё ещё дымился некоторое время. Осаму что-то злобно сказал ему на японском, а после бросил уже на русском:       – Нечего тут говорить загадками, мы не в детском саду.       Сначала я поморщился от вида этого действа: решать вопросы таким путём мне отнюдь не нравилось, но со временем отвращение сменилось неким наслаждением. Я чувствовал облегчение, смотря, как страдает этот изверг.       – Сделаю исключение и повторюсь ещё раз: кто тебя заставил?       Он метнулся взглядом в сторону Осаму и быстро выпалил:       – Я не могу выдать имени заказчика.       Говорил он как-то невнятно, будто по заготовленному сценарию, который был составлен когда-то давно, и от которого остались только отголоски; у меня возникали некоторые сомнения, но прекращать я не собирался.       – Меня не устраивают такие ответы. Чётко и по сути. Иначе…       Я открыл двери шкафа и достал резиновую палку, вырезанную из шины конной пролётки. Тем временем Осаму связал руки и ноги подозреваемого так быстро, что тот не успел и среагировать, в силу своего состояния.       Ода прямо-таки побелел от страха, его взгляд прояснился.       – Я не знаю, о чём Вы говорите!       Первый удар. По ногам, не слишком сильно, но достаточно ощутимо, чтобы заставить сказать хоть что-то.       – А ты хорошенько подумай, мразь. Как звали твоего хозяина?       – Какого хозяина? Я не понимаю!       Второй удар. В грудь, грубее, чем предыдущий, он заставил мужчину закашляться. Мне начинало нравиться то, что я делал. Одновременно раздражало то, что он не выдавал информации, но мне приносило наслаждение наблюдать за его мучениями. Я сам себя не узнавал.       – Мори Огай! Его звали Мори Огай, только прекратите это! – он посмотрел не на меня, а на Дазая. Конечно, они же были знакомы.       – Прекратить? А ты быстро сдаёшься, мне аж обидно.       Третий удар. Тоже в грудь; на этот раз он харкнул кровью. На это было чертовски приятно смотреть.       – Какой это был по счёту заказ?       – Я не знаю! Остановитесь! – мне показалось, что он сказал намного больше, но перевели мне только это.       Четвёртый удар, но не от меня. Осаму хлестнул его по ногам ремнём с тяжёлой металлической пряжкой, от которой моментально остался характерный след.       – Я не имею понятия, о чём Вы! Да, я согрешил, но я не убийца!       – Что? За твоей спиной не одна человеческая жизнь! Ты должен понести наказание за то, что отнял их.       Пятый удар. По лицу. Неприятно хрустнул нос, на пол упал окровавленный зуб.       – Я карманник! Я воровать деньги у люди! – Ода заговорил на ломаном русском.       – Да как ты смеешь нести такую чушь?! – в «разговор» вник Осаму, зарядив ремнём по рукам. Место удара пришлось как раз по свежему сигаретному ожогу. Он проговорил что-то на японском, быстро и злобно, после чего японец ещё больше затрясся.       – Определись с историей. Ты наёмник, который берёт заказы у Мори Огая или карманник? – меня злил сложившийся ход событий, и я закурил.       – Я есть вор! Я воровать деньги! – он продолжал отчаянно лепетать на русском, по всей видимости, не доверяя нашему переводчику.       Седьмой удар пришёлся в голову, после чего брызги крови, вперемешку с зубами, отлетели в стену; Ода потерял сознание. Меня это разозлило ещё сильнее, и я, последовав примеру Осаму, затушил недокуренную сигарету об его щёку. И только сейчас я заметил, что он не дышит. Пульса тоже не было. Звучит нелогично: мужчина был крепким на вид, удары получил далеко не смертельные, но факт остался фактом. Он умер.       Меня осенило: я провёл не допрос, я устроил пытку. Более того, я потерял контроль и убил человека.       – Осаму, он не дышит, пульса тоже нет.       – Он не мог умереть от подобных повреждений.       – Зато мог от сердечного приступа. Я довёл его до этого, а он был ещё и невиновным!       – Он был вором. Вероятно, он мог и убивать при кражах. То, что он непричастен к твоему делу ещё не значит, что он святой.       – Но это было не в моей компетенции. Убивать кого-либо было не в моей компетенции, – я пытался скрыть страх и шок за маской всё того же хладнокровия, но она начала давать трещины, сквозь которые вырывались мои истинные чувства.       – Посмотри мне в глаза, – Осаму обхватил моё лицо руками и заглянул прямо в душу, – он был преступником, а ты его наказал. Тебе не за что себя винить. Он получил по заслугам.       Я знал, что это не так, но его интонация, тембр голоса заставили меня поверить и успокоиться.       – Хорошо.       Затем он коротко поцеловал меня и принялся развязывать ещё тёплое тело мужчины.       – Тогда выходит, это не Ода Сакуноскэ? – ко мне только сейчас дошло, что ошибка была не в преступлении Оды, а в том, что это был не тот человек.       Осаму замешкался.       – Да, скорее всего, мне дали ложные наводки. Я думаю ты заметил, что он был не совсем вменяем. Не исключены помутнения в памяти. Но это в прошлом, сейчас нам нужно разобраться с телом.       Он пытался звучать спокойно и уверенно, но я заметил, как его пальцы сжались вокруг бандажей, которыми был связан вор. Мои догадки по поводу причастности Осаму к делу укреплялись ещё сильнее, но, глядя на него, я просто не мог позволить себе думать об этом.       – Я никогда не сталкивался с подобными вопросами.       – Тогда разберусь я. Езжай домой.       – Нет, я виноват, и я должен разбираться с этим.       – Я ещё раз повторю: ты не виновен, ты наказал преступника.       – Куда ты будешь прятать тело?       – Японская диаспора имеет свои преимущества, но тебе там лучше не появляться.       Это было достаточно логично. Я знал о нечистых делах иностранцев, но уследить за всем было просто невозможно, а ещё специфика моей работы заключалась не в поимке третьесортных японских и китайских контрабандистов, поэтому я предпочёл бы не связываться с диаспорой даже без рекомендации Осаму.       – Хорошо, в таком случае дашь мне знать, как всё прошло.       С этими словами я вышел из «зелёной», оставив Осаму с телом вора, имени которого я так и не узнал. Безусловно, рассказывать об этом Гоголю было бы безрассудно, поэтому я предпочёл сказать, что мы просто обознались и отпустили человека с миром, как и должны были сделать.       Я оказался убийцей, но Осаму убедил меня, что я убил не просто так. Получается, что цель оправдывает средства?