Я (не) счастлив без тебя

Поцелуй. Лёгкое касание губ. Невесомое. Невинное. Юнги думает об этом очень много раз. Вспоминает. Воспроизводит каждую деталь. Дыхание Хосока, которое коснулось его губ раньше, чем сам поцелуй. Уверенность в его взгляде, когда он так внезапно подался вперёд. Его руки, крепко сжимающие неидеальное тело Юнги, будто преодолевая собственный страх, что будет сопротивляться, вырвется. Фантом этого незначительного, казалось бы, действия отпечатался на губах Юнги нестираемо. И в течение следующего дня после произошедшего, Мин ловит себя на том, что прижимает пальцы к губам, трёт. Это похоже на сумасшествие. Пугающее, полное страхов из прошлого и боли, так и не зажившей за столько лет. Этот ничего не значащий поцелуй выпотрошил Юнги. Если до этого он справлялся с задачей — игнорировать свои редкие сны, избегать внезапные желания рядом с Хосоком, то после, он понял, что полетел в пропасть. И столкнул его туда этот самый поцелуй. Выбираться из этого состояния Юнги решил, взяв подработку, загружая себя работой, и игнорируя отдых, потому что Хосок приходил к нему во сне и продолжал начатое. Эти сны изводили Юнги, как и его низкая продуктивность. Он ненавидел такое состояние. И поэтому, когда Чон так внезапно вторгся в его квартиру, Мин был уже на взводе. И вот дверь закрывается, оставляя лишь лёгкий шлейф парфюма Хосока и его фантом, а Юнги чувствует, что внутри него что-то рушится. Он плачет. Сдаётся, нелепо скатывается на пол, трёт раскрасневшееся лицо и глушит всхлипы рукавом кофты. Ему не стыдно. Ему очень больно. Где-то в районе невероятно умного, гениального мозга, холодная уверенность — он сказал всё верно, сказал то, что действительно думает, но глупое сердце ноет, печёт в груди от желания кинуться в след, объяснить. Огромный срок — пять лет. Невероятно много времени, чтобы справиться. Люди могут кардинально изменить жизнь за столь длительный отрезок пути. Но Юнги чувствует себя улиткой. Он не справился. Не так быстро. Почему все такие резвые, прыткие, откуда в них столько скорости? Как все умудряются исцелиться, словно в компьютерной игре, ощущать себя целыми, неразбитыми, не калеками? Пять лет — огромный срок, но Мин успел за это время лишь склеить себя по кусочкам. Хосок успел жениться и стать отцом, а Юнги… Юнги успел перестать болеть по нему ежеминутно, успел научиться дышать, не выискивая родной запах, успел научиться просыпаться без желания снова рухнуть в постель, спрятаться под одеялом от воспоминаний и боли, этой преследующей, бесконечной, пронзающей, то острой, то тупой, но всегда такой безжалостной и отбирающей силы. Разве может Юнги согласиться снова попробовать, зная, что так и не оправился до конца, и, если у них вновь не получится, он останется совершенно один, и не уверен, что ещё раз сможет начать сначала. Парадокс. Он обвинил Хосока в трусости, но сам, оказывается, того же поля ягода. Раб страхов. Когда наступает вторая неделя со дня ухода из его квартиры Чона, Юнги уверяет себя, что сделал всё правильно. Эта уверенность крепчает, заглушая вой, доносящийся из вскрытой, ноющей раны. Хосок решил просто исчезнуть. Снова. Привыкая к новой реальности, где нет семьи Чон, Мин вышагивает в сторону дома, когда раздаётся звонок. — Привет, — слегка удивлённо здоровается Юнги. — Привет, — голос Чимина звучит загадочно и торопливо. — Идёшь домой? — Да, — подозрительно щурится Мин. — Откуда ты знаешь? — Сейчас за тобой подъедет такси, жду тебя в кафе, — игнорирует вопрос друг. — Какое кафе? Чимин, извини, я не в настроении ходить по… — закатывает глаза брюнет. — Ты можешь хоть раз не пререкаться, а просто сделать, как тебе говорят? — раздражённо шипит Пак. — Ты можешь хоть раз нормально объяснить, что надо? В чём такая срочность — прям сейчас ехать куда-то?! — закипает Юн. Он устал, он хочет домой, в душ и в кровать. Забыться сном, чтобы хоть немного не вариться в котле разрывающих голову мыслей. — Иногда мне хочется ударить тебя. Врезать хорошенько, чтоб ты перестал… — в трубке слышится какой-то шорох и разбушевавшегося Пака явно прерывают. Он вздыхает и сквозь зубы завершает диалог: — Юнги. Пожалуйста. Это очень важно. Я жду тебя. Не давая возможности отказаться, или хоть что-то прокомментировать, звонок сбрасывают. Мин ошарашенно смотрит на экран смартфона. Ну и наглость! Следом приходит сообщение с номером такси, которое, судя по точке на карте, должно вот-вот подъехать. Всю дорогу до назначенного места Юнги мысленно высказывает Чимину всё, что он думает об импульсивности друга, о его вечных манипуляциях грубостью, и злобном характере. Но всё вылетает из головы, когда автомобиль останавливается перед до боли знакомым заведением, которое брюнет успешно избегал очень много времени. — Да ты издеваешься надо мной, Пак Чимин, — ошарашенно шипит Мин, вылезая из машины. Он толкает дверь небольшого кафетерия, уверенный, что сейчас же вмажет своему другу, но застывает камнем, увидев за столиком в глубине зала совсем другого человека. Заметив Юнги, тот встаёт и уверенно двигается к нему. — Привет, — голос не выдаёт волнения, которое едва заметными волнами плещется на дне его зрачков. — Что ты здесь делаешь? — хмурится Мин. — Я попросил Чимина помочь мне немного. Извини, что не пригласил сам лично, сомневался, что ты согласишься, — Хосок откровенен. — Правильно сомневался. Зачем всё это? — Юнги сжимает ремешок рюкзака, словно пытается за него удержаться. — Мы можем поговорить? — мягко предлагает Чон. — Почему здесь? — резко спрашивает Юнги. — Потому что разговор будет долгим, — в глазах Хосока просьба, понимание, недоступное приглашенному им парню, и что-то ещё, не разобрать. Что-то мягкое, надёжное и очень тёплое. Видя сомнения, читающиеся на лице брюнета, Чон добавляет, шелестом своего завораживающего голоса: — Пожалуйста. Тяжело вздыхая, Мин сдаётся. Он шагает к столику, занятому ранее Хосоком, кидает рюкзак на соседний стул, и складывает руки в замок на груди. — Я сделал заказ, но, если тебе что-то не понравится, ты можешь выбрать что угодно, — Чон подзывает рукой официантку. — Не голоден, — кривит губы Юн. — Ты с работы. Поешь, — мягко настаивает мужчина, когда перед ними торопливо выставляют предварительный заказ. Скользя взглядом по тарелочкам, заполняющим небольшой столик, Мин тяжело сглатывает приступ ностальгии. Все те блюда, что они с Хо когда-то любили заказывать здесь. — Ты сказал, что хочешь поговорить. Говори, — Юнги прячется за холодностью, боясь сорваться. Он нутром чует, что разговор будет сложным. И готов ли он к нему после двух недель стресса, слёз и избегания? Он же только начал привыкать, что снова без Хосока. — Я хочу начать с извинений, — Чон складывает руки перед собой, уверенно смотрит на замкнувшегося позой, прищуром глаз и эмоциями долгожданного собеседника. Он готовился к этому разговору и ожидал подобной реакции. — Юнги, прости меня, пожалуйста. За спешку. За то, что не смогу правильно выразить свои чувства и мысли. За то, что мои обиды, порой, бегут быстрее трезвого ума и понимания твоих чувств. Я поторопился. Мне следовало всё обдумать, прежде чем предпринимать какие-то шаги, и показать тебе, что я настроен серьёзно. Хмурясь всё сильнее, Мин, сквозь грохот собственного сердца, пытается четче слышать каждое слово, пытается понять. О чём сейчас Хо вообще говорит? — Ты просил меня не извиняться, но я действительно должен был сделать это сейчас, — Чон вздыхает, прежде чем продолжить. — Мы избегали тему прошлого. Оба? Намеренно? Я не знаю. Но невозможно построить новое, не обсудив прошлое. Прошу тебя, дай мне сказать, — просит он, видя нарастающее возмущение со стороны Юнги. — Я не хочу причинять тебе боль, я не буду оправдываться за слова, которые, думаю, помним мы оба. Нет. Позволь лишь сказать тебе, Юнги, что я ценю наше прошлое. Я хочу извлечь уроки. Да, болезненные, но уроки. Не хочу оставлять там обиды. Не хочу делать из нашего прошлого траур. Я очень сильно любил тебя. Но, возможно, я был недостаточно зрел. Твоя мудрость была гораздо более осознанной, чем мои умозаключения. В то время я часто проявлял напористость, храбрость, но это было показное, как я вижу теперь, спустя время. Помнишь, во время знакомства, я брал тебя нахрапом. Ты сомневался, был застенчив, что удивительно, ведь с другими ты был холоден и часто груб. Наш первый поцелуй…ты обещал мне врезать, если я посмею приблизиться, — усмешка, боль в глазах меняется ценностью воспоминаний. — Я посмел. Ты врезал. Зато потом нам обоим было сладко. Иногда мне снится всё это… Смущённая улыбка на лице Хосока напоминает несмелые лучики солнца, что ранней весной напоминают о себе после суровых зим. Он отворачивается, будто нырнул на несколько секунд в эти сны и воспоминания, и возвращает взгляд. Не выдерживая напряжения, Мин хватается за кружку горячего напитка, лишь бы скрыть волнение. Одна часть его кричит: «уходи, убегай, просто прекрати это всё, тебе не надо это слушать, тебе надо просто уйти», но вторая выстукивает азбукой Морзе: «это всё тяжело не только тебе, ты не сможешь бегать от этого всегда, выслушай, попробуй понять, ты так трудился для того, чтобы идти вперёд легче, не тащить на себе груз прошлого, попробуй». — Мне стоит сказать это вслух. Я никогда не забывал тебя. Слышишь? Никогда. Злился, но продолжал любить. Ругал себя за все эти чувства, напоминал себе самые грубые, обидные слова, сказанные тобой тогда, прятался от чувств в показном веселье. Ты всегда знал, что я трус, верно? — карие глаза внимательно рассматривают, словно знают те безмолвные ответы, что проносятся в голове парня напротив. Юнги обжигает губы кофе, и поднимает взгляд из-за ободка кружки. Молчит. — Знал, — хмыкает с улыбкой на губах Чон. — Мне, порой, казалось, что ты знаешь меня лучше, чем я сам. За то время, что мы были не вместе, за ту целую жизнь порознь, мы изменились. И я, честно, тоже. Знаешь, говорят, люди не меняются. Врут. Меняются, ещё как, просто не все в лучшую сторону. Это время меня знатно потрепало, — взгляд в стол, всё ещё смущаясь собственного откровения, — но и закалило в итоге, — тяжёлый вздох. — Тебе пришлось нелегко, — тихо говорит Юн, отставляя кружку в сторону. — Я говорю это не для того, чтобы ты жалел меня, — в глазах Хосока просьба понять. — Пытаюсь рассказать, объяснить. Заковыристо, длинно, путанно, но как могу. Я поцеловал тебя потому, что это был порыв. Юнги мгновенно мрачнеет, отстраняется, опираясь на спинку стула, складывает руки на груди. — Не в том смысле, что это было необдуманно, — спешит объяснить Чон. — Но я не проявил заботу о твоих чувствах. И в этом был неправ. Ты сказал мне правду, за что я благодарен тебе безмерно. За всё то время, как я знаю её, знаю, как больно сделал тебе, я извёл себя мыслями о том, что всё могло бы быть иначе, не будь я таким трусом. Моя слепая гордость не позволила всё изменить тогда. Но сейчас я хочу, чтобы ты услышал… Тяжело сглатывая, Мин изо всех сил удерживает себя на месте, чтобы не сбежать. Готов ли он слушать дальше? — Ты очень дорог мне. Я понимаю, что слова о чувствах сейчас неуместны, ведь ты дал мне понять — мы незнакомцы теперь. Скажу честно, я не согласен с этим, ведь ты подарил нам с Джихё пять месяцев удовольствия узнавать тебя, знакомиться с тобой снова. И я заметил, что ты изменился. Но и многое в тебе осталось прежним. Я ощущаю тебя…родным? — Хосок осторожно подбирает слова. — После нашего разговора, когда я бесцеремонно ворвался к тебе домой, я очень много думал. Мне удалось понять, что я не хочу снова причинять тебе боль. И мой вспыльчивый характер, как и мои страхи, которые я безуспешно маскирую напором и агрессией, ещё имеют место быть, я не свободен от них, но готов работать над этим. Я ведь тоже изменился, и, надеюсь, ты смог заметить это за то время, что мы дружили заново. Зубы вонзаются в тонкую кожу, раздирая её. Юнги грызёт собственную губу, хмурится и слушает внимательно. Желание сбежать постепенно отступает, сменяясь мыслями о том, что он гнал так долго прочь. — Я заметил, — негромко отвечает Мин, возвращаясь к нервному терзанию нижней губы. — Спасибо, — искренне кивает Хо, чувствуя волну благодарности. — Не умаляя твои чувства и боль прошлого, я хочу предложить тебе…попробовать это исцелить, а не прятать. Это предложение обдуманное, осознанное и больше не импульсивное. Юн тяжело выдыхает, сильнее сцепляя пальцы в замок на коленях, пряча их под столом. — Я знаю, какой кофе ты любишь. Знаю твои любимые блюда. Некоторые твои интересы. Лишь некоторые, потому что, они явно изменились. Знаю, что ты божественно готовишь, но порой так устаёшь, что рад еде на вынос, и что ты не любишь пробовать новые места, предпочитая уже знакомые блюда и рестораны. Знаю, что тебе порой надо побыть наедине с собой и собственными мыслями, чтобы восполнить свою социальную батарейку. Знаю, что для тебя большую ценность имеет твоя работа. И я хочу знать больше о тебе, если ты позволишь, — горячая ладонь Хосока тянется чуть вперёд. Слова и жест — это приглашение. Юнги знает. Он опускает взгляд вниз, рассматривая длинные красивые пальцы, что сейчас так близко к нему, лишь протяни в ответ руку, и сглатывает скопившуюся слюну, и собственный страх. — Не буду давить. Обещаю. Просто…дай мне шанс познакомиться с тобой. Стать ближе, если ты захочешь, — тихо, с лёгкой хрипотцой и уютным теплом в голосе просит Хо. У Юнги в голове всё, что крутилось последние две недели, складывается единой картиной. Завершённой. Внутри что-то щёлкает, перемыкает. Он поднимает взгляд, окунается в тепло шоколада напротив, и решительно, прогоняя страх, отвечает: — Привет. Меня зовут Мин Юнги, — прохладная ладонь тянется вперёд, предлагая рукопожатие. — Привет. Меня зовут Чон Хосок. Приятно познакомиться, — счастливая улыбка озаряет лицо Хосока. Тепло и прохлада соединяются, жмутся, задерживаются дольше положенного, обещая, что попробуют.