Взрасти свой сад

      С каждым мяо голова Сяо Ина болела все сильнее, а он не мог даже рукой пошевелить. Стонать не позволяла гордость, да, у презренного хуэйчэнь была гордость — и это было тоже наследие Цзянь Уцзиня, бывшего «меча» из Не. Эта гордость позволила умиравшему на эшафоте Сяо Хоусю не проронить ни звука. Что такое головная боль по сравнению с пытками? Сяо Ин молчал. Молчал, даже когда горячая кровь залила глаза и уши, запузырилась в носу и уголках сомкнутых заклятьем губ. Захлебываясь ею, он уже не понял, кто из господ Хо заметил, что с ним что-то не так.       Он провалился в горячечный бред, в беспамятство, наполненное криками, стонами и мерзкими звуками разрываемой плоти. Но внезапно все кончилось, когда его, растерянного и поглощенного ужасом, накрыли широкие серые рукава с багровой оторочкой в виде языков пламени. Позволив себе мгновение слабости, в следующее он выпрямился и посмотрел в лицо своему спасителю, мгновенно узнав его.       — Отец?       Мужчина, походивший на Цзянь Уцзиня как две капли воды, покачал головой, улыбаясь вымученно, но ярко.       — Нет, ребенок. Хотел бы я стать кому-нибудь отцом, но увы.       — Ты... Ты — Вэй Усянь? — догадался Сяо Ин.       — Ты знаешь меня? — Ин кивнул. — И не боишься?       — С чего бы мне бояться дважды мертвеца? — злость прорвалась в голос, заплясала искрами по коже и отдалась треском где-то в окружающем пространстве.       — Ого, какой сильный ребенок. Кровь Вэнь и... Не? Твой мир, должно быть, занятное место.       — Не могу сказать того же о твоем!       — Маленькая колючка, — рассмеялся мужчина, но тут же оборвал смех. — Ты, видимо, получил часть моей памяти? Мне жаль, ребенок.       — Я не ребенок! Мне пятнадцать!       Улыбка Вэй Усяня отдавала горечью, а руки только крепче прижали Сяо Ина, хотя он, если честно, перехотел вырываться почти сразу — в этих руках было так спокойно, словно он вернулся в собственное детство, когда в его жизни появился Цзянь Уцзинь.       — Прости меня, похоже, и тебе мой дух успел испортить жизнь?       — Да нет... Или да... Если интересно — могу рассказать. Что ты помнишь?       — Все. Хотя и не должен бы — мне казалось, все части моей души были разбиты и рассеяны в мировой ци. Но потом что-то случилось...       Сяо Ин завертел головой, но вокруг них был только непроглядный туман.       — А мы где?       — Ни малейшего понятия, но я бы предположил, что в твоем сознании. Попробуй что-то изменить, и узнаем точно.       Сяо Ин сосредоточился. В его сознании? Что ж, свое сознание он всегда представлял, как то самое логово, где прятался ото всех. Он закрыл глаза и вспомнил его до мельчайших подробностей, а тихий удивленно-обрадованный вздох над ухом подсказал, что у него что-то получилось.       — Это...       — Логово. Мое логово, — удовлетворенно оглядывая завешенные циновками и старыми ковриками стены, уставленные многочисленными стеллажами, кивнул Сяо Ин и уселся на плетеную сидушку, величественным жестом предлагая присесть и собеседнику. — Итак, твое «все» — это?..       — Обе жизни и обе смерти.       — Бр-р-р.       — Согласен, — хохотнул Вэй Усянь. — Лучше и не скажешь. И еще кое-что помню теперь из твоей. Прости, я невольно побывал в твоих... снах?       — Наверное, как и я в твоих. Значит, слушай.       Рассказ о том, что умудрились натворить высокорожденные Хо, то есть, бывшие Лань Ванцзи и Сычжуй и Вэнь Нин, занял не особенно много времени. Всего Сяо Ин, конечно, не знал, но пересказал дословно то, что узнал от Лань Ванцзи.       — Значит, ритуал, что они провели, собрал осколки моей души и запечатал их... скорее всего, в Чэньцин. Все-таки, на Луаньцзан было слишком много темной энергии, а моя флейта — инструмент для работы именно с ней.       — Но, послушай, почему тогда этот ритуал не создал для тебя тело?       — Потому что оно уже существовало в твоем мире. Возможно, силы, управляющие нашими мирами, хотели объединить мою хунь, потому что это — единственное, что от меня осталось, и твои шень и по, так как твоя хунь еще юна и сможет принять мою... Но у них ничего не вышло.       — Не хотел бы я принимать твою память, — глянул на него исподлобья Сяо Ин. — Что в ней хорошего?       Вэй Усянь вздохнул, потрепал его по плечу.       — Ничего, кроме знаний, подобающих молодому господину твоих лет. И это, если захочешь, я отдам тебе с радостью. А все остальное... Оно действительно не стоит того, чтобы принимать — тяжкий груз.       Повисшее молчание разбил снова Сяо Ин, стиснул кулаки на полах каньцзяня, подаваясь вперед:       — Ты знал, что этот гуев Лань тебя любит? Вернее, одержим тобой?       Лицо Вэй Усяня перекосила странная гримаса, сочетающая невообразимое смущение, сожаление и обреченность.       — Догадывался. К самому концу второй «жизни».       — И воспользовался этим.       — Да. Я должен был...       — Да кому?! Кому и что ты там был должен?! Пока ты был нужен и делал всю грязную работу за тех, кто не желал измараться в дерьме — тебя превозносили, но стоило нужде отступить, и ты стал неудобен, опасен, с твоим характером — еще и предсказуемо неуправляем! И вот — ты уже карп в сухой колее, и скажи мне, кто подал тебе ведро воды?! Твой брат? Этот Лань? Герои-Побратимы? А! Те еще герои оказались. Может, тот самый Незнайка? Неужели он был такой бестолочью, что не мог повлиять на старшего брата? Тогда откуда взялась его хитрость и сила, чтобы выстроить лабиринт мести и повлиять буквально на всех, чтобы свести в итоге все нити в тот Храм? Нет, Вэй Усянь. Это не ты был им всем должен. Это они, весь твой гуев мир, были должны тебе. Да только так и остались для тебя лавкой сушеной рыбы!       Вэй Усянь вместо ответа притянул его в свои объятия, закрывая рукавами.       — Ты так юн, но гораздо мудрее меня, маленькая звезда. Я бы хотел, чтобы ты таким и оставался. Собой. И я верю, что даже с одержимостью Лань Чжаня ты как-то справишься. Но только если действительно останешься самим собой. И если действительно этого захочешь. Послушай этого старика... Я сделал свой окончательный выбор в том Храме. Я действительно хотел бы уйти. Уйти навсегда, в надежде на перерождение когда-нибудь через тысячу лет, без памяти и груза прежних чувств и ошибок. И не хотел бы оставлять тебе такое бремя, как разбирательство в чужих нездоровых чувствах.       — Да уж поздно. Эти репьи от моей шкуры не отодрать так просто, — пробурчал Сяо Ин в его плечо.       Глаза жгло. Он уже понимал, что будет. Этот человек, вернее, эта душа растворится в энергии мира, как и должна была, только теперь не разбитой на части, а цельной, чтобы действительно когда-то родиться снова. И — видят боги! — она это заслужила. Но... Вэй Усянь был так похож на отца, что он... где-то в самой глубине сознания, Сяо Ин хотел бы побыть с ним подольше, обманувшись этой похожестью.       — Не плачь, маленькая звезда. Примешь мой подарок? Я оставлю тебе свои знания о заклинательстве на пути Дао Меча и о владении мечом. Суйбянь примет тебя, как меня, а навыки отработаешь — Лань Чжань и Лань Сычжуй тебе помогут. Ты сможешь подняться в небо на мече... Поверь, ничто не сравнится с этим чувством.       — Я же хуэйчэнь!       — Ты — крови Не и Вэнь, маленькая звезда. Не твоя вина, что пришлось родиться не в достойных тебя условиях. Пусть другие думают, что меч — это символ статуса. Для тебя он станет преданным другом, помощником, продолжением твоей руки и проводником твоей воли и силы.       — Как ты только мог дать ему такое имя! — уязвленно буркнул Сяо Ин.       — Я придумал для него больше двадцати имен, но не смог выбрать самое достойное и пришел за советом к дяде Цзян. Меня угораздило ляпнуть тогда, мол, какая разница, имея в виду, что любое из них станет для него достойным именем. Дядя же... решил так и назвать мой меч, и когда эти иероглифы уже отчеканили, просто предложил мне смириться с этим именем. Мне не оставалось ничего иного, как обратить это в шутку.       Сяо Ин сердито засопел: в который раз он лишь убеждался в своих выводах и решениях!       — Ты можешь сменить ему имя, если захочешь. Суйбянь — живой, у него есть дух, и этот дух достаточно силен, чтобы принять новый выбор. Так что если ты согласишься им владеть и дашь новое имя — он будет счастлив служить достойному.       Сяо Ин закрыл глаза и позволил себе еще какое-то время побыть в руках того, кто собирался подарить ему... что-то новое? Что-то, что будет одновременно напоминать ему об этой мятежной, яркой, так рано и страшно сгоревшей душе, и станет проводником к новым приключениям? Он был бы последним дураком, отказавшись.       — Я принимаю твой дар, Вэй Усянь.       — Спасибо, маленькая звезда. Гори ярко и долго. И прощай...       Сухие губы коснулись его лба, и теплое ничто объяло его, погружая в беспамятство, но теперь в нем не было страха и боли, только легкая печаль, растворившаяся, как крупица соли в чистом озере.