загадка

потёртые кеды, мятая футболка, растрёпанные волосы. первое, что бросалось в глаза. дальше широкая улыбка, задыхающийся смех, глаза яркие, сияющие словно. уже глубже, но всё ещё на поверхности. глупые шутки, до ужаса несмешные, отпускает, кольцо на пальце нервно теребит, ноги под себя поджимает, как девочка маленькая. это уже что-то, уже есть, за что зацепиться. но всё ещё пустышка. серёга на тусовки исправно ходил каждую неделю, а если вдруг не появлялся, все сразу понимали — тильт. никто даже не задумывался о причинах, знали уже давно, что серёге причина и не нужна, чтобы в тильт себя вогнать. порой хватало просто в зеркало посмотреть. никто уже не пытался его переубедить в чём-то, помочь как-то, ведь серёжа отмахивался только, не желая веселье портить. ванечка тусовки никогда не любил и попал сюда совершенно случайно, да как-то взял и прижился. для всех сразу стал обычным ванечкой, словно всегда был частью компании. такая форма имени хоть и раздражала немного, но лучше так, чем какое-нибудь прозвище всратое. когда ванечка приходил, все почему-то считали своей необходимостью подойти поздороваться, за руку чужую схватиться, за плечи приобнять, а он терпел. домой потом только возвращался, шмотки все в стирку закидывал и нервно в душе запирался на ближайший час, но терпел. никто ведь не спрашивал, нравится ли ване тактильность, нравится ли, когда в личное пространство лезут без спроса. никто не спрашивал, что у него внутри, когда ванечка был для них картинкой красивой, которая тебя выслушает, если надо, над шутками посмеётся, даже самыми плохими, слова злого в твою сторону не скажет. такой ванечка всем нравился. всем, кроме серёги. серёжа не понимал, как ваня вообще в эту компанию затесался. он ведь даже не пил никогда, не курил, просто шатался туда-сюда, оставляя после себя отголоски смеха громкого. ко всем подходил пообщаться. ко всем, кроме серёги. словно понимал, что он тут единственный, кому неинтересна обёртка. кому хотелось саму конфетку распробовать и понять, что она из себя представляет. поэтому и не подходил, боялся. пешкову, и правда, любопытно было, хоть и пытался любопытство это подавить, да поглубже запрятать. тут явно загадка посложнее, чем те, которые ему уже попадались. ну либо же действительно пустышка, коей ванечка так отчаянно хотел казаться. они ни разу не разговаривали, головой только кивали друг другу в знак приветствия, взглядами сталкиваясь. ванечка сразу как-то тушевался и на одну долгую секунду казался каким-то даже настоящим, но потом снова привычной коркой образа своего покрывался, источая искренность, не показушную даже. потому что действительно искренне пустышку из себя строил. потому что хотел ею стать. проще ведь, когда не лезут в душу, не пытаются слои с тебя сдирать, до нутра докапываясь. проще быть всем приятелем хорошим, не подпуская ближе и не давая повода хотеть сблизиться. серёжа наблюдал и задавался вопросом, когда этот образ ванечка себе построил, а главное зачем. насколько хрупким он был там внутри, если приходилось пустышкой притворяться, чтоб случайно не пораниться? серёге хотелось не думать о парне каком-то. хотелось просто глушить пиво под пошлую молли из колонок, подпевать громко, улыбаясь всем подряд. и это не было маской, в такие моменты он, и правда, чувствовал себя собой. серёже хотелось не думать, но вот ванечка мимо пролетает, плечом задевая, и на улицу выбегает, даже куртку не взяв. а серёжа слишком трезвый, чтобы не обратить внимание и не пойти следом, любопытству потакая. улица встречает морозной прохладой, отрезвляющей окончательно. серёга ёжится невольно, жалея вдруг, что вообще пошёл. и он бы вернулся, если бы на глаза не попалась сразу фигура одинокая. далеко ваня уходить не стал, вон прям у дома на лавочке сидел, к спинке привалившись. сидел неподвижно и не издавал ни звука. серёжа не хотел подкрадываться, просто почему-то тревожно было нарушить тишину. фонарь освещал другую сторону улицы, лишь отсветом на эту лавочку падая. выражение ваниного лица едва ли можно было разобрать, но, подойдя ближе, серёжа заметил, как тот руками себя обхватил, и как нога его худющая дёргалась нервно. хотел до сути докопаться? вот получай, разгадывай теперь на здоровье. но почему-то весь присущий серёже сарказм сдулся разом, язвить не хотелось от слова совсем. да и ничего такого этот ванечка ему лично не сделал, чтоб насмехаться сейчас, когда тому явно нехорошо. — эй, ты норм? — окликнул негромко, подмечая, как чужое тело вздрогнуло резко, и глаза в темноте поблёскивающие из-под чёлки испуганно уставились. не ожидал совсем увидеть кого-то. поморгал пару секунд, пытаясь в чувства прийти, и головой закивал активно, будто себя самого убедить в чём-то пытаясь. — ты не пизди, я же вижу, трусишься, — в голосе ни капли теплоты, скорее, просто интерес. большего ваня и не ожидал, и так даже лучше, можно было огрызнуться в ответ спокойно: — тебя ебёт? — и неважно, что голос совсем слабо прозвучал в тишине, хрипотцой отдавая. — пока нет, а что, хочешь? — серёга в открытую усмехнулся, не сдержавшись, а ваня нахмурился в непонятках, явно не догоняя. понятно, подкаты это не к нему, даже шуточные. — забей, чего морозишься тут? — парень было рот открыл, но пешков опередил его: — про ебёт, не ебёт мы уже выяснили, давай без этого, — и рассмеялся, когда ваня рот захлопнул, ещё сильнее нахмурившись. хотелось пальцем разгладить морщинки меж бровей чужих, но это лишним будет. — некомфортно мне там, — сказал вдруг искренне, не пытаясь отшутиться, что серёга аж замер на секунду, ожидая совсем не этого. — чего домой не поедешь? — там ещё хуже будет. не хочу снова в одиночество, понимаешь? — и серёга понимал, как никто другой. сам ведь по большей части тусовался, чтобы пустоту внутри и снаружи хоть чем-то заполнить. вот только не ожидал он совсем, что у ванечки этого, такого поверхностного с виду, такая же проблема окажется. пешков из кармана сигареты вытащил, закуривая и рядом присаживаясь, не замечая, как ваня поморщился. дым сигаретный уже осточертел, но на свежем воздухе почти не ощущалось. едва заметно вишней отдавало только. даже приятно, хоть ваня и не признается ни за что. сидели молча, но почему-то неловкости не ощущали. словно не впервые сидят вот так, плечами едва соприкасаясь. серёжа курит тихо, кольца дыма выпуская, а ванечка кольцо на пальце крутит нервно. пешков и не замечал, насколько он на самом деле нервный, сейчас сидит весь, как оголённый нерв, кажется, одно лишнее слово или движение, заискрит тут же. провоцировать не хотелось, но сказать что-то нужно было. — хочешь, вместе поедем? — вырвалось как-то само по себе. серёжа почти пожалел о своих словах. почти пожалел, но ванечка в ответ посмотрел так изумлённо. в его взгляде не было ни капли неприязни или отвращения, лишь искренняя благодарность. потому что правда не хотел один домой ехать. потому что оставаться здесь не хотел ещё больше. — я тогда такси закажу. ты один живёшь? — ваня кивнул, взгляд потупив. машину ждали всё так же в тишине. и в такси ехали тоже молча. ване разговаривать не хотелось, а серёга вдруг понял, тут и не нужно говорить, чтобы понять, что пустышка оказалась сосудом, своими странными чувствами и мыслями наполненным. и особо копаться даже не пришлось, просто серёга изначально, как и все, повёлся на то, что всем показывали. чувствовал подвох, но думал, ошибается. но вот он ваня — даже мысленно уже не хотелось произносить это неприятное «ванечка» — сидит рядом в такси, руки на груди сложив и плечом едва касаясь. думает о чем-то своём, без улыбки своей яркой, без шуток несмешных, да даже без мордашки смазливой. сидит вроде и закрытый, но для серёжи именно сейчас, как открытая книга. стоит чуть задеть, сразу шипы выпустит, которые обычно под кожей глубоко скрывает. и сразу пазл складываться начал. маска нужна, чтоб нравиться всем, чтоб проще было существовать, ведь человеку нужен человек, так, кажется, говорят? пешкову даже льстило, что именно ему ваня почему-то решил открыться. хоть и не по собственной воле, но он мог бы снова маску свою натянуть, однако не стал. причины серёга не знал, да и неважны они сейчас. важно, что это зарождающееся доверие отчего-то не хотелось просрать. интерес к ване рос стремительно, словно сам по себе. серёге просто хотелось разгадать эту загадку, не более того. квартира у вани небольшая, необжитая словно, ну либо ему заходит минимализм. серёже вот не заходил. у него самого везде всё валяется, как он сам говорит, в творческом беспорядке. главное, комфорт, а остальное уже второстепенно. ваня подал голос, только когда кроссовки снял и в зеркало в прихожей глянул: — блять, куртку забыл, — надо же, опомнился. — да что ты! вернёмся, может? — язва в серёже всё ещё жила, что радовало. — да пошёл ты, — без злости даже, устало совсем выдохнул, проходя по коридору к кухне. — есть хочешь? — ваня в холодильник залез чуть ли не с головой, начиная копаться там. — бутеры можно состряпать по-быстрому. — да забей, я не голоден, — отмахнулся серёга, игнорируя урчание в животе. ваня окинул его скептическим взглядом, чувствуя ложь. ну да, тяжело обмануть человека, который сам постоянно всех обманывает. даже отвечать ничего не стал, достал хлеб, колбасу варёную и сыр немного залежавшийся уже. — иди руки помой, потом я, и сделаем тебе бутеры. серёга уже вернулся, а вот ваня надолго задержался. чем он там занимался, оставалось только гадать, и пешков грустно на еду поглядывал, неловко было хозяйничать на чужой кухне, поэтому ждал терпеливо. вернулся ваня уже другой совсем, даже переоделся, кажется. на щеках аж румянец проступил, а то был бледный, как поганка. — ну что, щас хавчик организую! — ладонями друг о дружку хлопнул, улыбаясь широко. только не так приторно, как на тусовках, совсем не так. кажется, впервые улыбка была искренней. — ты чего там так долго торчал? передёргивал, что ли? — конечно, блять, — отозвался лениво, настроение-то уже поднялось, и уж точно не такие шутейки второсортные его испортить могли. — переодевался просто. я бы и в душ слетал, но это надолго. — это надо было срочно сделать? — представь себе, — ваня запнулся вдруг, будто раздумывая, стоит ли самому с себя слои снимать или перевести всё в шутку. но с серёгой комфортно было, хоть и общались они впервые, хотелось довериться. хоть раз довериться кому-то. — мне не нравится, когда меня трогают, — дальше пояснять смысла не было, серёжа не глупый далеко. — почему молчу, сам наверное уже догадался. — догадался, — эхом отозвался пешков, продолжая собирать пазл под названием «ваня» у себя в голове. он не знал, что получится в итоге, и понравится ли ему результат, но сейчас интерес к ване только больше вспыхивал, как и что-то нежное где-то в груди, такое непривычное, пугающее даже, но от того не менее захватывающее. серёжа как-то даже жалостью проникся к парню, хоть и понимал, что не нужно это. просто слишком похожи они оказались в своём страхе одиночества. вот только пешков не пытался от этого страха бежать, а, напротив, хотел принимать его научиться, чтоб легче было. потому что не всегда будет кто-то рядом. не всегда будут тусовки эти. не всегда можно будет бежать от самого себя. а ваня пытался невозможное сделать, себя потихоньку ломая, и если в том же духе продолжит, себя потеряет совсем. серёжа уже проходил через такое, знает всё прекрасно. и поэтому слова считает излишними. ваня бутерброды наделал за пару минут, и исчезли они так же стремительно, как и появились. парни даже чай не подумали сделать, оба голодные до ужаса были. сидели в свете лампы тусклой да переговаривались негромко обо всём и ни о чём. ваня оказался болтушкой ещё той, только повод дай. рассказывал всё подряд, стоило почувствовать себя комфортно в компании серёги, а тот и не возражал. было что-то завораживающее в том, чтобы просто голос ванин слушать, истории какие-то забавные вперемешку с шутками всё такими же глупыми. пешков даже не над ними смеялся, а над ваней, от смеха задыхающимся. как-то и не заметили, что светать начало за окном, пока сквозь тюль блики солнечные ванино лицо не осветили, и серёга осознал, что впервые вообще так отчётливо его видел. на хатах свет всегда тусклый, приглушённый, а то и вообще темень. и осознал, что зря смазливым его называл. очень зря, потому что смазливости никакой не было и в помине. зато были аккуратные черты лица, носик крошечный, губы потрескавшиеся, да родинка, взгляд цепляющая. красивый. и когда уже глаза слипались, серёга взгляда не отрывал, слушая всё так же внимательно, иногда от себя что-то добавляя, что-то глупое такое, над чем ваня смехом своим задыхающимся заливался и ладонью по плечу чужому лупил. и когда зевал уже в открытую, ваня его в комнату свою повёл, даже не предлагая диван в гостиной. и когда вместе улеглись, серёжа боялся коснуться случайно, поэтому на самом краю устроился. и когда ваня сам боязливо пальцами по ладони чужой скользнул, сердце к горлу подскочило, дыхание затрудняя. и когда глаза в потолок, пальцы крепко переплетены, казалось, вот он пазл, собран уже почти. только почему-то последней деталькой сам серёжа оказался, недостающей такой, но до невозможности родной. и когда проснутся, болтать уже будет серёга без умолку, над завтраком колдуя, пока ваня не скажет тихо, что давно подойти хотел познакомиться, боялся только. а пешков обнимет крепко, разрешение перед этим спросив, и впервые назовет ванюшей.