С небьющимся сердцем

      Когда они дошли до дворца, эйфория уже улеглась. Завтра Империя снова проснется в том мире, из которого ее хотели так нагло и безбожно вырвать. Никаких изменений, никаких лечений, никакого Распутина и никакой революции. Смешно, что всему их существованию угрожал тот, кто стоял у истоков — победоносный воин, император, гордость всей Европы. Но все в прошлом. Отказ от сложившегося порядка вещей никому не пошел бы на пользу, он просто сошел с ума, и за собой чуть не утянул всю страну, во благо которой вообще-то был обязан и жить, и умирать. Насчет жизни теперь сказать сложно, но вот умер он точно во благо. И мог бы благодарить своих помощников: кончина почти библейская.              Что ж, лучше поздно, чем никогда.              — Он мог уничтожить всех нас! Завтра, нет-нет, мы уже герои! — бормотал Пуришкевич, энергично пожимая ладонь. — Может, конечно, кто-то и возразит, но мы спасли государство! Спасли Империю!       От возбуждения у него подрагивают даже кончики усов. Не потратил ли и он, спокойствия ради, десяток-другой граммов кокаина перед тем, как приехать? Впрочем, вопрос глупый: он всегда себя так ведет, а у Феликса не было ни сил, ни желания поддерживать этот пустой диалог. Он выдернул руку и посмотрел на дворец, нижний этаж которого все еще мерцал зловещими провалами желтых окон. За последнее время эти стены уже дважды рисковали стать его могилой. Как только все это кончится, Феликс уедет в Италию. Или Францию. На месяц, а лучше на два. Или увяжется за Руневскими (куда они, кстати, собираются после свадьбы)? Все-таки одному чересчур скучно, а они обязаны ему жизнью (то, что Алина по своим долгам уже расплатилась, можно в расчет не брать).               — До завтра, Владимир Митрофанович, до завтра, — улица была пуста. Пуришкевичу придется долго искать извозчика или возвращаться домой самостоятельно. Феликсу все равно. Кому-то идти через все петербургские дворы, а кому-то через комнаты, где пролилась невинная благородная кровь. Слуги придут только к утру, и еще часа три соседями князя в пустующем особняке будут тела его горе-соучастников.              Каждый знал, на что они идут. Жалко, конечно, но главное результат.              Феликс пересек двор, толкнул дверь и вдохнул полной грудью теплый воздух. Вверх по лестнице его ждал граммофон, табак и теплая постель, вниз — британец Освальд Райнер, единственный из них человек, смешной, любопытный до глупости, но инициативный и преданный, и великий князь Дмитрий, который на втором столетии жизни оставался мечтательным ребенком с большими влюбленными глазами. Возможно, стоило расспросить Дашкова подробнее, как действует колдовство старика, чтобы суметь от него защититься. Например, завязать глаза или… Ах да, Дашков тоже мертв.              Феликс поморщился. Если он хоть на минуту и усомнился в том, что Распутина нужно было убить, то теперь это снова стало очевидным. Свечников еще извиняться будет, что пытался его отговорить.              В опустевшей комнате еще пахло английскими сигаретами. В такие моменты невольно приходится жалеть о том, что обоняние у вампиров не в пример лучше человеческого. Феликс обошел стол, открыл окно, чудом не уронив с подоконника пепельницу, и брезгливо поджал губы: будь у него желание украсить внутренний двор кровью, он бы выбрал пару молодых пажей, например, но никак не Распутина. К счастью, снова пошел снег. Он отвернулся. Переброшенное через ручку кресла до пола свисало чье-то пальто. По рукаву растекался грязный след его обуви.              Вернувшись в кабинет, Феликс закурил, затягиваясь до тошноты и с прискорбием отмечая, что то ли табак отсырел, то ли он сам не может почувствовать вкуса, потому что где-то внутри все еще стоит запах густой крови. Он раздраженно отбросил трубку и прикрыл глаза, ожидая почувствовать одолевавшую еще с полчаса назад усталость. Ничего. Желание спать исчезло тоже; оставалась одна только неестественная злая бодрость.              Надо же было старику все испортить! Ладно, то, что он перед лицом совершенно точно неминуемой гибели все равно потянул за собой еще двоих — с этим Феликс еще мог смириться. Но к чему было пускаться откровенничать?              Ввел русские войска в Париж! Да хоть основал Киев! Его не должно это волновать.              А убитых все же жалко.              Феликс усмехнулся, вспоминая, с каким жаром Райнер рассказывал ему об отношении к вампирам в высших кругах его страны. Всеобщий почет и преклонение — прекрасные дары, но уж больно неприятная цена: быть цирковым зверем, на которого приходят посмотреть, раскрыв от удивления рты. Десятилетие, другое, и вампиров отдадут на растерзание ученых и врачей, чтобы исследовать. Как какие-то артефакты. Ну нет, спасибо, Феликсу не нужно было обнажать клыки, чтобы привлечь внимание, так что сохранять тайну куда лучше.              Забавный юноша.              Хотя, наверное, не такой забавный как Великий князь. Вампир, бравый офицер; Феликс до сих пор не мог забыть, как он мерил шагами его кабинет, перекатывая в защищенных перчатками ладонях серебряные пули. «А вдруг не получится? Вдруг он не вампир? Вдруг он человек? — он сжимал кулак, хмурился и спрашивал еще более растерянно: — А вдруг получится? Вдруг мы убьем его?» На усталое «дорогой, в этом и план» он отвечал одним только по-детски непонимающим взглядом. Феликс гадал, извинялся ли Дмитрий перед каждым, чью кровь пил или проливал зазря на поле брани.              Кто же знал, что убьют его этими же пулями.              Нет. Решительно невозможно. В доме мертвецы, а слуг ждать еще целую вечность! Говорят, вампиры сосуществуют рука об руку со смертью, но не настолько же буквально! Какая дикость. Может, лучше бы позвонить сейчас?              План действий на случай кровопролития заготовлен давно: Распутин был в гостях, но совершенно сошел с ума, началась драка (и вот последствия), а потом убежал, исчез, больше никто никогда не видел. Какая бесславная история для тайного убийства, о котором весь последний месяц шептались в салонах! На счастье, Петербург всегда полон слухов и полон скептиков. Одни, носом уткнувшись в труп, не поверят в произошедшее. Другие уже сбили губы, боготворя их за несовершенное. И к концу года истину будет отыскать совершенно невозможно. Оно и к лучшему.              Феликс потянул к телефону. Звонить жандармам? Звонить слугам (у кого-то из них же должен быть телефон, правда?)? Звонить сразу Коковцову? О! В какой он будет ярости! Как будет сначала сонно ворчать, а потом, этот вечный пример сдержанности и дипломатичности, позорно сорвется на крик! «Что вы несете, князь?! Распутин не может быть убийцей! Что значит, убит великий князь?! Вы в своем уме?!» Феликс засмеялся, представляя себе его возмущение и растерянность. Он посмотрел на телефон, приподнял трубку, потом положил ее назад и вышел из кабинета.              Почти во всем дворце свет был потушен. А где еще использовались свечи, а не электричество, был тусклым. Практически предсмертным. Феликс миновал все коридоры и лестницы почти бегом: глазу не за что было зацепиться. Да и в голове с каждым шагом все сильнее прояснялось. В его доме убили великого князя; если только Коковцов узнает… Если узнает император! Да им плевать будет, что во всем, честно-честно, виноват Распутин, ведь он сбежал (даром, что не на своих ногах), а вы, князь, остались. Стало быть, и кровь на ваших руках.              Нельзя было отпускать Пуришкевича так быстро.              Оставался последний пролет. Феликс не думал, что вообще вернется в эту комнату в ближайшие пару лет. Можно подумать, что во дворце нет других подвалов, в которых можно укрыться от шума города. А впрочем, к чему вообще подвалы князю? Не приличных же гостей принимать, право! И все же он снова шел туда. Вполне добровольно. Звериное чутье, порой до боли мешающее и совершенно дикое, Феликс предпочел бы от него отказаться, подсказывало, что что-то не так.              Что если Распутин вернулся? Черт его знает, пережить такую дозу серебра в бокале, несколько серебряных пуль в спине и еще трепыхаться под лезвием кинжала! Феликс бы не удивился, появись он вдруг из темноты, живой и полный сил. Но как минимум темноты не было: свечи еще горели, пусть и расплавились до половины. Незваных гостей не было тоже. Разве что он притаился под столом, спрятавшись за свисающей скатертью?              Единственными хоть сколько-нибудь живыми существами были жареный теленок, человек со вспенившейся на губах кровью да вампир, сжавшийся у него под боком.              А Феликс и не думал, что смотреть на них будет настолько…больно. Одно дело Дашков, он всегда был не более чем слугой, к тому же, излишне своевольным, а в последние дни их общение стало уже чересчур неловким, и совсем другое, нет, не друзья, в самом деле, какая дружба может быть у вампиров, у которых из всех чувств рано или поздно остаются только голод, скука и, по праздникам, любопытство, но всё же…              Феликс присел на корточки, прислушиваясь к тяжело бьющемуся сердцу. Да, похоже, ему по-настоящему жаль. Он протянул руку, отводя с лица великого князя влажные кудри, и наклонил голову, рассматривая искаженное мукой лицо. Подумать только, умереть, да еще так уродливо и глупо. Будто бы в смерти вообще может бы что-то красивое. Он невзначай задел большим пальцем поджатые губы, которые сотни раз издевательски целовал, тут же потешаясь над невинным румянцем, а потом закричал.              Потому что мертвый, абсолютно точно мертвый, великий князь Дмитрий смотрел прямо на него, широко распахнув наполненные болью глаза.              — Ты пришел за мной.              Если честно, глядя на Дмитрия, на кровь, сбегающую по губам, на перепачканную ею одежду, пробитую выстрелами в трех-четырех местах, Феликс предположил бы, что пришли за ним. Но поверить в привидения он пока не готов (к тому же, в такие, бесплотные же духи — совсем другое дело), так что вариант один: смерть великого князя отменяется. Или откладывается, по меньшей мере.              — Вы…вы убили его? — прошелестел Дмитрий, снова закрывая глаза. Феликса от этого голоса пробрало могильным холодом. Он помнил десятки вечеров, от нудной и грубой темноты Петербурга спасенных только обществом Дмитрия, и внезапная мысль о том, что их больше никогда не будет, оказалась неожиданно паршивой. Она лишала дыхания и выбивала почву из-под ног с такой силой, будто теперь кто-то стрелял в него.              — Феликс?       — Убили, убили, — он отстранился еще сильнее, падая на пол и оглядываясь. Нарастающая тревога отравляла кровь не хуже пресловутого кокаина. Кто-то должен был помочь. Кто-то должен знать, что делать. Где Пуришкевич? Почему его никогда нет, когда он нужен?! — Тебе, наверное, лучше не разговаривать. Я воды принесу, — он схватился рукой за стол, с трудом поднимаясь на ноги. — Подожди. Лежи здесь.       Он сделал шаг назад, повернулся к столу и лишь тогда одумался: ну какая вода! Какая помощь! Единственным вампирским лекарем был Распутин, и где все они теперь из-за него? Но самостоятельно избавиться от серебряных пуль его тело не сможет. Кому из петербургских врачей можно доверять? Кому нужно позвонить, чтобы узнать это? Или оставить слугам? Они сумеют?              За спиной Феликс расслышал движение: шорох ткани и глухой стон. Лихорадочная растерянность тут же сменилась раздражением: каждое движение грозится стать последним, так почему бы Дмитрию просто не полежать, пока князь решает, что делать с его нелепой утекающей вечной жизнью?! Как ни странно, эта вспышка гнева разложила по местам все мысли, оставив только глубинную нервную дрожь, на которую легко закрыть глаза.              Феликс снова опустился на колени, чувствуя, как ткань брюк пропитывается кровью, и потрепал Дмитрия по щекам. В такой ситуации отдавать единственного собеседника в лапы рискующего стать последним сна ему совершенно не хотелось.       — Если ты выпьешь еще крови, станет легче?       Дмитрий приоткрыл глаза, влажные и мутные, и какое-то время молча смотрел на Феликса. Потом облизнул губы, сильнее размазывая по ним собственную кровь, и просипел:       — Он умер.       Умер? Кто? Феликс нахмурился, собираясь было переспросить, и почти случайно вспомнил о Райнере, чью безвольное тело потревожил уже трижды за последние десять минут. Что ж, ерунда, наверное, он должен понять: разве люди не готовятся к смерти со дня своего рождения? Они все знают, что умрут через считанные дни или годы (невелика разница) и превратятся в попираемый прах, так что никакой трагедии.              Другое дело, вампир.              — Я принесу свежую, — бросил Феликс, видя, что Дмитрий вот-вот потеряет сознание вновь. — Жди.       По лестнице он буквально взлетел, хотя и не слишком любил такой способ перемещения. Запасов в холодильнике было не так много (и он уже неделю ленился их пополнить), так что Феликс забрал все остатки, на ходу отвинчивая крышку первого сосуда. Половину он тут же пролил, пытаясь напоить Дмитрия. Кровь беспрепятственно стекала по чуть разомкнутым губам.       — Ну что с тобой не так? Митя, — Феликс его имя, такое потешное и простое, почти прошипел. Он опустил оставшиеся сосуды на пол и свободной рукой приподнял безвольную голову. Ничего. Может, он все же умер, не дождавшись спасения?              Черт. В нетерпении Феликс слишком сильно сжал бутыль, стекло брызнуло во все стороны; совсем нестрашно, царапины затянулись в то же мгновение, но часть осколков угодила в лицо великого князя, а у него сил на то, чтобы бороться пусть и с такой мелочью, уже не было.              — Дьявол, вы похожи на дикобраза, Ваше Высочество.       Феликс торопливо вытащил несколько самых крупных, угодивших в подбородок и верхнюю губу, и принялся откупоривать вторую склянку. Перепачканные кровью пальцы скользили по крышке. Казалось, эту вот-вот постигнет та же участь. Феликс царапнул по бутыли ногтями и сдался. В конце концов, не было никаких гарантий, что обычная кровь поможет. Как не было гарантий, что поможет вообще хоть что-нибудь.              Однако Феликс был слишком упрям. И если в начале он был готов снять с головы воображаемую шляпу и молча наблюдать за смертью Дмитрия, то теперь у него появилась цель. И он бы не был собой, если бы не довел дело до конца.              Феликс Юсупов захотел спасти жизнь великого князя, а он всегда получает то, чего хочет.              Отыскав среди осколков хоть сколько-нибудь крупный, Феликс рассек ладонь, морщась от колючей боли и неприятного ощущения собственной крови на коже (все-таки он привык пачкать ее чужой). Да и кормить своей кровью кого бы то ни было он не привык, но пробудить Дмитрия, если только он еще жив и если не излечен, можно было только так. Феликс прижал руку к его губам, тут же вздрогнув, когда в нее инстинктивно вонзились клыки.              Да, конечно, многие вампиры любят во время утех пить друг у друга кровь; Феликс к их числу не относился. На редкость неприятная забава. Все ощущения концентрировались там, где кровь резкими толчками перетекала в чужую глотку, каждая вена сжималась, с усилием выталкивая ее, выдавливая. Да еще чужие зубы. Непослушный язык, который никак не найдет свое место. Влажные губы.              И все же, нельзя не отметить, результат был. Первые глотки Дмитрий делал исключительно из животной жажды (и Феликс готов был поспорить, что никто никогда не видел его таким), а теперь раскрыл глаза, все ещё затуманенные, приподнялся, ухватился за руку, оставляя смазанные багровые пятна. Рубашка была испорчена безвозвратно.              Терпения Феликса хватило минуты на три. Он оттолкнул Дмитрия, прижимая к себе ладонь. Края пореза алели, как воспалённые, и стягиваться не спешили. Пульсация не ослабла, наоборот, стала совсем невыносимой. Застонав, Феликс стиснул кулак и с вымученной обидой заметил:       — Посмотрите, что вы со мной сделали! Давно вы себе такого не позволяли, Дмитрий.       Великий князь в ответ глупо моргнул, вытирая рот запястьем. Похоже, шутить он был не в настроении. Феликс разочарованно выдохнул и наклонил голову.       — Сможешь идти?       Дмитрий сел, морщась от каждого движения, и попытался встать, опираясь на стену. Однако после первой же попытки, вскрикнув, он повалился на пол. Лицо, едва-едва обретшее цвет, побледнело снова. Похоже, Феликсу и впрямь придется потратить на него всю кровь: и запасы, и собственную, иначе никакой врач уже не поможет.              Это было еще страннее, чем тащить к реке завернутый в простыни труп императора, но Феликсу пришлось. Чувствуя себя по меньшей мере героем-мучеником, он позволил великому князю обхватить шею, обнял его, усиливая и без того мучительную боль в простреленной спине, и потащил. У него не было даже плана, где разместить раненного, но оставлять его в подвале, где сегодня и без того произошло достаточно, было просто неправильно. Феликс почему-то и не подумал об этом.              С трудом доведя Дмитрия до первой попавшейся гостиной и чудом не сосчитав им все углы, дверцы и комоды первого этажа, Феликс практически уронил его на диван и, уже почти не брезгуя при виде крови и при жалостливом звуке стона, упал рядом, ударяясь спиной о подлокотник. И кстати об императоре, нести его тоже было легче: и дело не в наличие или отсутствии и без того никчемной помощи Пуришкевича, а в ответственности. Ну да, Феликс примерно припоминал, что это такое: быть в ответе за чью-то жизнь. Крайне дискомфортное ощущение.              Потом Дмитрий осушил еще одну бутыль с водой, да с такой жадностью, что Феликс боялся, что он откусит горлышко. Но обошлось. Говорят, аппетит — признак здоровья.              Не в их случае. И чем больше Дмитрий пил, тем мучительнее становилась его боль. Без крови он бы лежал без сознания в тревоге сна и полубреда, но, увы, бодрствуя, имел несчастье все чувствовать и понимать. Раздробленные кости, пытающиеся вытолкнуть ненавистное серебро. Нервы, не имеющие возможности соединиться. Ткань, липнущая к пытающимся закрыться ранам. Феликса передернуло от отвращения.              — Это решительно невозможно. Мы не можем ждать до утра, — ударив по коленям, он поднялся на ноги и обернулся, чтобы удостовериться, что Дмитрий еще способен слышать его. — Дай мне номер врача.       — Врача? — снова этот шелест! Феликс уже чувствовал, как он незваным гостем стучится во все его ночные кошмары (пусть и нечастые, но отличающиеся любопытными сюжетами, которые не приходили на ум никому из литераторов!).       — Не думаешь же ты, что я сам буду вытаскивать из тебя пули? — Феликс потянулся вытащить из кармана платок, но разочарованно опустил руки: пиджак был оставлен в кабинете.       Дмитрий ответил что-то нечленораздельное и уткнулся в прижатую к груди подушку. Феликсу стоило бы испытывать отвращение перед лицом этой слабости и полужизни, но не был сил даже на нее. Черт, конечно, это было крайне увлекательно, все лучше, чем пустая однообразность, но на сегодня, пожалуй, можно и остановиться. Однако судьба, похоже, решила расплатиться разом за пару предыдущих монотонных лет.              Дмитрий смог назвать фамилии пары медиков только через десять минут, когда стих очередной приступ боли. Еще через десять минут Феликс, наконец, нашел их номера и, не стесняясь ни в выразительности речи, ни в тоне, приказал немедленно явиться обоим. Люди на службе у вампиров; совсем скоро он вернет себе положенное место Главы, и тогда они все пожалеют.              В том числе за свою нерасторопность и за то, что князь Феликс Юсупов полчаса наблюдал и слушал страдания Дмитрия, не имея возможности ни спрятаться, ни прекратить их. По крайней мере, они додумались не сообщать о произошедшем никому. Разбираться с членами Комитета сейчас не было никакого желания. Двух гостей и так достаточно. По наборному паркету кровь теперь растекалась вперемешку с грязью и талым снегом. Какое счастье, что мастер давно мертв и не имеет возможности видеть, что происходит с плодами его трудов.              Не желая наблюдать за проводимой над великим князем экзекуцией, Феликс вернулся в кабинет, уже не собираясь отсюда выходить до рассвета. Врачи и сами разберутся, как закончить свою работу и покинуть дом. Дмитрий, он надеялся, тоже.              Но нет, как же: Феликс не успел и глаз прикрыть, когда его позвали вниз. Врач вытирал окровавленные руки белой тряпкой, словно специально игнорируя еще не засохшие капли на ремешке часов, и что-то деловито пояснял, используя, верно, самые длинные термины, какие нашлись в его учебнике. Говорил он на русском, латыни или любом другом языке, который когда-либо порождал ученых и медиков, осталось загадкой — Феликс просто не дослушал эту речь. Она длилась ровно столько, сколько требовалось на то, чтобы пригладить волосы, встать с кресла и дойти до дверей.              Запах крови в гостиной за последнее время стал сильнее. По большей части она успела засохнуть, но легче от того не становилось. Дашков бы, наверное, и вовсе уже сошел с ума и вылетел, причитая и зажимая нос платком. Феликс усмехнулся.              Дмитрий выглядел вполне сносно. По крайней мере, он уже мог сидеть и теперь несмело разминал плечи, потерянно переводя взгляд с перетянувших грудь бинтов на лежащие на столе пули. Создавалось впечатление, что к нему только теперь приходило осознание всего произошедшего. Феликсу даже стало обидно: если Дмитрий и правда плохо помнит события последних пары часов, то для кого он старался? Кому, как ребенку, стирал кровь со щек? Кому без остановки рассказывал не весть что, уберегая от опасного сна? Кому целовал руки, подавая собственные на растерзание? Как бесславно.              — Феликс! — при виде него Дмитрий встал, но слишком неуверенно и по-прежнему морщась от боли. Феликс вопросительно вскинул бровь и, упершись в стенку камина бедром, сложил руки на груди. — Князь, простите, вы разрешите мне остаться здесь?       — Не переживайте, переезд не причинит вам вреда! — воскликнул один из врачей, отвлекаясь от разглядывания пуль. И тут же пожалел о том, что вообще приехал, поймав на себя испепеляющий взгляд Юсупова.       Его коллега оказался достаточно разумным, чтобы промолчать.       — Ну зачем вы мне здесь, Ваше Высочество? — протянул Феликс, расплываясь в улыбке. — Разве что помочь прислуге оттереть следы вашего присутствия, — краем глаза он заметил, как переглянулись врачи, и оскалился, отсылая их едва уловимым движением головы.       — Все, что угодно, князь, — спокойно ответил Дмитрий. — Я виноват перед вами. И…перед Освальдом.       — Ну, ему ваша вина теперь уж точно ничем не поможет, — Феликс хмыкнул, переводя взгляд на свою ладонь и тени забившейся под ногти кроваво-черной грязи. — А что, правда готовы мыть полы? В таком виде? Не могу не заметить, что мне было бы чрезвычайно любопытно на это посмотреть.              Дмитрий вздрогнул, тут же принимаясь искать свою рубашку, а, отыскав ее, под оглушительный смех Юсупова откинул прочь, изорванную, грязную и совершенно смешную.              Как и всегда, Дмитрий оказывается настоящим оплотом стабильного веселья в этом ускользающем мире. Ни его наивность, ни его порой внезапно разгорающаяся гордость Феликса не раздражают: совсем наоборот. Слушать его соображения относительно их миссии и будущего России, полулежа в кровати с бокалом прохладной крови — стоящая награда за все приложенные усилия. Хотя в какой-то момент Феликсу думается, что Дмитрий ударяется в слишком подробный религиозный анализ и Распутина, и его гипноза, и вообще всего, что переживает Империя, так что он, шипя, прикладывает к его губам палец и морщится: «Прекрати». Дмитрий оскорбляется, конечно, но не возражает: вместо этого, поколебавшись с полминуты, тянется за поцелуем, а потом подходит к окну. Рассвет занимается решительно и ярко: всеми оттенками розового и рыжего, какие доступны природе, шелестит по крышам и путается, как в паутине, в редких облаках. Смотреть на холодное солнце с каждой минутой становится все больнее. Дмитрий кутается, словно в самом деле мерзнет, в предложенный ему халат (Феликс знает, насколько для великого князя это невыносимо, потому что он насквозь пропитан запахом опиума и его духов).              — Кстати, — вдруг произносит он, оборачиваясь, — а где тот революционер, который пытался убить тебя?       — А, — Феликс выдыхает мечтательно, за исключением пары жертв среди вампиров день тогда и правда был крайне увлекательный. Как изумленно они смотрели на свою смерть с пулеметом в руках! Будто бы оружие в этом мире делают только люди. И Алина… Приятное исключение из правила об абсолютной никчемности всех вышедших из низшего класса вампиров. Как и ее жених. Образования девчонке, конечно, не хватает, но это дело поправимое, в отличие от природной интуиции и сообразительности. — Карамора, — он тянет это слово с таким же упоением, с каким недавно пил кровь. — Умер от руки Распутина и его капп, ты разве не слышал?       — В армии ходили слухи, что он спасся.       — Да? — Феликс вскидывает брови, но особого интереса не чувствует. Слухи! Снова слухи! — А что же, он так популярен среди военных? — Дмитрий задумчиво отводит взгляд и не успевает ответить; Феликс атакует острым: — Может, и ты с ним тайно виделся? Понравился?       Дмитрий на шутку почему-то не реагирует совершенно, и Феликс, чувствуя себя в очередной раз за сутки униженным и оскорбленным, отставляет полупустой бокал и нехотя встает.       — Даже если и жив, то что? Чем он может нас удивить? Каппы — вот это было оригинально, а все остальное… — Феликс фыркает и наклоняет голову, жадно целуя князя в приоткрытые губы. Дмитрий в ответ хмурится сильнее, но потом сдается: отвечает на ленивое объятие и закрывает глаза. Холодные ладони Феликса щекочут последний шрам под лопаткой. И каким чудом он дождался помощи?              — Как ты думаешь, чем все это кончится? — спрашивает Дмитрий, точно издеваясь. Разве не очевидно, что Феликсу этот разговор наскучил, не успев и начаться?       — О чем ты? — он шумно выдыхает и отворачивается к окну.       — О Распутине. Не может же быть, что все просто смиряться с его исчезновением, — широко распахнутые глаза выдают его отчаянное волнение. Закрадывается подозрение, что он сам не верит в свои надежды на их будущее и будущее страны. Наверное, не стоило так грубо обрывать его запал?       — Не может, — у Феликса острая аллергия на объяснение и без того очевидных вещей, но вид у Дмитрия такой жалостливый, что он даже чувствует себя тронутым. Так уж и быть, он смилостивится, но недовольство свое скрывать и не подумает: — Все поднимутся, чтобы понять, кто был жертвой, а кто — преступником. Пока вас не было, он мне кое-что рассказал. О том, как планировал прибрать к рукам власть, хотя это и без его признаний было понятно. Появятся другие свидетели… И вот тогда нам нужно будет готовиться к сотне благодарственных визитов.       Дмитрий ловит каждое его слово, а потом тоже отворачивается, потирая нос.       — Хотелось бы мне твою уверенность.       Феликс смеется, хватая его за подбородок и снова целуя, на этот раз без малейшей возможности отказаться и отстраниться.       — Значит, потом тебя снова назначат? — спрашивает Дмитрий после. Феликс раздраженно щелкает языком.       — В этот раз у меня нет таких козырей, как Дашков или Свечников. Но Коковцов тоже проиграл свой раунд, так что… — он неопределенно ведет плечом и снова растекается в хитрой улыбке. — А почему ты спрашиваешь?       — Я мог бы помочь, — в голосе Дмитрия слышится смущение, и оно, вкупе с его словами, так наивно и мило, что Феликс не сдерживает животного урчания в горле. — Если только ты мне кое-что пообещаешь.       — Ты смеешь ставить мне условия? — Феликс протягивает эти слова, как шипение, но тон остается по-прежнему шутливым. С трудом верится, что репутации великого князя, одного из пары-тройки десятков, хватит на то, чтобы в чем-то убедить сборище чопорных стариков, но почему бы не попробовать хотя бы вообразить?       — Всего одно, — Дмитрий смотрит на него серьезно и отстраняется: боится, что близость ловких рук и лукавых губ собьет его с мысли. — Больше никаких убийств.              Феликс вскидывает брови, смотрит на него, ожидая продолжения, а потом, захохотав, отступает еще на шаг. Никаких убийств! С каждым годом подобные обещания становятся все менее значимыми. Или Дмитрий рассчитывал услышать ложь? Не переставая смеяться, он падает на кровать, раскинув руки, и сипло отвечает:       — Ну нет, Ваше Высочество. Я не могу пообещать вам невозможного, да и, — смех переходит в зевок, и он тянется до хруста и прикрывает глаза, — пост — это, конечно, хорошо, но работа пыльная до невозможности. Здесь подпиши, там расскажи, что делать, за этими проследи. Нет, уж лучше, как раньше: приходить и говорить, когда этого хочется мне, а не тогда, когда требуют все остальные.       Дмитрий снова садится рядом, забираясь на кровать с ногами и тут же протягивая руку к разметавшимся по одеялу светлым кудрям. Право, как ребенок к любимой игрушке. Феликс наблюдает за ним, приоткрыв один глаз, и, дернувшись, клацает зубами, когда пальцы почти касаются волос.              — Черт с тобой, — ворчит Дмитрий под новую вспышку смеха. Феликс хватает его за запястье и вместо поцелуя царапает кончики пальцев клыками. Потом, наигравшись, снова опускает голову и подкладывает под нее руки.       — Ты поедешь со мной в свадебное путешествие?       — Что, прости?       — Я просто подумал, что, уж если я не хочу жениться, то у меня не будет и путешествия через всю Европу. А, знаешь ли, хочется. Не составишь компанию?       Дмитрий смотрит совершенно изумленно, прежде чем тоже начать смеяться. И разве у него есть хоть какой-то шанс отказаться?