Позор

Встретимся, и за секунду проносится ночь, Но вечностью чёрной разлука обрушится вновь. Так почему же мы всё разбегаемся впрочь? Зная, в каком направлении наша любовь. Мы друг для друга давно стали как зеркала. Видеть тебя и всё чаще себя узнавать, Нитью незримой нас намертво сшила игла, Так больно, когда города нас хотят разорвать. Дайте мне белые крылья, — я утопаю в омуте, Через тернии, провода, — в небо, только б не мучаться. Тучкой маленькой обернусь и над твоим крохотным домиком Разрыдаюсь косым дождём; знаешь, я так соскучился! Порнофильмы — Я так соскучился       На миг перебивая спёртый подъездный воздух, пахнуло древесным ароматом. Стоило двери приоткрыться, как в образовавшемся проёме появилась среднего роста девушка. Конан непринуждённо улыбалась краешками губ, стояла расслабленно и выглядела гостеприимно, но стоило её янтарным глазам зацепиться за нужный объект, как улыбка зависла у границ напряжённой прямой, а меж бровями залегла тонкая тень.       — Что с рукой?       Саске опомнился и машинально одёрнул рукав.       — С чем тебе помочь? — угрюмо поинтересовался он.       Тогда Конан отошла чуть в сторону, позволяя пройти в квартиру, однако на вопрос отвечать не спешила, вместо этого она ловко перехватила Учиху за локоть и, задрав руку кверху, присмотрелась.       — Ты поэтому лекарства спрашивал? — девушка строго смотрела в тёмные глаза, как Саске вдруг усмехнулся. Врождённая проницательность ту подвела.       — В мамочку поиграем?       — Саске.       Тот без спешки высунул руку из крепкой хватки и отвернулся, стаскивая с ног обувь.       — Пошли работать. Нормально всё.       — Не нормально, что опять происходит? У тебя проблемы какие-то?       Если бы девушка знала, как от простого, необременённого скрытым смыслом вопроса у поколоченного новым днём Саске свело челюсть, ни за что бы не произнесла этих слов, однако Конан не знала, и знать ей об этом было совершенно ни к чему, ровно как и кому бы то ни было другому до тех пор, пока блудящее белобрысое тело не объявится и не раздаст свои объяснения. Учиха поверит им, обязательно. В очередной раз выбросит из головы всё, потому что Наруто должен исцелиться, а без его, Саске, усилий этому никогда не бывать.       — Ты изменился, — заметила она, раздвигая двери шкафа купе, а немногим позже всё-таки добавила: — Стал мягче и… Послушнее.       — Все вещи разбирать? — казалось, Саске даже не слушал.       Учиха медленно заглянул в образовавшееся меж стенок пространство и поник, видя горы залежавшейся и висящей на перекладине одежды.       — Повзрослел, внутренне я имею в виду…       — Да, повзрослел и поумнел, — раздражённо выдохнул он, чувствуя, что дельного ответа уже не дождётся. — Но некоторым это не по душе, так что радуйся, пока не деградировал до прежнего. Что делать надо?       Конан словно очнулась, хотя и до этого не шибко чувствовала себя опьянённой. Она встрепенулась, на секунду отвела взгляд в сторону, за спину Учихи, в глубь тёмного шкафа, и через мгновение вышла из комнаты, вскоре возвращаясь с большими чёрными пакетами наподобие тех, какими пользовались городские службы уборки мусора.       — Если что-то приглянётся, забирай себе, оно не должно быть сильно велико. А остальное — в пакеты, тут уж сам выбери, что на мусор, что нуждающимся, — пояснила Конан и переключила свет в спальне на центральный, более яркий.       — На память ничего оставить не хочешь?       — Память — она… Не в вещах. Она в моментах, понимаешь, Саске?       — Как скажешь.       — Память в моментах, — по-человечески просто повторила она. — Потери и беды сближают тех, кто оказался в них замешан, но ещё больше они сближают нас с теми, кого больше нет. Странно, да?       — У тебя всё нормально? — чуть погодя, скептически поглядывая на шкаф, произнёс Саске. Странные темы Конан выбирала на этот раз неслучайно.       — Работай, я пока в коридоре.       Нормально не было, во всяком случае со временем границы этого понятия сильно размываются и продолжают растворяться до тех пор, пока внимание не переключится на что-то иное, а когда наконец снова вспомнишь, время само собой сравнит прошлое и настоящее, оттуда и выйдет определение этого неизвестного «нормально»; существовало ли оно прежде или наступило сейчас, или того вовсе никогда и не было — кто знает.       Саске кивнул в тот момент, когда девушка уже отвернулась. Ничего у них нет идеального, начиная с момента рождения, когда лёгкие импульсивно впервые пробуют на вкус свою работу, и заканчивая этой секундой, когда в руках снова оказался телефон, а открытый чат не давал ничего, кроме скупого напоминания о том, что общается он с пустотой. Общается… Это ведь тоже своего рода момент, память. Означает оно взаимный обмен, а по факту тот вновь выходил односторонним, будто Наруто сказал всё, что было реально придумать, озвучить и на крайний случай дистанционно написать. Выходит, и не общение, а чёрт его знает что.       Одежда старательно сворачивалась по швам и складкам, чтобы тут же отправиться в очередной плотный пакет. Учиха и не подозревал, что монотонное занятие, призванное отвлекать от насущного, столь эффективно очистит окружение от звуков, различного перемещения и визуальных картин.       Чего только не напевала Конан сидя далеко в коридоре, откуда голос её звучал неуверенно, а мелодия казалась трагичной, вот только Саске всё не переставало казаться, что в роль сидящей у разбитого корыта старухи вжился почему-то именно он. Времена, бедные на взаимность, чуждые для желающих вдыхать свежий воздух наступили на горло. И всё же руки ещё не опустились, оттого колючее несогласие лезло по сосудам, опаляя нервозно сжавшуюся сердечную мышцу новыми волнами недоверия. Откуда только берётся эта чувствительность? Парадоксален тот факт, что человек по определению того же «нормального» должен явственно ощущать себя и происходящее, однако именно это его и убивает. Способность мучиться, испытывать боль, какой бы она не была, а причины собственной боли Учиха и не знал. От чего так ныло, почему назойливо молотило в виски, если по итогу ни одна умная мысль в голову и не заглянула…       — Пакеты в коридор ставь, увидишь куда, — крикнула из отдаления Конан, судя по звуку, меняя местоположение.       Саске же неуютно поёрзал и с трудом проглотил вязкую слюну, досадно отмечая, что ком в горле от этого словно стал только больше. Убойное скверное состояние, ни туда, ни сюда бренное существо не желало поворачивать свою морду.       Очередным ударом под дых оно выбросило на глаза воспоминание, и Учиха смотрел, как потёртая ткань доселе знакомой вещи скользит по бледным рукам, как под воздействием лампы все катышки и морщинки на ней будто становятся ещё старше. Смотрел, но видел уже далеко не это.       — Даже не думай, — Итачи вновь появился без стука.       Саске не испугался ни постороннего присутствия, ни строгого тона, с которым тот пожаловал, однако обернулся и укоризненно посмотрел исподлобья.       — Нельзя, — брат сурово нахмурил брови, повторяя изъеденное предупреждение.       — Не приставай, иди куда шёл.       — С каких пор проба у тебя в привычку переросла? — непереносимым для Саске осуждением запахло всё явственнее. — Хочешь курить? Выйди на улицу.       Учиха напряжённо призадумался, но предложение проигнорировал и сигарету всё-таки поджёг, вновь отворачиваясь к окну. Зловонный дым заструился в разные стороны и ещё не успел ударить Итачи в нос, как он среагировал быстро и подлетел к брату, выталкивая руку дальше за раскрытое окно.       — Саске, — с тихой угрозой, настойчиво повторил он и крепко сжал зубы.       — Отойди, ты же бросил.       — Одна зависимость другую порождает. Выкинь, блять, и иди на улицу, — с меньшим самоконтролем Итачи, почти дотягиваясь до чужих пальцев, пытался всё же выцепить сигарету, да только Саске едва на подоконник не лез, лишь бы не отдавать. В спину ему кололо краем оконной створки, а на прозрачной оболочке глаз отпечатком повисло разочарование брата.       — В следующий раз так и сделаю, если дашь эту добить, — звучало сдавленно оттого, что Итачи по инерции прижимал к стеклу ещё больше, едва не сплющивая с ним в одно целое.       — Затуши просто. Что ж ты упрямый такой.       — Да у меня одна, слышишь? Одна осталась. Хорош убеждать.       — Ты у меня тоже один. Знал бы, как задолбало уже быть спасателем.       — Ты не меня спасаешь, ты себе спокойствие ищешь, — чуть на повышенных тонах возразил Саске и лишь после задумался над сказанным, смотря на ситуацию сразу с двух сторон.       Итачи ослабил хватку и приостановил попытку дотянуться. Брат не ведал, что могут значить такие разговоры в обществе тех, кто уже столкнулся с последствиями человеческой самовлюблённости. Ему и не стоит об этом знать. Ребёнок.       — От эгоизма нам не избавиться, люди таковы по натуре. Но он бывает разным.       — Во всём кроется эгоизм, — жеманно улыбаясь, повторился Саске. — Я знаю. Только в отличие от тебя не достаю людей своими желаниями.       — Нет, у тебя появилась привычка отзываться обо всём с безразличием. Это эгоизм не благой.       — Я в состоянии справиться с проблемами. Относись к жизни проще, и она ответит тем же.       — Ты не понимаешь?       Итачи запрокинул голову и упёрся поясницей в подоконник. Теперь тлеющая сигарета завоняла чуть явственней оттого, что Саске вновь прижал к себе руку.       — Родители не всегда будут проблемой, и я не всегда буду тем, к кому ты так стремишься. Время имеет свойство менять людей и обстоятельства, а ты должен уметь проигрывать, но оставаться собой. К чему ты делаешь это? Не нужно издеваться над собой, давиться отравой и примерять роль жертвы. Это слабости, Саске. Так делают неумелые манипуляторы. Не будь слабым, учись изворачиваться и приспосабливаться. Твоё безразличие лживо, оно не поможет.       — Она издевается над нами. Осуждает за то, чего ни ты, ни я никогда не делали, — обиженно процедил Учиха, стреляя глазами в сторону комнатной двери.       — Ты не привык? У всего есть причины, не стоит принимать ярлыки, которые на тебя пытаются повесить.       — Научился уже, не видно?       — Нет. Ты давишься, — флегматично растянул Итачи, чуть наклоняя голову вбок.       По-юношески тонкая ручонка переползла край оконной рамы, и теперь Итачи с лёгкой печалью наблюдал за тем, как с прикосновением сухого фильтра к губам улетучивается едва появившаяся уверенность в чужих силах.       — Затуши, — прозвучало сквозь глубокий вдох, терпким запахом напомнивший о том, с чего начинаются плохие истории.       Саске молчал, отчего-то вдруг потеряв стоическое спокойствие, с которым всё зарождалось. Сейчас будто тень лёгкой досады залегла на душу. А вместе с тем, Итачи предложил альтернативу.       — Вонью в дом тянет, папа это не любит.       — Ладно…       Фугаку ничего не любит. Никого не любит. Здесь каждый сам за себя, но кое в чём Итачи определённо прав. Слабости всюду, они в каждом из нас. Это плохо.       Саске поджал губы и отвернулся к окну, а брат ожидаемо вздрогнул, с немым охом дёрнувшись в сторону, после чего затушенная сигарета в тот же миг упала на пол.       Учиха перевернул кофту, находя рукав и задумчиво провёл пальцами по выжженной дырке. Оплавившие края нити ничуть не отличались от того, какими были когда-то раньше. Будто это случилось вчера, и потёртая ткань едва успела остыть. Будто с тех пор Итачи ни разу не говорил: «Даже не думай», а ведь шрам на руке он оставил навсегда.

***

      Телефон мигнул плоским экраном. Не этого ли всё утро ждал? Саске метнул в сторону того руку, соображая, что слишком нервирован, что подобное и выглядит по-дурацки, и значится поступком взвинченного подростка, однако процесс начался необратимый.       «Я папку забыл. Ключей нет»       Наруто не сделал погоды в грозовом облаке, Учиху оно разрывало, прошибая недосказанностью. Лучше бы Узумаки вспомнил о том, как звучал заданный ему вопрос, вот только больше сообщений не последовало, а Саске будто окаменел, не зная дёргаться ему в право или в лево, и дёргаться ли вообще.       «Когда придёшь?» — Учиха проговаривал эти слова шёпотом в тон опускающимся на сенсорные буквы пальцам.       Текст прочитали. Наруто застрочил что-то в ответ весьма быстро, весьма пылко, если Саске верно то ощущал. Он мигом позабыл об одежде, о тёмных пакетах из коридора и Конан, которые с нетерпением, должно быть, продолжали ждать от него решительных действий. Казалось, словно Узумаки всё ещё где-то рядом, смотрит прямиком в затылок и мозолит внутренность по самую душу, но мираж разнесло в мелкую крошку, тогда как чудесный образ великого надзирателя смыло потоком реального.       Набор оборвался, и собеседник покинул сеть.       «?» — неуверенно выбрал Учиха.       Болезненное дрожание рук незаметно перетекло в раздражительный скрип зубов. Саске знал, что кости могут чесаться, да на практике оно оказалось не просто мерзким.       «Давай без вопросов», — сопливо всплыло, наверняка будучи тем, что долго писали до выхода из сети. Ответ им обоим, предложение сшить гнилые губы остатком совести.       И в этот момент сорвало.       Учиха вскочил с пола, игнорируя жжение, с которым ныли затёкшие колени. Время как будто понеслось по прокатанной колее, стремясь раздавить и уничтожить, глаза то ли мерцали янтарным светом, то ли просто блики на взмокшей от отчаянного безумства слизистой легли невпопад, наслаиваясь друг на друга. Чёрт ногу сломит, а Саске вышел из комнаты совершенно спокойно. Он не задел пакеты, стоящие вдоль прохода, не тронул стен, но, остановившись перед обувницей, в отражении высокого зеркала без лишних дум понял, отчего ощущение складывалось паршивое. Взгляд дикий, лицо бледное. Само изображение несло то ли вверх, то ли в бок, будто глаза смотрели сквозь призму наркотического опьянения. Таким его видят другие? Вот и объяснение тому, почему внутреннее «я» и внешнее так убого вязались с происходящим в реальности. Потому что из отражения смотрит не Саске, а некто смертельно раненый. Уродец.       Через мгновение Конан обернулась, ловя серость неосвещённой кухни. Она услышала, как что-то звякнуло, будто металл прошёл по деревянной обшивке, и девушка напряглась, силясь не замечать скрежет тревоги, вот только хлопок двери заставил диафрагму сжаться, тогда и ровное дыхание пошло насмарку.       Конан выглянула в коридор, озадаченно хмуря брови, а ушлого художника и след простыл, но, как ни странно, чёрный шлем остался лежать на банкетке рядом с полкой, там же, полуметром выше, покоился и ключ с забавным тканевым брелком. Пропали обувь и другие, во многом схожие с тем, что остались на полупустой тумбочке ключи — брелок от машины Итачи.       Игра отнюдь не смешная, что понимая, та едва не ринулась к окну, вот только догонялкам не удалось покинуть мысли. Оставшись там шипучим раздражением, непонимание заполнило опешившую Конан, и девушка посмотрела на скупой ряд вешалок, где Учиха позабыл свою куртку.       — «Он позвонит, если с чем-то не справится», — фоном к неподвижному изображению прошептал внутренний голос.       И та задумчиво закусила щеку, узнавая в нём тембр мужа. Временами Итачи находил себя сопящим в тёмных закромах оставшегося на двоих сознания, оттого Конан смотрела в одну точку, не моргая, с абсолютно пустой головой, но никогда не переключалась внутрь, и почему-то ни разу даже не думала о том, чтобы перечить. Учиха был голосом разума. Только, пожалуй, это был его предел.

***

      Саске без нежностей придавил педаль тормоза в пол и с непривычки тут же толкнул рычаг коробки передач слишком сильно, отчего тот ударил по защитному пластику неприятным звуком, однако внимание Учиха этому не придал, более озабоченный видом просторного двора за окном машины. Наруто было сложно потерять из вида, он спокойно потягивал подранную сигарету, стоя чуть поодаль от двери подъезда, и бесстрастно поглядывал по сторонам. Ветер подёргивал светлые волосы, ероша их из стороны в сторону, будто природной неряшливости Узумаки не хватало.       Согласно теории паттернов, у мозга есть собственная типология боли, благодаря которой он идентифицирует сигнал, поступающий к нему по нейронам. Из-за этого минимальный уровень дискомфорта может быть простым ощущением, практически незаметным для человека, отвлечённого иным фактором, но есть определённый порог активации, после которого ощущение уже интерпретируется как боль. Пороги к этому у каждого человека индивидуальны, а Учиха о свой споткнулся.       — Садись в машину, — опустив стекло, произнёс он.       Наруто лениво сбросил пепел с кончика сигареты и молчаливо приподнял ту снова к губам.       — Из крайности в крайность мотает, да? — усмехнулся тот, а Саске сцепил зубы, чтобы яд, скопившийся у предсердия, не вырвался бурным фонтаном.       — Ты сейчас о ком?       Узумаки-то говорил, вот только голос был совсем не его. Чужой, без привычной хрипотцы, точно опустевший. Так говорят люди, сорвавшие с лица маски; превосходные лжецы, чьи флюиды отныне уже не имеют смысла.       Учиха медлительно моргнул, опуская глаза к низу, где навязчиво подрагивали собственные ноги. Вот оно как — с виду стойкий, серьёзный, а на деле какая-то мелочь выдаёт полный разбой на душе. Слизняк.       Дверь открылась, Саске неустойчиво упёрся ногами об асфальт, а Наруто так и предпочёл остаться на месте хрупкого равновесия.       — Нахуя ты это написал?       — Потому что не планировал отвечать на кучу вопросов.       — А они есть, — косо-криво усмехнулся Учиха, да вышло зло и отталкивающе. — Бросаешь меня?       — Ты умеешь читать, не прикидывайся.       — Почему? — Саске гнал сожаление прочь, не веруя подкравшимся мыслям и безвкусному тексту, оставшемуся на смятом куске бумаги в его спальне.       Сейчас он почему-то не мог вдоволь упиться самообманом. Контроль скрипел по швам.       — Ты настолько ранимый? С каких пор, Боже… — приближаясь к беспечно наблюдающей паре глаз, Учиха сомневался всё больше. — Считаешь, я перегнул? Опять забываешь, что вчера учудил. Все поступки ведут к последствиям, Наруто.       — Нет-нет, твои заскоки тут ни при чём. Я же всё написал, ну же, — на вид капризно поспешил Узумаки, чем всё же довёл Учиху до уровня нестабильной планки.       — По-твоему, это на причину смахивает? «Ты сильно изменился, я потерял интерес», — процитировал ранее прочитанную строку Саске. Даже сейчас, полностью переварившись, она не перестала казаться хрустящей. — Люди меняются, блять, чего ты ждёшь? Мне нужно было время. Всем нужно время на такие вещи. У меня брат умер, ты понимаешь? Нет, Наруто, это не твоя вина и не моя, и это вовсе не обязывает тебя сопереживать мне. Блять… Это просто говорит о том, что дерьмо случается и нужно уметь ждать.       — Я ждал, — пожал плечами тот, не строя лживого непонимания.       — И мне стало лучше, не заметил?       — Нет, Саске, опять ты оправдываешься. Ты не понимаешь…       — Да, я нихуя не понимаю! Ты мне угрожаешь? Иначе я не вижу в этом смысла, — взвешенно процедил он. — Какого чёрта ты каждый день куда-то валишь, как мохнатая бабка оставляя свои писюльки…       — Саске, — попытался вразумить Узумаки, да прорвавший плотину устойчивости монолог лишь крепчал, раздражая ещё одной новой чертой Учихи. Слабостью.       Наруто пытался не слушать, морщась от распаляющих и без того неровное сердцебиение слов и звуков, которыми Саске периодически будто давился. Жалкий, скольким никогда и прежде не бывал. Но больше раздражал его торг. Попытками доказать, что он, Узумаки, ошибся, Учиха пытался убедить, что вновь чего-то стоит.       — Прекрати, — смотря сквозь бледное лицо, Наруто подметил, как губы поджались в неровную линию. — Такие вещи без последствий не проходят. Нет, Саске. Ты не выздоровел. Ты забил в себе эти проблемы алкоголем, и хер его знает, что ещё ты там принимал. Это не прошло.       — Я бросил работу ради тебя, держал себя в руках. Даже физически. Ты представляешь, как это сложно? Я от всего, что делало меня человеком, отказался. Ради тебя.       Наруто покосился на указательный палец, что вдруг упёрся ему в грудь на последних словах, и устало повернул голову к машине.       — В этом и есть вся проблема. Я не могу находиться рядом с новым тобой.       — С новым? С новым…       — У тебя тяжёлая судьба, за это трудно винить.       — Где же твоя ответственность? Людям, родившимся в одиночестве, просто нельзя кидать всё на самотёк. Ты, блять, вылепил из меня то, что хотел видеть ты, Наруто! Это ты, сука, вечно играешься в творца, не замечаешь, как манипулируешь, лепишь из людей, что тебе угодно. А сам-то? Прыгаешь с иглы на иглу, а после заменяешь состав, ведь уже не вставляет. Я в тебе ничего не менял! Проблема в том, что ты не меняешься, в какой бы рай тебя не засунули!       — Я всё сказал. Хотелось по-нормальному закончить, но ты, похоже…       Узумаки слегка надавил рукой на чужую кисть, убирая ту от своей груди, и, будто позабыв о причине возвращения, направился прочь. По маслу нож в этот раз не пошёл. Да только не успел он обогнуть лавку, как Саске озверел, вцепился в неосмотрительно подставленное плечо, воспользовался ситуацией и как следует толкнул его, ударяя спиной о дверь заведённой машины.       — Знаешь, сколько сил я потратил на тебя, уёбище?! Показать бы, как трудно мне было справляться с твоей блядской депрессией! Ты полоумный, знаешь об этом?       За жутким шипением Узумаки на удивление слышал всё крайне отчётливо: злость, сожаление, тоска, и даже чувство вины примешалось к набору безумца. За что Учиха топтал себя, по одним только чертам лица он не видел, зато явственно ощущал, как раскалённый металл течёт по венам человека напротив, как он смешивается, заменяя собой кровь и нагревает, раздирает на части всё внутреннее, внешнее и самого Наруто. Неделимое целое?       Превозмогая пышущую огнём злобу, Саске хлопнул раскрытой ладонью по стойке автомобиля, жалея о том, что под рукой оказался бездушный металл. Впрочем, у Наруто, видимо, души уже давно не было.       — Сколько ж раз я тебя, тварь, прощал… Говно без ложки жрал, уповая на то, что хоть таблетки твою дурь усмирят. Идиот. Знал же, что горбатого могила исправит…       — Я ни о чём тебя не просил.       — Но пиздел о любви!       — Я не хочу больше этого! — рассвирепел Наруто и упёрся кулаком в чужую грудь на уровне солнечного сплетения, давя всем телом, так, как это ещё получалось. — Отойди, бля.       — Уже не любишь? Едва встал на моё место, как кости рассыпались? Ублюдок белобрысый…       Чувствуя, как растёт напор, Саске склонился чуть ближе.       — Ты ни черта не знаешь о любви. Ты вообще ни черта не знаешь. Садись в машину.       — Отвали, — смотря зло и упрямо, в тон ему процедил Узумаки. Пальцы у него кололо, и чужая кожа казалась мёртвенно холодной.       — Садись в блядскую машину!       Наруто вдруг окаменел, брови его грузно нависли, а взгляд потемнел, и тогда Узумаки что было сил толкнул Саске прочь. Признавать Учиха ничто не обязан, однако конец для них общий, конец закономерный.       — У тебя опять что-то с головой, — эхом разнеслось по двору.       Люди шли по тротуарам в разные стороны, дети визжали, гоняясь друг за другом на площадке меж нескольких домов, и крик их разносил лёгкий ветер, а потому никто не обратил на происходящее должного внимания.       Так или иначе, а в машине Узумаки оказался быстро и, как ни странно, рот уже не открывал. Саске не пришлось прилагать много усилий, тот будто сам желал оказаться в салоне, куда минутой прежде даже смотреть не мог. Сердце Учихи разрывало, этот пустой взгляд, которым Наруто бесстрастно взирал в бликующее окно, говорил о его смирении, но ни согласия, ни понимания в нём так и не появилось. Стоять и смотреть на это, ожидая чёрт-те чего, у Саске просто не было сил, а потому он спешно отвернулся от лобового стекла и, отчего-то не сомневаясь в том, что Узумаки с места не сдвинется, обошёл гудящую машину. Закатное солнце тепло прощалось, медленно опускаясь за горизонт. Он знал, куда хотелось бы уехать, но, куда повезёт их этот день, понятия не имел.       Наруто хмурился и молчал, дыша редко, прерывисто, но до того громко, что шум перебивал гул работающего кондиционера.       — Домой меня отвези, — кашлянув, попросил он.       Эфемерность его спокойствия выглядела нелепо, но на деле Учиха и подобия радости не испытывал. Миновав двор, машина выехала на общую улицу, тогда же педаль газа под весом ноги внезапно скользнула вниз, почти прижимаясь к полу, а число оборотов стремительно возросло.       — Саске, — попытался встрять Наруто.       Однако Учиха не обращал внимания на тон недовольства, на страх, сквозящий в серьёзном голосе, на взгляд, нацеленный опасно, точно в сторону дороги. Топил. А сам Саске всё больше напрягался, выжимая газ до победного, пока цифры на спидометре, заведомо превышающие общую скорость немногочисленного потока, продолжали расти. Наруто сжался. Машины не пугали его, не страшила и скорость, однако происходящее в чужой голове не навевало на мысли о здравом.       Трафик разгружался по мере удаления от центра, за окном темнело, прохожих становилось всё меньше, и с каждой сбережённой минутой Узумаки понимал, что очередной человек становится всё более случайным, а каждая секунда ценной. Трасса началась незаметно, а вместе с тем, расслабившийся на пару минут было Саске вновь продолжил начатое.       — Ты вытащил меня из депрессии. Попытался, по крайней мере, и я благодарен за это, — тише желаемого поделился с ним Наруто, украдкой поглядывая на каменный профиль Учихи. — Мне не всё равно, понимаешь? Я. Благодарен.       — Поэтому взамен бросаешь меня.       — Блять… Да не могу я смотреть на то, как ты переживаешь подобное, — на момент голубые глаза загорелись спектром эмоций, Узумаки отлип от сидения, вскинул руки, будто так эта информация станет понятнее, однако тут же поник, возвращаясь на прежнее место. Всё бессмысленно.       Учиха нервно дёрнул губами, перестраиваясь в соседний ряд. Машина сзади тут же затормозила, должно быть, опасаясь подставного ДТП, а может, то была лишь привычка.       — Рай или Ад? — бесстрастно поинтересовался Саске.       — Прекрати.       — Что об этом говорят философы? Куда бы тебя отправили?       — Хватит, Саске, — напряжённо процедил тот, рефлекторно ухватываясь за подлокотник на дверной карте.       Расстояние до ближайшего автомобиля стремительно сокращалось, загруженность ослабла до минимума, и впереди спешащим людям ничего не стоило заглянуть в зеркало всего на момент, чтобы успеть уйти в правую полосу, вот только Узумаки не был уверен, что сумасбродивший человек рядом с ним не последует тем же путём. На трассе скорость росла, и расстояние меж ними сокращалось всё с большей скоростью.       — Давай проверим, — заметив, как Наруто побледнел, с маниакальным удовлетворением рассудил Саске.       — Прекрати! — Узумаки непреднамеренно схватил Учиху за руку, отчего машину едва ощутимо бросило в бок.       — Ты же хотел сдохнуть?       — Саске!       — Хотел, сука?!       Сердце непривычно закололо, едва Учиха не зацепил бампер тут же ускорившегося авто. Дорогу им уступали, съезжая вправо.       — Кого ты, блять, убить пытаешься, а?! Машину?!       — Тебя, тварь.       Саске произнёс это тихо, но Узумаки не составило труда в одночасье понять, что слова правдивы. Теперь Наруто был уверен в своих выводах. Чернь и ломкая патока безнадёжности окончательно разрушили Саске, и всё, что происходит сейчас, всё, что было прежде, и если повезет, ещё останется на завтра, — уже не жизнь. Невозможно бросить курить, если сам того не желаешь; невозможно спасти человека, если он пожелал остаться под завалом.       Он видел конец иначе, как минимум, не пытался связать окончание малой истории с концом Великим, всеобщим. В глубоком смысле Узумаки не задумывался о том, что однажды сможет стать для кого-то всем, апофеозом существования жизни как таковой, пускай в духовном или физическом смысле, а Саске… Кем бы Учиха не пытался переродиться всё это время, он не умел отпускать. Ни память, ни людей, ни моменты.       — Обидно, — будто слёзы вот-вот должны были оросить покрасневшие щёки, Саске медленно потупил взгляд. — Пиздец обидно, Узумаки…       — Остановись.       Наруто прикрыл глаза. Надежда умирала, покидая маленький четырёхколёсный склеп, пока тот нёсся с неизвестной скоростью по ставшей почти пустой дороге.       — Ты Сакуре душу открывал, а мне только это досталось…       Отвечать смысла не было, Узумаки боролся с чувством самосохранения, но на деле в очередной раз возвращался с жалостью к этому человеку. Вина уже не грызла. Он сделал всё, на что был способен, и раз уж ничего не вышло, у каждого, в конце концов, есть право на спасение, когда другой определённо точно умрёт, чтобы ты не сделал.       — «Это личное», — болезненно кривясь, передразнил Саске. — Личное, сука… А я говна кусок, раз двух слов кроме этого не достоин.       — Мы с ней не разговаривали.       Узумаки обречённо выдохнул в сторону, смотря на яркое пламя, застывшее где-то далеко, на самой границе горизонта. Такое же яркое, как фееричное завершение этого дня.       — Я спал с ней, — наконец признался он и почувствовал вдруг небывалое облегчение. — Мы не говорили, сам подумай, зачем ей знать все эти подробности?       — Не удивил.       Как ни странно, Учиха и впрямь будто ничего не испытал, услышав то, о чём и прежде прекрасно догадывался. Но Наруто продолжал:       — Она не изменилась, себя не предала, всегда берёт всё, что хочет, потому что знает себе цену.       Саске сцепил зубы, пальцами свободной руки выскребая из кожи сидения скрежет. Есть люди, в которых ломать нечего, он и до такого сравнения рухнул? Сравнение со шлюхой.       — Тебя винить не получается, на самом-то деле…       Но, вопреки словам, Наруто говорил о другом, о том, что он также ведь ничем не отличается от него, Учихи, потому что, как Саске не справился с собственным штормом, так и он не справился с тем, что осталось от рухнувших ожиданий, от привычного и прежде больного. Он столько лет блуждал по бескрайнем просторам пустоты, рассматривая чужие коконы, любопытствуя и ища нечто, что удивит, как не заметил, что и сам оплёлся подобным. Без него у Наруто отныне не было защиты. Как же ловко он сбросил шкуру, спровоцировав то, что и вовсе могло не случиться…       Учиха же бесшумно втянул носом воздух, вдруг осознав, что процесс необратим, его просто похоронили заживо.       — Отвези меня домой, ладно? — наконец мягко попросил Узумаки, чувствуя, что высказался достаточно.       — Как скажешь.       За долю секунды Наруто успел схватить руль, который Учиха с усилием дёрнул влево. Отбойник со скрежетом проскользил по чистому боку машины, но благо большего не зацепил, однако время словно замедлилось, до писка разжигая очнувшийся в душе ужас.       — Отпусти! Боже, Саске!       Руль будто распирало в разные стороны, хоть скорость и спала, гранича с той, как где-то, далеко позади их медленно преследовали посторонние люди. Учиха улыбался.       — Саске, пожалуйста…       Тот обернулся, опуская свободную руку на тёплое колено Узумаки. Ощущение странное, всё ещё совсем родное, но тело уже не его, словно запретный плод, а оттого до непривычного сладко.       — Не надо, — одними губами произнёс Наруто, да Учиха не смотрел на них, прекрасно читая всё по глазам. Широко распахнутые, будто лазурь потемневшего под вечер неба, они не лгали. Умоляли.       Узумаки мимолётно взглянул на экран, не отдавая отчёта, для чего это делает. 21:13. Словно число перевёртыш, но неуместная единица сделала его на одно значение больше. Внезапно губы обожгло нежным прикосновением, мимолётно выбивая из лёгких застоявшийся воздух. Руль полегчал, податливо прокручиваясь вправо, и лишь почувствовав, как под колёсами задребезжала пыльная неровная обочина, Наруто вдруг осознал, что Саске отпустил обе руки. Его мягкие губы легко сжали нижнюю губу Узумаки, а после язык слегка влажным прикосновением сделал краткий мазок, будто на пробу, не иначе как всё происходило впервые.       — Умрём вместе, — быстрый шёпот сквозь неуместное прикосновение.       Веки Учихи медленно опустились, а очнувшийся было Наруто едва успел дёрнуться и отпустить руль, что по глупости всё продолжал тянуть на себя. Но было поздно. Раздавшийся грохот оглушил, а появившееся перед глазами белое пятно лишило возможности видеть.

***

      Кожа краснела, Узумаки смотрел на неё и буквально ощущал, как та начинала гореть, а глаз Саске всё никак не открывал. Он оттащил его от машины, кое-как вытащив из салона, на вид целого, почти непострадавшего, вот только выстрелившие подушки безопасности говорили об обратном. Наруто вскользь оглянулся, от пришедшей в голову мысли вдруг засомневавшись, как убедился, что столкновение со столбом линии электропередач действительно было. Он увидел, как бок машины немногим замяло, а перед и колёсную арку сдавило практически в рухлядь. Повезло выбраться оттуда самостоятельно, повезло остаться в живых, однако насчёт Учихи он уже не был уверен. Тот ни в какую не реагировал на пощёчины, не отзывался на громкие звуки, и под рёбрами у Наруто скребло от ощущения, что времени осталось слишком мало.       — Саске, — прорычал он тому в лицо, покуда веки не дрогнули, а дыхание, каким бы слабым то ни было, Узумаки всё ещё не ощущал. — Саске!       Правила оказания первой помощи Наруто вдруг позабыл, а если бы те и вспылили навязчивой красной строкой, он бы с лёгкой руки вновь послал их к грёбаной матери. Казалось, что вариант идеален. Каждая тварь, созданная ни то Богом, ни то Дьяволом, заслуживает сидеть в яме, которую рыла другому, и всё же Узумаки не смел отойти. Пытался, но бес попутал пути отступления, связав по ногам. Кривляйся, злорадствуй и всё равно сиди до победного, потому что нельзя бросить. Там не кто-то чужой. Там Саске.       — Да твою ж мать! Не смей подыхать! — взвыл Узумаки, вновь рухнув рядом с тем на колени и наотмашь ударяя Учиху по красноватому с одной стороны лицу.       Наруто в очередной раз обернулся. Машины сновали с большим интервалом, тем не менее останавливаться никто не спешил. От злости в ушах зазвенело. Узумаки не знал, кто из них больше всего заслуживал этой ярости, но тело трясло от боли, внезапно завившегося в ногах холода и невыносимого дёргающего стука сердца. Лучше бы сдохли оба. Жаль, не выпали вчера из окна на голову пожилой тётке.       — Саске… — потерянно смотря сквозь затемнённый пейзаж, простонал он.       Перед лицом расплывчато возникли чьи-то формы. Вдох сорвался на судорожный глоток, отчего по телу невольно пронеслась ноющая дрожь. Учиха сморгнул пелену и распахнул глаза шире, насколько позволяли тяжёлые, жгущие огнём, веки. И вдруг дыхание спёрло.       Кровь медленно капала с лица Узумаки куда-то вниз. Разбитый, с размазанным по щеке куском грязи, на обе стороны симметричным, покуда истинный цвет кожи скрыли широкие мазки тёмных пятен и жидкостей, он глупо смотрел в никуда. Учиха тут же схватился за его рукав, не рассчитав ни расстояния, ни силы, мазнул по всему торсу, тогда же Наруто опомнился.       — Ты в поряд?.. — перепуганно вскочил Саске, да не успел вглядеться в стеклянные глаза, как снова оказался на земле.       Узумаки от души ударил того в нос, залазя на чужие бёдра.       — Тупая ты тварь!       Удары пошли один за другим, едва позволяя Учихе держаться в шатком сознании.       — Добился своего, блять?! Добился?! Повезло ж тебя встретить!       — Скажи ещё раз… Повтори, Наруто, — Учиха верно и стремительно на сей раз давился тёпленькой кровью.       — Я…       — Давай, соображай! — схватив за грудки, он заехал локтём в ответ. — Скажи, в чём я виноват?!       — Я устал смотреть на то, как ты подыхаешь! Меня тошнит! — Узумаки вспыхнул, словно крохотная головка спички, невольно тормозя, раскрывая рот шире.       Учиха не медлил, воспользовавшись чужим замешательством, несколько раз ударил того по рёбрам. Тело болело, едва пришедшая в сознание голова никак не желала соображать, однако ярость застилала глаза, и сделать с ней Саске уже ничего не мог. Кулаки сами собой выбирали нужные точки, преследуя только доставляемую ими боль. Саске видел в них инквизиторов, миротворцев, изгоняющих скверну и очищающих падших от их проклятия. В конце концов, они начинали именно с этого, и Наруто должен был помнить этот язык.       — Чёрт… — Учиха крепко зажмурился.       В ответ прилетело неслабо, от острой пульсации в голове на миг с губ сорвался болезненный стон, как вдруг мир перевернулся вверх тормашками. Наруто забрыкался, буквально озверел, впиваясь короткими ногтями прямо в мясо, и тотчас они прокатились по траве, будто ветер подхватил обрывки ветхой газеты, унося те прочь от заботливо приютившего их угла.       — Ты со своим хуем мозгами поменялся?! — отбросив в сторону какой-то мусор, что неудачно прилип к лицу, Наруто вывернулся и уклонился от очередного падения чужой руки.       — Бросай! Давай, гнида! Бросай. Подумай о себе любимом!       Узумаки задрал глаза к небу. Саске чувствовал, как со лба срываются капли пота и грязь вперемешку с кровью противно подсыхает на щеках. Наруто не хотел это видеть, не хотел видеть его, потому и прятал взгляд, обращая тот к высоким облакам, что слились с тёмным однородного цвета полотном. Учиха остановился, смотря на тяжело вздымающуюся грудь под тонкой тканью пожёванной заляпанной куртки. Лёгкие у Наруто работали с запозданием, выталкивая воздух порывисто, с дурным характерным свистом. Саске и сам дышал так же. Звучало оно неприятно, словно кто-то тянул спёртый воздух тоненьким волокном, пропуская прямиком через узкие ржавые сопла. Так звучит настоящая тишина. Та, что познаётся в сравнении с воплем в пустой глуши.       Учиха резко расцепил пальцы, убирая прочь свои руки. Когда кожа в местах сбитых костей покрылась мрачной краснотой, пятна на ней зажгло, а пальцы стали зудеть. Он отполз в сторону, присаживаясь на согнутые в коленях ноги, и глянул в сторону дороги, откуда до сих пор шёл характерный гул, несмотря на то, что машин на горизонте уже не было. Обочина осталась позади, ровно как и привычная для понимания цивилизация, и хотя фонари упирались массивными ножками совсем недалеко, идти до них явно пришлось бы долго. Света хватало и так, неполная луна тому поспособствовала, однако Саске волновала лишь дрожь. Внутренняя несгораемая тряска, что разрывала всё тело тонкими импульсами, не давая ровно сидеть и спокойно дышать. А последнего Учихе жизненно не доставало. Глотку драло от сухости.       Саске надрывно тянул носом воздух, ему никак не удавалось унять капающую с лица кровь и приглушить усилившийся гром пульса в ушах. А, вместе с тем, Узумаки упёрся ладонями в траву и с трудом приподнялся на ноги.       — Не молчи, — посмотреть выше колен Учихе банально не хватило сил.       Если Саске отрава, убивающая медленно и незаметно, пускай на деле терпко-пикантная и капризная, то Наруто и впрямь наркоман. Злоупотребил ей, сколько не воротил нос, дорвался словно до украденной из-под бдительного носа дозы, иначе похороненные мольбы не взвыли бы к Господу и не переродились бы во злое несовершенство, с которым тот теперь не знал, в какую сторону бечь, чтобы просто спастись.       Он медлил, с трудом успокаиваясь.       — Наруто.       Узумаки посмотрел устало, отрешённо, и сам зная, что дикость никуда не исчезла. Омерзительный суп из сотен тысяч причин и мотивов быть здесь, оставаться и переживать это заново.       Принимать приходилось уже со спокойной душой, приглушая рябящий пар, что исходил от играющих языков чёрного пламени, вспыхнувшего по вине Саске и им же раздутого. Эту партию Наруто прекрасно знал, нарушал правила, на автомате понимая, что сделал не так, любовался итогами грязной игры. Он испытывал смешанное чувство восторга с тянущей низ желудка досадой, но теперь отчего-то воротило. Вновь. И «отчего-то» сейчас убого смотрело прямо перед собой. Один вопрос: Саске ли это?       — Наруто, — повторил Учиха, хрипя надорванным голосом. В тёмных глазах его залегли тени. — Бросай. Меня.       Перед лицом промелькнуло острое движение ноги, на которое Саске и вовсе не обратил внимания. Ему хватило сил задрать голову выше, чтобы лицезреть воочию мимолётную печаль, что вспыхнула всего на долю секунды, а после вновь погасла, окрашивая усатое лицо Узумаки стальным спокойствием.       Наруто пошатнулся, опуская стопу на землю, выравнивая своё положение. И в этот момент Учиха превратился в тело, в груду покрытых защитной оболочкой органов и желаний, которая рухнула в неестественной позе на ту же траву, куда ступила его собственная нога.       — Бросил уже, — давясь предложением, закончил он, замирая ещё на пару секунд, чтобы всё же понять, какого чёрта эмоции не находят выход, какого рода их вкус и почему тошнота подошла ещё ближе.       Хоть на корень языка дави, избавляйся от этой мрази, да Узумаки не ждал, взялся за телефон, отходя в сторону от бессознательного тела. Он набирал номер, отчаянно зная, что без чьей-либо помощи на этот раз точно не обойтись.       Голос девушки звучал озадаченно, словно звонка не ждали, занимаясь рутинным делом. Хотя и в этом таится истина. Зачем ждать того, кто никогда не звонит?       — Возьми кого-нибудь, ладно? Адрес меткой скину, — смешанно протараторил он.       Узумаки ни раз подмечал такую мелочь, как однотонность эмоций в спокойном женском голосе. Те всегда были разными, завися от ситуаций и новостей, что преподносило Конан ближайшее общество по мере своего взросления и движения, однако тон их был совершенно прозрачным. Девушка не велась на провокации и не впадала в истерики, не поддавалась отчаянию и не сходила с ума от безудержной радости. Легка на помине, и оттого судьба отзывалась нелестно.       — Что произошло? — оттенок сменился на узнаваемый, почти что семейный, и Наруто помедлил, не узнавая правил этой игры.       — Мы… Разбили твою машину.

***

      Сквозь узкие проходы коридора из разных щелей так и лез искусственный свет. Саске казалось, что путь этот не имеет конца. Как пятна-огни мерцали, пульсируя, перед воспалёнными глазами, так и от усталости шатало в стороны, хотя и спал он, наверное, долго. В конце концов изображение чуть просветлело и лабиринт пустых стен стал ýже, а между тем, проход всё тянулся, словно и вовсе был незыблемо гигантских размеров.       — …Не знаю я, — сквозь темень и шум в голове расслышал Учиха. — Может, сотрясение, может, нет.       В тембре он узнавал голос Конан. Почему-то грубый, наплевательски чистый.       Саске занесло влево, прямиком к приоткрытой двери. Заходить было некогда. Неизвестная обстановка квартиры где-то на периферии сознания начинала пугать.       — Нет, сама справлюсь. Спасибо…       Учиха прислушивался, да странные образы, на редкость яркие, один за другим мелькали перед глазами. Адски кружилась голова, ту словно били дубовой битой в отместку за что-то.       — Я тебе уже говорила. Издеваешься? Ничего я не знаю.       Позади что-то грохнуло, заставив Учиху заторможенно вздрогнуть. Голос стих, но свет вдруг оказался гораздо ближе, отчего веки невольно прикрылись, щуря неприятно щиплющие глаза. Он всё это время был близок к источнику шума, мизерными шажками приближаясь к повороту из коридора.       — Спрошу. Не знаю только, что это даст. Давай, иди спать, не грузи, пожалуйста… — Конан сбросила вызов, скрипнула мебелью и тут же встревоженно выскочила в проход. — Саске?       — Где… Мы? — растерянно вопросил тот, оглядываясь на свалившуюся с полки коробку.       — Голова как? — озадаченно взвилась девушка, пропуская его в комнату, останавливаясь рядом, но не касаясь. — Мы дома. У тебя дома. Не помнишь…       — Нет. Я…. Я знаю, — быстро сболтнул Саске, а после потерялся, поняв, что задал совершенно неверный вопрос. — Где Наруто?       — Иди полежи, не надо так вскакивать, хорошо?       Конан ступила в его сторону, доброжелательно протягивая руку сопровождения. Выглядела она крайне уставшей, помотанной, но не менее сдержанной, чем всегда.       — Где сейчас Наруто? — отшатнувшись от предложенной помощи, грубее повторил Саске.       — Понятия не имею. Идём.       Конан ласково прикоснулась к руке парня, который давно успел стать выше её самой, провела большим пальцем по сгибу плеча, заботливо разглаживая складки помятой футболки, как ту вдруг вырвали из мягкой женской хватки и напуганно прижали к груди.       — Отпустила, блять? Конечно же… Вы всегда так делаете.       — Мы? — внезапно посерьёзнев, озлобилась девушка. — Мы — это я и Какаши, тащивший тебя посреди ночи? Да брось, Саске. Все только и делают, что пекутся о тебе, этот сволочной эгоизм неуместен.       Под конец фразы Конан даже оскалилась, уступая место реальным эмоциям. Учиха не думал о том, насколько она устала.       — Я не просил ничего делать, — напряжённо хмуря брови, прошептал он. — Раньше понимания в тебе было больше. Хочешь в моём Аду побывать? Да с радостью бы место уступил.       — Не до мифологии, Саске, — Конан натянуто усмехнулась. — Я разорилась заглаживать твою, блять, проблему. Машина у Какаши. Ей пиздец, если тебе всё ещё интересно. Прав нет, ума, видимо, тоже. Чем ты думал? Чем, Солнце?       Саске вдруг опустил глаза к полу, чувствуя, как надсадно заныло в висках. Созвездие голубых бликов закружилось в воздухе, огибая светильники и углы. Тогда он думал о них. Сейчас почему-то тоже. Все выпирающие куски планировки огни огибали мимо, оставляя чарующий мягкий свет позади. Учиха видел их, прямо здесь, в мелкой комнате; видел воочию, наяву, но понимал, что снова не в себе, ведь глаз любимого предателя здесь быть не могло. Простые галлюцинации.       — Нечем мне уже думать.       Конан вздохнула. Она молчала с минуту, ведь не обещала ни Итачи, ни их семье, никому. Не обещала спасать, становиться опекой. Взрослым людям они не нужны, для Саске же всего лишь хотелось быть другом, да теперь она не знала, кто есть и кем хочет по итогу стать.       — Пойдём в спальню, лицо своё ты не видел, — девушка улыбнулась, стараясь снова быть той, к кому так привыкли.       — Не надо.       — Саске… Травмы могут…       — Ты примешь исповедь? — произнес он серьёзно, а Конан замерла, забывая слова, что так и вертелись на языке.       — О чём ты?       Учиха пожал плечами, коротко бросив взгляд в её сторону. Наруто был близок, но… Люди слишком сложны для того, чтобы жизнь их трепала поочерёдно. Конан часто об этом сожалела, а потому пусть уж знает.

***

      Закричал домофон, и Узумаки подорвался с кровати, путая повыскакивавшие из ушей провода. В комнате рядом царил небывалый покой. Мать спала, наверняка крепко обнимая нового суженого, и не хватало ещё их разбудить. У мужика этого случались приступы неконтролируемого пафоса, подкрепленного гневом и чуждой специфической ненавистью. Наруто сразу заметил, что, довелось только вернуться домой, как атмосфера в квартире стала ещё накалённее. Его не ждали и видеть здесь не хотели, однако все понимали, что не имеют другого варианта.       Выскочив в коридор, он тут же отключил на домофоне звук. Судя по всему, спокойствию жить оставалось недолго. В горле возрос небывалый ком, и, обуваясь, Узумаки всерьёз задумался, что лучше бы звонил местный алкоголик, посеявший чёрт-те где ключи от квартиры, или наркоман, поднимающий закладку именно в этом подъезде; кто угодно, пускай хоть смерть, прогрессировавшая до цифровых форматов современного общества. Кто угодно… Но Наруто знал, что пришли по его душу далеко не они.       Торопливо спускаясь, он поправлял на груди ткань толстовки, где серебристый бинт на руке как никто другой выделялся на фоне забрызганных неизвестными жидкостями полов, ступеней и стен. Дверь он распахнул резко, лишь позже поняв, что чудом не задел Саске. Другого здесь увидеть и не ожидал.       В нос ударил ядерный аромат спирта. Учиху не по-детски шатало, но тот, отважно цепляясь за ободранную ручку, не отпускал старую дверь, а писк переваривал ушами и продолжал набирать номер, неразборчиво тыкая по клавишам на табло.       — Успокойся, — сказать это Узумаки старался уверенно, чётко, но вышло просьбой, едва дотягивающей до понятия слова.       Однако Саске остановился, прекратил тыкать пальцами в кнопки, неуверенно стоя на ногах.       — Пойдём погуляем, а? — послышалось совсем хрипло.       — Ты за этим пришёл? — потупив взгляд, Наруто поджал губы.       — Хочу объяснить.       — Обсуждать больше нечего. Разве нет?       — Я не хочу унижаться, — кристально честно протянул тот. — Но говорить есть о чём. Мы не…       Учиха пытался верно подобрать слова. Наруто чувствовал, как тяжело ему это даётся, и искренне не понимал, какого чёрта пьяные люди всё время пытаются говорить, однако ждал, по привычке доверяя своё внимание только ему.       — Мы не с того начали…       — Ты начал, — поправил его Узумаки.       — Я.       Наруто устало кивнул. Идти молча, не сговариваясь куда и зачем, хватало опыта, а не идти вовсе — не хватило выдержки. Живот понемногу закручивало от осознания новой близости. Она ведь уже не их, не законная, но всё ещё общая, одна на двоих. Зачем только снова повёлся.       Саске шёл медленно и неровно, идти ему было явно труднее, чем даже стоять на ногах. Краем глаз Наруто посматривал на его лицо, цветастое, местами ещё опухшее. Несколько дней не пошли Учихе на пользу, и прежние повреждения стали как никогда заметны. Он помнил, что сам нанёс эти травмы, до сих пор чувствовал, как руки отдаёт тупой болью, что возникала от столкновения с чужой плотью, да только перед глазами те образы не возникали. Они обрывались на самом финише, словно не хотели напоминать, как было на самом деле. Узумаки смотрел, анализировал и по неосмотрительности проглядел момент, как сам едва не споткнулся.       — Давай со мной, а не с асфальтом, — крайне бодро вдруг отозвался Учиха, спасая того от падения.       — Уж это ты умеешь, да.       Огрызнулся Наруто не со зла, скорее, от боли, что вдруг прострелила перебинтованную руку. Саске это заметил и приподнял почти скрывающий всю беду рукав выше. Границы миров вновь размывало.       — Сломал?       — Отцепись. Просто вывих.       Учиха не настаивал, однако опустить рукав обратно всё ещё не давал, рассматривая причудливые закорючки татуировки, несмело выглядывающей из-под верхней части бинта. Не сведёт же.       — Саске, — остатки терпения таяли. Руку жгло от касаний.       — Тебе она идёт.       — Пускай… Да что ты прицепился?       Учиха невесело усмехнулся и отпустил. Наруто снова был ниже, оттого ли, что стояли на неровном асфальте, или всегда таким был, Саске как-то и не помнил. Но внезапно захотелось узнать, прислониться к нему, протянуть руки и крепко обнять, ощущая каждым сантиметром кожи тепло чужого тела.       — Пошли сядем, — Узумаки кивнул в сторону лавки.       Скамейку он выбрал под фонарём. Здесь даже могла бы присутствовать доля романтики. Слащавая, какую часто любят подростки. Учиха смеялся над ними, не вдумывался, всё ведь это не всерьёз, ребячество, а сейчас отчего-то и сам захотел подобного. Наруто прав, он изменился. Изменился настолько, что стал противен даже самому себе.       — Ты не всегда таким будешь, — в тон его мыслям произнёс Узумаки, имея в виду явно другое. И всё же Саске был с ним согласен.       — Видимо, только с тобой.       — Да. Я для тебя словно порча.       — Это называется «близость», — с упрёком глядя в его сторону, уточнил Саске. — Друзья, родные, супруги — все связанные люди тянутся друг к другу.       — Вязать незачем. Я ценю тебя. Но в отношениях всегда есть только любящий и любимый. Думаю, ты и сам решишь, кто из нас кто. Мы не одно и то же, Саске. И супружеству в этом списке явно не место.       Учиха перебрал пальцами волосы, поправляя те на место, повернулся к ветру лицом и прикрыл глаза. Какого чёрта не место? А ведь будь такая возможность, предложил бы он Наруто свою руку? Вряд ли. К чему ему эта ладонь с пятью пальцами, когда тот давно заполучил его сердце. И не поспоришь.       — Я уезжаю, — ударило больно. Узумаки рубил сгоряча да просто не видел причин тянуть. Если связаны, должны развязаться, рвать не поможет. — Далеко, конечно, но буду работать, чтоб не сдохнуть там с голода. Карин нашла новые варианты.       — Когда?       — Завтра вечером поезд.       — Чёрт… — Саске никогда так по-дурацки не улыбался. — Ты ведь врёшь?       — Хочу, чтобы ты знал. Так правильнее, наверное.       — Сжигать мосты?       — Ты был прав. Нет никакой любви, — ветер поменялся, и тот перекинул ноги на лавочку. — Я просто идиот и перепутал с одержимостью. Ты неплохой человек, даже тот факт, что сильно изменился с тех пор как… С давних пор. Он не играет против тебя. Просто я больше не хочу быть зависимым и тебя лечить не смогу.       — Почему так?       — Потому что так справедливо. Возможно, не зря ты спас мне жизнь, вот я и благодарю тебя, — Узумаки чуть печально улыбнулся.       — Говоря такие вещи…       — Говоря правду, — серьёзно уточнил тот.       Пока Саске соображал, Наруто потянулся руками за шею и, подцепив тонкий шнурок, снял через голову памятную подвеску.       — Я не вру. Ты на самом деле… Был для меня очень ценным, — Узумаки поморщился, отводя взгляд в сторону. На языке крутилось мерзкое «грузом», но он уже замолчал. В конце концов, это не было правдой. — Чёрт… Наверное, неподходящее слово.       — И что теперь?       — Не знаю. Жить как раньше? Мне только хотелось сказать тебе это, а дальше, пусть уж как карта ляжет.       Саске позволил голове упасть вниз, подбородком на грудь. В этот раз слякоть не полезла в душу, она разрешила проникнуть туда только влаге, отчего на нежно-розовых стенках выросла чёрная плесень. Оказывается, таким Наруто видел этот мир во времена застоя своей боли. Он точно не знал, всего лишь предполагал, что было оно именно так. Эта смена ролей никому не прошла даром. У Узумаки был спасатель, у Саске — нет. Забавно, что человек, научивший быть человеком, теперь же оставил его будущее на произвол воображаемых карт.       — Что это? — раздражённо буркнул Учиха, видя стекляшку на верёвочке, которую Наруто всё вертел и вертел в руках.       — Вексель, — глаз от побрякушки Узумаки не отрывал, но слушал чутко. — Когда ты работал с наркотой, Итачи мне его дал.       — Какого хрена он тебе задолжал? — казалось странным, что всё это время на шее человека, отбросившего смерть близкого куда подальше, висело его же обещание. А главное — странно, что Узумаки продолжал хранить эту вещь, исправно нося на шее.       — Нет-нет, там совсем другая история.       — Ну, так объясни.       — Слушай, я знаю только, что Мадара что-то был должен Итачи и Итачи отдал мне эту штуку, потому что был благодарен за моё участие в вашем представлении. Слишком мутно это, ты столько дел тогда натворил, что границы между личным делом каждого как-то размылись.       — И?       — И с этим, — потряс тот кристалликом. — С ним нужно идти к твоему деду. По сути, больше ничего.       — Ну, и когда пойдёшь?       — Я ходил, — неприятные воспоминания осторожно булькнули.       Саске кивнул, принимая слова на веру. Эти люди, его семья отстроили ледяную цитадель. На этапе протогенеза они заложили фундамент; основу, ставшую надёжным щитом для умалишённых, коими предстояло стать каждому из них. Позаботились о будущем заранее, придумали правила, обещания быть таким же как остальные, не выделяться, а Мадара всё равно отличился, создав из ничего пафосное существо по имени «Вексель». Хороший способ спрятать сумасшествие, но Учихе это бы не помогло. Смерть — значит пространство. Смерть это конец. Мадара всегда знал, как она близка. Итачи всегда в это верил, относясь с уважением, но играя с опасным огнём. А Саске прежде не понимал ни того, ни другого.       — Забери его, — внезапно Наруто протянул шнурок. — Мне не пригодится, да и… У тебя он должен быть. На память об Итачи, если хочешь.       Саске какое-то время смотрел на протянутую вещь, желая только прикоснуться к перевязанной кисти, осторожно сжать её и закрыть, оставляя шнурок его истинному владельцу, однако, помедлив, он его всё-таки взял.       — Поговорили, вроде как, — неуверенно улыбнулся Наруто и порывисто поднялся на ноги.       Шаг прочь уже был сделан, как Саске вдруг окончательно осознал, какого рода продолжение сулит им ближайшее будущее.       — Не оставляй меня.       Он схватил Узумаки за руку, широко раскрывая глаза, и Наруто обернулся, смотря с непониманием.       — Ты долго ещё цепляться за меня будешь? Саске, ну хватит. На хорошей ноте же прощаемся, не порть.       — Я не хочу прощаться, — произнёс тот одними губами.       Наруто тяжело выдохнул, тогда как снова пришлось сесть обратно.       — Что у тебя с учёбой?       — Пару дней как забрал документы. Не моё это, — нехотя отозвался Узумаки.       Вот и сожжены последние мосты, которые были для них таким большим достижением. Последняя надежда. Последний кусок, что мог бы связывать. В голове не укладывалось.       — Я уезжаю. Серьёзно, — повторил Наруто.       — Да понял я, — в носу засвербело, Саске смотрел на землю, а руку не опускал, продолжая сжимать в ней толстовку Узумаки. Хвататься за спасательный круг посреди бушующего океана так же бесполезно, как теперь пытаться что-то исправить.       — Поезд в семь вечера.       Синее пламя воспрянуло в сердце, превращая его в сухой очернённый кусок, в уголь. Учиха помнил, что так ощущается голод. Не телесный, но куда более жестокий, изнуряющий. Голод по человеку, который рядом в последний раз.       — Стой! — пискнул Наруто, но не успел закончить.       Саске прильнул отчаянно, отважно прижимаясь к приоткрытым губам. Нет здесь ласки, не время и нежности, да кроме них Учиху ничто не распирало так сильно. Поцелуй напоминал всё: каждый момент, позабытый из прошлого, каждое слово. И то, и другое со вкусом морской соли.       — Не надо… Не могу я больше, правда. Ты же… Болеешь, а из меня хуёвый доктор, так мы только добиваем друг друга, — надломленно произнёс Узумаки, шепча в отстранившиеся губы.       Дыхание пришлось задержать, лишь бы то не пошло в унисон. Снова общее пространство; очередной порыв, который не понимал, но следовал по стопам Саске, потому что свято.       — Почему ты всегда возвращался? Мы много ругались, трахались, как в последний раз, говорили и работали, пили, да Боже… Ты часть меня, Наруто.       — Зависимость, — пожал плечами Узумаки, а самого затрясло. — Нет, на самом деле, я… Захотелось. Подумал, что может быть…       — Ты понимаешь вообще что несёшь, трепло биполярное? — надсадно завыл Учиха, болезненно ласково сжимая чужие плечи. — Это и есть твоя мораль? Избавляться от зависимостей, потому что наскучило? Я ж не вредная привычка, Наруто. Я — Саске. Твой Саске. Человек, в конце концов…       — Мораль серая, да, — дёрнув уголком губ, согласился тот. Знание радость не приносило.       — Меня бросает ёбаный философ…       — Уж лучше бы музыкант, — Узумаки со вздохом поднял лицо кверху, чуть-чуть прикрывая глаза. Продолжил он шёпотом: — И ведь каждая моя песня о тебе. Это болезнь.       — Останься. Я ведь вылечу, — получилось слишком уж низким голосом, напряжённо, вынуждающе настолько, что не согласиться было бы грехом, да Наруто не святой.       — Нет, просто так вышло… Ты сломался, я сломался. Или никто не ломался. Только вот как раньше уже не будет, а по-другому я не хочу.       Узумаки вновь поднялся, потягиваясь наверх, и переступил с ноги на ногу. Выглядел он подавленно, несмотря на лёгкую улыбку на губах. Саске чувствовал, как тот пытается улизнуть, нетерпеливость во вроде бы мягких и спокойных движениях читалась отчётливо. Как же досадно.       — Я люблю тебя, — под конец не сдержался Учиха. — Да… Долго не замечал этого жгучего чувства в груди, прости.       — Хорошо, что ты не говорил этого раньше.       Узумаки взглянул в тёмные глаза, вдруг внутренне надеясь увидеть в них то, за что столь упрямо боролся в прошлом. Но радужки отливали лишь теменью, а в отражении на блестящей слизистой он увидел только свой силуэт на фоне яркого фонаря.       — В семь вечера, — напомнил Наруто.       А Саске закрыл глаза, чтобы не видеть, как тот уходит. Куда же проще представить…       Вот в темноте пронеслись образы старых платформ, а теперь внизу, между ними появились и сами железнодорожные пути. Вдалеке что-то низко гудит, видимо, это поезд, несущийся к вокзалу, гремит массивными колёсами по рельсам, стремясь унести тех, кто здесь его ждёт. Теперь звук перебила мелодия домофона, как в отдалении от пристани, послышался визг и разговоры людей, что где-то там, далеко, почти на горизонте, кричат, моля о спасении. Себя не обманешь. Всё просто, ведь берег — не пристань, а умирающие — не туристы.       — Ушёл, — прошептал Саске и медленно приоткрыл глаза.       Пусто. И мир открыт для тех, кто готов путешествовать, но а сейчас… Наруто просто ушёл. Просто ушёл…       Секундой позже пронзительный крик разорвал перепонки, ладони ударили в лопнувший асфальт, а двор поглотила тишина.

***

      Учиха выливал в стакан остатки со дна бутылки, ощущал на себе неравнодушный взгляд. Конан же не обращала столько внимания на слова, показавшиеся ей перемудрёными, сколько следила за мимикой и движениями, и те выдавали его. До сих пор боится говорить вслух о местах, где болит.       — Люди подобны животным, Саске. Мы цепляемся за лакомый кусок, готовые рвать за него противников. Мы и его готовы убить, лишь бы сожрать и подавиться.       — Мне не нужен кусок, я просто хочу, чтобы мне дали блядский шанс, понимаешь?       Казалось, уже привык, но горло обожгло новым глотком спиртного, едва не вырвавшегося обратно с непроизнесёнными словами. Врёт же как дышит. Шанс… Нет, им нужно продолжение, без шансов, рокировок и повторений.       — Смерть Итачи тяжёлое испытание. Я говорила с Микото, поверь. Так что уж говорить о вас с Наруто.       — Что? — Учиха неприязненно усмехнулся. — Ты вспоминаешь явно не тех людей, которым стоило об этом заботиться, — волна калёного отвращения подступила к лёгким, переключая мысли в известное русло. — Я не бросал его тогда. Задумался, изменился, стал тем, кто достоин этой любви, так какого чёрта?.. Итачи тут ни при чём. Меня менял Наруто.       — Ты гонишься за уезжающим автобусом…       — Но следующий не придёт. Ты вообще меня не слышишь? Без этого автобуса остаётся только идти пешком и сдохнуть от холода.       Конан подмечала детали. Как Саске сжимал свои пальцы и дёргался на кухонном кресле — оттого ли, что много выпил, или от вьюги, мерцающей даже в нервных подрагивающих сухожилиях на узких руках? Зря мальчик, скрывшийся за облаками, выглянул из убежища; сорвал мантию-невидимку, ведь, несмотря на валун знаний, что собирал из тени, наблюдая за всем и каждым, сам под него и попал.       — Я понимаю тебя. Расставаться всегда больно. Некоторые люди не умеют говорить, а кто-то не знает — что. Получается, это не исповедь, ты просто убиваешься.       — Я в порядке.       — Неужели?       — В полном.       — Тогда замолчи. Никогда не торгуйся, ставя на весы себя самого. Мне нравится Наруто, однако быть счастливым непросто. Было непросто во все времена. Порой будущее зависит не от нас. Ты должен помнить и уважать время, проведённое вами вместе, а если и правда ценишь человека, научись принимать его выбор.       Словно фобия, акцент на личностях людей ныне покинувших распалил внутри спешку. Будто, не успев поймать за руку именно сейчас, навсегда потеряешь воспоминания о человеке.       — А выбора нет. Кого бы не поставили рядом… — Учиха разочарованно выдохнул. «Я всегда выберу его». — Я всегда выберу его.       Конан сочувствующе опустила взгляд, вспоминая, когда последний раз слышала эти слова. И правда, поздно ведь ловить за руку, на это было достаточно времени в прошлом.       — Тогда не теряй.       Об Итачи она думала, помнила и чего стоила её ошибка, но теперь мысли кружились лишь рядом с тем, как огорчился бы старший Учиха, зная, что Саске они не спасли. Тот получил свою свободу, да тут же сменил травку на героин.

***

      Ветер раздул полы лёгкой кофты, и одновременно с тем народ суматошно полез к спустившейся проводнице. Сжимая в руке паспорт, Узумаки внимательно смотрел вдаль, на двери вокзала, то и дело хлопающие из стороны в сторону. Люди сновали, спешили, а знакомых лиц среди них всё не было.       — Наруто, — дёрнула его Карин.       — Подожди.       Узумаки оглянулся к вагону, время ещё было. И куда только так ломится эта толпа? Его же, напротив, туда не тянуло; тёплое, почти летнее солнце подтёками отбросило длинные тени, в них крылась личная тайна. Видимо, когда приходит время отпускать, человек цепляется руками и ногами, вмиг теряя свою уверенность. Каково на улицах того города, куда они едут? Наруто никогда не бывал так далеко, пускай и наслышан был много.       Солнце же везде одно, сейчас оно светит тут, но ещё секунду назад светило далеко вдалеке, там, куда им только предстоит добраться. Солнце знает, как настроен к нему этот новый чужой город, для него весь этот мир на ладони.       — Наруто, идём! — девушка уже подталкивала чемодан по раскладной лестнице вверх. Они успели остаться последними.       — Сейчас… — прошептал он. — Ещё немного…       — Две минуты до отправки! Наруто!       — Да подожди ты! — сорвался тот, широко раскрывая глаза. Карин же раздражённо цыкнула и вошла в поезд.       Дверь замерла, выпустив какого-то старичка. Её створки вот-вот дёрнутся вновь, и Узумаки знает, кем будет следующий перебежчик.       — Где же ты…       Почему-то время вдруг понеслось с такой скоростью, что ветер усилился, а электронное табло над платформой отбило минуту отправки.       — Молодой человек, вы едете? — напряжённо поинтересовалась женщина в форме.       — Ещё секунду…       — Мне нужно закрывать. У нас график.       Наруто стиснул зубы, кляня каждого, кто мог его задержать. Он прожёг в здании вокзала дыру, но дверь с места не сдвинулась. Чёрт-те что.       Женщина напрягала, стояла над душой, однако винить её было трудно. Проводница права, у них график. Тогда же, собравшись с последним духом, Узумаки быстро протянул ей свой паспорт.       — Место 27, быстрее, пожалуйста, — отозвалась старушка, сверив данные с базой.       Выходит, они и правда закончили со всем, о чём говорили. Значит, не ошибся. Напоследок Наруто оглянулся, замер всего на мгновение, уже ступив на металлическую ступеньку.       Никого.       Проводница легко подтолкнула его в спину, а Карин хоть и молча, но всё ещё стояла в проходе меж ряда купе, высматривая, недовольно скрестив на груди руки. Наруто никогда ещё так не сомневался, и она видела такое десятки раз, работая с теми, кому не хватало уверенности и внутреннего огня. Да только Узумаки почему-то ей было жаль. Седьмое чувство подсказывало, что дело его далеко не в работе, Наруто будто и вовсе вдруг стало на неё плевать. Он не переживал об этой поездке, назад тянуло что-то другое. Его лицо омрачала усталость, и не было там ни упрёка, ни злости, ни раздражения.       А поезд стоял, ожидая последнего пассажира.

***

      Желания человека — субстанция неоднородная. Мало чувствовать одни потребности. Они нуждаются в действиях, решительности, и в который раз приходится брать себя в руки, даже если совсем не готов.       Саске не удавалось с собой совладать. Сколько бы раз взгляд не прыгал на время, зрение улавливало одно и то же. Учиха делал это ненамеренно. Шёл, не желая прощаний, и вместе с тем битый день думал о том, что стоит сказать. Беспомощность. Механика часов не указывала путь, голова подводила. Зажать бы виски двумя руками и надавить. Нажать так, чтобы ногти вошли внутрь, проковыряли бесполезный мозг и раскрошили остатки черепа. Как бы карты не легли, он был слеп.       Экран телефона то и дело загорался, а цифры на нём поторапливали, и затор на парковке едва рассосался, как вновь появился поток. Люди с чемоданами преграждали путь, чертовски неверно идя поперёк, а машины на вход и выход тормозили их без того слабые шаги. Поезд отправлялся через пару минут. Саске трясло.       Что он должен сказать там, на платформе? Последний раз произнести фразу, едва научившись её говорить. Что должен чувствовать, смотря на знакомые черты лица, добровольно уходящие от его мягких ласк? В ушах шептала осень, и воспоминания так некстати в этот раз тронули за самую душу.       Огибая близ бредущих неумех, Учиха ощутил, как окружающие детали замялись в один общий фон, ведь его ждали. Наверняка. Должны были, с кем бы Наруто не стоял на проклятом перроне. Но время…       Саске сорвался на бег, не давая покоя давно почерневшим лёгким. Его точно ждут, Узумаки же повторял свои грёбаные «семь часов», значит, он не уедет. Не может бросить так просто, даже не попрощавшись.       — Стой… Стой на месте, — бормотал себе под нос Учиха, дёргая ручку двери. А вход оказался закрыт, обход напрямую давно перегородили забором. Саске тут же вспомнил, каким этот город казался раньше. Жестокий, пресный, монохромный, он не давал шансов на интерес, а теперь пытался лишить и всего остального. Будто умышленно в этот раз всё идёт наперекосяк. Зачем только люди создали этого убийцу надежд, пытаясь дорваться до блага? Затем и создали, да благо не пришло.       До других дверей оставалось не так далеко, они вот-вот уже здесь, за видимым поворотом, едва ли расстояние сильно мешало добраться до входа вовремя. Две минуты до отправления, большущие часы на фасаде немного спешили, а Учиха бежал так, как никогда прежде не торопился. Он успеет, иначе не было смысла выезжать в последний момент. Он снова попросит остаться.       Вокзал завизжал хором многоголосия. Но, только проскочив внутрь, Саске неожиданно растерялся. Глаза разбежались по сторонам, помещение выглядело столь большим, что определиться с направлением начало казаться просто нереальным.       Глаза искали вывески, какие-то указатели, что обязательно должны быть где-то наверху, однако скопление людей мешало, отвлекал и их шум. Стараясь дышать спокойнее, Учиха вновь потерял контроль. Город — точно лабиринт, и самым страшным его элементом отчего-то оказался вокзал. Не отпускает, а если вдуматься глубже, то не даёт помешать другому. Только вот город не знал, что Узумаки его неотъемлемая часть, что избавляться от трудностей начинать стоило точно не с того.       Саске напрягся как перед точным ударом в живот и напролом понёсся по залу, прямиком к выходу на перрон. Он нашёл.       Именно так, никуда Учиха не позволит уйти. Кем бы после этого не стал, как бы его не обозвали, пускай хоть весь мир проклянёт, чего уж скромничать, Саске он также давно не прельщал. Узумаки — чёрное солнце, засветившее радужки глаз, единственный источник тепла в мире постапокалипсиса, а потому тухнуть ему не время, нельзя уходить, будучи незаменимой частью огромной материи.       На улице Учиха поспешил за угол, обходя массивную колонну и по острой грани цепляя её плечом. Минута в минуту. Он просто обнимет его крепко-крепко, как всегда хотелось. Пускай Наруто бьёт, распаляя свою чувствительность, пускай говорит всё те же слова, ведь Саске познал, что куда лучше с ними, чем вновь прогорать в тишине. Он улыбнулся краешком губ своей мысли. Вот он ответ, не нужно объяснять на поломанных пальцах заветные истины: ответ в мелочах…       Железнодорожный путь уже появился перед лицом, как ноги вдруг перестали бежать, и спина задрожала заставив упереться руками в согнутые колени. Нить, что вязала разум и сердце, воспламенилась, стоило только понять, как всё, продуманное раньше, успев вжиться под кожу, теперь не имеет ни малейшего смысла.       — Наруто…       Платформа совсем опустела, а поезд, медленно набирая ход, своим началом уже сливался с горизонтом.