Позор

I believe, I believe you could love me But you're lost on the road to misery And what I gave to you I can never get back Don't complicate it, Don't drive yourself insane, yeah Say what you will, but I know that you want to stay So please, I know you, baby I know you, baby Skylar Grey — I Know You

«Я верю, я верю, что ты мог полюбить меня,

Но ты потерян в собственных страданиях,

И, сколько бы я ни отдал тебе,

Мне никогда не получить того же взамен

Не усложняй ничего,

Не своди себя с ума

Говори, что хочешь, но я-то знаю, что ты жаждешь остаться

Поэтому, прошу тебя, доверься мне, я ведь знаю тебя настоящего, дорогой,

Я знаю тебя, милый»

      Если бы кто-то спросил, какой за окном по счёту идет день недели, Учиха с лёгкостью бы ответил: «Апрель». В противном случае пришлось бы вновь смотреть на дисплей поцарапанного телефона, рассматривать стандартные цифры, ибо ни дня, ни даты он не мог отследить уже которые сутки. Только время. Его Саске отсчитывал почти подсознательно. Маленькие часы в голове посекундно издавали странный звук, всё больше напоминающий хруст, то и дело пробивая вновь отсчитанную минуту. От бестолкового шума мир всё заметнее замедлялся, и, казалось, даже пыль в воздухе переодически начинала замирать на одном месте.       Прежде в ушах постоянно гудело. Шумом ветра, дорогой за окном, звоном голосов одногруппников, но теперь всё стихло. Мозг не прекращал компенсировать звук пустоты искусственным, самостоятельно спроецированным гулом, но, между тем, Учиха не воспринимал его, потому что звучало неправдоподобно. Более того, одинокая тишина ощущалась вместе с ним гораздо чётче.       Тесное пространство разбавило чьё-то присутствие. Саске знал, что на балконе появился ещё один человек. Честно признать, которого даже не ждал. Он мерзляво поёжился, неприхотливо осматривая деревянную обшивку перед собой, и плотно сжал губы. По-хорошему стоило бы взглянуть на Узумаки, убедиться, что это и впрямь он, а не дурное видение, свалившееся на пьяную голову.       — Простишь меня?       Саске поморщился. Голос Наруто разрушил искусственный гомон его собственных мыслей.       — Куда тебя постоянно черти несут, а? — устало изрёк он, упираясь всё глубже в обшивку стены. — Ты время видел?       В воздухе царил едкий запах дыма, столь концентрированный, что было достаточно и пары секунд для того, чтобы всё: и одежда, и волосы — стойко провоняло сигаретным зловонием. Наруто тянул время непроизвольно, делая вдохи всё меньше и реже, думая и переваривая всё то, что надумал сказать. Саске на него не смотрел и вряд ли вообще собирался. Исходя из личных подсчётов, Учиха должен был уже и забыть о его присутствии, однако Саске не идиот. Он вряд ли забудет об этом, учитывая тот факт, что нарушитель идиллии буквально стоит над душой.       — Мне нужно было… — наконец произнёс Узумаки.       — Да мне похуй. Я тебе не мать.       — Если тебе станет легче, — чуть твёрже попытался он, уже готовый как следует оправдаться за всё то, что вызывало чувство вины. Чёрт его знает, зачем Наруто это понадобилось, но оставлять всё на своих местах было неправильно.       Однако он тут же замолчал, вдруг почувствовав полное хладнокровие с чужой стороны. Как иронично. За что боролся, на то и напоролся.       — Нет. Уж избавь.       Учиха отхлебнул из бутылки и положил меж губ сигарету, отчего слова его звучали наплевательски просто.       — Давай не будем говорить о твоих чувствах, — прикурив, предложил он, всё так же упорно ни крохой не смотря в сторону Наруто.       — Ну… тогда давай поговорим о твоих? — неловко улыбнулся Узумаки, и показалось, будто Саске в ответ закатил глаза, но мгновенье спустя Наруто понял, что это не так. Простой обман зрения. Наверное, таковое желалось увидеть. — Я не хотел делать тебе больно.       Узумаки запнулся, едва не сказав «Напоследок», но Учиху это не беспокоило. Тот наконец поднял глаза от пола, чтобы удивлённо изогнуть губы.       — Думаешь, мне больно?       — Вряд ли ты о таком мечтал, — предположил Наруто, без задней мысли смотря в ответ нечитаемым взглядом.       У Саске перед носом маячил блеклый красноватый огонёк. Он с каким-то нежеланием выпускал тоненькие струйки дыма через нос, пока рука плавным движением не взметнулась вверх и не отняла от лица эту гадость.       — Откуда тебе знать?       Брови у Наруто распрямились. Он знал нужные слова, но те снова куда-то запропастились, пуще прежнего выделив тугодумие мысли и неуклюжесть момента. Пожалуй, он выбрал неверное толкование бед, что происходят с Учихой. Должно быть, дело в том, что собственные проблемы привели к решению, которое до сих пор болталось в голове, словно мяч на верёвочке.       Немного погодя, он всё же надумал:       — Когда случается дерьмо, ты прячешься. А когда прячешься, проблем становится только больше.       Саске усмехнулся, наконец обнажив перед чужим взором собственное лицо. Больное, разбитое вдребезги, изуродованное.       — Нет у меня ничего. Видишь? Руку себе порезал, — для наглядности он даже потряс конечностью. — Не от чувств, а потому что бесноватый и тупой. Если тебе от этого легче станет, то знай — не из-за тебя.       — Знаю. Ты говорил, что вспомнил…       — Да какая разница, что я там вспомнил, — пробурчали в ответ.       Неуверенным прикосновением Узумаки опёрся о стену и упёрто опустил глаза в пол, потому что за окно смотреть не хотелось, а тёмный силуэт Учихи напрягал зрение ещё больше, так или иначе раздражая многообразие нервной системы. Он чувствовал себя идиотом.       — А мне тебя жаль, — вдруг произнёс Наруто. — Не знаю, в какой отраве ты варишься, да и знать не хочу на самом деле, но это действительно мерзко.       — Зато есть отличный повод меня не любить, — Саске не упустил момента напомнить, и, несмотря на то, что задача вряд ли была особенно трудной, Узумаки покрылся плевой детского непонимания. — Мне оно нахуй не надо.       — Я не имел в виду то, что вышло. То есть, сказал, что люблю не тебя, но… Блять, да знаю, это ненормально звучало, — неумело пробормотали в ответ.       — Ты тупой? — Саске решил, что тот всё же не понял. — Жалость, Наруто. Ты сказал, что тебе меня жалко.       — Это плохо?       — Нет, это… Обычно, — и, поразмыслив над темой, Учиха добавил: — Просто любовь, основанная на жалости, такое же мерзкое зрелище, как отрава, в которой я, по твоим словам, варюсь.       — Я виноват в том, что чувствую? Знаешь, мне бы и самому было лучше без этого дебилизма. Жалость, сострадание, желание кого-то лечить… Думаешь, приятно?       — Думаю, ты способен проявлять это только к себе. По правде, я рад, что теперь знаю больше, так что… Свободу у тебя никто не отнимал, обид держать не буду. Повторюсь, оно мне нахуй не надо.       Саске быстро захлопнул рот, ибо не собирался произносить те слова, что уже вылетели. Учиха покосился на лежащую в руке бутылку и горько поджал губы.       — Вот как… А я решил для себя кое-что. Было чуточку времени на то, чтобы понять, — уголки губ невесело приподнялись.       Объём наконец сложившегося пазла был настолько масштабен, что Наруто даже не знал, с чего в этой ситуации стоило бы начать. Он искоса смотрел в туманное лицо Учихи, и, как назло, то отдавало безнадёгой, от которой и пояснять ничего не требовалось.       — Сам справлюсь. Если ждёшь от меня слащавых признаний и сожаления о том, что стал таким уебаном, заставив тебя в очередной раз помучаться, то можешь уйти. Я не скажу ни того, ни другого.       — Потому что не видишь этого?       — Потому что ты наконец увидел, — вздохнул Саске, делая акцент на личности Узумаки. Выходит, вновь повторял одну и ту же мысль человеку, который упорно не хотел в неё верить. — Влюблённые люди не видят пороков тех, в кого влюблены, но этот эффект временен.       — Да брось, твоих пороков и не перечислишь. Кажись ты мне ангелом во плоти, прошлое было бы совсем иным.       — Значит, тянет тебя на такое, — пожав плечами, согласился Учиха. — Наверное, я и правда дерьмовый человек, но, знаешь, так даже лучше. Нет смысла искать оправдания, которым ни ты, ни я всё равно не поверим.       Наруто пнул носком пустую коробку из-под сока и удручённо упал рядом. Вся злость на него куда-то исчезла.       И куда катится мир, если уложившиеся в голове мысли, какими бы страшными не казались поначалу, Узумаки уже не считал ни глупыми, ни неправильными. Выход один, и он его принял. А Саске снова говорит о вещах, которые болезненно вырывают кусочки плоти.       — То, к чему я пришёл, касается нас обоих, — вновь попытался блондин. — Ты не можешь не знать. Это всё равно что… Не знаю. Неправильно.       — Хотел бы сказать мне, уже давно бы сказал. Не стоит, Наруто, — тихий голос придавал хозяину ещё больше визуальной усталости. — Чувства — самое дерьмовое, что придумала для человека природа. Хватит с нас этого.       — Тогда моё решение и впрямь окончательно. Я…       — На бумажке напиши когда-нибудь, — простодушно отмахнулся Саске, но быстро потух, будто боялся разбудить ночную тишину, воцарившуюся на районе. Небольшая формальность.       Узумаки не заметил, как и сам грустно усмехнулся. С юмором у Саске всегда были проблемы. Хотя, наверное, он и не шутил в этот раз.       Говорят, любовь открывает человеку глаза на истину, добро и красоту. Возможно, в своём познании Мира люди как бы вступают с ней в брак, и от этого брака появляется прекраснейшее на Земле потомство, которое именуется духовностью. Именно так человек становится Человеком. Любовь должна расширять смысловое пространство личности. Значит, любящие люди сильны и умны. По крайней мере, в это принято верить.       Наруто вытянул из ослабевшей хватки Учихи бутылку и пригубил содержимое, попутно отрицая пришедшую мысль. Нет. Силы в нём нет, так же как и ума. А любовь…       — Ты серьёзно? — скривился он, непреднамеренно толкая Саске. Язык обожгло отвратительной остротой.       — Другого нет.       — Хоть бы до магазина дошёл. Круглосуточный в двух шагах.       Во рту чувствовался голый вкус спирта, отчего защипало щёки, а на языке остался ни с чем несравнимый осадок смерти. Узумаки старался дышать глубже, рот наполнялся слюной. И всё равно позабытые ощущения перебивали любую попытку избавиться от мерзкого ощущения. До магазина же идти было не менее получаса, что на деле явно не подходило под определение двух шагов.       — И водка сойдёт. Тебя пить я не заставляю, — лениво отозвался Учиха, без всякого сожаления наблюдая со стороны. Наруто с силой вцепился в бутылку и наверняка даже не заметил того, как содержимое, покачиваясь у тонкого горлышка, порционно накрапывало на пол.       — А сок кончился… — задумчиво протянул Узумаки, для достоверности глядя на коробку, которую недавно отпихнул.       — Круглосуточный в двух шагах, — насмешливо напомнил Саске, прекрасно зная, что ни один, ни другой туда сегодня точно не попрёт.       — На. Не буду я.       Учиха молча смотрел в окно, опрокинув голову на обшивку балкона. Ни черта не видно, только тёмное небо. Там точно холодно и пусто на сотни миллионов световых лет. Даже Солнце, ласково греющее по утрам остывшую атмосферу, на деле смертоносно и безжалостно. Кажется, здесь, на Земле, единственное место, где человек не одинок. Как парадоксально, что это очередное заблуждение.       — Ты знаешь, что такое разочарование? — отстранённо поинтересовался Наруто, тогда как Саске тихонько кивнул.       — Оно помогает видеть мир реальным.       — Я имею в виду, сталкивался ли ты с тем, что мир становился… Не могу правильно подобрать слова.       Узумаки невольно задвигал губами. Саске молчал. Давал время подумать, ведь в противном случае тот снова не скажет того, о чём думает на самом деле.       — В общем, понимаешь ли ты, какое место в нём занимаешь? Близкие, друзья, любимые… Они все ведь оплот иллюзии, в которую веришь, пока не увидишь истинного лица реальности.       Учиха перебирал пальцами зажигалку, катая ту по полу возле себя, а дослушав, глубоко зевнул, прикрывая лицо ладонью.       — Пошли внутрь.       — Так ты не думал об этом? — отчасти Узумаки даже удивился.       — Холодно. Пойдём.       Первым встал Наруто. Послушно отвернувшись к двери, он спрятал потяжелевший взгляд.       Осознай, что разочарование помогает увидеть мир реальным. А что дальше? Как ощущать себя в нём после этого?       Ноги исправно несли тело вперёд, в глубину тёплой, махровой темноты, где, как казалось, уже нет ни вопросов, ни ответов. Жутковатая квартира; и он раньше совсем не замечал, что всякая идея здесь живёт лишь в определённых местах, кроясь за конкретными стенами. Задавать вопросы, должно быть, нет никакого смысла.       — Ты имеешь право чувствовать то, что чувствуешь, — уже возле кухни вдруг негромко произнёс Учиха. — Это… Закономерно. Такова наша природа.       Узумаки щёлкнул выключателем, и свет ослепил их обоих. Почему-то он не почувствовал верного отклика от услышанного. Казалось, так Саске давал ему разрешение быть самим собой. Унизительная прерогатива жить по чужому сценарию. А, с другой стороны, какая разница, чьи мысли душат за горло, если кислорода недостаточно. Зачем вообще ему понадобилось чьё-то дозволение.       — Блять, — поморщился Учиха. — Выключи нахер. Ещё бы в глаз дал, придурок.       Наруто ничего толком понять не удалось, однако он успел с удивлением отметить, что внутри на момент потеплело. Стоило вновь дотянуться до пластиковой накладки, как Саске уже выходил обратно в темноту квартиры, любовно прижимая к груди бутылку с водой.       — Ты спать? — вопрос в темноту прозвучал машинально.       — Чё ты там телишься, а? — раздражённо донеслось в ответ из коридора.       Наруто потупил взгляд на дверной проём, и идти куда-то резко перехотелось. Он хорошо знал, к чему ведёт эта слабость, догадывался, что время пришло и ему наконец выпал шанс. Не знал точно — на что, однако, вопреки возможности выведать, и не пытался узнать. Тело Саске ещё помнило о старых инстинктах и как угодно, неверно, но проявляло характер. Наруто повёлся по привычке. Прошло всего несколько секунд, и голос Учихи ещё не успел раствориться в воздухе, как Узумаки уже вышел из кухни. Вслед за тем, кто в этом шаге и вовсе не нуждался.       Когда мрак запорхал плотными крыльями, окружил беззащитную жертву и засосал в глубину, когда шорох квартиры уже не казался навязчиво пугающим, Наруто вдруг почувствовал, что за душой стало легче. Тело пыталось расслабиться, ноги не липли к полу, не застывали каменным изваянием. Он просто плыл, внезапно осознавая, что тошнота на деле никуда не делась, всего лишь утихла на время, а теперь вновь паршиво подкралась из-за угла, но уже не могла дотянуться склизкой рухлядью до его груди. Наруто шёл вперёд, точно зная, куда отправился Саске, и в этом коротком путешествии время замерло на нулевой отметке, оборвало гравитацию, иначе он давно бы дошёл до конца, упёрся в стену и услышал бы хоть что-то. Шторы закрыты, и, вместе с тем, внешний свет лукаво прятался в складках, боясь заступить внутрь. Ничто не просвечивало.       Узумаки заступил за черту коридора, одновременно переступая через себя. Бежать некуда. Бежать и не нужно. Всё в порядке.       — Не думал, почему у нас никогда толком не получалось помогать друг другу? — Саске плюхнулся на диван и подмял под бок подушку. Вроде бы даже удобно, но прохладную бутылку ко лбу он всё-таки приложил.       — Это называется игра во взаимовыручку, — неслышно произнёс одними губами Наруто, остановившись на распутье гостиной.       — И всё же. Ты не предлагал, — пожал плечами Учиха. — Это странно.       — А смысл?       Наруто медленно прошёл сквозь дверной проём и сел на банкетку у пианино, чувствуя, что беседа вновь обещает быть долгой. Саске ни черта не видел, даже его фигуры, не говоря уже о самом лице. Но в этом было что-то своё, особое.       — Поверь, если часто задавать этот вопрос, сдохнешь от бездействия, — участливо поведал Учиха. Искать во всём смысл оказалось дурной затеей, куда легче, когда не думаешь о том, что его нет.       — Не в бездействии дело, — голос немного притих. Он будто собирался говорить о чём-то важном и вновь растерял всю решимость, что не даёт человеку молчать.       — А в чём?       — Мы помогали друг другу тем, что были рядом, когда оба того хотели. Это, может, и сделка, зато справедливая и удобная.       Ткань зашелестела, и штора резко отъехала с характерным скребущим звуком.       — Ты циник, знаешь? — фыркнул Учиха, поправляя загнувшийся угол и создавая ровную складку. Теперь, видя лицо Узумаки, Саске чувствовал себя неуютно.       Помогать, потому что выгодно, быть рядом, потому что удобно. Он и не думал об этом раньше. Наруто говорил словно пижон, выточенный из неотёсанного булыжника на копировальной фабрике современных людей. И всё же, наверное, был прав.       В ответ Узумаки лишь пожал плечами, а Саске вернулся на место, на сей раз ложась по-другому. Неудобно, нервы оголены, от слабого света казалось, что нет ни одежды, ни тайности мыслей, ни границ, определяющих личное. Оставалось лишь слушать, как томной прохладой вновь полился чужой голос.       — Я реалист. Все люди эгоистичны, всё делается только для удовлетворения собственных потребностей, пускай даже иногда они требуют сотворения блага во имя чужих желаний. Глупо спорить. Это истина.       — Ладно… Иди сюда, — выдохнул Учиха. — Заебало спорить с тобой.       На деле же Саске банально не мог возразить. Любой другой наверняка нашёл бы тысячу и одну причину, возможно, смог бы доказать абсурдность, в очередной раз грабящую святые запасы моральности Узумаки. Но Учиха не любой другой. Он не мог. Потому что не хотел признавать, но до самых костей был с этим согласен. Да, Наруто определённо знал, о чём говорит, ибо оба прошли через одно и то же. Оба попали в трясину больных желаний и пустили в ней корни, отравившись скверной и отравив ей друг друга.       Наруто поднялся с неохотой, тяжело дыша, будто лёгкие всё ещё были забиты плотным едким дымом, что оставили на балконе, однако, оказавшись у дивана, без задней мысли устроился рядом. Казалось, тело только этого и ждало. Ждало спокойствия и эфемерной свободы, чужого тепла и темноты, что осталась вокруг, но уже не касалась, не трогала.       — Наверное, ты прав, может, люди на самом деле меняются.       — Я этого не говорил.       — Ты изменился, — Саске прикрыл глаза, теперь те блуждали под полупрозрачным слоем век.       — Это плохо?       Было слышно, как в глубине кухни гудел холодильник. Звук очень тихий и непримечательный, но до того знакомый, что по одному едва заметному шуму, без зримого изображения и запахов, оба узнали бы свой дом.       Свой? Наруто непроизвольно отклонился, уронив голову с общей подушки. Разве ж это его дом?       — В какой-то момент я понял, что мир вокруг не меняется, — произнёс Саске, лениво глядя наверх. — Нет. На самом деле это ты меняешься. Интересы претерпевают изменения, личность взрослеет, а былые вопросы забываются, хотя ты так и не нашёл ни одного ответа.       Наруто слушал молча, едва слышно царапая шершавое покрывало.       — Год назад я не думал об этом. Знаешь, оно было так… Спокойно. Ничего не происходило, и я наивно полагал, что окончательно утонул в рутине… Что больше ничего и никогда уже не будет иметь смысла, веса и причин. На самом деле, единственное, что я помню из тех времён — это скандалы матери, но сейчас я бы уже не сказал, что они значили для меня много. Да и… В любом случае, другого нет. Ни школы не помню, ни того, как поступил, ни отношений. Знаю, что было достаточно всякого и многое из этого причиняло своеобразный дискомфорт, но в голове уже нет картинки. А тогда я считал, что большего в жизни и быть не может.       Саске перевернулся на бок и осторожно опустил руку на чужой живот, разглаживая на нём футболку, чувствуя напряжение мышц. В висках отчего-то стучало. Быть может, это от тишины, что навалилась махровым полотном, а может, оттого, что курил много. Он и не понимал, что все слова, вышедшие криво или коряво, на самом деле желали одного. Умоляли о поддержке.       — Мне было пятнадцать. Помню, как родители выгоняли Итачи, — чуть тише продолжил он. — Отвратительный, холодный вечер. Темнота. Странный запах дома. Вроде бы он всегда так пах, а вроде бы до этого дня я чувствовал его по-другому.       — За что его выгнали? — хрипло поинтересовался Наруто. Как прозвучал голос, ему совершенно не понравилось. Он будто портил едва успокоившуюся атмосферу вокруг них, грозясь вот-вот всё вновь распалить.       — За то, что влез в наркоту и стал представлять угрозу для нашей семьи, — Учиха горестно усмехнулся. Самому ведь было мерзко даже в мыслях называть тех людей этим словом. И всё же назвал. — Мать причитала, что он их позорит. Как обычно, старший ребёнок считался надеждой и опорой, а по итогу оказался крупным разочарованием.       — А отец?       — Отцу похеру. В тот раз он даже попрощаться не вышел.       Теперь Саске отчего-то захотелось отвернуться и сжаться в комок. Он в точности вспомнил картину далёкого вечера и растянувшийся на добрую пару часов скандал. Возможно, тот слышала вся округа, но называть прощанием его стоило бы в последнюю очередь. До чего же истории бывают невообразимыми.       — Ты за это её так ненавидишь? Ну… Мать.       — Во мне нет никакой ненависти. Может, раньше и была… — Учиха вздохнул, потревожив тяжёлый осадок. — Я всего лишь поступил так, как был должен.       Настенные часы отсчитали полкруга, и лишь представив секундную стрелку на самой вершине, Наруто осознал, что здесь никогда не было никаких часов. Как по сигналу что-то болезненно заныло близ сердца. Неприятное, тянущее, словно суповой набор в мясорубку, ощущение безысходности. Опять она. Сущность психоза. Внезапная идиотская напасть.       — Помнишь мужика того, у меня на квартире? — шёпотом произнёс он, на что в ответ Саске слабо кивнул. — У матери от него будет ребёнок. Она так сказала.       — Поздравляю, — поняв, к чему привело его собственное откровение, прошептал Учиха, но прозвучало это совсем без радости, с сожалением.       — Похоже, она решила завязать с прежним образом жизни, представляешь…       — Может, оно и к лучшему, — вышло неуверенно, но Саске попытался в это поверить.       Может, оно всегда к лучшему. Кто знает, почему в мире происходит одновременно так много и ничего. Если не удаётся увидеть смысл, стоит хотя бы найти положительные моменты. Иначе зачем вообще жить и наблюдать за тем, как гибнет ещё живое и рассыпается мёртвое. Зачем продлевать страдания.       — Я не радуюсь за неё, — признался Узумаки. — И не испытываю чувства вины.       — Это необязательно.       Учиха вину не любил, её вообще мало кто терпит.       — Сначала, как только узнал, тошнило дико. Просто представил себе это и… Гнилое дело.       Саске не перебивал, слыша, как Наруто внезапно прорвало на серьёзные откровения. Он не знал такого на собственном опыте, но вполне мог понять. Скольких только разбитых невнятным отношением родителей он повстречал за недолгую жизнь, а сколько ещё ходит вокруг, не показывая своих разложений? Возможно, в этом и кроется основная проблема человеческого мира. Людей топят, ломают и убивают ещё в раннем детстве. Их вынуждают становиться зверями, непригодными к человечности падальщиками. Саске эгоист чрезмерно самовлюблённый. Наруто эгоист жертвенный, неправильный. Но, несмотря на грехи матери, человек с живой совестью, с настоящим сердцем, что, к сожалению, мучает и убивает, плавя и всё живое вокруг.       — Потом понял, что у этого ребёнка вряд ли будет лучше, чем у меня. Кто его будет уважать? Выкинут так же, наверное. Не нравится мне этот мужик, да и мать свою я знаю. Такие люди не должны рождать жизнь. Но смерти я ему по другой причине желаю. Не знаю… Просто не хочу, чтоб он существовал. Потому что он лишний. Знаешь… Я и мать… Есть одна история, и его в ней быть не должно.       — Это так не работает.       — Ладно. Ты всё равно не понимаешь, — с горечью подытожил Наруто.       А Учиха понимал. Не спешил говорить об этом, не навязывал свою «правоту», но понимал. Чувствовал словно за двоих, какую тягость эта новость накладывает на хрупкие по своей натуре плечи Узумаки.       — Я убить её хочу. За то, что была непутёвой матерью и насквозь дерьмовым человеком.       — Не за это, — тихо подал голос Саске.       — Что?       Наверное, стоило пропустить мимо ушей, но Узумаки остановил вновь набравший достаточную энергию монолог.       — Хочешь убить не за это, — повторил Учиха, приподняв веки и встретившись взглядом с тёмно-голубыми глазами, что в отсутствии света едва блестели чем-то тускло-серым, напоминая грязную реку.       — Да, — всё же признавшись самому себе, Наруто отвёл взгляд в сторону. — Наверное, за то, что я сам по себе ебанутый и мысли меня посещают ни чуть не умнее.       — Не отрицаю.       Стоило сказать, что дело вовсе не в нём; что, как и прежде, виной тому скверный выбор Кушины, но не договаривать скорее всего значило бы врать, и язык не повернулся. В каком ключе его слова вообще смотрелись бы уместно? Как минимум, в другом исполнении.       Однако Саске всё же мог бы сказать и по-другому. Честно, с присущей любой откровенности жестокостью. Сказать о том, что виной всему мелочность характера самого Узумаки, его гнусная привычка постоянно страдать, испытывать муки совести, страсти, вины и чего-то ещё, что вечно противоборствует внутри небольшого, но, как оказалось, стойкого тела. Хотелось бы вправить на место мозги, заставить увидеть мир своими глазами. Объяснить, что нет никаких «Я и мать», нет никакой сплочённости и семьи. Всё развалилось, ещё не успев построиться. Но не мог. Не умел, ибо нельзя убить то, что не лечится. Наруто слишком долго был один и научился жить лишь самим собой, выстроил стены, где поселил врагов, что по привычке считал единственными мишенями.       — Глупый и ебанутый… — повторил Саске.       — Очень мило.       Учиха вымученно улыбнулся.       — Не слишком политкорректно, да?       — Я не знаю. Тебе, наверное, виднее.       Закрыв глаза, Саске представил, как бы отреагировал на всё, происходящее ныне, он прежний, старый; тот, кто существовал на планете всего пару лет назад. Наверное, никак бы не отреагировал, тем самым наставив Наруто на путь, уже избранный им самим, а после сидел бы по соседству в зале суда, смотря на тщеславный народ, собравшийся в зале, и ожидал приговора за соучастие, ведь не бросил бы, даже если бы захотел. Нелепо, но почему-то приятно. Кажется, сумасшествие бывает заразным.       — Я много кого убить хотел на самом деле, — будто почувствовав чужую мысль, усмехнулся Наруто. — Сакуру хотел, парочку учителей, прохожих. Да и тебя, было дело.       — И почему не убил? — флегматично вопросил Учиха. Такие признания ему нравились уже больше.       — Не знаю. Не дошло как-то.       — Зато до себя дошло.       Саске вмиг пожалел о сказанном, и, судя по напрягшемуся под его рукой Узумаки, пожалел не только он. Но взрыва не произошло.       — Я и сейчас был бы не против, — тихо, с обречённой надеждой прошептал Наруто. — Заебало меня всё.       Один из них всё же вздохнул. Безумие обитает где-то рядом с единой истиной, и зачастую мы не ищем подвоха там, где большинство уверенно утверждает что-то в корне неверное. Подвох же всегда есть, что бы мы не увидели. Что бы мы не хотели видеть. Разве Наруто не понимает и сотой доли того, как устроен мир? О, нет. Узумаки не глуп. Он просто не верит своим глазам, потому что порой видит то, чего априори не может существовать. В этом и есть свой потаённый нюанс. Пока сознание его живёт и работает, существует и то, что он видит, а значит, бессмысленно не верить. То, что кроет в себе неизвестность, всё равно придёт. Рано или поздно.       — Я не для того столько пережил, Нару, — устало и медленно произнёс Саске. — Посмеешь снова сдохнуть…       Учихе хотелось встать, пойти покурить, но глаза не открывались, а голова всё больше тяжелела и наливалась свинцом. Когда дым проникает по глотке в лёгкие, становится проще. В этот момент перестаёт заботить навязчивый бред, что так и сяк лезет в мысли от безделья и накопившегося интеллектуального мусора. Он забыл, что именно хотел сказать. Теперь, когда раскрыли друг другу столько тайн, хотелось завыть раненым волком, а потому Учиха предпочёл просто спать.       — Я… Знаешь, чувствую себя в последнее время как-то… — едва слышно произнёс Узумаки, и Саске задумался лишь спустя несколько секунд тишины. — Я боюсь.       — Бесстрашные умирают первыми, — прозвучало не шибко внятно, а впрочем, Учиха и сам не понял, зачем сказал это.       Может, то была попытка обнадёжить страдальца, а может — самого себя.       — Когда забываешь о боли, жить становится легче. Создаётся ощущение, как будто её никогда и не было. Легче, потому что уже не ждёшь её и отвыкаешь томить в напряжении и без того усталые нервы. Но всё равно боишься, — как заговорённый шептал Узумаки.       Сквозь мягкое забытие Учиха почувствовал ненавязчивое прикосновение. Наруто положил руку поверх его и крепко сжал. Пальцы снова оказались холодными, и ещё тише прежнего Узумаки продолжил:       — Как не бояться того, что разъедает, если знаешь, как близко к губам находится этот яд…       Учиха разлепил потрескавшиеся губы, чтобы ответить, но совсем плохо разобрал последнюю фразу; стресс и алкоголь своё дело сделали, и сон без промедлений затягивал в капкан тихой дрёмы. Он видел перед собой чашу, наполненную вязкой кислотно-зелёной субстанцией. И почему она выглядела так привычно? Наверное, всё дело в стереотипах. Люди часто изображают яд именно так, вероятно, даже не догадываясь, что на деле он вовсе неосязаем. Обманчиво ласковый. Не зелёный. Небесно-синий.       А Узумаки продолжал лежать как ни в чём не бывало, уже не думая ни о балконе, ни о матери, ни о чём из того, что лезло в голову до сих пор, пытаясь напомнить нечто важное, заставить обсудить это ещё раз. К чёрту то, что происходит в объективной реальности, сознание заполонила лихорадка. Тоска по неизвестным далям была незрима, но, как некстати, ощущалась слишком отчётливо, топя в смраде голого отчаяния и накрывая с головой.       Он знал, что у него нет будущего, но чтобы настолько…

***

      Наруто едва не держался за голову, покуда, чтобы он не делал, та не прекращала трещать по швам вторую неделю. Иногда даже возникало желание обратиться к врачу, но Узумаки довольствовался малым, выкуривая вторую и запивая стаканом воды. Это на время расслабляло.       Он никогда не знал простой человеческой заботы, хотя прекрасно понимал, как та должна выглядеть. Да что толку от этого, если мозг только больше разваливался на части, а внутренности словно разъедало коррозией, стоило что-то припомнить или попытаться представить. Таким знанием не вылечишься.       — Можете выписать рецепт на полгода? — поразительно быстро выплеснул из себя Узумаки, но встретился лицом к лицу с другим пациентом.       Мужчина, на вид средних лет, уже выходил, и Наруто чудом не зацепил того дверью, ворвавшись в кабинет без стука и приглашения.       — Присядь. Не надо спешить.       Пациент наконец-таки вышел, а Тен-Тен толкнула нараспашку открытую дверь и обогнула свой стол. Девушка выглядела помятой, однако, вместе с тем, не переставала ласково, чуть заметно улыбаться.       — Как самочувствие? — она говорила спокойно, нежно до той степени, что внутренний шторм начинал давать сбои, постепенно успокаиваясь. Последовав зову организма, и Наруто попытался расслабиться, на этот раз не слыша зова тревоги, каким привык определять расстояние до помятого гроба.       — В порядке. Лишь после этого он немного нахмурился и мотнул головой. Стоило рассказать?       — Хорошо. Приходить часто не хочешь, за этим нужен рецепт?       — Время не успеваю рассчитать. Таблетки заканчиваются раньше, чем к Вам попадаю, — особенно не задумываясь, поведал он. Не врал, во всяком случае времени действительно не хватало, а без таблеток, казалось, мозг совсем перестал выполнять свои функции.       — Срок действия по умолчанию всего два месяца, по закону я могу сделать пометку о бóльшем периоде, но злоупотреблять лечением не советую, тебе же от этого будет хуже, — вдумчиво проговорила Тен-Тен и потянулась за бланком. — Были какие-то побочные эффекты? Может, что-то в мыслях изменилось или начало беспокоить физически? В этом случае препараты нужно скорректировать.       — Нет. Нормально всё.       Девушка кивнула и наконец отвлеклась на листок и ручку. А Наруто почему-то никак не мог выбросить из головы лживое маленькое упущение.       Он чувствовал себя неважно. В последние дни и в предыдущие, да и вообще с тех пор, как, не подумав, брякнул о любви и натворил дел, ввязав в них ещё и Сакуру. Это было сложно объяснить, но ветхая апатия скрупулёзно вытачивала из грубых камней сердца только ей известные формы. Процесс болезненный и бесспорно выматывал увядшие силы. Не стоило об этом говорить. Мало ли что может дойти до ненужных ушей. Почему-то казалось, что так гораздо правильнее. Людям не нужны чужие проблемы. Они не хотят делить с кем-то дополнительную боль. А Тен-Тен, вместе с тем, оказалась чем-то озадачена, Узумаки видел это по выражению её с виду спокойного лица.       — С мальчиком у вас всё нормально? — не отвлекаясь, поинтересовалась она, продолжая осторожно выводить тонкой ручкой округлые буквы.       — Да.       — Рада, — губы украсила учтивая, вежливая улыбка. Если бы Наруто не знал, как часто лгут люди, он вероятно бы ей поверил. — Постарайся не возвращаться к тому состоянию, что было на Новый Год. Правда, здорово, когда лечение и близкие дают благоприятный эффект?       Врать в глаза неприятно, даже когда осознаёшь, что человек напротив только что и сам это сделал. Однако умение лгать чисто и натурально порой заметно упрощает задачу. Каждый выживает, каждый сражается за место под Солнцем, и каждый однажды проигрывает, сжигаемый этим светилом.       Жизнь течёт, время бежит, и что-то определённо меняется. Насколько точно это можно заметить? Пожалуй, на эти вопросы средь многих других Наруто наконец-то нашёл верные ответы. Несколько пережитых концертов доказывают, что страх цикличен. Он появляется перед новым и неизведанным и пропадает по мере привыкания, однако вновь подступает всякий раз, сопутствуя любым изменениям. Так замечаешь инстинкты. Появление новых людей, готовых помогать и быть взаимно отблагодарёнными, говорит о том, что вовсе необязательно называть каждого встречного другом. Возможно, Наруто понял это уже давно и всего-навсего не хотел признавать. Так или иначе общество восприимчиво к демагогии в любом её проявлении, важно лишь дёргать за ключевые нити и подбирать правильные слова. Умно, и это значит, что его можно грамотно использовать.       Как ни странно, наряду с около животным страхом, концерты Узумаки успокаивали. Они даровали надежду, чувство лёгкой эйфории по завершении, как только опустевшим от переизбытка чувств взглядом Наруто решался заглянуть в зал. Он видел себя в распалённых лицах. Наблюдал за восходом на масках тех, кто был восхищён, и закатом на лицах тех, кто оставался безразличен. Узумаки привык видеть разное. Вот только, вопреки простым истинам, что медленно открывались в его большом путешествии, одна проблема не решалась. И ни один идиотский форум, ни одна живая душа или сложная ситуация из сотни однообразных не могли дать точный ответ на простой вопрос. Сколько бы он не бежал от Учихи, его образ продолжал меркнуть с неестественной скоростью. А приторный запах палёной плоти уже не выветривался из ноздрей.       — Бери, — Тен-Тен протянула два желтоватых листа, украшенных несколькими печатями.       Не знай Узумаки названий своих препаратов, в жизни бы не разобрал написанного по бумаге. Неужели у всех врачей нечитаемый почерк? Наверное, всё куда прозаичнее. Нельзя идеально и вдумчиво повторять одно и то же действие по двадцать раз на автомате, рано или поздно оно приедается.       Тем временем девушка положила на стол перед Наруто ещё один лист, на этот раз белый, похожий на стикер для заметок.       — Вот, здесь написала несколько витаминов. Эти для сердца, видишь? — она ткнула пальцем в верхнюю строчку. — А эти для улучшения внимания и памяти. Если почувствуешь какое-то недомогание — купишь, но на приём показаться всё равно стоит.       — Договорились.       Достаточно было простого кивка, но Наруто попытался выдавить дружелюбную улыбку. Губы сковало. Что-то изобразить всё же вышло, однако, судя по взгляду девушки, гримаса больше пугала, чем выражала симпатию.       — До встречи, — тактично поблагодарил Узумаки, совсем не уверенный, что эта встреча когда-нибудь состоится. Кто знает.       Поднялся он без сожалений и уходил, не глядя назад, а потому не видел, как Тен-Тен молча сжала руки в замок и напряжённо смотрела ему в спину. Сколько лжецов проходит через этот кабинет ежедневно, она и сосчитать была не в силах. И ведь каждый из них величает себя победителем, ни на секунду не задумываясь о том, что в первую очередь лжёт самому себе. Конечно, они больны… Но Тен-Тен и не осуждала своих пациентов, она им сочувствовала. Она общалась с ними на их языке, отчего собственный рассудок иногда начинал казаться уже не тем, а сознание не ясным. Её задача помочь им, облегчить участь, дать шанс на достойную жизнь, но избавиться от душащего сожаления она сама не могла. Наверное, поэтому дела всё меньше и меньше заходили в гору, а снежный ком из осознания собственных ошибок рос и приближался, пугая с каждой минутой всё больше.       Наруто ушёл, тогда девушка опустила взгляд вниз, смотря на ровные строки симптоматики и ведения заболевания. У мальчика всего два выхода, так какой он выберет?

***

      Бабки говорят, что весна — опасное время года, нужно лучше заботиться о выборе одежды, не дай Бог заболеть — тут же умрёшь. Возможно, старухи всегда были правы, и сегодня на самом деле стоило накинуть куртку или немного дольше задержать взор на толстовке, что висела прямиком по-соседству. Наруто немного подмёрз, и ощущение недружелюбного холода окрепло, едва он посмотрел на тонкую ткань, невесомо покрывшую тело и руки. Некому было настучать по голове за подростковую дурость. А жаль.       Оказавшись на улице, он грузно топал на остановку. Расстояние на карте казалось меньшим, чем было на самом деле, и это раздражало. Человек ко всему привыкает, но приятнее от того себя всё равно не чувствует. Машина. Определённо вещь неплохая. Пока одни сбивают ноги о нечищеный, местами ещё заляпанный прошлогодней грязищей асфальт, другие не спеша плывут в чёрно-белом потоке металлических кораблей. Давят узкими ножками на педали, то ускоряясь, то замедляясь, пока вовсе не остановятся на красном, и вскоре вновь трогаются с места, чтобы повторить алгоритм по новой с самого начала. Наруто обязательно надо бы ей обзавестись. Когда-нибудь. Чтобы так же, как эти люди понимать, зачем так измученно цепляться за педаль газа, если через пару секунд поток вновь затормозит, и каждый, поспешивший, только добавит время ожидания. И всё сначала. Нет, Наруто не понимал. Люди же не идиоты. Тен-Тен писала коряво, повторяя одно и то же по тысячи раз, эти люди следуют тому же принципу, оттого и аварии на дорогах. Всё имеет причину.       Он прошёл с десяток метров, пока не обратил внимание на дорогу, а после как-то сам по себе прикинул примерную стоимость седана, остановившегося на параллельной парковке. Кузов чистый, блестящий, но машина не нова. И всё же такие игрушки сейчас не по карману. Наверное, ещё рано становиться окончательно взрослым.       Периодически стучащая вибрация телефона сменилась постоянной, назойливой, и Наруто опомнился, с нежеланием тормозить, всё-таки замедляя шаг. Он не боялся внезапных звонков, бесконтрольных всепоглощающих сообщений, но так отвык, что, пожалуй, давно не испытывал прежней щенячьей радости. Напротив, привыкнув к одиночеству, человек начинает видеть гораздо больше подвохов, чем общество на деле ему подготовило. Узумаки так и не убрал в карман рецепты и теперь уже немного смял их, но до сих пор продолжал тащить в руках.       — Подъедь на полчаса, — чужеродным эхом пискнул мобильник.       Ожидая в грубом женском голосе услышать взволнованность, Наруто несколько огорчился. Карин говорила спокойно, с лёгкой спешкой и, может быть, с долей усталости. Никакого переживания, никакой радости. Значит, ничего не стряслось, стандартный плановый вызов.       — Я сейчас занят, — угрюмо буркнул он в трубку, а сам с замиранием сердца устремился ждать.       По правде говоря, Узумаки не особо хотелось видеть суровое лицо знакомой. Так или иначе оно вызывало в душе несколько смешанный веник эмоций. От детской трусости перед собственными возможностями до нелепого благоговения скудной работёнке, что вроде бы нравилась до погружения взахлёб, а вроде бы надоела ещё в самом начале. И всё же домой отчего-то совсем не тянуло. Были причины.       — Мне без разницы, информация нужная и тебе, и мне.       — Могла бы так сказать, — несколько огорчённо протянул Узумаки, но всё же не настаивал. Они не успели познакомиться достаточно близко для того, что доводить человека, давя на рамки дозволенного, было нормой.       — Работаю до шести, — оборвала Карин, и от воображаемого удара под дых на пару мгновений Наруто запутался в том, чего на самом деле хотел.       Разглагольствовать она не собиралась, то было понятно и с самого начала. Вот уж что действительно нравилось Наруто в этой девушке — прямолинейность, умение уважать своё время. Узумаки прежде уже замечал некую закономерность: ему нравились неболтливые люди. Не раздражающие постоянным бубнёжом и оптимистичной гиперактивностью. А ведь когда-то каждая компания была полна таких людей. Может, в этом и дело последовавших оказий? Не прижился.       В трубке замаячили короткие гудки, и Наруто лениво посмотрел на дисплей. Судя по всему, до конца её рабочего дня осталось чуть меньше двух часов. Следовало соображать быстрее.       Дела всегда можно найти, а в худшем случае — даже создать из пустого. Было бы желание, дали бы возможности. Да только ни на что особо не тянуло, ведь какие могут быть желания у человека, потерявшего слух, зрение, чувства; лишившегося сна и голода, остановившегося в потоке вечного движения. Одно лишь желание выбраться из этого. Только оно. Но вылезти из воды сухим на этот раз не удавалось. Покрытые защитным жиром крылья отвалились, а нежный пух, что грел под ними тонкую кожу, весь изодрался и полысел, теперь едва ли защищая от дуновения лёгкого ветра.       Холод поборол желание стоять на одном месте, и Узумаки вновь заспешил к остановке, уже маячащей на горизонте одновременно и пейзажа, и верха мирских желаний.       — Наруто, я работаю, — с усталым раздражением вновь послышался голос Карин.       — В течение часа приеду. Не уходи никуда.       — Я же сказала — до шести. Давай.       Узумаки улыбнулся сквозь лёгкую дрожь. Странный день, и с настроением что-то странное. Не то болит, не то щекочет. Но выбирать человеку приходится каждый день, и иногда принять решение становится тяжело, даже если оно касается какой-то мелочи, не значащей ровным счётом нисколько. Выбор. Это нелегко. Пожалуй, проще поддаться первому порыву мимолётной нужды в бесполезном. Нужды, которой давно не ощущал, забыв весь мир, ослепнув, озверев.       «Привет», — вдруг телефон снова пискнул, и небольшим уведомлением высветилось сообщение рядом с иконкой томатного сока.       Он смотрел на экран, а тот горел нейтральной заставкой. Только вот сообщение, поначалу показавшееся иллюзией, разбивало его на две части. Наруто почувствовал, как вмиг что-то, не успевшее взлететь, ухнуло обратно. Пытаясь понять, какая именно из внутренних струн дала сбой и мелочно ковырнула хрупкую кору, он не заметил суеты у остановки. Всё смешалось.       Автобус радушно распахнул двери, а поток человеческой плоти хлынул шумной толпой, окончательно сбивая с ног, безжалостно усиливая сковавшую дереализацию. Узумаки дышал редко, захватывая воздух через раз, потому что было холодно, потому что тошнило. Нет, Саске не виноват. Просто даже сделанный выбор может оставаться трудным и порождать в душе страхи, подобно которым прежде не знал и не видел.       Автобус уехал, и тишина вернулась на круги своя, оставив лишь ветер и несколько человек под козырьком остановки. От странного приступа Наруто отошёл. Когда же гул в ушах окончательно притих, он непроизвольно вздрогнул и протолкнул телефон обратно в карман джинсов.

***

      Саске очнулся ото сна со странным головокружением, будто мир вдруг потерял объём, звуки и всяческое вращение. Это было похоже на то, как человеку резко зажимают глаза и уши в гудящей толпе, лишая сразу двух основных органов чувств, вынуждают испугаться и замереть. Но в реальном мире, отличном от тут же забытого сна, было наоборот. Ночное умиротворение квартиры нарушал едва слышимый гул колонок и насаждающее клацание. Засыпая, Учиха ещё что-то понимал. Слышал досадливое нытьё, напоминающее чем-то знакомую песню; разобрал, как хлопнула и закрылась на два оборота входная дверь, а после ничего. Сплошная лирика, уплывшая по течению вместе с ним, в далёкие тёмные дали.       Он почему-то снова лежал на диване, и в этот раз в дурную голову ломилась мысль, что грубый сон настиг на этом месте от усталости, от не вовремя спущенных тормозов, из-за чего на полной скорости угодил прямо в стену и там же рассыпался, но Саске не верил. Как в это верить, если знаешь, что всё намного проще. Он всего лишь скучал. Скучал по-зверски, до дрожи в коленях и вакуума в голове, а потому решил хотя бы ненадолго оказаться рядом с человеком, через которого пророс. Пускай Наруто на этом диване не было, были воспоминания, был запах. Разве ж это стыдно?       Конечно, стыдно… Зависимости не делают человеку чести, они уязвляют. Иглы расставлены по всему пути, в ровные ряды, в бесконечном количестве и многообразии, стоит наступить хоть на одну… Но делать нечего. Наступил.       Учиха с мерзким шипением в ушах попытался подняться с места. К чёрту эту меланхолию. Виновата водка. От неё всегда клонит в сон, и плевать, в какой части мира ты мог оказаться. Меньше пить, больше думать — казалось, вот он залог отсутствия вопросов, да вышло всё наоборот.       Заступив за порог своей спальни, Саске прислонился плечом к стене. К темноте глаза давно привыкли. Наруто беспорядочно болтал ногой, то и дело стукаясь ребром стопы о тонкую хромированную ножку стола. Кресло качалось под ним как желе и всё же героически берегло от падения.       — Чё не спишь? — поинтересовался он, заметив Саске уже в сознательном состоянии.       — Допустим, у меня тот же вопрос. Ты бы к врачу сходил, — вышло с досадливой хрипотцой.       Больным, как и здоровым, положено спать. Плевать, что уже перестало быть ясным, кто был на самом деле здоровым, если таковой среди сдвинутых вообще имелся. Саске прикусил указательный палец, пытаясь расслабиться. Похоже, его тянуло не туда.       — У меня режим другой.       Узумаки легкомысленно пожал плечами и вновь повернулся к монитору. Учиха видел, как тот во что-то играл, наивно разбазаривая последние минуты ночи.       — Пошли спать, — не желая спорить, попросил Саске.       Наруто промолчал, крайне заинтересованно щёлкая кнопками и уводя персонажа в другое место.       — Завтра в церковь еду, — спустя долгую паузу поделился он. Учихе надоело стоять, он чувствовал себя подпоркой и без того вполне устойчивой стены, но сил оторвать хотя бы одну ногу от пола совсем не осталось. Впридачу мелочно разболелась голова.       — Внеплановый выход?       — Не. Там просто больше нечего делать.       — В каком смысле? — искать ответы в собственных закромах Саске уже не пытался. Да и откуда ему знать.       — Вообще. Бесполезная трата времени. Я увольняюсь.       — А дальше ко мне на шею?       Учиха не ощущал сколь скрупулёзно его дотошность просачивается в чужое сознание, однако Наруто, по внешним признакам, оно никак не напрягало. Он просто слушал и тихонько покачивал головой под ненавязчивую мелодию из колонок.       — Карин предложила пиар, — отстранённо произнёс Узумаки.       — Карин?       — Знакомая, — кивнул он. — Занимается организацией. Ищет мне варианты и рассматривает предложения.       Этого имени Саске раньше не слышал. Его и каких-либо намёков на знакомую девушку не было в списке тех лиц, с кем Наруто когда-то вёл диалоги. Впрочем, Учиха никого и не искал.       — На кого она работает? — Саске вдруг почувствовал себя ревностью, однако внимание быстро переключилось на долгожданный ответ.       — На себя. Что-то вроде пиар-менеджмента, — неторопливо говорил Наруто, в реалии не проявляя к разговору никакого интереса.       — Менеджеры представляют чьё-то лицо. Ты ей платишь?       — Ну, не совсем так… Мы познакомились месяца полтора назад. Она работает на клуб, занимается там мероприятиями, а я для неё как инструмент. Карин предлагает выступления от моего лица и с прибыли забирает свой процент.       — Ты ж не зарабатываешь ни черта, — усмехнулся Саске, решив, что наконец поймал быка за яйца.       — Не меньше твоего.       Обида, мимолётом появившаяся на усатом лице, вынудила улыбнуться.       — Если делать нечего, можешь меня утром в храм отвезти.       — Ты ж не работаешь больше, — напомнил Учиха, чувствуя лёгкий прилив сил и желание подойти, прикоснуться.       — Вот за этим и надо, — лаконично уточнил Наруто, да только от того выражение его лица довольнее не стало ни на грамм.       — Позвонить, не?       — Тц, а рассчитаться за спасибо?       Наконец, Саске отошёл от стены и с удивлением отметил, что нормально стоять на ногах оказалось гораздо легче, чем дополнительно держать свод натяжного потолка.       — На карту скинут, в чём проблема, — спокойно поразмыслил он, вальяжно проходя в глубину комнаты. Глаза ловили бледный свет, играющий голубоватыми лучами на коже Наруто. Приятная на вид и, должно быть, сухая на ощупь.       — Еблан? Они там все такие. С технологиями не дружат, — Наруто возмутился, крутанув двумя пальцами у виска, и, вместе с тем, неотрывно следил за одинаковыми шагами Саске, которыми тот буквально мерил пространство меж стен, напрочь оторвавшись от монитора.       — Телефонами пользуются все. Не вижу проблемы.       — Да ты ничего в последнее время не видишь, — испугавшись, что отвращение просочится наружу, под конец Узумаки сбавил тон. — Не хочешь, не надо.       Наруто не желал признаваться, что дело совсем не в деньгах. Определённое количество уже прожитых месяцев в какой-то момент слились в общий, непередаваемо длительный срок, сплотились в одну большую историю. Она не была выдающейся или красочной, в ней не было места для вольного разгула фантазии, но, между тем, не получалось отпустить пригоревший к сердцу храм так просто. В нём крылась музыка. Нечто гораздо более тонкое, чем обыденная простота.       — Пизди поменьше. Отвезу, — прикоснувшись губами к чужой макушке и говоря в непослушные волосы совсем тихо, пообещал Саске.       Наруто дрогнул, но улыбнулся. Неожиданно по венам полилось приятное, осязаемое тепло. Тело помнило и всё ещё тянулось к нему.       — Только я потом в клуб уеду, — не удержавшись от маниакальной тяги к подробностям, поделился он. Наверное, зря. Учиха нахмурился и отстранился.       — Надолго?       — До вечера точно, возможно, даже на немного дольше.       Саске тяжело опустился на край стола, и футболка его упала на угол клавиатуры, слегка накрывая собой чужую ладонь. Он почему-то не торопился отвечать колкостями. Не спешил высказать то, что определённо уже крутилось на языке. Тогда Наруто приподнял руку, буквально заплывая под мягкую ткань, и легко, с неприсущей обычным движениям трепетностью, коснулся согнутым пальцем горячей поясницы.       — Мы практически не видимся. Ты даже на учёбу перестал ходить, — смешанно изрёк Саске, подсознательно тоскуя по моментам из прошлого. — Поддерживать твои успехи — одно, но я не могу этого делать, когда ты обрубаешь со мной все связи.       — Я не обрубаю ничего, — неуверенно возразил Узумаки, раскрывая ладонь целиком и проводя вдоль ровной линии позвоночника. Он пытался отвлечься, забыться на пару мгновений в гладкости бледной кожи, что будто сама липла к пальцам, цепляла шелковистыми изгибами.       — Тогда что это? Как назвать по-другому?       — Слушай, я ничего не делаю, ясно?       Наруто казалось, что слова он вытягивает за верёвочку, настолько измученно и дохло связкам удавалось сплетать звуки воедино. Речь и чувства никак не сочетались с действиями, реальность начинала неметь.       — Не надо строить из себя жертву, — спокойно продолжил Узумаки. — Ты работаешь, я работаю, всё как у всех.       — Значит, я что-то делаю? — проигнорировал последнюю фразу Учиха. Наруто насупился, случайно ковырнув ногтем кожу, и тут же остановился. Саске проигнорировал лёгкую боль.       — Когда ты последний раз пил? — тихо вздохнул Наруто, убирая руку, в конечном итоге складывая те на столе. Всё испорчено. Пальцы покалывало.       В ответ молчали. Впрочем, для самого Узумаки вопрос был скорее риторическим. Он не поднимал взгляда выше нижней кромки монитора, бездумно вслушивался в едва различимую мелодию игры и созидал. Ничего не происходило, потому что, если чему-то и суждено было стать причиной, оно давно нашло основания произойти.       — Вот пока для тебя это не имеет значения, ты и будешь задаваться подобным вопросам, — не найдя слов лучше, Наруто завершил. Этим он что-то хотел объяснить, но порядком не знал, что именно.       — А сам? — Учиха не язвил. Лишь выловил из потока общих эмоций тощую иронию и высказал первое, что пришло в голову. Как получилось.       — Дело в причине, Саске, не в спирте, — губы устало изогнулись в невесёлой улыбке. Наруто не до конца разобрал, на что намекает, но был точно уверен, что этот ответ единственно верный.       — Ты любишь говорить о том, чего не понимаешь.       Учиха оттолкнулся от стола, ни то умышленно, ни то случайно задев кресло. Вместе с тем повернулся и Узумаки, кто теперь был вынужден лицезреть чужую спину. Похоже, за столько месяцев они так и не научились подбирать правильные слова. И для чего только Саске вообще припёрся к нему? Всё насмарку. Всё длительно отточенное успокоение полетело в трубу. Отпало желание веселиться, если таковому вообще удалось бы возникнуть, пропала минутная симпатия.       — Ладно… Сколько времени?       Саске понятия не имел, но Узумаки и сам нашёл ответ на мониторе компьютера. Четыре утра.       — Пойду за сигами, — с полувздохом констатировал Наруто и звонко хлопнул себя по коленям. Несмотря на то, что тело чувствовало себя до ненормального бодро, в ногах ощущалась свинцовая тяжесть.       — Мои на балконе, — произнёс Саске, а от окна повеяло влажной прохладой.       Наруто поморщился. Накопленное тепло растворилось, ударив по остаткам нежной расслабленности. Какого чёрта Учиха постоянно открывал эту несчастную форточку.       — Прогуляться хочу. Спасибо.       — Блять… Тогда жди. Сейчас оденусь, — досадливо протянули в ответ, смахивая с подоконника воображаемую пыль и растирая остатки той между пальцев.       — Саске, — позвал Наруто и, когда названный обернулся, столкнулся вдруг со зловещим, упрямым взглядом. — Я прогуляться хочу, — настойчиво повторил Узумаки. — Один.       Тёмно-синие глаза засверкали дурными пятнами. У Саске же изображение фонило с краёв, но он упорно и вдумчиво смотрел в серьёзное лицо напротив, словно это должно было сгладить образовавшиеся углы. Внезапно в груди возникли неприятные колики, и свежий сквозняк, подхватывающий невесомые пряди волос, остудил покрасневший металл нервов на пару десятков градусов. Такое случается, когда холодная атлантика штормом разбивается об опалённые ярким, безжалостным солнцем бурые скалы.       Саске непоколебимо смотрел, как Узумаки встал и засобирался, задней мыслью подумывая о том, что окно всё же нужно закрыть. Странно, но стоило Наруто заговорить о походе на улицу, как духота пропала, а запах мокрого асфальта стал раздражать и чуткие рецепторы носа, и взмокшую кожу ладоней. По какой-то причине одежда валялась на полу с другой стороны от стола. А Саске и не заметил этого, когда буквально прошёл по ткани. Странная деталь.       Наруто зашуршал, и, пожалуй, от зрения был бы какой-то толк, если бы громкие, усталые вздохи не рисовали картину сами собой. Учиха смотрел, как на чуть смятую толстовку ложится тонкая куртка, как тот поправляет её неосторожными, однако точными движениям; как что-то идёт не по плану, но Узумаки упрямо скрывает зажатую в руке спичку, вынужденно ступая по направлению к деревянному мосту. Смотрел. Но при этом видел Саске другое. Непоколебимое пустое лицо. Бледное, с потемневшими впалыми глазами и расслабленным контуром губ. Наруто было плевать, что мост вот-вот разгорится.       — Тебе что-то надо? — будничным тоном вопросил Узумаки, и Учиха безошибочно прочитал в звуках простую формальность. Ему не хотели ничего приносить, возможно, поэтому Саске ничего и не надо. Он качнул головой.       Захватив со стола телефон, Наруто ощутил недобрый взгляд в спину. Оборачиваться же не собирался. Знал, что после этого что-то непременно пойдёт не так. Нельзя поворачиваться к дикому зверю спиной, он кинется, как только страх и непонимание отступят назад. Только вот Узумаки не считал Саске зверем. Уже нет. Его не тревожил страх, его душила жалость, а потому оглядываться нельзя, глаза могут выдать.       Он был благодарен Учихе за то, что не вышел следом. Хотелось обуться в тишине и без света. Едва дверь квартиры закрылась, Наруто побежал по ступеням вниз, ловя потоки застоявшегося воздуха, содрогающейся грудью. С оглушительным стуком в ушах можно не разбираться, всё равно тот останется, как бы не старался угомонить переживания сердца. Ничего не поможет. Куда важнее сейчас скорее уйти.       Подъездная дверь запищала, напомнив о реальном мире, о том, где были другие люди. Забавно, что сейчас вновь появилось предчувствие тоски и пустоты. Звук всегда был до боли знакомым. Раньше двери звенели похоже, но как-то иначе. Будто мотив сей мелодии изменился на уровне восприятия, перевернув воспоминания вверх дном. Чужие квартиры, море знакомых людей, тысячи ситуаций, заставивших сидеть у подъездов с кривой сигаретой меж губ и слушать. Слушать, слушать, слушать… Ссоры прохожих, смех из окон, речь собутыльника, нелепо оказавшегося рядом. Всё имело один звук, срасталось в сплошной галдёж, однако являлось узнаваемым. И Наруто слушал, хотя прекрасно знал, что ничего не запомнит. Какой парадокс. Даже спустя годы он помнил каждую деталь.       Дыхание стало нервным, шаг — быстрым. Старый, местами обшарпанный ларёк был совсем уже близко, буквально за поворотом после пары домов. Узумаки прекрасно помнил заклеенный чем-то дранным фасад, расписанный глупыми изречениями задник и страшную продавщицу.       Нелицеприятное место, но единственное на районе, где можно взять то, что поможет забыться. Наруто бы с радостью дошёл до другого, потратив лишние полчаса. Там выбор должен быть больше, возможно, удалось бы на время занять хотя бы глаза, рассматривая предлагаемую дрянь с недурным удовольствием и предвкушением. Однако он чувствовал, что физически не потянет. Морально дошёл до ручки. Дурацкое выражение, тем не менее, как никогда, уместное.       Блеклый жёлтый свет бил по глазам, но, подготовившись к нему изначально, с толерантностью любого районного спиртоглота Узумаки выдержал первый и самый сложный удар по зрению. Зрачки сжались от мерзкого оттенка, буквально излучавшего радиоактивный фон, и в этот момент продавщица, уставшая, повисшая на собственных костях, жеманно подтянула губы.       — Пива нет, — крякнула она, приоткрыв небольшое окошко.       — Не надо. Мне сигареты, — запоздало потряс головой Наруто, хлопая по карманам в поисках карты, вот только та не обнаружилась. — Блять.       Узумаки выскреб последнюю мелочь с помятой купюрой, отметив, что присутствие наличных в куртке имеет абсолютно неизвестное происхождение.       — Дайте любые, — буркнул он, высыпав горсть найденного металла в монетницу.       Женщина клюнула носом в представшие перед ней богатства. Лицо её приобрело совершенно неоднозначное выражение, отчего все черты куда-то съехали, то ли говоря о физической боли, то ли о зависти. Наруто вдруг подумал, что сморщенное существо, наверное, видало и лучшие годы, да только сейчас, глядя на прямоугольное телосложение, высушенное, но от того не менее широкое тело, Узумаки сильно засомневался в реальности своего предположения. Некоторые уже рождаются похожими на сморщенные огурцы.       — На.       Продавщица шлёпнула костлявой рукой по прилавку, и на нём тут же появилась новенькая, обёрнутая в защитную плёнку, пачка.       — Сдачи не будет? — вслух предположил Наруто. Хотя лучше бы и не спрашивал, тётку перекосило добротным уродством.       — Нет, — многосложно брякнула она, и по слепому взгляду выцветших поросячьих глаз Узумаки понял, что нужно просто уйти.       Чёрт его знает, сколько там было денег. Но, на всякий случай, пускай подавится.       Наруто забрал пачку, едва не прищемив тут же начавшим закрываться окошком руку, и бренно поплёлся в другую сторону. Слух и зрение устремились внутрь, теряя границы меж внешним и сакральным. Он не знал, сколько шёл, просто шагал по прямой, каким-то макаром умудряясь обходить и перешагивать расплывчатые лужи с ошмётками свежей грязи, пока не увидел перед собой пятиэтажное здание. Узумаки остановился, с удивительно новым живым интересом рассматривая жилой дом. Старая постройка, на вид совершенно дряхлая, разве что стены этой махины держались прочно, мягко говоря о том, что визуальная хрупкость — всего лишь иллюзия. Район не был новым, просто кто-то удачно выкупил часть земли и отстроил дома под новым названием. Саске жил именно там, в новом «мире».       Оглянувшись, Наруто понял, что на деле далеко не ушёл и киоск всё ещё выглядывал из-за поворота, скаля свои жёлтые, обклеенные макулатурой зубья. Скулы сводило от мелкой дрожи, сейчас Узумаки заметил, что и пальцы предательски потряхивало. Он неуютно устроился на влажной скамейке у самого подъезда, смотря, как кожа рук бледнеет всё сильнее, а на ладонях быстро появляются контрастные белые пятна.       Возможно, выйдя из подъезда, очередной житель этого захолустья найдёт за что зацепиться. Конечно, людям не нравятся такие, как Наруто. Странные, наглые, ненормальные, вызывающие приступы несогласия и механического страха.       Да какая к чёрту разница… Пускай разобьют костяшки о его лицо, хоть окрасят тёплым и красным засохшее хрюкало, добавив ему правдоподобной живости.       Узумаки упёрся локтями в колени, низко склонив саднящую голову вниз. Перед глазами бежала рябь, изображение смазанного бликующего асфальта, давно развалившегося от многочисленных шагов, плыло, словно кто-то тащил его на буксире. Почему же так сильно тошнило?       Удивительно, но последняя мысль заставила его почувствовать себя виноватым — как будто совершил несоразмерную подлость и всё настоящее — лишь малая часть обещанного наказания за грех недалёкого прошлого. Раньше было легче. Наверное, оно всегда так кажется, тем не менее в этом крылась чистейшая правда. Со временем у человека становится больше опыта, больше знаний и способов для решения многих проблем. Казалось бы, чего трудного — просто желай исправить. Однако всё пропорционально, и новые беды становятся серьёзнее, опаснее. А значит, раньше и впрямь было проще. Может быть, что-то действительно никогда не меняется, и может быть, в том, что они с Учихой вдруг оказались на разных берегах, не было виноватых.       — Бред… Бред… — тихо зашипел Наруто. Шум в ушах подпевал этим звукам.       А правда была в том, что один из них всё же свалился в густую вязь и теперь закономерно тонул. Молча, стойко, не зовя на помощь. Тонул и трусливо хватал растопыренными пальцами за топь, что тут же проскальзывала меж них и засасывала плотнее, глубже.       Сжав выступающую сквозь тонкую куртку зажигалку в руке, Узумаки поднял лицо и глубоко вздохнул, словно пытаясь разжать мёртвую хватку на онемевшем горле. Саске захлёбывался слишком быстро, только идиот мог кинуться следом, скорее всего, банально не рассчитав свои силы… Хотя куда приятней было думать иначе. О том, как решил погеройствовать, о том, сколько воли в себе неожиданно обнаружил. Вот она проблема. Обстоятельства обманули обоих. Затянули в трясину. Путы на руках затянуты, а вода слишком холодная. Не выбраться. Если в этой глуши их никто не услышит…       Губы неслышно умоляли о помощи, шевелясь в такт шумящему метроному, но Наруто не затыкал их. Пускай зубы стучат друг о друга, возможно, позже он зажмёт ими бумажный фильтр и сделает несколько отвратительных затяжек горького, никому не нужного зловония. В этом есть что-то значимое, идеальное, может, и не обоснованное, но материальное. Проклятая Химера, призванная мирским неспокойствием.       Вместо этого Узумаки достал телефон и неумело, словно вовсе разучился всему, что знал раньше, нашёл нужный контакт. Кто-то включил свет на кухне, из приоткрытого окна полетело гудение чайника, а ранняя пташка неслышно напевала одной ей известный мотив. Однако Наруто узнал в нём колыбельную. Женщина за окном не была молода, ведь такие вещи давно не поют.       — Сакура… — в хрупкой тишине незнакомого двора голос прозвучал совсем неуверенно.       Возможно, он произнёс это слишком рано, ведь за едва оборвавшимся гудком обычно тянется следующий, но Наруто не ошибся и уловил на фоне слабого шуршания динамиков столь необходимые звуки.       — Нам нужно встретиться, — будучи неуверенным, что его вообще слушают, продолжил Узумаки, и в трубку наскоро хохотнули.       — Соскучился?       Сакура не спала, это было понятно по слишком бодрому, наполненному азартом голосу, по задорным, немного хриплым ноткам, которые раньше и сам бывало называл дурацким словом «смешинка». К Харуно она попадала в рот непозволительно часто. И всё же Наруто считал это хорошим дополнением к её личности.       «Помоги мне», — чуть не сорвалось с языка, а руки шустро открыли вкладку с другим приложением. Узумаки крупно потряхивало, не от холода, однако и не от боли. — Не обещаю, что тебе понравится, но дай свой адрес.       Поняв, что умудрился сказать, Наруто широко распахнул глаза. Он твёрдо был уверен во всём, пока не произнёс. А теперь…       В одну воду дважды не войдёшь, а в этой глуши их всё же должны услышать.       Сакура усмехнулась.