Позор

If we'd go again All the way from the start. I would try to change The things that killed our love. Your pride has build a wall, so strong That I can't get through. Is there really no chance To start once again? Scorpions — Still Loving You

«Повторим все вновь

И вернемся назад.

Я сожгу все то,

Что заставляло страдать.

Гордость так сильна твоя.

Я не пойму,

Вечность нужно страдать,

Умирать мне опять?»

      Нога неудачно попала в лужу, а та, как назло, оказалась глубже, чем можно было представить. Брезгливо тряхнув кроссовком, который теперь больше стал походить на ковш для черпания, Саске пошёл дальше. Не оборачиваясь, не тормозя, тело неспешно шагало по известной дороге, словно слепой котенок стремясь туда, где будет лучше. Погода — слизняк. Осень — ещё больший насморк.       В подъезде же оказалось на порядок теплее и суше, нижайшая благодарность коммунальным службам за то, что решили включить отопление раньше положенного хотя бы на пару дней. Теперь не придётся мириться с сомнительным ощущением, которое появлялось всякий раз, едва промокший и замёрзший оказывался в помещении, где атмосфера на порядок хуже, чем проявлялась на улице.       Ставший уже привычным запах прокуренного насквозь помещения снова напомнил о вредной привычке, вынуждая лезть в карман куртки за собственной пачкой. Щёлкнув зажигалкой, Учиха сделал глубокий вдох прямо здесь, у подножия лифтовой кабины, прикрытой лишь обшарпанными дверьми. Легкие наполнило необходимым дымом, и в миг мир стал на толику прекрасней, чем обычно кажется со всей своей серой, грязной и злобной наполняющей. Горящая кнопка на панели лифта замигала, и тот, захлопнув двери, наконец, покатился вверх.       Прихожая встретила тёплым полумраком, где, возле входа оставив кроссовки, Саске прошёл внутрь квартиры, ориентируясь лишь на однозначные стоны из дальней комнаты. Несмотря на то, что наверняка было бы крайне забавно по случаю заглянуть, что-нибудь ляпнуть, или, в противном из представленных вариантов, хотя бы постучать и сообщить о том, что пришёл, Учиха просто сел за кухонный стол и опустил голову на сложённые руки. Много чего могло бы хотеться, а смысла в желаниях — ноль. Даже думать об исполнении незачем.       Правила приличия давным-давно для него стали тем, на что ненароком плюешь с высокой башни. Их и прочую муру общество создает и закрепляет из своего лицемерия. Люди не желают смотреть правде в глаза, не любят говорить честно, они боятся осуждения. Наверное, благодаря этому и существуют негласные стандарты, из-за которых, так или иначе, порой слова режут уши, а чья-то улыбка кажется восковой. Саске это не нравилось. Однако сам зачастую правила соблюдал. Просто по привычке. По инерции. Так уж воспитали.       В какой-то момент, когда на пустую тарелку, ставшую для Учихи пепельницей, рухнул третий окурок, раздражающие уши звуки затихли, и через какое-то время из комнаты показалась сама хозяйка жилища. Растрепанная, вероятно, после легкого душа в виде влажных салфеток и наскоро приглаженных руками волос, девушка проследовала на кухню и остановилась, столкнувшись с усталым взглядом чёрных глаз.       — Итачи, Саске пришёл, — бесцветно произнесла она чуть громче обычной фразы.       Не прерывая зрительного контакта, Учиха слабо кивнул в знак приветствия, не видя причин хоть сколько-то улыбаться. Настроение к этому не располагало, так зачем лгать? Человеку пред ним плевать на формальности, как и ему самому на их вежливое отсутствие. Не зря же люди становятся провозглашенной семьей.       — Давно пришел? — Итачи вышел вслед за девушкой, наскоро собирая волосы в неаккуратный хвост.       — Полчаса, — прозвучало со вздохом.       — Родители?       Старший Учиха беззаботно прошёл мимо брата вглубь кухни, где, открыв створку одного из шкафов, вытащил сразу несколько кружек и поочередно опустил те на рабочую поверхность стола.       — Есть другие подозреваемые? — с презрением буркнул Саске, вновь потянувшись к пачке, но вовремя остановился. — Я покурю?       Из-за того, что Итачи стоял к нему спиной, он не видел, как старший едва поборол в себе приступ ироничного замечания. Конечно, Учиха видел, что тот сделал с пустой тарелкой. Конечно, это происходило не в первый раз, а потому заданный вопрос можно было считать риторическим.       — Кури.       — Да. Спасибо, — на автомате проговорил Саске, зажимая губами фильтр. Кажется, совсем недавно он подумывал о бесполезности общественных правил, и вот снова ненароком наступил на острые концы тех же грабель. — Говоря о родителях… Проблема. Я у тебя сегодня останусь.       Итачи вдруг замер, а чайник так и завис носом над кружкой.       — Нет.       Саске как-то неоднозначно фыркнул и выдохнул дым.       — Да, — беззаботно пожал плечами он и расслабленно пошевелил руками, оживляя уставшие пальцы. — Выбора нет, сам знаешь.       — Нет. Можешь делать здесь что угодно, но к ночи ты вернёшься домой, — холодно отозвался Итачи, продолжив наливать кипяток в кружки.       — Уже почти ночь, — словно между прочим поведал Саске, но вопреки простоте и легкости речи, раздраженно ткнул сигаретой в тарелку, раскидав весь пепел. Не хотелось думать о том, что брат снова повинуется каким-то собственным законам и собирается противостоять там, где это абсолютно бессмысленно.       Итачи же устало мотнул головой и развернулся, ставя горячий чай на стол перед братом.       — Здесь не останешься, уж прости. Не сегодня.       Учиха опустился на стул аккурат напротив Саске и, разместив локти на столе, зарылся пальцами в волосы, прикрывая глаза. Ребенок напротив добивал ежедневно. Ребенок ли? Или так привычнее думать, снимая с себя львиную долю ответственности, перекладывая ее на людей, заведомо не умеющих ту исполнять. Здесь ведь раскрылся целый сборник нелицеприятного мастерства. Постоянные стычки с родителями. Систематические побеги из дома. Да куда там. Разве ж сам не грешил? Многие подростки выбирают этот путь, едва сталкиваясь с проблемами общения. Послать родителей и поехать туда, где поймут, услышат и поддержат. Нет… Эта история не о Саске, не об их семье. Слишком приемлемо и понятно для того, чтобы стать правдой.       — Что опять? — почти безразлично поинтересовался Итачи, однако оттенок измученности в его словах все же проскользнул.       — Я хочу съехать от них, — спокойно посетовал брат, прекрасно зная, что его слышат и понимают.       Хладнокровие — не порок, лишь тактика, которой тот выиграл много битв.       — Хочу и собираюсь — вещи разные. Работа есть? Возможности?       Итачи прекрасно понимал, что ни о какой работе и речи быть не могло. По крайней мере, до тех пор, пока Саске не нашел бы себя в чем-то, что действительно заинтересует и угомонит пустоту в душе. Однако вежливую заинтересованность в голосе, он все же проявил.       — Тебе не только еду придется оплачивать, знаешь же? Изначально все выглядит светло и просто, только потом сталкиваешься с массой задач и сложностей, которые родители уже не решат.       — Я не спорю, — Саске мотнул головой, призывая выслушать теперь и его, однако Итачи перебил.       — Не надо смотреть на меня, мы разные, и наши жизни ведут совершенно в противоположные стороны. Я ни в коем случае тебе зла не желаю.              — Итачи… — с легким раздражением попытался тот, как старший вновь перебил.       — Меня впечатляет твоя стойкость, на самом деле. Но ты все равно остаешься ребенком. Того, что ты видел и пробовал, мало, я не всегда могу помочь.       — Итачи, — темные глаза зло блеснули. — Это после спаривания начинается? Прекрати, умоляю. Найду я что-то, посмотрю, что с финансами будет, тогда и поговорим.       — Ладно… Ладно. Извини, — улыбнулся Учиха, молча признавая вину. На деле вины он не чувствовал.       — Найду что-то… — Саске устало вздохнул и надавил ладонями на глаза, с болезненным блаженством поправляя те на нужное место.       Крутя меж пальцев зажигалку, он задумчиво посмотрел в свою кружку, залипая на медленно закручивающиеся в спираль чаинки. Янтарная бурда на основе трав и цветов, которую здесь часто гоняли приличия ради, сегодня пахла вкуснее ожиданий.       — Ненавижу чай, — неожиданно шепнул он, не вынося тишины и неловкости, булыжником зависших после бурного всплеска речей.       Итачи хмыкнул, смотря тем особым душевным взглядом, который не дарил никому. Он видел на лицах людей больше, чем те хотели показывать, от того и попытку перевести тему в другое русло Учиха с лёгкостью уловил.       — Он с коньяком, — признался Итачи. — Не совсем чай.       Обычно этой фразы было достаточно, чтобы Саске не цеплялся за возможность разжечь пожар по пустяку. Да, множеству различных жидкостей младший предпочитал энергетики и прочую дрянь, однако наличие даже в простой воде крепкого алкоголя всегда все меняло. Это не бунт, скорее, лишь защитная реакция от воспоминаний и образов прошлого. Итачи не винил. Когда-то грешил подобным.       — У тебя ещё что-то осталось? — как бы невзначай поинтересовался Саске.       — Не думаю, что тебе оно надо.       — А ты не думай, — губы слегка искривились. — Просто ответь: есть или нет.       — Как у тебя все просто, — Итачи позволил себе негромкий смешок. — Что такого случилось на этот раз?       — Просто захотеться уже не может? Настроение мрачное, вдохновение пустое — так больше конкретики?       — Марок у нас нет, — невиновным тоном разъяснили ситуацию, и Саске опустил лицо к полу.       — Тц, врать не умеешь. Вроде бы взрослый дядя.       — Некогда учиться.       Итачи улыбался светло и чисто, да только чувства на душе порхали смешанные. Где-то неустанно тянуло, и спустя весомую долю самоконтроля он все же не выдержал.       — Давно принимал последний раз?       — Давно, — Саске наконец притронулся к мерзкому чаю, а зажигалку из пальцев так и не выпустил, продолжая держать ту наготове.       — Не превращайся в наркомана.       — Не решай за меня, ладно? — Учиха поперхнулся терпким привкусом коньяка. — Если за так делиться западло — скажи, нечего строить добродетеля.       Итачи покачал головой, и этот жест в его исполнении всегда мог означать только две вещи: он принимает поражение из вежливости или из нежелания продолжать. Ни первое, ни второе Учиху не устраивало, но доказывать старшему брату обратное было равно преждевременному выходу из игры с немедленной капитуляцией. Не ново. Проходили.       — Ладно, я не за этим сюда пришел, — буркнул Саске, упорно глядя на стол, пока палец выводил замысловатые узоры на ободке кружки. О прочем можно поговорить и с Конан, именно так он отныне считал.       — Я тебя слушаю.       — Когда тебя выгнали, ты… — Учиха замялся, призадумавшись о правильности подобранных слов. — Что ты чувствовал?       — Что я чувствовал? — повторил Итачи.       Саске сухо кивнул. Прежде вопрос крутился на уме слишком часто, но стоило только подобраться к его сути, как тот сразу прятался под язык, годами мозоля память и любопытство. Знал бы Учиха раньше, как жалко это прозвучит, с роду бы не стал заводить таких разговоров. Спрашивать о чужой слабости, выставляя свою на всеобщее обозрение, — воистину глупое дело. Вот только это не просто брат. Это Итачи. Он не подставит.       — У родителей были на то причины. Ты, видимо, до сих пор не осознаешь и пытаешься видеть все в черно-белом, я понимаю. Но это так. И причин было достаточно.       — Да неужели?       — По-твоему, иначе? Ты же все прекрасно знаешь, перестань.       — По факту говоря, так и есть, — отчего-то на душе воцарилось дурманящее спокойствие. Саске дышал размеренно, медленно, а Итачи, напротив, — коротко. — Предательство будешь чувствовать, даже если долго отрицаешь.       — Нет. Вариант неверный. Я не жертва, и считать себя ей не стану. Следуя твоим предположениям, чувствуешь себя дураком. По факту говоря, сам я предал нашу семью гораздо раньше, чем там решили предать меня.       — Так и было, — невозмутимо кивнул Учиха, молча смотря прямым упрямым взглядом, пока вдруг не улыбнулся, откинувшись на спинку стула. — Мне даже стремно от серьезности нашего разговора. Понятия не имею, как ты к этому мнению пришел, но я думал, что тема больная.       — Не больнее прочих.       — Вернуться не хотелось?       — Возможно. Я почти не задумывался об этом, — буднично поведал Итачи.       — Травма осталась, — приговор вышел словно самостоятельно поставленный диагноз, однако никого не смутил. Люди ранимы, слабы, зависимы, значит, в каждом подобном замечании есть доля истины.       Итачи призадумался ненадолго, а после мотнул головой, прогоняя странное наваждение.       — Нет. Я просто искал своё место.       — Нашёл? — Саске видел выбор брата несколько нелогичным. Человек добровольно отказался от семьи в пользу мутных компаний, наркотиков и мнимой свободы.       — Вопрос, не имеющий ответа.       Он не собирался в сотый раз объяснять — по какой причине жизнь на вкус раскрывается не у каждого, и почему «найти своё место» — понятие весьма абстрактное, зачастую не имеющее как таковой реализации. Но губы все равно дрогнули в доброй иронии, ведь Саске наивен, говоря как со взрослым, в нем все ещё бьет максимализм, отводящий взгляд от чтения между строк и прочего скрытого смысла.       — Останешься в другой раз. Сегодня у нас будет скучно.       — Ты стал бы звать меня, будь тут весело? — приподнял брови тот. — Всегда же сам прихожу. Приглашения от тебя не дождёшься.       — Учитывая мой образ жизни, из этого можно сделать два вывода, — отстранёно пробубнил Итачи, вдруг отвлекаясь на уведомление в телефоне. — Так нужно, и оно тебе совершенно…       Саске снова потянулся к пачке и, достав из неё сразу две сигареты, положил одну перед братом, а свою, покрутив меж пальцев, решил осмотреть. И все же слишком паршиво с утра на душе, потому Учиха просто прикурил ту, не найдя на светлой бумаге ничего примечательного.       — Ах, да, — Итачи опомнился спустя пару минут и предпочёл уже не возвращаться к прерванной теме беседы. — У нас будут важные гости в ближайшие пару дней, поэтому постарайся не приходить.       Его фальшивая забота могла купить многих, но не Саске. Одной крови, как-никак, в одной выгребной яме росли. Эти приемы стоило оставить для других. Для чужих.       — Я тебя понял.       Почувствовав себя виноватым, Итачи замолчал и невольно опустил взгляд, вновь мысленно вымывая остатками совести колодец личного. Что есть мораль для семьи, разложившейся в самых истоках? Покатав предложенную сигарету по столу, он ожидаемо захотел погреть уши чем-то другим.       — Ты говорил родителям, что приезжаешь ко мне? — поинтересовался Итачи, пытаясь вновь занять себя каким-то механическим действием, дабы вопрос не восприняли в штык.       — Нет, — последовало чересчур сухо, вскрывая больную тему.       Итачи, видимо, думал точно так же, а потому не видел смысла отвечать формальностью, дабы просто поддержать разговор. Беседа так и норовила оборваться окончательно. Они — одна весьма странная ячейка общества, в которой зачастую принято игнорировать не только маловажные вопросы и темы, но и друг друга, если в этом есть хоть какой-то здравый толк. От того ничего странного в подобном нет. А с изменением уже привычного станет некомфортно. Так нужно ли это?       — Можешь не верить, но я прихожу к тебе не только за дозой или время прожигать, — стараясь держать планку безразличия, заметил Саске. Итачи был рад, что брат сам нашёл, за что зацепиться, и теперь их локальное общение не выглядело таким уж натянутым.       — Не спорю. Ещё есть Конан, которая помогает тебе закрывать долги по учёбе.       Младший был бы рад стереть эту усмешку с чужого лица, но вряд ли бы тогда ему позволили сюда вернуться в ближайшее время. Как бы противно это ни было слышать, Учиха прав. Саске привык прозябать в прострации, скидывая насущные проблемы на единственного близкого человека, который среди прочих по каким-то особым причинам его до сих пор не послал.       — В следующий раз куплю ей бутылку чего покрепче.       Несмотря на весьма нестандартный внешний вид и, совершенно точно, не самый лучший образ жизни, Конан была милой и отзывчивой девушкой. К тому же, ее природного таланта хватало сполна не только для помощи с долгами по дизайнерскому образованию Саске, но и для поддержания идейной составляющей собственного бизнеса. Учиха порой задавался большим вопросом, как два человека, вроде Итачи и Конан, умудрялись вести двойственный образ жизни, при этом будучи слишком умными для заядлых наркоманов и слишком поломанными для нормальных людей. Возможно, больше всего Саске удивляло то, что, по сути, брат и его жена совмещали и то, и другое, вовремя прикидываясь добропорядочными гражданами, а без необходимости прятаться за пластиковыми масками, возвращаясь в реальные шкуры.       — Хватило бы простой благодарности в виде: «Спасибо, Конан» или небольшой формальности: «Прости, что нагрузил лишней работой», — с ноткой личной обиды посмеялся Итачи. Ему, как ни странно, казалось, что Саске несколько не хватало манер быть по-доброму вежливым. Дело даже не в манерах, парню чисто физически, на подсознательном уровне не удавалось заставить себя извиниться или поблагодарить кого-то, когда того требовали обстоятельства.       — Не думаю, что ее это сильно задевает, — флегматично протянул Учиха.       — Люди нежные существа, Саске. Иногда им нужно слышать что-то подобное, чтобы не терять веру в себя.       — Не сильно ты высокого мнения о супруге, — это уже можно было счесть за прокол со стороны Итачи, однако старший, был готов сыскать аргумент. Впрочем, подобных мыслей в голове не было. Конан такой же человек, как и он. Такой же, как Саске. Со слабостями, странностями и чувствами. Следовательно, если младший во что бы то ни стало планирует отрицать собственные слабости, — это ещё не значит, что у него их нет. Порой Саске забывал, что Итачи знает его как облупленного, хотя бы потому, что сам приложил руку к становлению его личности.       Решив не спорить на эту тему, Учиха передумал давить. Вопросы невзначай вновь задавались нейтрально. Как ни крути, диалоги тет-а-тет не обязаны состоять лишь из чего-то крайне важного или запретного, а Саске человек интересный. Может быть, местами мрачный, неоднозначный, но мнению своему никогда не изменял. Таких людей Итачи встречал не часто. Несгибаемые, словно стальные, а внутри маленькая пустыня, высушившая внешние признаки миролюбия. Саске человек интересный, бесспорно.       К полуночи затянувшиеся посиделки, если таковыми можно было назвать неспешное потребление горячительных напитков за приятной беседой, исчерпали себя. То ли от того, что Саске ожидаемо выдохся проигрывать споры, то ли от скуки, которая навалилась на Итачи, как это обычно бывало, когда брат становится слишком покорным. На самом деле они затрагивали непомерно большой объём тем, поднимая изнутри собственные разногласия и черпая энергию из конфликтов. Подобные вещи затягивали и могли запросто отвлечь от внешнего мира, заставляя совершенно забывать о времени суток, однако в этот раз им так и не удалось довести до логического завершения ни одну из начатых фраз.       Саске был слишком взвинчен. Итачи знал о нем многое, в том числе и о том, что очередной конфликт дома не мог не отразиться на приятном вечере. Вот только именно сегодня ему никак не удавалось побороть в себе это отвратительное ощущение. Как бы не старался Итачи отвлечь импульсивного Саске, ничего не выходило. Что ж, и такое порой бывало.       — Ты на такси? — поинтересовался Учиха, как только ждать продолжения от исчерпавшего себя разговора стало нецелесообразно.       — Пройдусь, — бросил Саске, вылезая из-за стола и стараясь не смотреть в сторону брата. Настроение снова было где-то на уровне плинтуса, а заумные мысли, ловко крутившиеся на языке пару минут назад, сгинули восвояси, растворившись в потоке новых, отвратительно пресных.       — Напиши, как дома будешь. — Итачи не переставал просить об этом каждый раз, хотя по итогу Саске никогда не писал. То ли забывал, то ли не считал нужным.       Полумрак прихожей не способствовал обуванию, путая шнурки и руки. Алкоголь прекрасно выполнял свою работу, набив голову чем-то мягким, от чего та немного кружилась, а тело делалось слишком легким. Когда с кроссовками было покончено, Саске выпрямился и, остановившись напротив, посмотрел в глаза брата, пытаясь вспомнить, о чем напоследок хотел то ли сказать, то ли спросить.       — Спасибо, что разрешил остаться, — в итоге буркнул он, так и не найдя нужных слов. Итачи отреагировал виноватой полуулыбкой и проводил брата взглядом до самого поворота, за которым находились и лифт, и лестница.       Ступени одна за другой бежали перед глазами, то и дело смазываясь в какое-то грязное месиво. Саске не злился на старшего Учиху, да неприятный осадок на душе давал понять, что уснуть тот сегодня сможет явно не с первой попытки. Сигарета подходила к концу, а бесконечные лестничные площадки все никак не заканчивались, от чего начинало казаться, что он ошибся спуском, выбрав по невнимательности тот, что оказался бесконечным и вел в никуда. Мимолётом Учиха успел послать собственный выбор к черту, жалея, что предпочёл лифту лестницу, но, стоило только подумать об этом, как впереди замаячила долгожданная дверь.       Выскочив из темного и душного подъезда, Саске первым делом сделал глубокий вдох и моментально поперхнулся, словно перед этим задыхался от явного недостатка. Дождь прекратился, перестав создавать на земле отвратительно влажную и тягучую нугу из грязи и воды. Будучи пьяным, редко замечаешь подобные мелочи, но в этот раз нужно было забить голову хоть чем-то. Изо дня в день душевное состояние скатывалось все ниже и ниже. И вот, на горизонте уже маячит постельный режим и несколько часов полной тишины, во время которых измученный организм хоть сколько-то восполнит запас энергии. Только кто обеспечит этот отдых? Мать с отцом? Это вряд ли. В лучшем случае помогут запереть себя в клетке собственного сознания или за решетчатыми окнами первого этажа. Итачи? Нет. У брата своя жизнь. И несмотря на то, что он уделяет значительное количество внимания ему, Саске, превращать свои будни в опеку над младшим ему точно не нужно. Да и не допустил бы Учиха подобного. Помочь себе самому. Наверное, это последнее, на что Учиха сможет найти время и желание. Наверное, от того, что по сути у него все и в порядке.       Разглядывая под быстрыми шагами мелкий мусор, валявшийся на земле, Саске не заметил кого-то, кто так же, как и он сам, вперёд, похоже, смотреть не собирался. Лишь столкнувшись плечом с препятствием в виде другого человека, он остановился и быстро обернулся.       — Смотри, куда прёшь, долбоёб! — прозвучало не так грозно, как задумывалось, однако Учиху это совершенно не тронуло. Сейчас голову забивало совсем иного рода месивом. Откуда-то вспыхнула яркая злоба, да оказалась она чересчур ленивой, отчего на большее не хватило.       — Нахуй иди, — донеслось как-то пусто и безразлично, словно в тон повторяя чужие слова, и парень, не оборачиваясь, пошёл дальше.       Даже не видя лица, Саске узнал его. Узумаки. Мальчишка из параллельной группы. Учиха, может, пару раз обращал внимание на белобрысую макушку, сидя на общих парах, но ничем особым этот парень его не зацепил.       Мозг, оказывается, забавный орган. Важную информацию зачастую никак не хочет запоминать, зато фамилию постороннего человека, которую и слышал то от силы пару-тройку раз, с легкостью отложил в памяти. Так сказать — на всякий случай. Вот этот случай и подвернулся.       — Ёбаный Узумаки, — пробубнил себе под нос Саске и медленно побрёл в сторону дома, считая, что инцидент на сегодня исчерпан.       Уже на подходе к частному сектору Учиха вновь потянулся к потрёпанной пачке, собираясь отвлечься, но, как назло, дружелюбных сигарет осталось слишком мало, чтобы истратить их прежде, чем тот окажется дома. Как бы сейчас не скручивало кишки, там будет в десятки раз хуже. Терпение.       Скрипнув зубами, то ли от злости, то ли от безысходности, Саске раздражённо сунул пачку обратно в карман и оставшийся путь проделал в гордом одиночестве.       По своему обыкновению, дверь тихо скрипнула. Однако смысл вести себя тише отпал. Мать не спит — в этом Саске был уверен, видя яркий свет, липко растекающийся по полу и стенам из прохода на кухню. Это не тот дом, куда люди торопятся прийти после работы или учебы, предвкушая тёплые приветствия, вкусный ужин и что-то родное. Здесь никто не спросит, хочет ли Учиха поесть или как прошёл его день. Ничего такого, с чем нормальные люди обычно связывают слово «дом». Двухэтажная коробка, набитая разного рода мусором и двумя пустыми сосудами.       — Где ты был?! — раздалось ором на весь коридор, стоило только ступить пяткам на лестницу. Есть ли причины врать или отвечать правдой?       — Гулял, — тихо, с явным безразличием, ответил Саске и начал медленно переставлять ноги по ступеням, одна за другой. Возможно успеет уйти до следующей волны неизбежного цунами.       — Я тебя не отпускала.       Тяжело вздохнув, Учиха всё-таки остановился и обернулся. Даже тусклый свет из гостиной не отразился в его глазах. Слишком измученные. Слишком.       — Ты не имеешь права ограничивать мою свободу, — тихо, как и прежде, отозвался Саске. — Уже не имеешь.       По взгляду Микото можно было понять, что женщина оскорблена до глубины души. Но были ли на деле причины у этой мелочи, если подобным образом она реагировала почти на каждое «противозаконное» действие, — вопрос с подвохом.       — Так чего ты тут забыл? Катись к черту из моего дома, раз возомнил себя взрослым! — звучало это импульсивно и зло, но и к такому за годы жизни под одной крышей Саске привык.       — С радостью, — Учиха попытался успокоить рвущиеся вверх уголки губ, однако вышла лишь уставшая кривая гримаса. — Только ты пиздишь, а сама не отпускаешь.       — Тебе ведь никто не нужен? — практически прошипела женщина; в глазах у неё словно загорелся огонь. — Не нужен. Ты у нас свинья неблагодарная.       В этот момент со стороны кухни с простоватым видом появился отец. Ему ничего не стоило просто пройти мимо, не обращая никакого внимания на очередную склоку, и отправиться спать. Только на этот раз Фугаку удивил.       — Прекращай орать, — спокойно попросил Учиха, остановившись между двух огней.       — Мы разговариваем, — коротко возразила мать. — Тебя не смущает, в какое ничтожество он превращается?       — Это ничтожество — наш сын. Ни к чему быть настолько радикальной.       — Не тебе учить меня. Иди спать, Фугаку.       На мгновение бровь мужчины удивленно изогнулась, словно тот собирался взять ситуацию в руки, но, то ли ладони оказались влажными, то ли ситуация скользкой, раз уж по итогу он предпочел спокойно пройти дальше, даже не посмотрев в сторону супруги. Саске проследил за аморфным существом взглядом и тихо вздохнул.       — Чем ты лучше своего брата, Саске? Тем, что наркотой не торгуешь? — Микото усмехнулась. — Хотя куда уж. Наверняка уже и не таким приторговываешь. Да, сынок? Я ведь угадала.       Не хватало только рассмеяться. Что там за черти играли на струнах в голове у Микото, Учихе было не ясно. Подобная муть интересовала слабо и уж точно не вызывала равной в эквиваленте радости. Мать может нести что угодно, вопить, измываться и манипулировать, — это фантазии, это болезнь.       Не найдя ни одной причины, чтобы ответить, ни одной фразы, граничащей с нормой в паранормальном монологе Микото, Учиха, не обращая внимания на летящие в спину оскорбления и претензии, поднялся на второй этаж и зашёл в комнату, предусмотрительно повернув защелку на двери. Хватит. Теперь, наконец, можно и успокоиться. Перестать делать вид и стать таким по-настоящему.       Итачи никогда не позволял себе курить дома. По крайней мере, Саске помнил, как тот за это ругал, вечно убеждая выходить на улицу. Невольно Учиха начал вспоминать, как они жили тогда, когда брат ещё был частью этой семьи, существовал с ним в одном мире, под одной крышей. Семьей…       Неуравновешенная мать, повернутая на фантомном благополучии сыновей. Отец, чьё участие в их жизнях было прописано на официальных бумагах, откуда так и не выходило. И сами братья. Вот здесь воспоминания сквозили уже толикой приятного. Много воспоминаний. Ведь Итачи на самом деле замечательный брат, сколько раз он прикрывал собой Саске от нападок обезумевшей матери? А сколько раз оправдывал перед учителями, занимая не такую уж и завидную должность негласного опекуна? Сотни, если не тысячи. Многие долгие годы. Однако Саске понимал, что ценность Итачи заключалась не только в способности быть надежным другом и защитником. Они словно на духовном уровне были связаны друг с другом крепкими цепями взаимопонимания. И если Итачи был не по годам мудрым, то Саске был крайне любознательным. Так и получалось: один отдавал знания, другой принимал их, отдавая взамен привязанность, интерес и поддержку. Почему-то иного душе не хотелось, будто и не было ничего на свете памятнее, ничего теплее. Это удобно. Безусловно. Ведь оба, по сути, всегда были самостоятельными, не думая о том, что по-настоящему существовать друг без друга никто из братьев даже не пробовал.       Сидя в темноте на подоконнике, Саске один за другим выпускал в открытое окно клубы дыма, зная лишь, что нужно обязательно что-то делать. Нельзя и дальше жить такой жизнью. Существовать и выживать, надеясь на то, что рано или поздно это безумие кончится. Абсурдно, не правда ли? Ничего не кончится. Давно стоило бы это понять. Учиха и понимал. Только сделать ничего до сих пор не удавалось. Жизнь катилась без тормозов, мазала шипами по живой коже, разрывала в мясо, пуская густую горячую кровь, и никогда не останавливалась.       Саске стер с подбородка незаметно появившуюся каплю. Если вновь посмотреть на всю ситуацию, можно понять, что Итачи всегда был слишком умным для того, чтобы так глупо попасться на удочку зла. Мракобесие вспыхнуло не на его скользкой тропе, оно сидело в головах близких. И едва ли это было случайностью.

***

      Наруто отклонил уже двенадцатый вызов. За последний час звонки доконали до невозможного. Киба не успокаивался, продолжая набирать и тянуть время, выслушивая в ответ лишь длинные однотонные гудки. Сколько ума не имел, все равно не сдавался. А Узумаки не понимал — зачем. Иногда действия человека говорят гораздо больше, чем его слова. Некоторые предлагают заглядывать людям в глаза, однако это бессмысленно, если гниль проступила наружу и оплела тело гнойными листами и вонью. Девушки — девушками, их было много, вот только столь грязной измены Наруто ещё не подворачивалось. Ему предпочли его же друга, а самого Узумаки выкинули с праздника и памятной даты к чертовой матери. Достойная оказалась компания, и друзья таковы же. Пожалуй, лучшего подарка на день рождения Наруто ещё не получал.       Уголки губ невольно дернулись в горьком оскале, а Наруто и дальше бездумно брел по дороге в никому не известном направлении. Вряд ли сбегать с собственного праздника было хорошей идеей, да только чего получше он придумать так и не смог. Чему здесь праздновать…       Дни сменялись неделями. Недели — месяцами. Прекрасные отношения длились долго, и по наивности, пускай с приличным опытом, логично было считать, что те настоящие, серьезные. Вот Узумаки и подумал, поддался мыслишке, что немного разогрела сердце. Тихая жизнь простого парня. Нет. Это всегда было рядом, похожее, исторически верное определение, но только про кого-то совсем другого. Жизнь его была спешной, переполненной, отчего-то невыносимо плоской, оттого и неправильной. Яркая потому, что приходилось разбавлять муть и грязь реальности, в которую загоняли с детства, множеством бесконтрольных связей и приключений. Вышло даже иронично. То ли Узумаки на самом деле не умел читать людей, то ли девушек выбирал по одной натуре. Думать об этом тошно, ведь о чем вообще может идти речь, если собственная мать от них ничем не отличалась.       Очередной звонок был успешно отклонен, и телефон все же пришлось отключить. Никто звонить по пустяку не станет. Приятели так и остались на той злополучной квартире, чьи лица искривились под эффектом от различных веществ, а тела растеклись по углам дрянного клоповника, будто места удачнее в мире нет. Вряд ли эти люди способны вспомнить даже свои имена. А мать… Мать звонить точно не станет. Никогда не звонит.       Забавно, что от виновницы торжества, от самой искренней и любвеобильной девушки из всех прочих, так и не поступило ни одного звонка. Должно быть, Сакура посчитала, что этим все сказано.       Руки трясло особенно сильно, когда Наруто стряхивал с сигареты пепел. Хорошо, что успел захватить чью-то пачку в прихожей, пока натягивал на ноги кроссовки и сдергивал с вешалки куртку. Большой палец свободной руки нервно цеплял широкое кольцо на среднем пальце, прокручивая металл по тощей фаланге. Кто-то называет это неврологией, в реальности же простое недоразумение. Губы тоже пострадали. Искусанные и покрасневшие, они сильно щипали, а оседающий на них сигаретный дым делал кожу слишком горькой.       Пару раз Узумаки все же останавливался, пытаясь понять, куда его принесли ноги, но познаний в городской планировке ему хватило лишь на то, чтобы определить округ — где-то в восточной части. Съемная квартира же осталась почти в центре, а потому идти от неё в любом направлении можно было долго и, скорее всего, до утра он все ещё не вышел бы за пределы города. Только зачем за них выходить? Можно просто вернуться домой и лечь спать. Рано или поздно болеть перестанет. Всегда перестает, стоит только перетерпеть. Это же ерунда, из-за такого не умирают.       Не видя дальше собственных мыслей, Наруто поздно понял, что кто-то приближается. Когда же Узумаки посмотрел вперёд, мрачный темноволосый парень, почти бегущий в обратном направлении, зацепил его плечом. В этот момент руку прострелило короткой вспышкой притупленной боли, от чего почти целая сигарета выскользнула из пальцев и, как положено, упала в грязную лужу.       — Смотри куда прешь, долбоеб! — донеслось из-за спины.       Ещё вчера Наруто с радостью бы набил этому недоумку рожу. За неуважение к незнакомым людям, за неадекватные обвинения, да и просто так, за то, что под руку попался. Но сейчас на это почему-то не нашлось сил. Так уж вышло, что собственные проблемы оказались куда значительнее нелепого столкновения на пустой дороге. Удивительная особенность человеческого восприятия — все познается в сравнении.       — Нахуй иди, — не задумываясь бросил Узумаки, делая шаг дальше.       Слова получились слишком неживыми и прозрачными. Однако, даже если бы захотел, Наруто не смог бы вложить в них ни злость, ни пренебрежение. Ноги медленно понесли его дальше по дороге, скользящими движениями по сырому асфальту унося в противоположную сторону. Ближе к темноте переулка, подальше ото всех прочих.       Отчего-то сердце сжалось ещё сильнее, словно и без того было слишком радостно. Узумаки снова опустил взгляд на землю. Как бы там ни выходило, а думать так почему-то становилось намного проще. Однотипность мелких камешков в разрушенном покрытии дороги смазывалась в темно-серый шум, и в голове становилось тише. Собственно, и думать не хотелось, но в этот раз действительно было о чем.       Многие одногруппники часто хвастались тем, как хорошо провели каникулы на дорогом курорте вместе с семьей. Кто-то был проще и говорил лишь о том, как дал «на клыка» очередной несчастной. Наруто не понимал, не видел поводов для гордости. Будто в этом и есть настоящее счастье? Сейчас Узумаки видел, насколько абсурдными были эти разговоры. Прежде не задумывался и не чувствовал себя к ним относящимся, но теперь… Наверное, произошедшее оказало на него странное влияние. На мир он почему-то посмотрел под другим углом. Счастье искать тяжело, ещё труднее его рассмотреть за раскидистыми ветвями несуразных, облепленных мишурой лжи и самообмана растений, живущих по-соседству в квадратных домах. Случившееся не отменить и не удалить из памяти. Возможно, все к лучшему. Только вот Наруто и за бесплатно не надо такого «лучше».       В душу словно нагадили. Вдруг редкостно захотелось курить, и, достав из кармана пачку, Узумаки с досадой обнаружил, что та пуста. В памяти всплыл прощальный лик летящего пятна, как в момент столкновения из пальцев выскользнула упавшая в лужу сигарета. Всего за долю секунды ее развезло, а тонкую бумагу поглотила грязная вода, и воздух опустел.       Жаль. Выходит, она была последней надеждой.