Through These Walls

– Значит мы теперь должны отчитываться перед дешевой версией Кристиана Бейла? Серьезно? Не нравится мне этот парень. Он меня бесит. Да и разъезжает он на старом, отвратном байке. Кетч слышит тихий смешок Сэма, затем наступает пауза, и он представляет, как братья в это время потягивают пиво. Ему плевать, что они о нем думают, правда, но когда Сэм соглашается с Дином, и они начинают обсуждать то, что им в нем не нравится, он прищуривает глаза и чуть более сильно сжимает фарфоровую ручку своей чайной чашки. Они тоже бесят его. Честно говоря, он испытывает облегчение от того, что доктор Хесс вмешалась и изменила тактику. Мик потерял сноровку. Кетч обвинил бы Винчестеров, но это будет слишком большая заслуга. Мик всегда был слабаком; они просто воспользовались этим. Кетч отпивает чай и вздыхает. Он хочет прекратить наконец переговоры с парой неандертальцев и, просто-напросто, убить их. Он чувствовал, что притворяться добрым было ниже его достоинства, ниже достоинства их всех, даже если это было его обязанностью. Пока Дин Винчестер продолжает говорить о своих отточенных жизнью, проверенных и настоящих навыках охотника, Кетч позволяет себе немного расслабиться, думая о том, как он собирается использовать те же самые навыки на братьях, абстрагируясь от того, что он все еще остается предметом их утомительного разговора. Он ставит чашку на блюдце и поворачивается к компьютеру, устраиваясь поудобнее, продолжая слушать их монотонную болтовню, в надежде на то, что ему удастся добыть нечто более важное, чем информация о том, как долго Сэм и Дин могут сидеть и пить в своей библиотеке.

***

– Еще пива? – вопрос Сэма сопровождается звуком пустой бутылки, тихо ударяющейся о деревянную поверхность. Дин одобрительно хмыкает, прежде чем ответить, его голос похож на тихий рокот: – Конечно. Раздаются шаркающие звуки, когда Сэм встает, и Кетч знает, что он идет к мини-холодильнику, который находится рядом. Кетч откидывается на спинку стула и смотрит в свою пустую чашку. Он думает налить еще чая, но в конференц-зале, по другую сторону стекла, тусклый свет, что свидетельствует о том, что он, по сути, один в этой части базы. Уже поздно, и даже кабинет Мика, теперь уже его, с сожалением полагает он, освещен только одной настольной лампой. Возможно, ему следует налить что-нибудь покрепче. Он тянется к нижнему ящику слева от себя, берет граненый стакан и почти полную бутылку Скотча, припрятанную в нем. Он слышит характерный звон, когда Сэм и Дин, должно быть, стукаются горлышками своих недавно открытых бутылок, пока он наполняет свой стакан. – Как твоя голова? – спрашивает Сэм, и его голос звучит немного неуверенно. Кетч никогда не слышал такой интонации от него раньше, – Может... может еще льда? – Не, сейчас уже не так плохо, – отвечает Дин, усаживаясь поудобнее и облегченно выдыхая, – С этим вообще отлично. Кетч практически слышит, как Дин подмигивает, когда, без сомнения, указывает на пиво в своей руке, возможно, даже прижимает прохладную бутылку ко лбу. Сэм издает тихий смешок. За этим следует тишина, которая кажется какой-то давящей, затем следует пара ударов – звуки двух бутылок, поставленных на стол, а затем... – Сэм, что ты...? – Просто... позволь мне... Братья говорят сбивчиво, перебивая друг друга, но в следующую секунду ничего не происходит. Кетч расслабленно потягивает свой Скотч и слушает скорее на автомате, лишь потому, что радиопередача из бункера –единственный звук в его безмолвном офисе. Тишина длится недолго, ее нарушает протяжный низкий стон, который сразу привлекает внимание Кетча. – Сэмми, – прерывисто выдыхает Дин, – Ты что, пытаешься меня соблазнить, братишка? Если сначала брови Кетча вопросительно приподнились при том странном звуке, то теперь он напряженно сводит их к переносице, пытаясь понять возможный смысл вопроса Дина. Есть что-то такое в его тоне голоса, в том, как он произносит «братишка», что ставит Кетча в тупик. – Нет, я просто... подумал, может... – Сэм произносит неуверенно, даже немного смущенно, и Кетч ловит себя на мысли, что наклоняется вперед, ставит стакан и теперь слушает более внимательно. – Я не жалуюсь, – быстро подытоживает Дин, – И когда ты в последний раз был чьей-то массажисткой? В вопросе Дина скользит игривый оттенок, будто он поддразнивает, и, хотя Кетч может сделать из этого вывод о том, что сейчас происходит – Сэм, должно быть, массирует плечи Дина, стоя позади него – он все еще чувствует себя странно взволнованным. – А когда в последний раз тебя избивал до полусмерти бог старого света, запирал в промышленном морозильнике для мяса, а потом почти… Я имею в виду, если... если бы я был хоть на мгновение позже, ты... Сэм замолкает, но в его прерывистом дыхании и надломленном голосе есть что-то уязвимое. Кетч предполагает, что такие сильные эмоции возможны, когда твой близкий человек находился на волосок от гибели, если бы он вообще был из тех людей, которые могут чувствовать подобное, но Винчестеры умирали бесчисленное количество раз, поэтому та дрожь, которую он слышит в голосе Сэма, удивительна. – Эй, – говорит Дин, и лишь в одном этом слове столько нежности, сколько Кетч не слышал ни от кого и никогда, – Да ладно, Сэмми. Я в порядке. Я еще поборюсь, благодаря тебе и Кольту. Кетч вслушивается сильнее при упоминании пистолета, раздраженный тем, что они перерыли в бункере все, а эти ублюдки, должно быть, и правда держали его при себе. Сэм не отвечает и молчание затягивается. Тогда Дин вздыхает, но это не похоже на раздражение или смирение. Раздается характерный скрежет, когда Дин отодвигает свой стул и шарканье, когда он встает. – Иди сюда, – уговаривает Дин, его голос все еще поразительно ласковый. Слышатся шаги – Сэма – и раздается глухой хлопок. Они... они, должно быть... обнимаются? Глаза Кетча все еще прищурены, когда он тянется за своим Скотчем, делая еще один щедрый глоток. «Американцы, – думает он с легким презрением, подавляя из ниоткуда взявшуюся дрожь, – Они такие... тактильные». Кетч двигается, чтобы поставить стакан обратно, и ловит себя на том, что прислушивается, ожидая, когда они отпрянут, неоднозначное чувство все еще не покидает его, но вместо этого он слышит совсем другое. Низкий стон, едва слышный, и звуки плавного перемещения. Затем раздается отчетливый, почти влажный, чмокающий звук... Кетч застывает на месте, его стакан остается где-то на полпути между ртом и столом. Он знает, на что похож этот звук, но такое просто не может быть правдой… – Дин, – выдыхает Сэм. Дин усмехается, и это звучит слишком томно, что безошибочно наводит на определенные мысли. Кетч снова напрягается, это беспокойствие быстро нарастает где-то в глубине, потому что все, что происходит сейчас, определенно, неправильно. – Чего ты хочешь, Сэмми, а? – Дин сейчас дразнит его, и слова звучат невнятно, будто... будто они приглушены и произносятся между поцелуями. Кетч больше не может притворяться, что происходит нечто иное. Это отвратительно в своей неправильности, но его кровь начинает быстрее бежать по венам, громче стучать в ушах. В голове крутится это слово, применимое ко всему этому действу, которое постеснялось бы произносить большинство людей. У него немного пересохло в горле, и он судорожно сглатывает, поднося скотч обратно ко рту, чтобы как можно быстрее прикончить остаток залпом. – Только тебя, Дин, пожалуйста, – произносит Сэм отчаянно умоляя. Они снова целуются, Кетч может судить по звукам: прерывистое, тяжелое дыхание, удовлетворенное, почти голодное рычание Дина и всхлипы Сэма, Кетч бы ни за что не поверил, что этот гигант на такие способен, если бы он не слышал их сейчас своими собственными ушами. Такой поворот событий оказывается совершенно неожиданным, по-настоящему шокирует, и все же Кетч почему-то удивлен меньше, чем, по его мнению, должен быть. Вдобавок ко всему прочему, эти невыносимые братья – занозы во всей их операции, занимаются чем-то подобным! Они действительно испорчены куда больше, чем Кетч осмеливался себе представить. Возможно, Тони была права, но признаться ей в этом он, конечно же, не собирался. В любом случае, сейчас все это не имеет значения; доктор Хесс уже дала распоряжения, а Кетч тем временем наливает себе еще один стакан Скотча, не собираясь отказывать себе в этом странном, извращенном удовольствии – подслушать поистине личный, интимный момент, который он вообще никогда не должен был услышать. Винчестеры всегда казались Кетчу немногословными, но он пересматривает свою точку зрения. На самом деле, очевидно, что они просто недолюбливают его. Сейчас они, наоборот, издают много шума, скулят и хрипят, когда явно толкают и тянут друг друга к столу в библиотеке. – Черт, Сэм... – говорит Дин, – Ты такой отзывчивый, малыш. Меня следовало бы бить почаще. Дин смеется, а Сэм стонет – мучительная смесь очевидного удовольствия от того, что делает Дин, и того, что шутка ни капельки не смешная. – Я пошутил, Сэм, боже. Но, черт, ты так завелся. Убиваешь меня. Так отчаянно хочешь знать, что я все еще здесь, все еще с тобой. Не так ли, Сэмми? Дин практически рычит эти слова, низко и глухо, и Кетч воображает, как они произносятся поверх длинного горла Сэма, возможно, зубы Дина скользят по нежной коже. Он медленно потягивает свой Скотч, наслаждаясь приятным жжением и тем, как собственническая потребность Дина говорит с его собственным животным инстинктом, превращая это недавно неприятное чувство во что-то более острое. – Я… я думал, что снова потерял тебя, – запинаясь, произносит Сэм, тяжело дыша. Снова слышится шуршание, когда они меняют позы, а затем звяканье пряжки чьего-то ремня. Кетч впивается зубами в нижнюю губу и чуть шире расставляет ноги под столом. – Не в этот раз, братишка. Давай… вот так, на стол, солнышко. На спину. Мы сделаем это прямо здесь, – говорит Дин, направляя Сэма. Слышится два глухих удара, когда оба ботинка Сэма падают на пол, за которыми следует звук падения, должно быть, его джинс, возможно, не их одних, которые также летят в общую кучу, – Раздвинь их, давай, Сэмми. Голос Дина сейчас звучит почти так же надломлено, как и голос Сэма, и, когда Кетч закрывает глаза, а пальцы одной руки рассеянно поглаживают край стакана, стоящего на столе, он представляет картину, которая сейчас происходит: Сэм голый на спине на столе, задница прямо на краю, колени широко разведены в стороны, чтобы открыть бо́льший обзор для своего старшего брата. Раздаются, теперь уже безошибочно, влажные звуки соприкосновения губ, и в своем воображении Кетч может представить Дина, все еще полностью одетого, который наклоняется, чтобы глубоко поцеловать Сэма, насколько хватит дыхания, и от этого движения грубая джинсовая ткань прижимается к его голой заднице. Кетч медленно открывает глаза при звуке выдвигаемого ящика, и приподнимает бровь, услышав шипение Дина: – Дерьмо. – Дин, что… – Смазка, Сэм. Где… черт, точно. Чтобы мама не нашла. Вот хрень. Слышится звук, будто Дин начинает двигаться, но не успевает отойти далеко. – Дин, нет! Прошу, нет. Не… не оставляй меня. Пожалуйста, ты мне нужен… так сильно нужен. Я... я выдержу так, хорошо? Я смогу. Кетч продолжает сидеть на месте и ухмыляется, позволяя безумному, дикому, отчаянному, извращенному чувству потребности Сэма Винчестера в своем брате захлестнуть его горячими волнами до дрожи, в то время, как его собственный член прижат к ноге, ноющий и забытый. Эта связь между ними, очевидно, была уже давно, только теперь им пришлось скрывать это от своей матери с ее чудесным возвращением. Кетч ощущает сладкое возбуждение, думая о том, что им приходится скрывать это от нее, представляя, что было бы, если бы она узнала, поняла, чем занимались ее мальчики в ее отсутствие. Все это так восхитительно. Дин стонет и возвращает Кетча в реальность, к их нынешней дилемме. – Боже, я знаю, что ты сможешь, Сэм. Я знаю, но... черт, не хочу причинять тебе боль. Я не собираюсь трахать тебя насухую, как бы мило ты ни умолял, детка. Открой рот, вот так, боже. Оближи их, хороший мальчик, – практически мурлычет Дин, и Сэм все еще хнычет, издавая пошлые влажные звуки, видимо, посасывая пальцы Дина. Стоны становятся длиннее и немного приглушеннее; Кетч мысленно видит это: Дин надавливает на язык Сэма, заставляя его сильнее открыть рот для него, пока тот жалобно скулит. Он выдыхает тихо и рвано, растворяясь в этих звуках. Короткий вздох, когда Дин, должно быть, решает, что они достаточно влажные, затем еще один, более резкий, когда эти толстые, мозолистые пальцы, видимо, проникают в его младшего брата. Слышимый вдох Сэма быстро превращается в долгий низкий стон, которому вторит стон Дина. Член Кетча дергается у его ноги, и он сопротивляется порыву прикоснуться к себе, с силой сжимая стакан на столе одной рукой, а другой впиваясь в бедро. – Ох, Сэмми, черт… ты такой узкий. Ты должен расслабиться, малыш. Успокойся, вот так, – голос Дина снова ласковый, низкий и ободряющий. Сэм же, похоже, едва может связать два слова вместе, лишь повторять имя своего брата на вдохе, между прерывистыми, короткими стонами, и Кетч может поклясться, что почти слышит ритм пальцев Дина, трахающих Сэма так, что у того перехватывает дыхание. Кетч задается вопросом, сколько их у него там. Они занимались этим не слишком долго, но безумное желание между ними так очевидно, и то, как Сэм реагирует, говорит о том, что точно не один. – Еще, Дин, пожалуйста, это… этого мало, пожалуйста, – умоляет Сэм. Дин стонет, и этот звук превращается почти в рычание. – Сэм, черт… как же развратно ты сейчас выглядишь, детка. Такой чертовски нуждающийся... – Дин добавляет еще один или, может, два пальца, потому что Сэм резко вскрикивает, и монолог Дина меняется так же резко, – Ш-ш-ш, Сэмми, тише, хорошо, детка. Медленнее, теперь медленнее. Он практически шепчет это, а затем снова целует Сэма, останавливая его всхлипы. Раздаются мягкие, чмокающие звуки их соприкасающихся губ и короткие рваные стоны Сэма, когда он начинает постепенно приспосабливаться к проникновению. Сэм охает, на этот раз от удовольствия, а не от боли, прерываемый последним поцелуем, а после Дин, должно быть, отстраняется и снова начинает усердно двигать пальцами. – Боже, посмотри на себя. Такой охренительно сексуальный, братишка. Когда вот так принимаешь мои пальцы, а твой красивый член течет для меня, когда ты становишься таким влажным, Сэмми, черт... Сэм пронзительно кричит, и по безошибочно скользящему звуку становится ясно, что Дин держит другую руку на члене Сэма, начиная дрочить, пока его пальцы находятся все еще глубоко в заднице Сэма. – Д-Дин, – заикаясь, произносит Сэм, отчаянно втягивая ртом воздух. Даже Кетчу становится очевидно, что он, должно быть, близок, доведенный до грани пальцами Дина, ласкающими его простату, и рукой на его истекающем смазкой члене. Его собственный член неприятно ноет, требуя, чтобы к нему прикоснулись. Кетча накрывает волнами ошеломляющего возбуждения, которые эта извращенная, запретная сцена посылает по его телу с головы до ног. Его лицо невыносимо горит, и он, наконец, разжимает руку на своем бедре, поднимая ее вверх, чтобы ослабить галстук, немного потянуть его вниз и расстегнуть самую верхнюю пуговицу на воротнике. – Умничка, Сэмми. Хочу, чтобы ты кончил для меня и позволил мне использовать это как смазку, хорошо? Я так сильно хочу тебя. Давай, кончи для меня, братишка. Звук, который издает Сэм, когда оргазм накрывает его, не похож ни на один другой, что Кетч когда-либо слышал до этого. Острый всплеск желания, что пронзает его, пока он слушает, настолько силен, что он не может удержаться от громкого стона в, к счастью, затемненной, безлюдной нише своего кабинета. Теперь он сам с трудом дышит, глубоко и тяжело выдыхая, в то время как Сэм содрагается и изливается. – Да, Сэм, вот так, черт… посмотри на этот хаос. Ты так бурно кончил, такой молодец, малыш. Хочу… хочу тебя трахнуть, сейчас я их выну, вот так, – тихо хрипит Дин, и в этом звуке слышится отчаянное желание. Голос Дина звучит надломлено – Кетч его понимает, так же, как и то, что теперь это вряд ли продлится долго; самого Кетча даже нет там, но он уже готов разорваться на куски. Раздается влажное хлюпанье, и Кетч представляет, как Дин выжимает последние капли и собирает сперму своего брата; слышится звяканье пряжки ремня и молнии, когда Дин, наконец, освобождает свой член, затем знакомые звуки скольжения, когда он покрывает его спермой Сэма и делает несколько движений, размазывая, прежде чем пристроиться к дырочке своего брата. – Дин, пожалуйста, – задыхается Сэм, – Не дразни. Ты мне нужен… так сильно нужен. З-заполни меня, прошу, Дин. – Я рядом, детка. Навсегда с тобой, никогда тебя не оставлю, Сэм… Должно быть, сейчас он толкается внутрь, потому что они оба теряют дар речи. Наступает мучительно тихий момент, а затем они оба стонут, когда Дин входит полностью. Звуки, что они издают, становятся невнятными и смазанными, когда они целуются, а затем отстраняются. Сейчас Дин, видимо, вновь выпрямляется, обеспечивая угол, необходимый для резкого темпа толчков. Бедра Кетча дергаются, ему не терпится толкнуться в такт эху, что он слышит; он весь горит, его член, как намагниченный, прижат к ноге. – Сэм… Сэмми, я… долго не продержусь… ты такой горячий внутри, – Дин практически рычит. Задача говорить что-то еще, кроме потока непрерывных стонов, что он выбивает из них обоих, кажется непосильной. Слова звучат отрывисто из-за сильных толчков, прерываемые громкими шлепками их соприкасающихся тел. – Боже, Дин. По-пожалуйста, быстрее. Мне нужно почувствовать тебя всего в себе, нужно… – повторяет, как мантру, Сэм, и Дин стонет, прерывая его поток речи. Шлепки становятся громче, будто бедра Дина теперь двигаются невероятно резко и жестко, а затем Дин выкрикивает имя Сэма, долго и протяжно, его бедра теперь срываются на неровный ритм и замедляются. Сердце Кетча колотится, его стук раздается в ушах, и он едва в состоянии отдышаться. Он не может сидеть спокойно, слушая иступленные, тяжелые, судорожные вздохи Дина, и настойчиво потирает руки, скользя ими вверх и вниз по бедрам, упрямо отказываясь прикасаться к себе. Хриплый голос Дина приглушен, и Кетч представляет, как он обессиленно падает вперед, лежит на Сэме, уткнувшись носом в его шею. С них обоих, должно быть, капает пот; Кетч и сам весь потный. Все, что он слышит сейчас – это их дыхание, которое постепенно выравнивается у них одновременно. Они, кажется, остаются в такой позе долгое время, Дин, наверно, прижимает Сэма к столу всем своим весом, но тот не высказывает никаких возражений; Кетч все еще невероятно возбужден, но его собственный пульс тоже несколько замедляется. – Ты все еще здесь, со мной, Дин? – заигрывающе шепчет Сэм, наконец, нарушая тишину. Дин усмехается в его шею, и Сэм тоже легко смеется в ответ. – Я же сказал, Сэмми. Я навсегда с тобой, – сонно отвечает Дин, но спустя мгновение его голос становится бодрее, когда они слегка приподнимаются. Затем он целует Сэма, и один из них, а, может быть, и оба, стонут, – Хоть и охренительно устал. Давай, пора в кровать, Йети, пошли. Сэм снова смеется, и Кетч поражается тому, как легко они перешли от того, чем занимались до, к обычным подшучиваниям, если, конечно, что-то между братьями вообще можно было назвать нормальным. Вновь раздаются стоны, когда они встают и отстраняются друг от друга, особенно сильные в тот момент, когда Дин, должно быть, выскальзывает из Сэма. У Кетча будто ком в горле, а во рту все еще ужасно сухо. Пока братья поднимаются, Кетч дрожащими руками наливает себе еще виски и пьет его так медленно, как только может. Теперь они звучат так тихо, едва на грани слышимости, и Кетч представляет, что они облокачиваются друг на друга, направляясь в комнату, которую они наверняка делят; одежда Сэма все еще валяется на полу библиотеки. Тишина заполняет радиопередачу, когда они выходят за пределы досягаемости; Кетч на мгновение замирает, размышляя. Он мог бы передать запись руководству – не совсем полезная информация, но это определенно стало бы последним гвоздем, забитым в гроб братьев, но тогда… Не каждый день натыкаешься на что-то настолько изысканное в своей ненормальности. Он допивает остатки скотча и ставит пустой стакан на стол, принимая решение. Он вынимает токен* из звукозаписывающего устройства, заменяя его другим, а этот кладет в свой карман, затем направляется в свои покои так быстро и незаметно, как только может. Его член все еще болезненно выпирает за сшитыми на заказ шерстяными брюками.