Мечта на лезвиях

      — У вас есть мечта, капитан? Отросшие волосы лезут в лицо, но он даже не старается заправить их за ухо. Ветер все равно их растреплет. Он смотрит вдаль, будто надеясь разглядеть конец моря, лица врагов. Он смотрит вдаль, разглядев лишь воспоминания и картины будущего. Никто об этом знать не должен. Да и самому знать не особо хотелось. Леви смотрит на него. Почти не узнает. Но что-то еще осталось от того мальчишки. Как много? Надолго ли? — Ваша, капитан, а не чужая. Чего именно вы хотите? Не то, что говорят на каждом углу. Не то, над чем вы сидите по вечерам в своем кабинете и пишете отчет. Леви старается не думать, что тот мальчишка сейчас резвился бы вместе с остальными, плескался в соленой воде и пытался как можно больше облить ею Кирштайна. — Счастья. Но и свободы, — ответ слетает с губ. Он качает головой, почти разочарованный. Или расстроенный? Обреченный? — Что ты хотел от меня услышать? Аккерман порывается схватить мальчишку за плечи и развернуть к себе. Посмотреть в стеклянные глаза, с отливом серебра и голубизны. Смахнуть со смуглой кожи волосы, лицо подставить лучам солнца, чтобы он нежился под теплом, щурившись, наслаждался свежим воздухом, запахом моря. А потом — посмотрел бы на своих друзей, и, поддавшись их веселью, влез бы в их битву, своей силой бы сваливая их в воду, смеялся бы… — Я этого все равно не услышу. Леви ловит взгляд, пытается прочитать в них скрытые мысли. Но видит одно — вселенскую печаль.

***

      — Ваша мечта кончится только кровью на лезвиях, — говорит он холодно и пусто. Смотрит сквозь него, сквозь прутья. Не подходит к ним, чтобы не стоять близко к Леви. Леви тянется к нему, хватается за прутья, но не дотягивается до него. Как будто между ними не несколько шагов, а десятки километров. — Но это моя мечта. Он горько усмехается, скалится, почти как подстреленное животное. Когда он успел стать таким? Или Леви так слеп? Что он не может заметить? — Я тоже мечтал о свободе и счастье. К чему это привело? — Если бы ты не лез вперед паровоза, то этого бы не случилось. Даже сейчас ты можешь, наконец, вернуться к нам. Он качает головой почти так же, как тогда. Но уже принявший что-то. Поражение? Смирившись, но державшись за тоненькую надежду. — Разве я уже не здесь? — он делает шаг вглубь темницы. Прячется в темноте. И даже взгляд уже не пылает хоть чем-то звериным. — Ты понимаешь, о чем я. Он прожигает им, уничтожает. Аккерман горит под ним, но смело выдерживает этот взгляд. Потом тот зло восклицает: — Ваша мечта — счастье?! Что за нелепость! Счастья в этом мире, в это время, никому не добиться! Даже спустя время, даже достигнув смирения, вам этого не познать. — Но это мечта, Эрен, — но верит ли еще Леви этому? — Не все мечты сбываются, но это то, что заставляет держаться до последнего. — Так выберете себе такую мечту, которая сбудется! Которая не будет перед вами непостижимой целью, а которая откроет вам глаза, все двери этого чертового мира. Ваша мечта не будет держать вас до последнего! Он как загнанное в угол животное. Может ли сейчас Аккерман злиться на него в ответ? О, нет. Конечно нет. — Чем я тебя обидел? Леви тянет к нему руку, моля про себя, чтобы ее приняли. Но его прогоняют: — Я не хочу вас больше видеть. Не хочу вас больше слышать. Мне невыносимо ваше непонимание. — Если бы ты знал, что я не могу прочитать твои мысли… Но он скрывается. Леви уходит, так ничего не получив.

***

      Леви понимает. Понимает, когда видит его на руках Микасы. Когда видит, как Армин оплакивает его, прижимая к своей груди. И следив за ними, обессиленно сидит на земле, упираясь о камень. Он думает, что это конец. Он думает, что понимает только под конец. — Моя мечта — любовь. Признание повисает в воздухе. — Если бы я раньше это понял, то все было бы по-другому, Эрен? Он стоит перед ним, появившись из дыма. Становится на колени, склоняя голову. — Этого ты пытался добиться? Образумить меня? — Я пытался. Хотя не имел на это права, — он скрывает свои печальные глаза. Скрывает слезы. — Да… Да, наверное, все было бы по-другому. Точнее… Я знаю, что мы сбежали бы. Вы бы сами мне это предложили. Мы жили бы далеко, в построенном нашими руками доме. Нас бы искали, за нас бы переживали. Но мы прожили бы свою жизнь. И это знать просто невыносимо. Когда все могло бы быть так, если бы Леви понял чуть раньше. — Ты не до конца боролся. — Тут я сдался, да. Аккерман сглатывает комок в горле. Мальчишка, наконец, поднимает на него глаза. И Леви тонет в них, постигает их глубины. В последний раз, он знает. — Так значит, счастья я не постигну? И любви? — Зато свободы, капитан. Он больше не появляется.