#уберитезвуки

свет мой искусственный,

свет мой софитный

найди, где мой свет,

где в глазах моих свет мой

нефритный ищи — напряжённый, безжалостный

***

      Арсений встречает Шастуна на кухне своей уставше-теплой улыбкой — той самой, которая только для него — раскрывающая каждую несказанную буковку, проводящую во все потайные двери. Хотя бы поэтому хочется просыпаться день за днём.       С другой стороны — Антону порой хочется топать ногами и хныкать, ведь те же корпоративы с воронежской тусовкой, выходы в свет в компании той, с которой у них все отлично, лишают возможности видеть её чаще.       Это крайняя несправедливость — упускать время с тем, кого любишь, потому что подпись на бумаге твердит упрямое «надо».       Но пока удаётся урвать те минуты, когда Арс — полуголый и самый родной в его же семейниках — готовый отдать себя до последнего миллиметра, думать не хочется. Ни о людях, ни о бумагах.       Шаст заходит на кухню, вытирая руки о бадлон, пропахший павильоном, ещё со съёмок новогоднего Камеди, и табаком, наклоняется, чтобы поцеловать в кнопочный нос, но Арсений — извините, Его Высочество, на Вы и шёпотом! — морщится и уворачивается.       — От тебя её духами несёт, роднуль, сначала в душ сходи, а потом целоваться лезь, — им давно — после первого серьёзного разговора об отношениях, если быть точнее, — не нужно упоминать имён, чтобы понять друг друга. — А ещё у меня есть предложение, нуждающееся в исполнении прямо сегодня.       Антон не то чтобы напрягается — это банально трудно, когда твой ненаглядный записывает истории в образе современного чумного доктора в паре миллиметров от тебя — но губы облизывает. Ебанца нюансы Арсения, кроющиеся в его прекрасной планете, предугадать невозможно.       Поездка в Таиланд на драг-квин фестиваль? Или, может, оргия в элитном притоне на Рублёвке? Украсть шашлык прямо сейчас? Шастун понятия не имеет, но его успокаивает почти уверенность — Арс наверняка сам не знал этого ещё пять минут назад.       — Я тут подумал, нам надо разнообразить наш секс, — невозмутимо начинает Арсений, плавно опускаясь на антоновы колени под его удивлённое: «куда ещё-то?» шёпотом. — Да пжи, не перебивай! Сегодня статейка интересная попалась…       И пазл в голове Шастуна складывается. Он никогда не понимал, откуда этот гранд-мастер берёт свои «статейки», как находит, а главное — зачем. Но знал, что это обязательно будет не про позу шестьдесят девять. Стоит ли пытаться соврать, что его что-либо не устраивает?       — …Ты же слышал про игры с депривацией? «Без чувств» наше, но при этом всё и сразу, грубо говоря. Что думаешь?       — Ты хочешь, чтобы я заткнулся, ослеп, оглох и трахнул тебя овощем без рук? — наводяще уточняет горе-овощ, оттягивая время. — Арсень, тебя как давно на инвалидов потянуло?       — Шаст, блять, во-первых, вот без твоего лексикона давай, а во-вторых, будешь так стебаться — сам инвалидом станешь, — Арс щипает того за бок. — Я ему, значит, свои тайные закидоны выдаю, а ты! Иди мойся, пиздун.       Шастун сразу же «переобувается», издаёт подобия мурчания ему в ухо, специально облизывает шею, уже пробираясь пальцами под резинку семейников, и слабо шлепает по бедру.       — Поднимись, я разденусь.       — Э-э, мой хороший, так дело не пойдёт, — и любые попытки в романтИк беспощадно прерываются. — Раздеваются в ванной.       — Ну так я и здесь могу, — в такие моменты Арсению припоминаются абсолютно все негодования вроде «что ты в нём нашёл такого?». — Ты только жопу подними.       — Ну а помоешься-то ты там!       Спорить бесполезно, поэтому Антону не остаётся ничего, кроме как действительно уйти до ванной даже без полотенца.       Ещё, к слову, Арсений знает, что ему никогда не откажут — иначе на их кровати бы не лежали галстук, заряженные эирподсы и — пошлость, звенящая пошлость, — меховые наручники, привезённые прямиком из Саратова, пускай ими вряд ли воспользуются.       Он же тащится от любых взаимодействий; нравится знать, что в любом разговоре не обойдутся без его упоминания, до умопомрачения нравится сводить с ума Антона хоть походкой, нравится, когда на ягодицах стынут розовые следы от подтверждения его желанности.       А Шастун просто тащится, когда в Арсении просыпается та самая пьянящая, ничем не прикрытая наглость, верхом на пошлости. Просто совпали.       Арс стягивает лиловые трусы, вытягивается на кровати и ни чуть не удивляется, почувствовав на себе тяжёлый взгляд, Антон подпирает дверной косяк голым плечом с нескрываемой жаждой. Секунда — и никакие нормы морали не исправляют ситуацию, потому что он уже сжимает точёные бёдра, выцеловывая свою бесконечность на веснушчатой груди.       Арсений — сам по себе горячий, точно раскалённая лава. Так же беспощадно обжигает, подначивает коснуться своего огня. Над ним — все семь смертных грехов и ни один из них никогда не подчинится кому-либо.       Сейчас он даже не понимает, от чего больше крышу сносит — от этого безмолвного доверия или от шастовых рук на бёдрах. Конечно, места сомнениям в том, что у них отношения доверительные на все сто, не было, но готовность вот так просто позволить отнять у себя зрение со слухом обезоруживает.       Арс с трудом отлепляет от себя покрасневшие губищи, даёт Шасту минуту на выдохнуть, после чего завязывает глаза галстуком, выцеловывая скулы. К чему размениваться на непонятное мешканье, когда счёт на секунды?       В конце концов, если Антон владеет им — это не значит, что он так же владеет ситуацией. Сейчас контроль в его руках на том же уровне, что желание Стаса бороться с их проёбами — нулевой.       Чувствуется, как худые плечи напрягаются, и Арсений нежно проводит носом вдоль предплечья — каждый выдох кричит «я здесь, я никуда не уйду, ты же знаешь». Над ухом раздаётся недовольное сопение — всего мало. Теперь невесомые прикосновения резко сменяются на укусы, пока влажные ладони оплетают любимые щиколотки — на них у Шастуна отдельный кинк.       Антон вздрагивает с шумным выдохом, но снова опускает руки на законное место, чувствуя арсовы пальцы в кудрях. Пока он делает так — всё в полном порядке.       — Ну ты как, роднуль? — потные пальцы зачесывают спутанные кудри назад. — Мне продолжать?       — Да, — пока звучит неубедительно. — Да, все хорошо. В следующий раз просто надо трезвым начинать.       — А чего ж ты пил? — параллельно со скользящей по внутренней стороне бедра ладонью.       — Арс, ну ты же их знаешь. С Зинченко трудно общаться трезвым.       Арсений многозначительно молчит, обводя пальцами след от собственных зубов, и нервно усмехается — он, конечно, фанат разговоров во время секса, но точно не о воронежских. Уж тем более, если это Зинченко.       В тишине щёлкает кейс для наушников.       — Готов? — обращает на себя внимание, дуя на сосок. — Музыка настроена.       — Арс, только можно без Артика и Асти, по-братски?       — Я тебя понял, — Арсений не был бы собой, если б промолчал, и Шастун это знает. — «Девочка, танцуй» на повтор.       — Язва.       — Твоими молитвами, родной. Подвинься, хороший.       В наушниках начинают раздаваться знакомые попсовые мотивы — Антона пробирает на откровенный ржач.       Арсений позволяет себе полюбоваться на открытого и уже распаленного Антона ещё с минуту, седлает его бёдра, сжимает плечи до покраснений, и плавно подаётся вперед, пропуская член меж бёдер. Антон шумно выдыхает и находит арсовы руки, чтобы не потеряться вовсе, потому что в пространстве — давно.       Когда-то — в далёком две тысячи девятнадцатом — когда оба боялись довериться друг другу настолько, они пробовали практиковать межбедренный. Спойлер — вышло очень не очень. Было неловко, неудобно, мокро, да и всё вставлялось куда-то не туда.       Сейчас Антон смело подмахивает в такт, который задаёт Арсений, и наконец-то отпускает себя.       Сейчас Антон больше не боится, что их каким-то образом застукают, узнают, раскроют.       Сейчас Антон берёт от жизни всё — берёт Арсения, имея полное право, потому что ему отдают.       И как же, сука, хорошо.       Хорошо до дрожи в руках от незнания где ждать следующего прикосновения, хорошо до кома в горле от бешеного переизбытка эмоций, хорошо от осознания, что этой ночью случится коллапс, и они будут виновниками торжества.       Короли Готем Сити? Нет, спасибо. Властелины собственного мира? Именно так.       Он подаётся в попытку перехватить инициативу, ускоряясь, и слышит нарастающие стоны. Не ушами, не подсознанием — сердцем. Слышит им, как учащается чужой пульс, как Арс начинает дышать чаще. Антону не сдались, к чертовой матери, никакие органы чувств, пока они живут в унисон.       Каждая мышца напрягается, и Шастун понимает, что уже почти готов, но — цитируя воистину великих, — хуй там плавал. Не знающий, что такое тормоза, Арсений резко останавливается и кладёт свободную руку на шею, сжимая. Они обговаривали это пару раз, но вопреки тому, что он больший фанат асфиксии, Антон не уверен, как остался в сознании, потому что это пик всех удовольствий.       Жарко, душно, неизвестно. Температура в комнате повышается до сорока градусов, а тела — опускается до пяти, — его будто толкнули в объятья жар-птицы, чтобы в следующую секунду та бросила в январский Байкал.       Крепкий поцелуй в левую ключицу, и Антон стонет вслух без зазрения совести, а ведь у них даже штор нет — всё обещал заехать купить, но никак не успевал. Хоть бери, да нажимай на rec, чтобы не только Зинченко ака главный-пояснитель-за-базар, но и весь мир потерял дар речи.       Этот лис же толком ничего особенного — после стольких лет успели привыкнуть, казалось, ко всему — не делает, а крыша уже едет. И дом следом.       Убийца королей — король убийц. Это с точностью про него.       — Арс, еб твою мать, блять, — он не понимает, было ли то одними губами или на всю комнату, но определенно было. И чтобы не сойти со станции ума — развязывает глаза. Это они оставят на «Без Чувств» для Димки с Серёжей. — Я тебя прошу.       Сначала Арсений жестами спрашивает, не снять ли наушники, а после, получив отрицательный кивок, теми же бесстыдными руками уточняет — сударь-с изволит продолжить как было, аль ручками? Без того пунцовые щёки краснеют пуще прежнего, и Антон смеётся с видом, мол, ты совсем дурак, но быстро берет себя (максимально условно) в руки, чтобы не сбивать настрой.       — Че машешь-то? Дрочить ниже, Арсень, у окулиста только что был же.       Доказательства тому, что все твиттерские девочки правы, когда пишут о том, что сучность некого Попова заразна — налицо. И пускай Шастун лучше остальных знает, что с ним следует аккуратно, но десятикратно, здесь и сейчас никто не возмущается. Наоборот — Арс послушно спускается ниже, устраивается удобнее и смотрит глаза в глаза.       Любит глазами смотрит.              Любит ушами слушает.              Делает это от всего сердца.              И всегда знает, где его.       Обоим всё ещё мало. Мало вариться в адском пламени глаз друг друга. И поэтому Арсений услужливо лижет внутреннюю сторону бедра, параллельно льёт на ладонь — к слову, катастрофически много для экономики их страны — лубрикант. Вот теперь точно конец всего.       Он продолжает пятнать доступные места поцелуями, рвано ведёт рукой вниз, дует на головку, довольно замечая побежавшие мурашки, но в рот не берет — на сегодня хватит. Размашисто настраивает свой темп, то ускоряется, то замедляется, сжимает сильнее, чтобы потом еле-еле массировать мошонку, и кусает невпопад.       Много ли надо человеку, пережившему такую пытку? Едва ли. Оргазмом не накрывает — им напрочь сносит, кроет, ломает стрелки любых шкал. Антона до сих пор жутко удивляло и прикалывало, что они настолько совпали — кончать одновременно-то. Он прерывисто выдыхает, перестаёт дышать, отчего лёгкие болезненно протестуют, затем набирает воздуха через рот, и так по кругу с минуту. В ушах гудит, перебивая музыку, конечности дрожат, а на губах одно восхищение — это всё заслуга Арсения.       Арсения, который откровенно по-блядски слизывает его сперму с пальцев, продолжая смотреть в глаза и даже не моргая. Играется, сука, заводит по новой.       — Спасибо, Арсень, — отдышавшись, тянет Шастун, разглядывая натяжной потолок.       — Мне? За что?       А Антон толком и не знает. Хочется бесконечно благодарить за то, какой Арсений сам по себе, но тот сам всё прекрасно знает.       — Ну, как минимум, за ебейший оргазм, — с видом знатока загибает указательный палец. — Потом за доверие, поцелуи, поглаженный худак на стиралке.       — Ты сильно устал?       — Да я ебать как отдохнул, а че хотел?       — Тебя. Сам себе такой же оргазм я не подарю, Шаст.       Дважды объяснять не приходится — Антон наваливается сверху, намереваясь компенсировать каждый неуслышанный арсов стон.