свет наотмашь бил

Звонок будильника. Едкий, прошивающий кожу, от этого колкого звука хочется спрятаться поглубже в скорлупу, забиться туда, стать незаметной, невидимой. Не получается. Диана разлепляет тяжёлые веки и обнаруживает, что в полусне сильно смяла покрывало в кулаке. Очередной день ощущения себя жалким муравьем, встающим, чтобы хуячить на совершенно бесцельной работе, не имеющей ни малейшего смысла хоть в каких-то масштабах. От сосания на трассе было бы больше пользы. На соседней подушке никого, и место рядом кажется слишком пустым. Память отказывается воспроизводить в очередной раз пластинку, что Н. собрала вещи ещё несколько дней назад, взмахнув вьющейся темной прядью, и ушла, с присущей чуткостью послав далеко и навсегда. Жёсткий она человек, характерами схожи были, когда-то от этого все подрагивало внутри от удовольствия, а теперь вот шарахает очевидным концом этих отношений. Отключает будильник, с трудом смазанно попав по кнопке на телефоне. Диана идёт в душ и подставляется сразу под струи, вздрагивает и всхлипывает несдержанно от окатившего с головы до ног холода. Горячую воду опять отключили. Впрочем, так даже лучше. Сползает вниз по бледно-голубому кафелю, утыкается лбом в колени, трясется плечами в единой судороге боли. Пять минут экзекуции Диана считает достаточными и выключает воду, убирает со лба налипшие мокрые пряди. Перед зеркалом не останавливается, вытирается быстро, жёстко проводя тканью плотного полотенца по коже. Не позволяет нежности к себе сейчас даже от себя самой. Вместо завтрака привычно между пальцев закладывается сигарета, а от второй руки смачно лязгнул язычок банки энергетика. Сейчас бы получить подзатыльник, но в квартире вылизанно глянцево пусто. Глянув на переизбыток пробок на дороге, Диана поняла, что придется притираться бедром к пассажирам в вагоне метро и невольно вдыхать не самые приятные запахи от попутчиков. К чёрту, выбора ведь нет. Проскакивает мимо хмурых и запавших ментов, зачем-то прячет глаза, заранее делая себя виноватой, хотя никогда официальных проблем с законом не было. Ну, а то, что неофициально ныкала пакетики с веществом, чтобы присесть не хватало которого, в нижнем белье, уже дело десятое. Спускается быстро по левой стороне, отбивая ритм по поручню эскалатора, успевает запрыгнуть в закрывающиеся двери и чуть не сбивает с ног зашедшую прямо перед ней, сразу же падая мешком с картошкой на последнее свободное место, чудом не задев рюкзаком зашуганного азиата. Извинение на пересохший от марш-броска язык приходит не сразу, и ее скулу прожигает чужой раздраженный взгляд. Приходится поднять глаза и встретиться с колотыми льдинками серых глаз. — Девушка, давайте вы будете играть в человека-паука не в метро в следующий раз, а где-нибудь в театре на окраине поражать своими способностями. — О, а ты из роли Гоблина выйти забыла? Только маска тебе вот не нужна. И так отлично выглядишь, — Диана не понимает, почему язвит злобно, ведь собиралась произнести что-то мирное и успокаивающее. Рефлекс, что ли. Впрочем, оторваться и выплеснуть эмоции можно и здесь. Никому хуже не будет. Видит эту стерву первый и последний раз. Только вот обладательница на самом деле очень красивых черт сжимает губы в тонкую линию и награждает Диану убийственным и абсолютно презрительным взглядом. — Бомб не запасла, хотя тебе и не понадобится. Лопнешь скоро от наглости. Пока Диана спешно обдумывает быструю следующую колкость и блуждает по чужому лбу и линии начала короткой светлой стрижки, двери уже открываются на следующей станции, и заходит мамашка с маленькими детьми. Арбенина не успевает и отреагировать, как ее сдергивают с законного места за ворот и припечатывают к чужому бедру с одной стороны и к поручню с другой. — Ты охуела? Я не собиралась уступать! — Диана шипит это в чужое довольное лицо и ловит нотки её лёгких и покалывающе-нежных духов. — Человек-паук должен делать добрые дела, дорогая моя, а не только выёбываться, — насмешливый взгляд, а бедром прижимается к Диане только плотнее, будто издеваясь. — Сучка драная, — бормочет Арбенина и прихватывает пальцами ледяной металл поручня. — И не тобой, — язвят в ответ с ухмылкой. — Больно надо… — фыркает уже почти беззлобно Арбенина и поднимает глаза на замигавшие истерично лампочки. Вагон затрясло сильнее, чем обычно, и Диана автоматически посмотрела на попутчицу — на ее лице отражалось не меньше волнения и непонимания. Резкий и мощный удар, окруживший и сжавший набитый вагон со всех сторон, дребезг выбитых стекол, внезапно затопившая боль утянула Диану куда-то на дно глубокого колодца, заполненного густой жижей, сыто чавкнувшей, приняв в себя сжавшийся эмбрионом комок плоти без мыслей и следов личности. Хлёсткие всполохи под закрытыми плотно веками вытащили из колодца, и Света немного успокоилась, видя, как едва-едва задрожали ресницы у девчонки. Та открыла глаза, а взгляд был мутный, липкий и какой-то ищущий. Ещё одна холодная, отрезвляющая пощёчина, и дымка рассеялась перед глазами Дианы, попряталась по углам пришибленно, а в уши пробился первый, выбивающий пробку глухой скулеж откуда-то сбоку и подвывание из другого конца вагона. Люди, везде люди на полу, сжавшиеся в каких-то неестественных позах. Кровь, смятые поручни и человеческое крошево. Над ней нависает недавняя знакомая. По лицу у той стекает широкая алая полоса, украшая бледную кожу от разбитой брови до подбородка. Диана поднимает руку и размазывает потёк ещё больше, потом смотрит на собственные пальцы, покрытые слоем грязи и подкрашенные чужим цветом боли. Облизывает бездумно и получает ещё смазанный удар, только силы не чувствует. — Дура, блять, очнись! — чужой голос кажется совершенно изменившимся и звенит возмущением на надрыве. Диана смотрит на нее, изучая черты по какой-то замедленной пленке. Проверяет так же медленно пальцами свое лицо, голову, на затылке неожиданно влажно и тепло, и руку Дианы за запястье прихватывают, смотрят. Тянут на себя осторожно за плечи, осматривают. Света пугается этих перепачканных алым осветленных прядей и злится от того, что страх вытеснил последние знания из головы, оставив там только голую беспардонную и стыдную панику, щеголявшую своей открытостью. Ощущения возвращаются постепенно, и Диана начинает осознавать и пульсирующую боль в голове, и этот туман в мыслях. — Ты как? — два слова выдыхаются непривычно трудно. — Ничего. Тут непонятно… Сбой или теракт. Пострадавших много. Не теряешь сознание? Мне надо посмотреть других, — Света говорит сбивчиво, оглядываясь по сторонам. Мурашки бегут от вида осколков, воткнувшихся в чужую шею, от открытого перелома, от мальчика, забившегося в самый дальний угол в панике и ужасе. — Ладно. Ты что, врач, что ли? — Была. — Хуя… Была. Это же призвание. Раз и навсегда, как потеря девственности. — Боже, заткнись, у тебя перманентное сотрясение явно, — Света собирается отойти, но ее прихватывают за запястье, а упрямый взъерошенный воробей с трудом поднимается на ноги, едва не завалившись обратно, пошатнув при этом саму Сурганову. — Ща, я тоже это… Помогу. Я курсы первой помощи проходила. Я Диана, кстати. — Света. Ты очень поможешь, если сядешь и не будешь мешать. Себе хотя бы не навредишь ещё больше. Сурганова выдернула рукав и отошла к тем, кому ещё могла помочь, краем глаза наблюдая за Дианой, шмякнувшейся рядом с ребенком и что-то уверенно ему втирающей, держа ладонь на его колене. Улыбается про себя, и эта симпатия сбивает температуру от напряжения за людей, которым сейчас очень больно и страшно. Непонятно, когда придет служба, придет ли вообще, миновала ли опасность. Сурганова обходит старательно тех, кому повезло меньше всех, и внутренне содрогается от перепачканных сидений, от безвольно холодеющих чужих тел на полу, принявших этот удар судьбы на свою грудь. Двое мужчин с молчаливым упорством пытались разжать поврежденные двери, пот заливал лица, а руки влажно скользили по куску поручня, использующегося в качестве вспомогательного средства и рычага. Внезапно сбоку навалилась Диана, мазнув носом по виску. — Считаю, что ты должна мне свидание после этого дерьма. Тем более, что мне не помешает личный врач, — улыбается разбитыми искусанными губами искренне и так, что отказать мысли вообще не приходит. Даже ради мести, чтобы неповадно было. — Что, у Питера с Гоблином свидание? — Ничего, мне нравилось их представлять в других обстоятельствах. Света смеётся негромко и едва сдерживается, чтобы не показать случайно резкую вспышку тупой боли. — Всегда мечтала о свидании в больнице. Двери все же удается разжать, и Света кратко и успокаивающе прихватывает запястье Дианы и отходит, чтобы помочь вытащить тех, кто не может идти сам. Арбенина колеблется и помогает какой-то женщине добраться до выхода из вагона. Служба спасения действительно быстро среагировала, и на выходе из туннеля их уже встречают. Больше всего наверху Диана сейчас боится не найти Свету в этой суете. В голове зияющая пустота с молочной дымкой и одно-единственное стучащее имя в голове. Не думается ни о Н., ни о работе, с которой явно придется повременить. Избавление через чистилище метро вырезает все остальное под корень, оставляя лишь то, что кажется самым необходимым в этот момент. Света обнаруживается чуть в стороне с совершенно обессиленным видом. В скорую она не торопится и мусолит в руке так и не зажженную сигарету. Видит Диану, чуть оживает. — Хочешь? Я давно бросила, тут решила стрельнуть, а так и не смогла что-то. Старею. — Мечтала о сигарете, правда. Ты фея. Только давай из твоих пальцев. Они у тебя чище. — Я же медик, мне положено. В скорую усаживаются вместе, и по дороге Диана совершенно естественно стекает головой по чужой шее к плечу, вдыхая какофонию духов, пота, крови и пыли. На привычных российских ямах подбрасывает, и Арбенина нутром чувствует, как кривится от боли Света, у самой отдается в голове, а глаза вновь начинает застилать белая рыхлая скатерть, которая рассеивается полностью уже в палате какой-то городской больницы. Морок тает, а в его тканевых прорывах видна уставшая и уснувшая на стуле Света, а сразу за ней трещины в салатовой штукатурке на стене. Сразу понимаешь — реальность.