Мужчина, которого она (не)любит

Она ложится в постель с мужчиной, которого не любит и никогда не любила, но мысли ее не здесь. Он берет ее тело, надсадно пыхтит над ухом, загнанно, хрипло дышит. Его мясистые пальцы сжимают бедра — верно останутся синяки, — но он обычный смертный мужчина. Так правильно. Такова судьба женщин из века в век: так было до нее и так будет после. Она ложится в постель с мужчиной, которого не любит и никогда не любила, и они случаются как животные или бродяжки с улиц, грязно, без заботы и теплых чувств. Наутро останутся ссадины и синяки, и еще ей еще долго придется пить целебные травы, чтоб все зажило там, внутри. Этот мужчина слаб, груб и омерзительно глуп — но он мнит себя ее господином, и аппетит его неутолим. Этот мужчина слаб, груб и омерзительно глуп — и ей не хочется даже в мыслях называть его своим мужем. Достаточно закрыть глаза, достаточно не вслушиваться в его жаркий, лихорадочный шепот, достаточно потерпеть — недолго, совсем недолго, — и уже скоро можно будет одернуть ночную сорочку, можно будет уйти в свою личную спальню и не вспоминать о супружеском долге еще несколько дней. Потом придется залечивать ссадины, освежать цвет лица, говорить слова нежности и любви — и улыбаться, улыбаться, улыбаться... Это будет позже — сейчас ей плевать и на нелюбимого мужчину, и на грубость, и на собственное тело. Мужчина, которого она любит, смотрит сейчас ей в душу — и тянет, манит за собой в лазурную глубину. Она не отказывает. Не ему, нет-нет. Она отказывала императорам и царям, но он — не царь и не император. Он — бог, разлитая по океану чернильная тьма, золотые искры под веками и соленая вода в легких. Он выше земных законов — и он тянет ее танцевать на линию горизонта, и кровь с ее босых стоп красит небо в закатный алый. Ему она никогда не отказывает — соленый горячий ветер подхватывает ее разум, уносит прочь, в далекую вышину и в ледяные глубины мира. Обнаженный, вспотевший, отвратительный лорд Морэй остается внизу — внизу остается тело, а вместе с ним отвращение, горечь и даже боль. Вера летит к утонувшему солнцу, бессмертная и свободная. Ее черноглазый бог парит рядом с ней, касается пальцами, энергией, мыслью... Он шепчет, он манит, он обещает, он вне и внутри всего ее существа — и Вера Дабхоэл дрожит и плавится от нестерпимого восхищения. Ей хочется выть от ликования и любви, — но здесь у нее нет физической оболочки, только то, что зовут душой. Здесь у нее нет голоса — только мысль и желания сердца. Она бессмертна, она молода, и черноглазый бог обещает ей вечность в утонувшем небе. Он дарит ей силу, он дарит ей целый мир и обещает ей самого себя — и свадебные дары лорда Морэя в сравнении с этим становятся просто пылью. Вера никогда не любила того, кого наяву называет мужем, и дело вовсе не в грубом к ней обращении. Он скучен, он смертен... он обречен на смерть. Внизу, в физическом мире, ее тело жмурится, тихо стонет, смаргивает влагу — и лживо клянется в любви. Наверху, в мире снов, ее душа ликует, перебирает чужие волосы, точно мелкие кости рыб — и истово шепчет о верности. Она знает, что нужно сделать — видит ответ в черных глазах мужчины, которого любит. Лорд Морэй грубо берет ее тело, лапит, неприятно, нечутко касается пальцами, мнет и сжимает бедра и грудь, не зная что это — последний раз. Этой ночью она ложится в мужнину постель и терпит гнусную плотскую мерзость, — а завтрашним утром черноглазый бог взойдет на алтарь из его костей и сожрет еще свежее, полное крови сердце. Завтрашним утром она будет смеяться и танцевать в крови, завтрашним утром она отдастся любимому на неостывшем супружеском ложе. Завтрашним утром она назовет мужем того, кого действительно жаждет видеть — и небо и звезды станут тому свидетелями. Завтрашним утром она отдаст все, что имеет, в обмен на свободу, на полную силу, на обещание вечного полета к утонувшему солнцу. Завтрашним утром она отринет и имя свое, и статус, и то, во что верила большую часть своей жалкой, никчемной жизни... Но Вере Морэй-Дабхоэл нет до этого совсем никакого дела.