Раскрась меня в цвет заката

      Солнечный свет теплый, цветущая вишня пахнет вкусно, хотя и вызывает противное свербение в носу. Чонгук один из тех неудачников, которых судьба наградила любовью к природе и аллергией на цветение. Поэтому самое прекрасное и нежное время года — апрель — личный ад для Чон Чонгука, который только и делает, что выбрасывает из открытого окна попавшие лепестки с раскрывшихся бутонов и закидывается таблетками от аллергии. Судьба-злодейка.       Злодейка она еще и в том, что одарила Чона невероятным талантом рисовать. Всё было бы хорошо, да только не в той вселенной этот талант выпал на его долю. Чонгук не может остановиться в рисовании, жить не может без карандашей, бумаги и неизменного канцелярского ножика, которым каждый вечер затачивает ступившиеся кончики грифелей. Но кроме карандашей самой разной мягкости и твердости и угля у Чонгука ничего нет. Потому что та самая злодейка одарила его талантом создавать картины в черно-белом мире. Мир красок, который, безусловно, существует, закрыт для Чона уже как двадцать четыре года. Казалось бы, вот он, вокруг тебя, ведь у всего есть свой вкус, запах, название, а еще цвет. Но Чонгук не знает, какой он, как называется, что обозначает, поэтому с грустью смотрит на подаренную на восемнадцатилетие родителями акварель. Дорогой набор, где каждый кювет завернут в красивую хрустящую бумагу (Чонгук однажды не удержался и открыл один прямоугольничек с краской, чтобы просто дотронуться пальцами и вздрогнуть от того, что в его руках находится сам цвет, наполняющий что-то в окружающем мире).       Никогда Чонгук так остро не ненавидит мир, как в весну, особенно в апрель — во время цветения вишни, когда на каждой улице обязательно можно найти один-два лепестка, то ли спрятавшиеся в волосах проходящих, то ли ускользнувших и забившихся на край тротуара. Но лепестки будут везде. Они кружатся в хаотичном танце, завладевая всем вниманием. Это выглядит настолько красиво, что хочется запечатлеть на бумаге. А выходит только скетч, смутно схожий с реальность. Потому что, кажется, живую и подвижную красоту природы надо рисовать только цветом, акварелью. Чонгук видел, как некоторые люди плакали, когда впервые видели цветение после встречи с истинным. Чонгук видел и завидовал, но не тому, что они нашли своего предназначенного той самой злодейкой (или редкостной сукой, но так Чонгук думает лишь в самые плохие дни), а тому, что их мир перестал быть черно-белым, обрел полноту. Конечно, это красивая метафора любви, когда с обретением "своего" человека весь мир оживает и начинает играть новыми красками, обретает полноту и яркость, за которые ты платишь всего лишь тем, что оказываешься в нужном месте в нужное время и дотрагиваешься до какого-то незнакомца. Красивая история и вроде как проверенная временем, потому что большинство истинных остаются вместе и наслаждаются полнотой цветного мира, разделяя счастье друг с другом. Вот родители Чонгука живут так уже добрый третий десяток лет, и все у них хорошо: дом, дети, работа, счастье и любовь. Все хорошо. Иногда кажется, что у всех все хорошо. Безусловно, мир не делится на тех, кто видит цвета, а кто нет. Нет жесткой дискриминации, но если в двадцать пять, например, ты все еще говоришь, что истинного так и не встретил, то в ответ можешь получить сочувствующий взгляд и подждатые губы собеседника. И все знают, что можно жить в черно-белом мире, что от цвета для доброй половины населения существует только одно название. Но сочувствующий взгляд и предложение "держаться" и "не расстраиваться" все равно поступит. И обязательно похлопают по плечу и скажут "всё будет хорошо".       Но только не у Чонгука, со злостью захлопывающего окно в студии, чтобы ни один поганый отголосок весенней красоты больше не потревожил его покой. У него заказ — портрет красивой девушки, чьи родители сочли это хорошим подарком на день рождения, а еще ему необходимо дорисовать комикс, который вот-вот должен отправиться в типографию. У Чонгука хорошо получается, он отличный иллюстратор и зарабатывает соответствующе. Да только пальцы аж покалывает, как хочется в один день вернуться домой и вместо черно-белой зарисовки с кричащими надписями написать картину акварелью.       Жаловаться и раскисать — не в характере Чонгука, но иногда кажется, что так будет всегда. Он уже устал верить в красивую историю любви. Поэтому верит в себя и в свою работу. Он работает над собой, над своим стилем, стараясь вырваться вперед среди иллюстраторов, даже если у тех, кто видит цвета, и есть преимущество. Чонгук и это преодолеет. Но вот только убить мечту не так просто. До скрежета зубов хочется знать, какого цвета падающий лепесток вишни. Но очевидно, что снова не сегодня.       Чонгук матерится, грязно и громко, на всю квартиру, когда тянется рукой к пачке с бумагой и понимает, что листы закончились и заготовок нет. А ему необходимо работать на бумаге. Он в этом плане совсем против цифровизации, и диджитал ему не по душе. Поэтом чертыхается и стягивает домашние штаны и футболку, чтобы взять из шкафа точно такую же темную, наверняка черную, но уличную, и нахлобучить на глаза темную панамку. Смотреть на улыбающиеся лица совсем не хочется.       На улице тепло, для Чонгука даже жарко, поэтому прохлада метро хорошо успокаивает, когда он стоит, прижимая к груди упаковку листов, уже мысленно разлиновывая их и прикидывая, что заказать на ужин. Работу он, кажется, все же закончит в срок, поэтому вечер свободен. Для черно-белого кино. Губы кривятся в недовольной усмешке: другого кино в его жизни не бывает. А ведь тоже интересно, какое оно.       На табло высвечивается, что поезд вот-вот приедет, и Чонгук делает несколько шагов поближе к платформе. Шуршание рельсов становится все громче, но вдруг раздается резкий хлопок где-то с другого конца станции, далеко. Чонгук поворачивается на звук, но не успевает ничего разглядеть, потому что вдруг появившаяся толпа отметает его к стеклянному ограждению, спасающему от падения на рельсы. Еще хлопок и дым накрывает мчащихся к выходу людей. Чонгук беспомощно мотает головой, не понимая, что происходит, и только крепче прижимает пачку бумаги к груди. Кажется, люди бегут в панике. Мозг начинает медленно считывать информацию: люди кричат, дым, пахнет странно, горько, кажется, так не должно быть. Слово "теракт" пронзает все тело, аккумулируя силы и заставляя сделать шаг в толпу. Как только он думает, что влился в течение, стремительно движущееся к выходу, в него с силой врезается чужое тело. Инстинктивно руки обхватывают человека, крепко впиваясь в плечи и прижимая к себе. Бумага летит на пол, тут же попадая под подошвы десятка чужих ботинок. Люди продолжают их толкать, но Чонгук неотрывно смотрит в широко распахнутые глаза напротив, в которых отражается собственная паника. У парня перед ним легкие порезы на щеках, хотя это и куда лучше, чем у многих вокруг. У кого-то Чонгук видел огромные темные пятна на половину лица, но эти люди пронеслись мимо. Порезы же парня становятся очень яркими, сильно выделяются на нежной коже. Руки сжимают сильнее и дергают в сторону выхода, заставляя молодого человека двигаться вместе с ним. Чонгук обнимает незнакомца и старается довести их обоих до выхода. Но тут раздается еще один хлопок, и они оба оказываются на полу у стены, к которой их относит волной. До руки долетают осколки от перегородки, оставляя порезы. Больно. Но эта боль удерживает в сознании, заставляет сильнее прижать к себе человека рядом и вновь попытаться подняться. Чонгук дергает на себя парня, который все так же растерянно смотрит и смаргивает появившиеся в глазах слезы. Раз люди покидают станцию беспрепятственно, то Чонгук продолжает тянуть их обоих к выходу, пробираясь сквозь дым, который, кажется, светлее черного.       Уже на лестнице он видит сквозь пелену жилеты полицейских и сотрудников метро. Их яркий цвет врывается в сознание, которое все еще не понимает происходящее. Один из сотрудников полиции проталкивает их по лестнице к выходу, крича, что проход безопасен и чтобы они шли быстрее. Чонгук кивает и вновь переводит взгляд на парня, вжавшегося в его бок и все так же испуганно смотрящего по сторонам. Взгляд падает на ранки на чужих щеках, а затем на свои руки, замечая и там капли крови. Она тоже не черная. Цвет Чонгук не знает, но это точно не черный. Осознание накрывает удушливой волной.       Секунду спустя их обоих тянет за руки женщина-полицейский, настойчиво проталкивая к выходу. Уже на поверхности она отлепляет парня от Чонгука и отводит к машине скорой помощи. Чона же уводит другой полицейский, передавая медикам, которые просят его сесть в машину для осмотра и захлопывают дверь. Взгляд, полный отчаяния и страха, — последнее, что запоминает Чонгук о своем истинном.