Цветы со вкусом крови

Несколько мгновений назад Чонвон отчётливо видел и чувствовал всё, что его окружало. Он сидел в кафе с Сону, обсуждал с ним последние школьные сплетни, потягивая молочный коктейль через зелёную бумажную трубочку. На фоне играла жизнерадостная летняя музыка и слышалось многоголосье других посетителей закусочной; иногда звенел дверной колокольчик, оповещающий о пришедших и ушедших людях. Однако, неожиданно реальность вокруг исчезла, а её место заполнило адское жжение в области груди, которое не давало вдохнуть и капли воздуха. Внезапно все, чего стал хотеть Чонвон — это разодрать внутренности собственными ногтями, исцарапать себя до глубоких ран, лишь бы перестать чувствовать удушающий ком в горле. Путь к уборной он практически не запомнил — видимо, его мозг не счёл эту информацию важной и поэтому решил стереть, оставляя лишь смутные размазанные очертания предметов и стен. Единственное, что навсегда останется на подкорках сознания — его длинные пальцы, испачканные в тёмно-алой вязкой жидкости и сжимающие несколько окровавленных цветочных лепестков. Чонвон запомнил этот момент настолько хорошо, что даже если разбудить его среди ночи, он сразу же ответит на вопрос о цвете лепестков — они невинно-белые, иронично измазанные в крови, которая своим вызывающим цветом ярко контрастирует с нежной структурой цветов розы. Прибежавшему через пару секунд Сону он наплел какую-то чепуху о том, что ему внезапно стало плохо и он, вероятно, вчера съел что-то испортившееся. Ким не заподозрил неладного (благо, Чонвон успел смыть лепестки и вытереть руки бумажным полотенцем), однако все равно был обеспокоен. Несколько раз переспрашивал, может ли Ян идти, не кружится ли у него голова. Чонвону даже ответить было нечего, и он лишь кивал, иногда добавляя неправдивое: «Я в порядке». Чонвон не в порядке. Но Сону об этом знать не стоит. Парень ранее даже мысли не допускал, что он может заболеть цветочной болезнью. Родители лишь вскользь упоминали об этом, искренне веря в то, что их солнышко не может вляпаться в одностороннюю любовь. Чонвон узнал о ханахаки от Сону, который бессильно наблюдал за прогрессирующим заболеванием у друга. Ким рассказывал, что тот чахнул на глазах, с каждым днём становясь все более невзрачным и физически слабым. Однако его спасли. Ему признались в ответ до того, как цветочные ростки проросли сквозь тело вдоль и в поперёк. И, к своему же сожалению, Ян понимает, что с ним такого не произойдёт. Прорыскав всевозможные медицинские и не только сайты, Чонвон пришел к выводу, что ему осталось жить буквально несколько месяцев. Первое время редкие приступы не помешают жить и любить не взаимно. Однако с каждой неделей зелёные стебли всё крепче и крепче начнут сжимать сердце, провоцируя кашель с кровью и лепестками, а вскоре и полноценными бутонами цветов. «Если вы ещё не признались в своих чувствах, сделайте это немедленно, иначе смерти не миновать!» — в один голос твердят все эксперты. Но Чонвон не признается и под дулом пистолета. Он уверен — его любовь не взаимна. Даже больше — он знает, что его ненавидят. Поэтому Ян тоже делает вид, что испытывает острую ненависть. Каждый раз, когда он сталкивается с Джеем в школьных коридорах, всё оборачивается в словесные перепалки и иногда ожесточённые драки. Их быстро разнимают друзья, оттаскивая в разные стороны, однако сути это нисколько не меняет. И даже ведь непонятно, откуда всё то презрение и ненависть взялись. Чонвон не помнит, почему они начали так заклято препираться при каждом удобном случае. Возможно, причиной лютой неприязни стал какой-то мелкий спор, или неправильно понятое слово. Это могло быть все, что угодно. Однако страдания достались только младшему. Довелось же влюбиться в главного школьного врага. Болезнь прогрессировала быстрее, нежели Чонвон мог ожидать. Спустя месяц после случая в кафе, приступы случались все чаще и чаще. Сначала раз в две недели. Потом раз в неделю. Раз в день. И финалом — раз в два часа. Откашливаться стало в разы больнее, сложнее, и с каждым новым приступом Яну начало казаться, что следующий станет его последним. Иногда вместе с белыми лепестками роз горло раздирали колючки со стебля, и дышать становилось практически невозможно. Любая физическая активность сошла на нет из-за постоянной отдышки, и тогда-то Сону начал замечать неладное. Ким дождался удачного момента, припёр Чонвона к стенке и без малейшей запинки вывалил все странности, происходящие с его другом. — Ты почти на каждом уроке бегаешь в туалет, после чего приходишь белый, как лист бумаги. Не ходишь на физкультуру и забросил тхэквондо, — Сону загибал пальцы во время того, как говорил очевидные факты. — А ещё у тебя руки все время трясутся, даже сейчас. Чонвон сглотнул, чувствуя, как тошнотворный ком застрял где-то посреди горла. — Что происходит? — эмоционально спросил парень. И вместо того, чтобы удостоить друга хоть какого-то ответа, Ян сорвался на бег, заворачивая прямо в двери уборной. Сону недоумённо застыл, насупив брови, и через миг бросился след за ним. Переступив порог мужского туалета, он прижал руки ко рту, пока где-то внутри застрял немой вскрик. Его глаза округлились и Ким несколько раз моргнул, всё надеясь, что увиденное — не более, чем галлюцинация. Чонвон, его любимый тонсэн Ян Чонвон сгорбился над раковиной, сжимая в трясущихся руках бутон окровавленной розы. Пара красных капель попала на белую школьную рубашку, впитываясь и расползаясь в стороны. Казалось, будто он вот-вот упадёт из-за совсем не держащих худых ног. Сону тут же подлетел к другу, оседая вместе с ним на пол. Чонвона пробивало мелкой дрожью, и он отчаянно ткнулся в шею другу, надрываясь в беззвучных рыданиях. Ему так чертовски больно, что парень готов умереть прямо здесь и сейчас, лишь бы больше ничего не чувствовать. Внутренности горят, будто их снова и снова поджигают адским огнём, и даже нет понятия о том, взаправду ли все происходит, или это игра воображения. Легкие прикосновения к макушке немного успокаивают, но избавиться от тисков, сжимающих сердце, не получается. — И давно ты скрываешь то, что умираешь? — тихо, почти что шепотом спросил Сону. Чонвон слабо кивнул, не в силах ответить более развернуто. Его нутро всё ещё горит, а сердце всё так же сжато. Ян думает о том, что лучше бы Ким кричал, выплескивал эмоции и даже ударил его, нежели разочарованно смотрел в никуда, пуская редкие слёзы. Он надеялся, что после того, как друг узнает, ему станет легче, однако теперь кажется, будто на плечи лёг ещё один неподъемный груз. — Почему ты раньше не сказал? Мы могли что-нибудь придумать, так почему ты решил держать меня в неведении? Ох, я чувствую себя преданным. Лучший друг несколько месяцев умирает, а я даже не догадывался об этом. — Хён, не нужно так. Я не хотел обременять тебя. Сону грустно поднял кончики губ. — Чонвон-а, а для чего, по-твоему, существуют друзья? Мы должны не только хорошие моменты вместе проживать. А ты до хорошего вообще походу не доживешь. — фыркнул Ким. Чонвон закатил глаза. — Вот и хорошо, что не доживешь. Мне больше счастья достанется. — Йа, хён, я тебя сейчас тресну. И всё-таки от того, что Сону всё узнал, стало легче. Он пообещал, что последние недели его жизни пройдут незабываемо. И Ян действительно хотел верить ему. Ким каждый день приносил сладкое и несмотря на то, что ростки роз заполнили желудок, Чонвон с благодарной улыбкой принимал их. Друг делал всё для того, чтобы хоть в конце своего земного пути младший смог повеселиться от души. И только тогда, когда Сону оказывался скрыт от посторонних глаз, его накрывало волной истерик и сожалений. Он винит себя в том, что не заметил очевидное раньше. Это ведь происходило прямо перед носом! Его тонсэн перестал быть самим собой, и Ким никак не мог предположить, что это из-за неразделённой любви к кому-то, кого Чонвон наотрез отказывается упоминать. И хоть узнать личность этого ублюдка парня хочется до чертиков сильно, Сону не смеет давить и выпытывать горькую правду. Ян расскажет тогда, когда будет готовым. Либо никогда. И это будет выбор Чонвона, который, как бы там ни было, Сону будет уважать. На крыше школы прохладно. Ветер дует прямо в лицо, развевая растрепанные чёрные волосы, и Чонвон блаженно прикрывает глаза. Внутри пожар; органы будто вот-вот сгорят. Сильные воздушные порывы лишь ещё сильнее разжигают огонь посреди грудной клетки, однако даруют фантомное ощущение облегчения. Чонвон знает, что умрёт сегодня. Несколько дней назад через ранку на руке пророс небольшой зелёный стебель розы. В страхе Ян оторвал его, однако через пару часов, когда растение вновь появилось на месте пореза, понял, что это финишная прямая. Утром он случайно задел щеку лезвием бритвы и спустя пару секунд из-под кожи вылез росток. Ещё чуть-чуть — и пожирающая изнутри болезнь оплетёт мозг. Касаясь рукой своей щеки — некогда большой и мягкой, а сейчас впалой и сухой, — Чонвон чувствует, как через пластырь, наклеенный утром, пророс нежный бутон. А во рту цветы со вкусом крови. Кое-как находя в себе силы, парень достает из кармана школьного пиджака телефон и находит контакт того, кто стал его погибелью. Чонвон клялся, что никогда не признается Джею в любви, но стоя на смертном одре он делает то, чего делать не собирался. — Алло? Кто это? — слышится знакомый голос через динамик. — Это я, Чонвон, — ещё один откашлянный лепесток. — у меня немного времени осталось, поэтому просто выслушай. Я ненавижу тебя, действительно ненавижу всем своим сердцем. Ты всё время задеваешь меня, и я задеваю тебя в ответ, чтобы ты почувствовал хоть толику той боли, что я испытываю из-за твоих оскорблений. Но всё же я сделал шаг не в ту сторону, и вместо ещё большей ненависти ощути-… Приступ кашля и кровавый бутон на полу. — Я люблю тебя. — тихий шёпот. Послышалось копошение по ту сторону связи. — Где ты? — молчание. — Чонвон, где ты? — На крыше. — звук упавшего тела. — Эй, Чонвон, ты меня слышишь? Потерпи минуту, я сейчас приду. Перед расплывшимся взглядом хмурое серое небо, которое будто бы чувствует настроение самого Яна. Возможно, скоро пойдёт дождь, и тогда розы Чонвона прорастут вверх по всему телу. Ещё утром на рабочем столе в своей комнате он оставил несколько рукописных писем. Писать их было по истине сложно — кости, оплетённые колючими завитками, отдавали неописуемой болью, — но он складывал слова в слоги от чистого сердца. Чернила в послании Сону иногда расплывчаты — Чонвон плакал, когда писал ему прощальные слова. Письмо Джею не имеет никаких дефектов — к тому времени, как он писал его, слёзы закончились. Ян не чувствует никаких сожалений. Он отпустил их. Будто из-под воды послышался громкий удар двери о стену и быстрые шаги. — Чонвон, ты гд-… О боже, Чонвон! В глазах двоится, а то и троится, но лицо Джея парень отчётливо узнает. Его трясут, в попытках достучаться до сознания, прижимают к тёплой груди, аккуратно гладят по голове. — Пожалуйста, не закрывай глаза. — слышится взволнованный шепот. — Я тоже тебя люблю. Я тебя люблю, слышишь? Чонвон-и, я люблю тебя, пожалуйста, не закрывай глаза. На бледную щеку одна за одной посыпались горячие капли, и это стало последним, что Чонвон почувствовал перед тем, как навсегда закрыть глаза. Через пару минут Джея застал врасплох приступ кашля. В дрожащей ладони оказалось несколько окровавленных лепестков.