Вика чуяла весну.

Вика чуяла весну и была готова об этом кричать, но вместо этого подпевала какой-то агрессивной песне в машине. Надо сказать, что ехала она за рулём, и вскоре весну возненавидела. Стоило только съехать с асфальтированной (плохо асфальтированной, если быть точнее) главной дороги на просёлочную, как машину стало мотылять. — Ты чего так быстро едешь? — возмутился Лёша с заднего сиденья. Лёша – восьмилетний братик Вики, абсолютно невыносимый, как все дети, но в целом, конечно, сестра его любит. — Иначе застрянем. — Мам, ну хотя бы ты скажи ей! А мама только-только расслабилась, потому что всю предыдущую дорогу пристально вглядывалась в пространство на несколько сотен метров вперёд, чтобы вовремя заметить белую машину дорожной инспекции и поменяться местами с несовершеннолетней дочерью. К счастью, ничего подобного делать не пришлось. — Правда застрянем, если снизить скорость, — объяснила женщина сыну, который вмиг насупился и затих, видимо, молясь о том, чтобы ему выпал шанс попрощаться со своей собакой перед смертью. Конечно, всё обошлось, потому что инструкторы автошколы готовили Вику ко всякому, хотя училась она летом, когда единственной проблемой на дороге были ямы и пешеходы-суицидники, на эту самую дорогу не смотревшие. Пару раз дно низковатой для таких условий машины царапалось о влажные комья снега, вызывая цоканье матери и скрип в сердце. Стараясь не обращать внимания на эти неприятности, девушка продолжала подпевать очередной рок-композиции, которая никому в машине, кроме неё, не нравилась, но она водительница, а значит, выбор за ней. Со словом "выбор" у Вики никогда не было приятных ассоциаций. Её расстраивали любые выборы: между кофе и сигаретами, между утренним душем и вечерним, но больше всего неприятностей доставлял, конечно, выбор будущей профессии и университета. Ей не подходит ни одна специальность, представленная в списках всех ВУЗов страны. Родителей её обещание решить всё уже после сдачи экзаменов не успокаивает, они едва ли не ежедневно читают одинаково унылые и осуждающие лекции о том, что поступить чрезвычайно важно, что денег на коммерческие направления у них нет, что они не потерпят присутствия нахлебницы без образования у них в доме. Раньше девушка спорила, причём так же громко, как и мама с папой, но теперь всё чаще просто уходит в комнату или в себя (что опаснее, потому что долгие самокопания ни к чему хорошему никогда не приводят). В последнее время стала слишком очевидной бесполезность ругани, но только для самой Вики. Родители продолжали кричать – друг на друга, на дочь, на Лёшу, на старшее дитя, когда она приезжала, на собаку и просто в воздух. Это стало настолько привычным, что Дороти сначала с азартом наблюдала за ссорами взрослых, делала ставки на время последующего взаимного игнорирования, а потом вовсе потеряла любой интерес ко всяческим воплям. Брата, правда, жалко. Ему ещё предстоит пройти через многолетние страдания, которые у старших детей уже позади. Вика пытается помочь – поддерживает его во время скандалов, реабилитирует психику после того, как он снова увидит отца, в рот которого из стеклянной бутылки льётся водка, обещает вытащить его отсюда, когда будет возможность, покупает шоколад и чипсы. Лёша в ответ наивно обнимает сестру, когда видит, что ей плохо и не рассказывает родителям о том, что девушка курит. Она осознаёт, что редкость курения и возможность "сразу бросить, если будет нужно" её аддикции не оправдывают, поэтому Вика и не оправдывается ни перед собой, ни перед подругами. Припарковавшись у дома тёти, девушка на несколько мгновений откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза, почему-то вздохнув. Она бы никогда не призналась семье, что каждый приезд в деревню сопровождается для неё бесконечной тоской по бабушке, со смерти которой прошёл почти год. Почти год, а она всё ещё не оправилась, не выплакалась (честно говоря, почти не плакала совсем), не приняла. Она делала что угодно – писала песни, резала кожу, искала поддержку в разговорах – только не соглашалась со смертью. Несогласие, пожалуй, единственное, с чем Вика не расстаётся никогда. Она протестует против дурацких стандартов, древних социальных норм, презирает школьный дресс-код и классическую литературу. Ей правда интересно, почему она такая, почему осталась по-детски справедливой в полурелигиозной семье с патриархальным укладом. Ещё Вике интересно, когда наконец оттает снег и можно будет пойти на ручей. Там хорошо, там свежо и трепетно, но мочить ноги и мёрзнуть по дороге и на месте не хочется даже ради свободы. Ради свободы хочется готовиться долго-долго, строить план и исполнить его блестяще, убежать счастливой или чующей счастье. План возник в голове недавно – месяца два назад, хотя первые мысли появились, кажется, ещё до сотворения мира. Вика думает, рисует, зачёркивает и переделывает, бесконечно переделывает путь к собственной жизни, полной радости и, пожалуй, приключений на одно место, которое почему-то нельзя называть. Тётя с улыбкой обнимает и целует в щёку, но пропускает половину слов приветствия мимо ушей, начиная задавать собственные вопросы. Благо, сегодня пронесло – никаких слов о поступлении и претензий за долгое отсутствие. Вика размещает бесконечные пакеты с неизвестным содержимым под вешалкой и избавляется от расстёгнутой куртки, после чего за пару мгновений оказывается в спальне. За полчаса езды поднакопилось сообщений, и ответить хочется сразу на всё, но приходится выбирать между социальными сетями, подругами, темами... "Опять выбор, Господи" — в крайне атеистичной манере подумала девушка. Она почти рассказала в беседе, как проходит её день, и с английским приятельнице помогла, и аватарку новую для Лериного паблика посоветовала, но была прервана голосом матери: — Вика! Иди помогать. Девушка мгновенно вскипела, и ей пришлось секунд пять следить за дыханием. Вскочив с мягкой кровати, она губительно грубо открыла дверь и медленно, громкими шагами, в которых слышалось раздражение, пошла на кухню. Ей этот пирог мясной даже не нравится, но альтернативных опций нет – нужно готовить. Худшее ожидание оправдалось – её заставили чистить лук. А потом "нарезать мелкими кубиками, да не этим ножом, Вика, что ты как в первый раз". Мама обсуждает учениц тёти, которые, по словам последней, в шаге от звания дьявольских отпрысков. Смеют спорить, перепроверять информацию и, о Боже, задавать вопросы! Вика от этого всего устала. Ей хочется сказать, что "потерянное поколение" – результат воспитания непотерянным, а не биологическое оружие, созданное в пробирках. Девушка молчит, стучит ножом по доске и жалеет, что не взяла из спальни наушники, когда слушать взрослых и мудрых становится совсем уж невыносимо. Так во всём: Вику не слушают, когда она говорит об экологии, политике, новой литературе, современных рок-концертах и разных мнениях разных людей. Ответ почти всегда шаблонный – то она глупая, то неопытная, то её нужно наказывать и лишать телефона. На последнее девушка смеётся, её мнимая интернет-зависимость таковой не является от слова совсем – проходили, знаем. Сколько подростков чего-то важного ни лишай, они найдут, как вывернуть ситуацию в свою пользу. Не мы такие, жизнь такая. От продолжения гастрономической экзекуции Вику, как ни странно, спас Лёша. Да, ей было больно за брата, который поцарапал руку своей же отвёрткой, но это не помешало ей облегчённо оставить нож и бросить гору лука, которая способна убить кого угодно одним видом. Тётя сочувственно посмотрела на мальчика и взяла ответственность за нарезку лука на себя, а Вика, наконец, облегчённо вымыла руку и пошла за аптечкой. Усадив брата на диван, она вынесла вердикт, что рана совсем несерьёзная, да и назвать её раной нельзя, но обработать стоит. Занимаясь этим, она продолжала чувствовать себя отвратительно. Новости по телеку на фоне раздражали безумно, так что девушка со злостью сначала переключила конкретный канал, потом вовсе выключила телевизор, предпочитая обращаться к интернет-источникам, которым доверяла. Дабы избежать уговоров поесть несомненно чудеснейший, но ненавистный Вике мясной пирог, она легла спать или, по крайней мере, притворилась спящей. Благо, тётя не позволила сестре разбудить девушку, даже проявляя какое-то понимание и аргументируя всё тем, что у Вики сложный предэкзаменационный период, и ей нужно отдыхать. Когда мысли уже туманно блуждали где-то в плоскости предстоящих летних каникул и выпускного, уши неприятно резануло звуковой волной семейного спора, если так можно было назвать неравный словесный бой маленького мальчика и взрослой женщины. Вика очень по-киношному закрылась подушкой и одеялом вдобавок, но не помогло это от слова совсем, ругань из-за стены стала менее разборчивой, но от этого более тревожной, поэтому пришлось стянуть с тумбочки наушники и включить какой-то глупый подкаст о космосе. Ни вселенная, ни звёзды, ни инопланетяне девушку не интересовали, но это было на руку – скучно слушать и спать хочется сильнее.

***

Отдохнувшей в деревне Вике дома спать уже не было смысла, так что всю ночь она работала. Всё было ужасно неинтересным, но к утру несколько текстов лежали в почтовых ящиках самых разных заказчиков, и девушка знала, что её бесценные познания в копирайтинге к следующему вечеру принесут ей какую-никакую сумму на банковскую карту. Уже воображая, как отточенными касаниями по сенсору переведёт деньги на счёт с наивно-оптимистичным названием "На счастливую жизнь будущего", она пошла на кухню за новой порцией кофе. Родители-жаворонки были приятно удивлены таким ранним пробуждением дочери и принялись благодарить неизвестно кого за то, что у неё, кажется, начал появляться так называемый адекватный режим сна. Рассказывать правду и тем самым раскрывать свою тайну Вика не собиралась, потому молча листала Твиттер и жевала бутерброд, иногда незаметно посмеиваясь с диалогов мамы и папы. Забавные они, конечно. Говорят что-то о том, что дочь ещё может оправдать какие-то ожидания, чего Вика делать не намерена от слова "совсем". Отходя от привычной рутины, в школу девушка пошла пешком. Её не устраивала погода – было холодно и немного ветренно, но ехать с папой не хотелось. Это могло бы привести к новым не сильно приятным разговорам, так что Вика решила, что благоразумнее будет их избежать. В конце концов, двигательная активность – это, вроде как, хорошо. Ещё и покурить по дороге можно... Класс был уже почти полон, что неудивительно, ведь вспотевшая и оттого раздражённая Вика зашла туда за пять минут до звонка. Она ни с кем не здоровалась, как, собственно, не здоровались с ней. Это не было чем-то обидным, скорее привычным, не вызывающим вопросов. Откровенно говоря, большую часть класса девушка презирала. Ей не нравились их шутки (скорее, дурацкие подколы в сторону друг друга), сплетни и глупые ссоры. Вика понимала, что её неприязнь, по сути, ничем не обусловлена, но ничего не могла с собой поделать. Оставалось только надеяться, что ей удастся выжить до конца учебного года и навсегда покинуть это адовое место, оставив аттестат лежать где-нибудь на крыльце здания, а то и в мусорке за воротами. Снова копаясь в собственных мыслях, школьница не обрадовалась появлению биологички. Вика плевала на биологию с колокольни той же высоты, с какой плевала на свои оценки по этой дисциплине (и всем другим). Самостоятельную работу она написала неплохо, дойдя до многих ответов своим умом, а другие просто угадав, но учительнице этого было недостаточно, потому что результат оказался неожиданно высок. — Вика, ты почему здесь именно такой ответ выбрала? Девушка усмехнулась, поняв, что её заподозрили в списывании. — "Здесь" это где? — уточнила Вика, продолжая сидеть на месте, сложив руки на парте и устроив на них подбородок. — В шестнадцатом вопросе. "Каким номером на рисунке обозначена фаза мейоза, в которую наиболее удобно проводить кариотипирование?" — женщина честно пыталась не показывать собственного раздражения и уже жалела, что вообще вступила в диалог с ученицей. — Поставила наугад. Вика по второму кругу отвечала на вопросы, только уже устно. Где-то даже смогла логически обосновать свои ответы, так что было доказано, что её четвёрка оправдана. Учительница равнодушно завершила допрос по биологии, но тут же переключилась на дисциплину: — Ты чего не в форме? Школьница хотела съязвить, но не придумала, как, поэтому просто спросила, почему женщину это так интересует, тем самым спровоцировав монотонную нотацию о неуважении к старшим. Вика оглядела класс, в котором из двадцати четырёх человек двадцать три залипали в телефоны, а единственным исключением была она сама. Да, уж они-то – эталон уважения. Когда учительница пригрозила вызовом директора (которому, видимо, заняться нечем, кроме как шугать школьниц), ученица не сдержалась и тоже полезла за гаджетом. На неё в любом случае уже не смотрели, мудрые глаза преподавательницы были устремлены куда-то в воспоминания о Советском Союзе, где все дети не просто слушались взрослых, но и боялись их. Вика быстро написала "Екатерина Михайловна, I need help", и уже спустя минуту в класс постучала и заглянула с улыбкой обществоведка. Идя по коридору в сторону лаборатории, девушка искренне улыбалась. Вообще-то, её отмазали ненадолго, но это же Екатерина Михайловна. — Можно, я до конца дня у вас посижу? Могу с чем-то помочь! — с готовностью заявила ученица, вызывая добродушную усмешку у собеседницы. — Ты перестанешь когда-нибудь попадать в неприятности? — Ой, споры с этой-то мымрой неприятность? Не, это спорт. Неприятности – это когда не можешь лезвие найти. — Ты всё ещё уверена, что не хочешь обратиться за помощью? — всё так же по-доброму, но уже серьёзно спросила учительница, открывая дверь пустой учительской и пропуская одиннадцатиклассницу. — Я хочу свалить отсюда, а потом всё хорошо будет, — Вика с удовольствием приземлилась на кресло-грушу (в простонародье – пуф-мешок), которое, помнится, сама же сюда и притащила. Екатерина Михайловна включила электрический чайник и достала из недр тумбочки пакетик растворимого кофе, уже не спрашивая, будет ли Вика, потому что знает: не откажется. Девушка полежала без движения минут пять, потом предложила помощь с какими-нибудь отчётами, электронным журналом или рабочей программой, но женщина протянула ей свой ноутбук и разрешила поработать. Пожалуй, лучшим подарком в жизни Вики было понимание обществоведки: она знала и про копирайтинг, и про родителей, и про вождение, и про план. Преподавательница несколько раз ошибочно предполагала, что уже достаточно изучила Вику, но каждый раз оказывалось, что та слишком многослойная и просто так до сути не докопаться. В конце концов, девушка и сама не знала, что из себя представляет, но если она хочет уехать и вырваться то ли из этого города, то ли из окружения, Екатерина Михайловна считала своим долгом помочь. В отличие от родителей, которые не допускали и мысли о переезде дочери, учительница в неё верила. Совершенно точно она справится, попав куда угодно, пусть даже на необитаемый остров.

***

Вика, наконец, дышит почти полной грудью. Почти – потому что ещё рано расслабляться. Она стоит на крыше автобуса, вглядываясь в тьму, самую уютную тьму в её жизни. В доме на колёсах под её ногами спит подруга, жизнь которой идёт по тому же сценарию, что и Вики: такие же родители, безусловно, любящие, но неподходящей любовью, такие же "бесперспективные" хобби типа скейтбординга и граффити, такие же выводящие из себя одноклассники, которые, впрочем, тоже заслуживают понимания. Вика совершеннолетняя, сильная и свободная. Вика чует весну, хотя уже давно наступило лето, знойное и приятное до ужаса. Она хочет радостно кричать, но будить подругу нельзя – впереди слишком сложная жизнь и борьба за счастье. И Вика знает – оно того стоит.