Десять шагов скучной жизни

Лёша не слышал, как он вернулся домой и как кровавая Ламба заехала в гараж. Поэтому спускаясь в бассейн, чтобы посмотреть на воду - как она мерно отражает свет, как преломляет лучи искусственного освещения в зале, как вкусно и привычно пахнет хлоркой - мальчик никак не ожидал увидеть в душевой Долговязого, в тишине смывающего с себя остатки геля для душа. Пахло яблоками и ещё чем-то фруктовым. Дверь была не закрыта, и щель оставалась сантиметров в двадцать почти. Лёша снял тапки, босиком подкрадываясь к проему. Стеклянные прозрачные стенки душевой помутнели от пара горячей воды, но поток из смесителя периодически смывал его, на пару секунд позволяя разглядеть Кирилла. Он стоял спиной. Не слушал музыку, не мычал себе под нос. Просто мылся. Неподалёку на тумбе лежало мокрое полотенце, а сухое висело возле душевой. Плавки тоже валялись, но на полу, в шаге от него самого. Обесцвеченные волосы стали почти золотыми, потемнев от воды. Лопатки на спине постоянно дергались, приводя в движение руки, которые то и дело водили ладонями по телу. Если бы не естественное отвращение к этому человеку, Лёша бы назвал его симпатичным. Неписаным красавцем, но телосложение у него явно получше многих. Рельеф на спине был виден, даже если не присматриваться. Длинные стройные ноги с накаченными икрами, словно все, что делает Кирилл, это бегает марафоны на досуге. Разлет рук тоже, наверняка, больше, чем у обычного человека. И шея прямая, гордо вытянутая даже сейчас. Красивая ровная талия. Он слегка замер, а затем медленно повернул голову чуть правее, в профиль. Лёша нутром почуял, что надо валить. Когда убегал, с шеи - словно специально! - сорвался кулон, неприятно звякнув. Глухие удары шагов позади помешали мальчику вернуться за ним, и он выскочил в холл, обходными путями поднимаясь в комнату.

***

Он увидел мальчишку в отражении небольшого зеркала, которое обычно использовал для того, чтобы было удобнее вынимать и вставлять обратно серьгу из уха. Пара любопытных глаз появилась неожиданно позади него, и потребовалось самообладание, чтобы тут же не повернуться и не устроить ему нагоняй. Кирилл усмехнулся, продолжая заниматься своими делами, он ждал, как долго это будет продолжаться. И настолько Лёша смелый. А что, если провернуться? Убежал. Этого стоило ожидать. На полу возле первых ступенек лежала неприметная подвеска - чёрная верёвочка, а на ней небольшая девочка в платьице. Кулон дешевый, и рисунок еле прорисован, но черты угадываются. Видно, что его часто носят - местами нитка уже не выдерживает и истирается, что уж говорить про замочек, расхлябанный и еле держащийся в рабочем состоянии. В самый первый день на парне не было никакой верёвочки. Или он не заметил. В его комнате полумрак, потому что солнце уже село, а свет он, видимо, не очень любит. Вампиренок. Когда Кирилл стучится, Лёша, наконец приученный, открывает дверь сам. Открывает и сразу садится за стол обратно. Перед ним лежат учебники, вывернутый чуть ли не наизнанку пенал и исписанная тетрадь. - Что делаешь? - Решаю твою ебучую домашку. - Немецкий? - усмешка, - Ты так и не ответил, почему не английский. - Потому что пошёл ты нахуй. Стабильность залог успеха. Кирилл проходит чуть дальше в комнату, слегка по-хозяйски присаживается на край незаправленной кровати - ладони чешутся заправить, только смысл? скоро снова спать - и откидываясь немного, вытягивает перед собой чужую цепочку, которую держит на двух пальцах. На нем только домашние треники и все - слишком жарко после душа, чтобы накидывать даже майку. Тем более, грех не покрасоваться - он только неделю назад сделал новую татуировку: банальная линия кардиограммы на правой ключице. - В следующий раз, если захочешь подглядеть, голову так сильно не высовывай. И будет гуд. Я в целом не против. Улыбается, а когда Лёша оборачивается, чтобы посмотреть на него своим раздражённым взглядом, ещё и смеётся. - Спалился, солнышко. - Не понимаю, о чем ты. И снова в тетрадку. - Да? Интересно, - закидывает ногу на ногу, - В таком случае, это, пожалуй, не твоё? Мальчик замечает в его руках кулон. Подскакивает и дёргано пытается выхватить вещь. Кирилл поднимает руку - так, чтобы тому было не достать. - Отдай! - Как быстро нашёлся владелец, ты погляди-ка. А говоришь, не понимаешь о чем речь. - Отдай, я сказал! Оно Лизино! Ты и пальцем не смеешь прикасаться к нему! Цепочка резко стала весить не пару грамм, а пару тонн. Она потяжелела, накалилась, и держать ее становилось все труднее. Нарисованная девочка смотрела прямо на Кирилла, выжигая в нем дыры там, где находились глаза. - Хм. Он громко сглотнул, швырнув ниточку в руки мальчишке. Тот едва ее поймал. У Кирилла прям на душе полегчало, когда он избавился от этой вещи - тяжесть становилась едва выносимой. - Там нитка почти стерлась и… замочек весь расхлябанный. Поэтому и сорвалась, наверное, - показательно равнодушно сказал он. - Я знаю! Убирайся. - Проверю уроки и уйду. Лёша перебрался на пуф, игнорируя кровать и присутствие постороннего в комнате. Пока Кирилл пытался разобраться в каракулях, тот старательно боролся с маленькой застежкой, чтобы снова повесить кулон на себя. Кирилл мысленно сделал себе пометку заменить ему новую цепочку взамен этой страшной нитки. - У тебя падежи расставлены неправильно, - подвёл итоги он, расчесывая высохшие волосы пятерней. Корни начинали отрастать… - Переделай при мне, чтобы я видел, что ты понял. - Тебе надо, ты и переделывай, - не смотря в его сторону, ответил Лёша. Кирилл сразу сбросил с себя даже упоминание улыбки, взял в руки тяжелый учебник и со всей силы швырнулся тот метко в сторону парня. Попал аккурат в голову. - Совсем уже?! - закричал он. - Садись, я сказал. И переделывай. Ты в этой теме уже третий раз ошибку делаешь. - Мне плевать. - Мне нет. Сядь. Или мне тебя заставить? Кирилл выпрямился, поднимая голову. Часть челки упала ему на лоб, скрывая нахмуренные брови. В комнате стало тихо - дворник на улице мерно мел упавшие на дорожку листья. Лёша поднял прилетевший в него учебник. Поднялся сам. Кирилл улыбнулся, но совершенно не искренне - ядовито и отвратно. - Хороший мальчик. Он попытался погладить его по волосам, но мальчишка с такой силы скинул с себя его руку, что Кирилл даже обиделся, ворчливо убрав ладонь обратно в карман. Он наклонился к нему, тыкая окрашенным в чёрный цвет указательным пальцем в открытую страницу параграфа. - Смотри, - спокойно продолжал он, - Ты пишешь…

***

Лёша считал, что хуже учителя, чем Кирилл, в его жизни быть не может. Хорошо, что он ничего не понимал в химии - ее парень переносил ещё тяжелее. Однако сейчас, в секунду поменяв поведение, тот почти не повышал голос. Иногда прилетало по голове тетрадкой, но к этому можно привыкнуть. Запах того самого геля для душа ударил в нос, потому что Урод стоял прямо за его спиной, а золотая цепочка неприятно била ему по макушке, мешая сосредоточиться. Обе руки он выставил на стол, чтобы опереться на них, а по итогу почти лежал на Леше, перекрывая своим присутствием кислород. - Отойди, я не могу сосредоточиться, - тихо прошипел мальчик. Кирилл приподнялся, но между ними по-прежнему оставалось невыносимо малое расстояние. Лёша чувствовал, как он, делая вдох, слегка задевает диафрагмой его голову. - Так? - дальше он не отходил. Говорил тоже тихо и вкрадчиво. - Ещё дальше. Он отошёл ещё буквально на сантиметр. Дышать легче не стало. В итоге, не сумев добиться от Кирилла каких-либо действий, сам передвинул стул левее, и голова пошла кругом от возникшего напряжения. Остатки «непредвиденной консультации» мальчик провёл в тумане, механически вчитываясь в правила и чиркая ручкой по листам. - Теперь понял? - прошептал Кирилл на ухо. Вернее, он говорил нормально, но мальчику казалось, что тот нарочно ведёт себя как проститутка с дороги. - Ага. Он ничего не понял. Когда Долговязый ушёл, Лёша сразу побежал к окну, открыл его и дышал. Дышал как в последний раз. В целом, думал он, скрипя зубами, признавая происходящее, он начинал…привыкать. Комната ему нравилась, отсутствие знакомых из школы давило первые недели, а затем мальчик компенсировал это социальными сетями: большинство из людей выражали ему сочувствие, кто-то пытался оспорить его опеку, кто-то просто проклинал Гречкиных, глумившихся над бедным ребёнком. В основном, Лёша смотрел YouTube, TEDtalks и пытался достучаться до Игоря Грома, который ломал голову, как натравить органы опеки на Кирилла. Он привыкал пропадать на своём третьем этаже, одиноко делая уроки, пропадать в библиотеке, в которую почти никто никогда не заглядывал, играть в приставку, освоенную за полдня. Привыкал к хорошей еде и странному отношению Гречкина-старшего: тот постоянно спрашивал, как у него дела, пытался предпринять попытки адекватного разговора, и порой Лёша не сдерживался, мог потратить двадцать минут на обсуждение каких-нибудь новостей с ним. Затем вспоминал, кто этот человек, закрывался и уходил снова в комнату. Он узнал, что ту самую горничную, что дала ему бутылку со снотворным, зовут Маша, а домработницу - равно заведующую всей усадьбой - звали Людмила, она работала здесь уже более двадцати лет, и Гречкины не первые ее работодатели. На положение не жаловалась и на Кирилла подглядывала с толикой уважения, чего мальчик не понимал вообще. Однажды не выдержав за завтраком очередного такого взгляда, он вспылил, откладывая ложку с медовыми хлопьями: - Как вы можете тут работать? - А что меня должно смущать? Лёша фыркнул, дожёвывая. - То, что эта семья отвратительных людей. - И что плохого они тебе сделали? Забрали из нищеты? - Он убил мою сестру, а вы каждый день желаете ему удачи и улыбаетесь, словно он поехал спасать мир, - не раздумывая, парировал мальчик, захлебнувшись. Женщина замолчала. На вид ей было не больше сорока пяти. Постоянно в костюме, неяркий макияж и поставленный голос. На вид умная, должна же понимать ситуацию. - Послушай, мальчик, - она вздохнула, тяжко опустившись на стул напротив. Мальчик редко ел в столовой - в основном только тогда, когда другие жители дома отсутствовали, - Я не представляю, что случилось с твоей сестрой. Ещё меньше я представляю, какие отношения у тебя с сыном Всеволода Петровича, но лично мне и моим работникам эта семья ничего плохого не делала. А то, что происходит за пределами этих стен, меня не очень интересует. - Вы такая же мерзкая, как и они. Можно полюбопытствовать? Сколько вам платят, чтобы вы запихнули свои глаза, уши и, пожалуй, мозг поглубже в задницу? Наверное, охереннно много. - Мои уши, глаза да и мозг тоже на месте и вполне функционируют. А вам, молодой человек, не мешало бы поучиться манерам. - У кого? У сынка-психопата, который приезжает почти каждый вечер с окровавленными битами, или у его папаши, отмазывающего всяких чиновников от тюрьмы?! Или может у вас, закрывающую глаза на это? Я не вижу, я не слышу, я молчу. Кажется, так? - Я ещё ни разу за свои сорок восемь лет не видела, чтобы дети богатых родителей так сильно переживали и пеклись об их здоровье, как это делает, выражаясь вашими словами, «сынок-психопат». Обычно же как: поскорее в могилу свести, чтобы наследство досталось, а тут нет. И о вас он… тоже беспокоится, пусть вы этого и не хотите признавать. - Что?! Дальше слушать стало невозможно. Маразм зажравшейся управляющей, продавшей свои моральные принципы и ценности за хорошую жизнь. Уходя из столовой, он заметил, что Кирилл все это время стоял наверху и слушал. Возможно, Людмила его заметила и поэтому была так ласкова? Боялась, что уволят? Но как она могла его видеть, стоя к нему спиной? Лёша больно - даже для себя - ударил Кирилла в плечо, когда проходил мимо, буркнув под нос «психопат», на что получил лишь стандартного вида ухмылку. На следующий день к нему приехал Игорь, они немного погуляли по двору, постояли на маленьком мостике возле какой-то беседки. Лёша пошутил, что лет двести назад здесь кто-то делал кому-то предложение под прекрасное закатное небо, пил чай, а сейчас они стоят и едят в ней шаверму, и кормят остатками лаваша надоедливых уток. Парень немного отошёл от ситуации с управляющей, поплакал в плечо мужчины, успокоил его, соврал, что ему даже начинает здесь нравиться, за исключением момента, что он живет под одной крышей с Гречкиными. Конечно, Леша говорил все это, думая, что он врет. И он врал – какое тут может быть удовольствие? Но как было сказано и подумано им до этого – ко всему со временем привыкаешь и притираешься. - Он не бьет тебя? – внезапно спросил Игорь. - Нет, - соврал Леша. Или не соврал? Хватание за волосы считается? - Скажи мне, если что. - Конечно. Они смотрели на небольшой водоем, за которым находились колонны дома. «Веди себя хорошо». Игорю разрешили приехать, потому что Леша вел себя хорошо? Или потому, что Игоря хуй остановишь?

***

Раздевалка пахла неприятно. Теннисный корт своим шумом ударов мячиков и падением ракеток разбавлял тишину переодевавшихся молодых людей. - Давно тебя не видел! – подошел к Кириллу парень, на пару лет старше его. Они вместе ходили на теннис в качестве спортивной секции – еще в школьные годы – пока однажды Гречкин-младший не запустил свою ракетку в соперника, который, по его же словам, вел себя не спортивно. «Кидаться в людей вещами тоже не спортивно», - сказал отец. Больше он туда не ходил, а став постарше просто заглядывал поддерживать былую форму. - Дела были, - сухо ответил Кирилл. - Да брось, какие у такого как ты могут быть дела? Наверняка летал куда-нибудь, а сейчас молчишь, словно партизан. О, кстати! – воскликнул знакомый, закидывая на плечо полотенце и выходя вместе с собеседником из раздевалки, - Слышал в новостях, вы какого-то приемыша из детдома взяли. Нахуя? Твой батя совсем на старости лет головой поехал? - Не твоего ума дело, - огрызнулся Кирилл, - Взяли – значит, надо. Повязал на голову белую бандану, подзатянул веревки на шортах и поправил напульсники. Леша все также оставался его головной болью, но на горизонте маячила боль посерьезнее. - Ладно-ладно, - парень встал напротив, разминаясь. Кирилл не видел перед собой никого, уходя в собственные раздумья. - Как дела на личном фронте? – снова заговорил безликий знакомый. - А что с ним не так? - Ну там… девушка. Или парень. Зная тебя, я бы не удивился. - Разминайся, давай, а не языком треплись. Иначе я тебя уделаю, - он попытался улыбнуться. Попытался. Вышел оскал. - Бабу тебе надо, Кир, чтоб всю дурь из башки выбивать. Выглядишь, мягко говоря, не очень, - тот лишь закатил глаза, - Серьезное что-то? Я ведь помочь могу, ты же знаешь. Кирилл выпрямился, оглядел рядом стоящего, решая, стоит ли он его сил и времени. - Да под папеньку одна мадам копает, - уклончиво начал он, - Переживаю. - И? В чем проблема запугать или… того… этого самого, - намекал парень. - В этот раз не вариант вообще. Слишком известная и часто на виду. - По-прежнему не вижу препятствий. Известные люди тоже случайно оступаются. С этажа так двадцатого – чтоб наверняка. Говорить, что это его знакомая, не хотелось. - Ладно. Пошли играть. Я разберусь. Собеседник равнодушно кивнул. Такое завершение диалога устраивало их обоих. Юля открывает не сразу. Длинная домашняя футболка в шерсти от кота, которого она завела совсем недавно, и черная ткань теперь черная в белую полоску. Этакий дизайнерский ход. Красное каре зацеплено на макушке пучком. Перцовый баллончик – как продолжение ладони – наготове спрятан за косяком двери. - Впустишь? – спрашивает Кирилл. Она впустит. Если не впустит, он выбьет ей дверь. И она впускает. В квартире интимный полумрак. Макбук стоит на стеклянном столике в гостиной и из него льется приятная музыка без слов. На кухне пахнет пряностями. - Ждешь кого-то? - Уже нет, видимо, - отвечает журналистка, - Зачем пришел? - А то ты не знаешь. Он по-хозяйски заваливается на диван, не удосуживаясь снять тяжелые кожаные ботинки в коридоре. Пачкает ими серый коврик. Юля молча сглатывает это и идет на кухню за высокими бокалами для вина. - Я не пью, - говорит Кирилл. Девушка повела плечом, и перелила все вино из его бокала в свой. - Пришел просить за папочку? Да еще и лично. Что же такого я могу там найти? В любом случае, вот тебе мой ответ – у тебя ничего не выйдет, я не отступлюсь. Не в этот раз, - делает большой глоток, утирая кончиком пальца губы. - Пиши, что хочешь, но про меня. Папеньку не трогай. Они воюют глазами, прищуриваясь и выставляя вперед всю свою убедительность и влияние. - Благородно. Но ты и так по уши в дерьме, уж извини. - Тем более. - Кирилл, я сказала нет. За кого ты меня принимаешь? Людям давно пора показать, что у вас за семейка. Разве не в этом заключается моя работа? Девушка садиться в небольшое уютное кресло напротив него, закидывая одну голую ногу на другую. Футболка задирается достаточно, чтобы увидеть цвет нижнего белья. Он без стеснения рассматривает тонкие щиколотки, колени и гладкие бедра. Она дергает стопой в такт мелодии, якобы случайно задевая чужие ноги. - Мы всегда можем договориться, - спокойно предлагает Кирилл. - Не в этот раз, дорогой. - Ну почему же, - он опускает одну ладонь на ее ногу, медленно поглаживая кожу, - Мне кажется, у меня есть, что тебе предложить. - Да? И что же я получу взамен на свое молчание? - Я не прошу тебя молчать. Я прошу сгладить углы. Обвини во всем меня – людям без разницы, на кого срывать собак. Договорились? - Пока нет. Ты не назвал цену. В постели Юля оказалась куда покладистее. И громче. - Ну ты и сволочь, Гречкин! Знаешь ведь, что моя слабая душевная натура не может устоять перед таким совершенством. Был бы ты уродом, мы бы никогда не подружились. Она тяжело дышала, накинув на оголенную грудь кусочек одеяла, и наблюдала, как Кирилл отрешенно ищет свои вещи. - Как дешево ты стоишь, - флегматично ответил он, натягивая толстовку. - Нихуя подобного! Ты заключил сделку с моей совестью. Сочтемся. - Я свое слово держу. - Слушай, а скажи так, по дружбе, разве не вы с папашей паленый кокс толкаете? Кирилл обернулся на девушку, вскинув брови. - Не мы, - почти обиженно ответил парень, - Но ты спроси об этом обязательно у дружка своего лучшего, а точнее – у парня его. Видели мы тут на днях эту симпатичную мордочку… Отец восседает на кухне, допивая почти остывший чай. Чиркает в разлинованном блокноте, лениво подрываясь, когда сын показывается на пороге. Одежда в порядке. Следов кровоподтёков нет, даже выглядит не уставшим. И грустным. - Ты время видел? - спокойно спрашивает отец. - Я дома. Все нормально. - Наш уговор… - Я дома! - рявкает Кирилл. Спешно стягивает фирменную куртку, уходит в сторону столовой, скидывая по дороге обувь. - Не хочешь мне сказать, где ты был? Всеволод приближается к сыну настолько, насколько это позволяют ему сделать границы личного пространства Кирилла. Тот, к слову, молчит. В тишине наливает себе стакан воды, разом осушает его, наливает новый. - Ты же не докладываешь мне, почему не ночуешь дома. Почему я должен? - От тебя пахнет женским парфюмом. Ты был у той журналистки, да? - догадывается мужчина, - Я же просил тебя не лезть! Хотя бы раз в жизни ты можешь меня послушать!? Отец отходит от него, хватаясь за голову, в которой моментально проносятся сценарии ужасного «разговора». - С ней все нормально, - слегка посмеиваясь, отвечает Кирилл, - Более чем. Мы просто поговорили. - Ты не умеешь просто разговаривать. Он подходит к мужчине, хватая его за плечи в тёплом домашнем халате. Круги под глазами сильно выдают его возраст. - Между прочим, я решаю твои проблемы. И подчищаю твои хвосты. И на все это прошу минимального. Благодарности. Улыбка выходит инородной, чужой и холодной, как северный ветер. - Спокойной ночи, папенька, - мертвая хватка переходит в объятья, на которые отец не реагирует, - Люблю тебя. Садист в собственном доме. Вот за кого его принимают. И собственный отец не исключение. Он знает, что номер той самой клиники у него в телефоне вместо быстрого набора. Он знает, что отцу докладывают обо всех его выходках не для того, чтобы отмазать непутевого, а чтобы был повод, наконец, упечь того подальше с глаз. Ему не нужны ни деньги. Ни папины связи. Ничего. До недавнего времени ему не было нужно от жизни н и ч е г о. А сейчас, то, что ему внезапно и резко понадобилось, находится в своей комнате на самом верху. И, наверное, спит. Кирилл стучится: в этот раз слабо, не надеясь, что откроют. Он устал и вымотан. - Не заперто, - саркастично кричит мальчик, и Кирилл приоткрывает дверь, заглядывая внутрь - Не спишь? На часах полтретьего ночи. Должен, вообще-то. У него завтра русский в девять утра - опять не выспится. Но Лёша не отвечает, лежит на кровати в телефоне, поэтому он просто молча входит под пристальный взгляд. - Я только домашку проверю и уйду. Зачем он это говорит? Ночь на дворе, какая домашка? Мальчик молча кивает на стол. Кирилл подходит, проверяет первую тетрадку. Вторую. Немецкий решает оставить на завтра. Кладёт все обратно на стол. Леша смотрит. Даже телефон в руках погасил. Кирилл поворачивает голову. Они снова встречаются глазами. Необъятная земля и дикий океан. Они сталкиваются лбами, пытаясь отвоевать территории друг друга - земля ждёт, пока воды океана высохнут, а океан жаждет сильных ливней и паводка, чтобы отобрать ценные пляжи и заливы, поглотив их огромными метровыми волнами. Но пока не ясно, кто выигрывает. Ощущение, будто проигрывают оба. Лёша открывает рот, но Кирилл его останавливает. - Я знаю, что ты хочешь сказать. Не надо. Я сам уйду. И действительно уходит, силой заставляя себя не обернуться. Всю оставшуюся ночь он проводит в соседней комнате, в своей старой детской, где теперь кроме хлама и паласа нихрена нет. Он садится на пол, прижимаясь спиной к смежной стене, иногда вслушиваясь в то, что происходит по другую сторону. Но там тишина. Такая же мертвая тишина, что и у него в сердце.

***

Его тошнит. Уже вторые сутки. Любая еда не задерживается дольше получаса, а затем доблестными рядами отправляется в канализацию. Лёша решает перестать есть, потому что ему надоело здороваться с унитазом по несколько раз на дню. Он пьёт чай, кефир и молоко. Но еда остаётся не тронутой. Когда Урод просекает, что его домашняя зверушка снова не жрет, то лично является вставить щенку пиздюлей. - Помнишь, что я пообещал на случай, если ты снова перестанешь есть? - Меня тошнит. Отъебись. Парень лежит в пуфике с закрытыми глазами, отвернувшись к стене и молча считая про себя до ста. В прошлый раз тот ушёл, когда Леша досчитал до шестидесяти семи. - Так дело не пойдёт. Чужой смех не предвещает ничего хорошего. В итоге, Лёша всё-таки ест. Спустя минуты три к горлу подступают первые признаки рвоты. - Попизди мне ещё тут, - безучастно к состоянию парня говорит Кирилл. Лёша подходит к нему, какое-то время смотрит в ненавистные глаза, а затем со всем удовольствием блюет Уроду прямо под ноги, пачкая и носки, и спортивки. - Ага. Спасибо за обед. Я не голоден. Мальчик вытирает рот тыльной стороной руки, размазывая остатки непереваренной пищи по щекам, с истинным наслаждением наблюдает за реакцией Кирилла. Тот явно не знает, что делать. - Давно это у тебя? - спрашивает он, пытаясь снять носки и с отвращением откидывая их. - Четвёртый день. - А причина? - Ну не знаю. Может, мой организм уже не вывозит твоё присутствие настолько, что буквально кричит о своём непринятии? Не? - Лёша язвит, плюхается обратно в пуф. - А месяц до этого твой организм что делал? Раздумывал? Не смеши меня. Гречкин зовёт домработницу. И все же решается пригрозить. - Ещё раз так сделаешь… - И? Лёша резко подскакивает, готовый перейти в нападение - готовый кричать и спорить. Но его ноги подкашиваются, в глазах темнеет быстро и стремительно, пока кто-то через комнату бежит, и вся картинка перед ним превращается в сплошной вязкий кисель. Он падает. Его ловят. Просыпается от мерного звука капающей воды. Тихого и почти незаметного. Это капельница - в маленькую колбочку размеренно льётся какой-то мутный раствор. В комнате сидит Кирилл - прямо на письменном столе, что-то печатая в телефоне и не замечая, что его разглядывают. Он успел переодеться, и мерзкой лужи на полу тоже уже нет. Сколько Лёша провалялся? До сих пор светло, только это можно быть и следующий день. - Что ты в меня вливаешь? - зло хрипит мальчик, пытаясь поднять голову, только у него ничего не выходит; тело чугунное и неподъёмное. - Успокойся. Это витамины. Урод спрыгивает на пол, обрушивая секундный грохот по этажу. Вот шпалина. - В прошлый раз в бутылке тоже витамины были? - До конца жизни припоминать будешь? - Надеюсь, к этому времени ты сдохнешь. - Не дождёшься, солнышко. Кирилл подходит к кровати, смотрит на перевёрнутую бутыль из-под раствора, щурится. - Немного осталось. Лёша отворачивается от него. Не видеть, не слышать. Это все из-за этого Урода. Все из-за него. - Ты знаешь, почему потерял сознание? - Потому что ты меня заебал? - Это ты заебал хамить! - он вспылил, едва не снес ногой ни в чем не повинную тумбочку рядом, - Я тут не шутки с тобой шутить пришёл, между прочим! Рявкнув, он присел на кровать, да так неожиданно и резко, что Лёша не успел среагировать и отодвинуться. Через тонкое одеяло он почувствовал чужое тело, не испускающее никакого тепла. Лишь холод. И равнодушие. И что-то ещё. - У тебя был голодный обморок. Ты нихуя не ешь. Блять, может хватит упираться? Ты кому этим хуже делаешь?! Думаешь, мне?! Мне казалось, ты умный парень. Тебе на себя похуй, ладно. А Лиза бы что сказала? Что ты слабак ёбаный, вот что она бы сказала. - Закрой свой рот! - Лёша бы закричал, он бы вырвал его блядские волосы, он бы выколол ему глаза, вспорол брюхо и раскидал бы чужие кишки по кустам. Если бы не был так слаб, если бы голос не был таким сиплым и голова так сильно не болела. - Что, правда глаза колет? Гордость не мучает? - А тебя совесть не мучает, подонок?! Он сделал, что мог. Он в него плюнул. - Хорошо. Я тебя понял. Поговорим, когда придёшь в себя. «Я надеюсь, за это время на тебя упадёт метеорит, Урод». В следующий раз они не поговорили. То, что Он сделал с мальчишкой, сложно назвать разговором. Кирилл запер его в одной из подвальных комнат в качестве меры воспитательного воздействия. - Ты кем себя возомнил, щенок? - пощёчина. Он нарушил своё обещание, - Наивно считать, что я буду терпеть все твои выходки. - Так убей меня. Прошу. Избавь от этого. Тебе же не привыкать! - Помучайся ещё. - Ты мне противен. - Да что ты?! - Кирилл подлетел к старой железной кровати, на которой сидел мальчик, - А чего ж ты тогда меня в душевой рассматривал? Зачем спрашиваешь про меня у моих людей? Разве так ведут себя люди, которым кто-то противен? Лёша тоже не сдержался. За неделю он окреп, и теперь смог приложить свой кулак об острую скулу Гречкина. Тот не пошатнулся, но явно не ожидал такого поворота событий. Из бледно-розовой губы, в полумраке ставшей почти белой, потекла тонкая струйка крови, и после улыбки Кирилла она жутковато окрасила часть его зубов. Он провел пальцами по ране, размазывая кровь, а затем облизал их, по-сумасшедшему поглядывая на Лешу, не отрываясь. - Ты – чудовище, - прошептал парень. Широко распахнутые синие глаза заискрились. - Да-а… - протянул Кирилл, подхватил мальчишку за подбородок, больно сжав, - И ты даже не представляешь, на что я способен. Протянув Лешу к себе, он поцеловал его сначала в правую щеку, потом в левую, а затем в лоб – целомудренно, но с пошлым причмокиванием, безобидно, но с силой, испачкав того собственной кровью. Пометив.