Детектив и лунный свет

Русалки, говорят, нежнейшие-нежнейшие существа. Чешуей, словно позолотой, покрыт хвост; чудесный голос, оголенные плечи. За спиной волны, воды; бульканье рыб и трепетание китов. Но русалки, говорят... На разбитых морями камнях сидят — далеко-далеко смотрят и видят — многое — человеческие души. Все-все людские страхи. Отголоски их эго. Ведь люди — удивительные и интересные. Пожалуй, в русалках этих самое-самое дивное — это отголоски людской речи, словно серенада. Но прекраснее. Раз в десять. Сто. И сладкий голос, словно струящаяся патока, прочно заседали в головах зевак, манили — люди искали прекрасное, а находили... 　　　　　Лишь крепкие объятия. 　　　　　Голые девичьи плечи. 　　　　　И верную смерть. Соленая вода, говорят, сохраняет человеческую красоту. А стеклянные глаза сквозь дымку вод кажутся живее живых! Каэде любовалась людьми — трупами — сквозь призму своих розово-лиловых глаз. Разглядывала каждую пуговичку на их одеждах; каждую морщинку у уголка губ; и тешила себя — тешила тем, что ей есть 　　　　　с кем спеть; 　　　　　поговорить. 　　　　　И утащить на самое-самое... 　　　　　　　　　　　　　　　　　　　дно. Русалки, говорят, ищут себе подобных, заманивают в свои сети, словно стайку рыб глупых зевак. Говорят, им одиноко, на самом деле, и поют они от боли — зазывая к себе хоть кого-то лицом похожего, если не хвостом в сияющей позолоте моря, то по образу и подобию — хотя бы частью тела и лицом. 　　　　　Но все они... 　　　　　Бегут. Бегут. Бегут. Стоит только завидеть дивный хвост. Люди боялись русалок — боялись легенд; боялись угодить под злое пение сирен. Боялись, в конце концов, самого очевидного — просто умереть. Акамацу любила людей — всей душой прятала одиночество. И убивала, 　　　　　чтобы на дне морском 　　　　　было не так уж пусто. 　— Ты ведь русалка, верно? — однажды сказал он. Каэде остановилась. Голос внутри неё предательски застыл. И сладкие слова о чем-то на её родном русалочьем померкли, сбавили тон. Она посмотрела на него, поправляя плечи и за ухо заправляя чуть влажную прядь. 　— Как тебя зовут? 　— Шуичи, — тихо произнес он, с очарованием осматривая огромный хвост и легкую на нём позолоту, — красиво... Крючок закинут. Вот и очередная рыбешка. К Акамацу едва ли так близко подходили люди — все они уже бежали ближе к берегу, когда ей приходилось умолчать чудесный свой глас. И русалке приходилось уж самостоятельно ловить их, пока песком сушей не обожгло чешую. Ловить в свои одинокие-одинокие холодные объятия. Но он.. 　　　　　Не ушел. Напротив. 　　　　　Изучал её; смотрел. 　— Ты не боишься? 　— Нет. 　　　　　Если только немного. 　　　　　Она видела в его глазах осколки дрожи. Русалки, говорят, не только одиноки, но и эгоистично жестоки. Каэде Акамацу захотелось нового друга — среди всех этих сотни погубленных тел и разочарования в их покорности — и это был он, Сайхара. В своем очаровании подошедший к ней сам. Без этих красивых и сладких чар; без этого очаровательного голоса и раскинутой сетью ловушкой для остальных. Может, именно ему суждено затушить в ней громкое одиночества пение? 　　　　　Он не такой, как все. 　　　　　Интереснее, непонятнее. 　— Пойдем со мной, — улыбнулась та, очередную прядь поправляя за ухом. 　　　　　Он не такой. 　　　　　И воды будут ему колыбелью. 　— Пойдём же... Шуичи. Русалки, говорят, существа настойчивые. Если хотят — сделают. И Каэде уже тянула его за руку — теплая-теплая. Кажется, от волнения и очарованностью ею, её красивыми плечами, влажными щеками у него пересохло в горле. Но она ему поможет — и прямо сейчас. Соленая вода, говорят, не только украшает умерщвленные телеса, но и дарит им вторую жизнь. Наполняет роговицы глаз солью, распирает до приятной боли ногти и под самой глоткой — сплошной морской ком вод. Прекрасно, наверное, ощущать себя единым целым с этой очаровательной стихией. Жаль, что на морском дне — ужасно тихо. И можно только сладко-сладко спеть. 　　　　　Каэде считала это даром. 　　　　　Самым блаженным подарком 　　　　　Для всех-всех своих друзей. А в особенности... Для него — самого верного — как ей казалось, друга. Ведь он пришел на зов русалки не потому что та пела, словно снизошедший с небес ангел, а потому что... он сам захотел. Сайхара, видимо, также был одинок. 　　　　　Только вот жаль, 　　　　　что он будет одинок всё так же; 　　　　　как и она. 　　　　　Только теперь на морском дне, 　　　　　поглаживаемый по макушке черепа... 　　　　　　　　　　　　　　　русалочьим её хвостом.