Детектив и лунный свет

Сколько раз ее смех доносился прямо из-за кулис? Сколько раз злодейка-судьба могла надсмехаться над израненным сердцем и усталой душой? Сайхара не знал ответа — да и нужен ли он ему был? Когда на губах вновь привкус умершей надежды и лишенное жизни тело на ладонях — и не дрожат они, будто бы уже смирились с горькой утратой. Когда ничего уже исправить нельзя, через невозможное перешагнуть без потерь. А все началось с незамысловатого желания противостоять судьбе. С желания, наполненного надеждой и уверенностью, слепой верой и безрассудством. Таким желанием, которому учил Кайто Момота — герой Шуичи Сайхары, вторая и также по его ошибке угасшая надежда. Если ты можешь что-то исправить, то только в своей голове. В своих мечтах, в своих воздушных замках, которые только в *твоей* голове. Ни в чьей больше. Реальность никогда не будет сломлена — не по зубам никому эта чертовка. И теперь, вернувшись в то самое мгновение, Сайхара замер перед ее улыбкой — радостной и манящей; улыбкой, которая вот-вот готова была объединить шестнадцать сердец в одно общее. Не сдержавшись, Шуичи наклонил свою кепку и отвел свои глаза, лишь бы не касаться ее взгляда своим, лишь бы не впадать в пучины отчаяния от будущего, которого у нее нет. Которого у нее не будет по вине Абсолютного Детектива. Которое отобрали. Разорвали. Растерзали. Выкинули, как металлический шар в мусорное ведро. Казнена. Убита. Напрасно загублена. А там — поминай, как звали. Забыта ведь. Забыта... Забыта другими мертвыми сердцами, которые так и не объединились, которые так и канули прямо за ней. И все это тянуло Шуичи Сайхару в темные уголки своего разума, порождая вновь неуверенность в сердце. Он и сам уже мало на что надеялся, ведь где-нибудь да оплошает, где-нибудь не сможет уберечь солнечные локоны от погибели незаслуженной. Вновь... Пора бы уже сменить пластинку — заевшую, зажеванную пластинку неуверенности — на что-то более воодушевляющее и веселое. Но в голове у Сайхары только печальные мотивы, нерадостные ноты и тяжелые, как петля на шее хрупкой; бемоли и полутона вязкие, вниз тянущие — прямо на дно бескрайнее. — Акамацу-сан, полагаю, нам стоит пересмотреть наш план и… — вновь детектив не убежал от судьбы, не сумел убедить пианистку. Получай же подарок долгожданный — кровь ее на ладонях, размытая алым дождем. Получай, получай, да подавись же, детектив. Ты именно этого хотел? — Акамацу-сан, я думаю, что нам вообще никакой план не нужен… — Что? Сам на себя не похож? П-подожди! — сколько бы Шуичи ни брал ее пока что еще теплой руки, сколько бы он ни хватался за этот обрывок надежды, в сердце глубоко засевшей, сколько бы ни пытался исправить прошлого — все напрасно. Получай же, детектив, вновь и вновь все тот же подарок долгожданный, подарок судьбы, наполненный мертвым молчанием, литрами крови и огнем в сердце ее, навсегда потухший. — Акамацу-сан, не выходи из своей комнаты. Я сам со всем справлюсь, умоляю… — и взгляд ее видит в нем дурака, взгляд ее, полный уверенности и собственной решимости, который уже не остановить. Иногда Сайхара думал, что все запрограммировано на неудачу. Что никакой сценарист, даже Цумуги Широганэ, даже вновь сделанный свет воспоминаний не исправит этой фатальной участи, этой фальшивой ноты, что композицию разрушила, нарушила сокровенную последовательность мелодичных тонов. И вновь, и снова, и в который раз, теперь и сейчас на руках у Шуичи Сайхары лежит подарок долгожданный от злодейки-судьбы, объятый россыпью из шелка. Глаза из розового стекла, дыхание немое — словно кукла фарфоровая — разбитая и неживая, с подтеками алыми на выбеленном лице. Если бы в мире наступил конец света, Сайхара бы его не заметил — потому что мир для него сломался в эту же секунду. Потому что его свет безжизненной марионеткой повис над черными и белыми клавишами, настигая своей кульминации, своего конца. В который раз на ладонях Шуичи Сайхары доигрывал вальс цветов, затухая навсегда…? В который раз белоснежные щеки покрывались россыпью кровавой, а петля жадно натирала нежную кожу до противного отпечатка? А сколько раз пальцы его пытались уцепиться за последние отголоски тепла…? И словно безумец, хватаясь за нить дрожащую, пытаясь по ней шагнуть размеренно, ровно — брел Абсолютный Детектив от суда до суда, от казни до казни, падая и спотыкаясь. От Акамацу до Акамацу, от надежды до отчаяния, застревая в последнем в обнимку с кровавыми обломками судьбы. И словно безумец, хватаясь за последнюю ворсинку надежды, Шуичи Сайхара продолжал бесконечно созерцать гибель надежды и нарастающее в душе отчаяние от того, что никогда ее пальцы нежные не будут так резво бегать по клавишам, а улыбка ее больше никогда не озарит неуверенного сердца детектива. И отчаяние, сжиравшее в конец отголоски трезвого ума, дедукции и обещания, данное Акамацу-сан — не оставило от Абсолютного Детектива и соринки. — Прости, Каэде, я снова ошибся… — но никто его уже не слышит. И не услышит впредь.