Мне жаль тебя

Сердце стучит. Очень быстро, громко, звук словно бы ударяется о грудную клетку, и совсем скоро разобьёт кости. Эдвард не может сказать, что это такое, почему оно происходит, но через какое-то время он понял, что это определенно точно как-то связано с Великим Дедушкой. Каждая мысль о нём похожа на патоку, почему-то туманит голову. Тени третьего этажа о чем-то говорят, кажется о дебюте, который провел Эдвард. Он слушает их невнимательно, но каким-то образом отвечает так, как надо. Весь его взгляд прикован к Великому Дедушке — и от его облика что-то внутри безостановочно щелкает, трещит как костер. Слишком великий, слишком недосягаемый, слишком похожий на Бога — вот только Эдвард не знает о том, кто такой Бог, и что такое религия, но если ему было бы известно подобное, то он сравнил бы Великого Дедушку с Богом. Эдвард пытается рассмотреть каждую деталь внешнего вида Великого Дедушки. Причудливо, красиво. И почему-то Эдварду до жути становится интересно, есть ли у Великого Дедушки лицо, и как он выглядит. Впрочем, Эдвард уже пытался предполагать: каждый раз представляет новые лица, но все они идеальные, красивые, мраморные, такие черты, которых ни у кого в доме нет, всплывают в голове как картины нарисованные масляными красками. Эдвард понимает, что на вряд ли узнает, как же выглядит Великий Дедушка, но почему-то хочется верить, что его внешность это воплощение самого превосходного и гордого, что есть в мире. Возможно, если бы Эдвард мог бы подойти... чуть ближе... аккуратно дотронуться до цепочек... подушечками пальцев провести по искусно сделанному, имеющему интересную форму куску золота, с которого те самые цепочки и свисают... просто подойти ближе... Эдвард чувствует, как Айлин резко хватает его за руку и сжимает. Только сейчас осознает, что начинает неосторожно покачиваться, словно готовясь сделать шаг вперёд — он слишком задумался. Тени третьего этажа перестают говорить, все их фразы это комок звуков, которые напоминают моток ниток, однако у Эдварда получается ответить связано, распутать и понять, что тени имели в виду Но даже во время речи его взгляд устремлён на Великого Дедушку. Чувствует ли он, как изучающе и внимательно Эдвард смотрит на него? Глупо надееться на подобное. Потому что Эдвард всего лишь очередная взрослая тень, недостойная внимания кого-то столь важного, Эдвард прекрасно осознаёт это, но все ещё не может отделаться от навязчивого, явственного желания думать о том, что стал главой детского корпуса потому, что Великий Дедушка разглядел в нем потенциал, что-то особенное. Это всё очень глупо. — Ну, и? — Айлин смотрит на Эдварда выжидающе. — Так что ты чувствуешь? И Эдвард, и Айлин, и Джеральд находятся в комнате Эдварда, Элли и Джей смиренно ждут, когда их друг удосужится объяснить причину его странного поведения Ведь, чёрт возьми, Эдвард действительно ведёт себя необычно — он более невнимательный, выглядит так, словно всегда витает в облаках, и теперь каждый раз со слишком большой, неестественной улыбкой идёт к теням третьего этажа, по какому бы вопросу те бы его не вызывали. — Ну... — Эдвард замолкает. — Я чувствую... Сердце стучит громче. — Ага, — кивает Айлин, мысленно записывая. — Мне становится очень жарко, и дышать тяжело, — продолжает он. — Иногда ещё ноги подкашиваются. Будто скоро упаду. — Ещё ты краснеешь, — добавляет Джеральд. — Я видел. Эдвард сглатывает. Смотрит на Айлин неуверенно, но с надеждой, что прямо сейчас она скажет: "Здоров, просто тебе нужно отдохнуть". Однако она выглядит предельно задумчивой. Наклоняет голову, мычит что-то. — Я знаю, на что это похоже, — загадочно произносит она. — Но, перед этим скажи... Ты знаешь, из-за кого чувствуешь такое? Что-то в голове Айлин есть странное, такое, от которого мурашки бегут по коже. — Я очень серьезно заболел? — Выражение лица Эдварда становится обеспокоенным, расстроенным. — Это... Это очень плохо? Становится очень холодно и неуютно, беспокойство скатывается куда-то вниз, но не успевает разбиться, ведь Эдвард вспоминает, из-за кого он ощущает всё это. — Это всё из-за... — Эдвард кашляет кулак. — Это... Великий Дедушка... Эти слова звучат громче, чем надо. Как слишком страшные, неправильные, они звоном отдаются в голове Эдварда, и ему не верится, что он сказал их вслух. Атмосфера в комнате становится ещё хуже, начинает становиться более сухой, такой, будто воздух постепенно исчезает. Айлин не отвечает. Молчит, и эта тишина давит на виски, впивается как игла. — Мне жаль тебя, — наконец произносит Айлин. — Эдвард, мне очень жаль тебя.