страх

      День следует за днём, ночь сменяет ночь, а Эд всё так же не умеет окликать голосом, поэтому кидается всем, чем можно и нельзя. Сейчас в Арсения прилетает бумажный комок — бывший конспект из универа. Бедолага, а не бумажка.       — Ну что?       Арсений недоволен: у него скоро сдача курсовой и предки сидят на ушах. Будто Арс и без них не знает, что лето планировать надо, зарабатывать необходимо, чтобы снова не выпрашивать деньги за аренду квартиры, да и позванивать чаще на родину. Факт, Арс делит жильё с Эдом. И не то чтобы это прям шаг в бездну изначально, но Выграновский будто с хатой управляется получше. Убирается, готовит что-то, из душа выбегает за десяток минут и деньги кидает больно в срок. А Арс — что сейчас, что раньше — не представляет, как будет жить в одиночку вообще. Это ведь такая ответственность в двадцать два, уму не постижимая.       — Давай позовём Окси?       Эд вальяжно раскладывается на кровати Арса, и тот не смеет этому препятствовать. Несмотря на все правила личного пространства, тогда — два года назад — он, Арсений, разрешил делать на постели всё что угодно, лишь бы Эд сиюминутно закрутил шурупы. Спать в тот день хотелось до жопы и любые махинации Скруджи прокатили на ура. Арсу только остаётся надежда: его однокашник не настолько хуёвый и не трахался с кем-то на обители поповского сна. Дай бог, дай Ленор, честное слово.       — Чтобы вы сосались всё время, а я просто сидел с разложенной монополией? — Арсений смотрит исподлобья. — Нет уж, спасибо.       Они одновременно вздыхают: Арс от страха перед стопкой листов, Эд от заёбчивости друга. И его посещает целых две гениальных идеи. Первая — предложить:       — Эй крошка, не будь чудачкой, — Арсений точёно переводит взгляд с листов на разукрашенное лицо Эда и пытается не смеяться. — И либо прыгай в тачку, либо мы можем позвать ещё Матвиенко.       — А кто злыдень? Ты или Серёжа?       — Ты блять.       Смеются уже оба. Всё-таки жить вдвоём иногда классно: если один грустит, то второй, скорее всего, только что наебал вселенную и смеяться обязаны все.       — Ты блин, как я могу отказаться от Серёжи? — вопрос лаконичный, потому что «как» никто не знает и невозможно это.       — А как я могу не пригласить свою дивчину в такое светлое воскресенье?       От светлости и ясности выходного дня остались лишь копейки — размытые солнечные лучи. Но до их девятого этажа дотягивается. Небо белеет если не по минутам, то по секундам; выйдя на улицу, не с первого раза сможешь отличить небо от кипенно-белого снега. Да и метель вроде обещали скоро, поэтому Арс предполагает: Оксана останется у них, а Серёжа — даром в соседнем доме живёт — побежит к себе в своём плаще по пятки.       Эд улыбается от уха до уха. Он уходит из комнаты Арса и уже на выходе набирает Оксану, записанную у него солнышком, и Арсений слышит: ещё в коридоре хрипотца в голосе Эда пропадает. Он прямо готов на любой подвиг для Оксанки, даже чтобы его прокуренный голос не грубил в трубку, а мягко вибрировал из динамика.       «Хренов романтик», — думает Арс, когда Скруджи опять хлопает своей дверью, идёт на кухню и залпом закидывает в рот три жвачки. Наверное, ещё помыться захочет перед её приходом. А следом думает, что хочет так тоже. Через усталость давать и принимать любовь, ценить всё время вместе. И от мыслей закуривает.       Никотиновый запах в квартире прописался давно, скорее всего от позапрошлых хозяев. Женщина при сдаче разрешила курить где угодно, кроме кухни, и они этому завету следуют, как раз таки покладая руки. Пассивность запашка и то, что их уже полноценно можно назвать шведской семьёй, в которой каждый важен и любим, цепляет только непривыкших. Оксана в квартире целуется и трахается с Выграновским, вовсе не смущаясь прокуренных стен, вещей, воздуха. Но дымить при ней никто не решается доселе: неуважительно как-то. Да и губить девичье здоровье — вам что, заняться нечем? А Серёжа, ни разу не испорченный, табака не стесняется на таком же подсознательном похуистичном уровне.       — Окси придёт через час-полтора, армяну звони сам: мне в падлу и я в душ. — Эд снова безоговорочно врывается в комнату, и голос у него громкий такой, до ужаса.       И в этом, наверное, одно из их главных различий — Арс ненавидит резкий шум. Его претит от чего-либо громкого: Эд же гулко хлопает шкафчиками на кухне, стучит посудой в раковине, смотрит кружочки в телеге на полную и так и ржёт. А причин ссор, конечно, не понимает.       — Неудивительно, — бурчит Арсений и достаёт телефон из кармана домашних шорт. Переодеться бы, негоже друзей гавайскими шортиками пугать.       За полчаса приходит Матвиенко.       — Там такой мороз, еле добежал!       — И поэтому ты в кроссах и ветровке? — усмехается Арс.       — Бе-бе. До вас идти две минуты, одеваться, что ли, как на северный полюс?       — Ну-ну, южанин.       Серёжа оборачивается на друга, три-два-один. Дыхательная гимнастика со знакомства с Арсением на одном факультете уже вошла в привычку. Попов тащит Серёгу в комнату, пока не вышел из своей халупы Эд и не начал базарить за жизнь, бытие и всякое философское. Пусть это всё выслушивает Оксана (хотя Арс слышал, как она один раз смачно кинула в Скруджи подушку, лишь бы он примолк на часок-второй).       А спустя час Серёжа и Арсений слышат: хлопает дверь и звучит женский лелеянный голосок.       — Блин там такая метель!       Вместо приветствия окликает Фролова и вваливается в комнату как в родную.       — На ночь если что останетесь, — придумывает Арс и начинает раскладывать монополию.       Эд хмыкает, Оксана фыркает. Серёжа непринуждённо раздаёт фишки: яхта — Арсений. Потому что фигурка такая же голубая, как его глаза и ориентация. Белый самолёт — Окси. Её нежность рассекает небо; все знакомые восхищаются её белоснежной душой. Вертолёт — Эд. И Серёжа случайно вспоминает хеликоптер, но лучше не становится, наоборот, даже хуже. Ну а красное такси по праву принадлежит Серому. Серёжа всегда всех подвозит. Он даже машину иногда отдаёт друзьям, чтобы те отдохнули.       Игра не затягивается. Оксана беспрестанно тараторит (вся в парня), выходит из игры первой, чтобы заварить всем четверым чай и принести сладостей. Про крошки думает только Арсений, который, кстати, лихо идёт за победой. Деньги и улицы с проигрыша Фроловой все до копейки у него, хотя Эд тоже держится бодрячком. Что-то делает, воду мутит — пытается в общем. А Серёжа следует по стопам Окси; он вовсе не азартный, ему на проигрыши-выигрыши бесконечно плевать. У Арсения же зубы сводит от глупых ходов Матвиенко и его дурачеств. Хоть в дурака парами играй, честное слово.       — Серёжа, нет! Не иди туда! — Арс почти пищит. Стукает Серого по рукам, а у самого зрачки от такой наглости расширяются.       — Выдохни, Арсень, — смеётся Эд и выкупает у него самую дорогую улицу — Арбат.       — Заткнись! — кричит Арс, и от смеха уже не сдерживается никто.       Игра ведь зависит только от кубиков: как выпадет, туда и пойдёшь. И Арсений аналитическим взглядом понимает это, а сердцем чувствует предательство.       Фролова, пока двое соседей пререкаются за синий Арбат, шепчет Серому:       — Серёж, пойдём конфеток потаскаем?       Матвиенко ей только кивает, и они тайком сбегают на кухню и вынюхивают черничные леденцы.       Серого никто не дожидается. Эд мастерски стирает все деньги с его карты и садится прямо напротив Арсения. Он, Арс, с размаху кидает игральные кости, перебрасывает каждый раз, когда кубики выскакивают за пределы поля, на ковёр.       Оказывается, что в правилах не сообщают план действий, если у двух игроков одинаковое количество улиц. И это, наверное, даже невозможно; но Арсений жаждет победы, а Эд проигрыша — соседа. Оксана с Серёжей под боком шуршат фантиками и сёрбают чаи уже, кажется, по пятому разу. Их игра не колышет, а тем для болтовни находится много.       Но главная встречает их в коридоре.       Арсений чувствует: ещё немного и у него пот по лбу польётся — поэтому он просит Серёжу или Оксану о новом вкусном чае. Прошлый остыл. Окси подхватывает кружки и продолжает разговаривать, Серый следует за ней и подбирает мусор.       За дверью комнаты пахнет. Пахнет не освежителем воздуха, не весенними деревьями и цветущими почками, а жуткой гарью. Дым врассыпную проползает через дверные щели и, кажется, проедает стены. Фролова в страхе теряет чашки, бегло хватает друга за руку и тащит обратно в комнату.       — В подъезде пожар!       Арсений сомневается лишь на секунду, когда видит дичайший испуг на лице безбашенного Матвиенко. Серёжа не боялся терпеть его выходки, первый бежит прыгать с каната в речку и сейчас скрывает тремор ладоней за спиной.       Экстренной эвакуации в домах нет, зато выключается свет. На улице ещё не смеркается, но дни короткие, утекают по часам. Они с готовностью затихают на один «тик» настенных часов и слышат: мужские басистые голоса и женские крики с улицы, мощный запах гари и слёзы в глазах. И — это роковая минута, меры принимать надо безоговорочно и сразу же.       — Я пойду на лестницу. Вдруг там просто мусоропровод загорелся, — словно отпрашивается Серёжа и в комнате его уже нет.       Арсений мысленно принимает решение — ждать известий от Серого. И он даже завидует выдержке Оксаны: она, ни разу не дрогнув, доходит до Эда и мягко-мягко прижимается к нему. Без доли паники.       Когда Матвиенко нет уже минуту — Скруджи нервно вздыхает. Через две — Окси кусает губу. А через три — прямой отсчёт до смерти и появляется кашель.       — На лестницу нельзя, — волнуется и гулко сглатывает Арсений, но случай требует скорости.       Оксана — даром ОБЖ не прогуливала — закладывает чьими-то вещами щели в двери, которую закрывает на щеколду.       Плана у них нет, но по ступеням — верная смерть.       — Лучше прыгать, — заявляет Эд.       — Ты сдурел? Мы на девятом! — трясётся Арсений, хоть и согласен.       — А что ты предлагаешь? Бежать в огне по лестницам? — Эд уже на грани ума и жизни. — Это, очевидно, дерьмовая затея.       Он злится на опрометчивый поступок Серёжи, бестактный по отношению к ним, его друзьям. Злится, потому что волнуется, боится, что видел однокурсника в последний раз.       Арсений лихорадочно моргает, ноги подгибаются от страха, руки потеют. Оксана не терпит пауз: лезет между ними и нараспашку открывает окно.       — Лезьте, пока не поздно.       Эд садится на подоконник и свешивает ноги. В голове — воспоминания о прошлом лете, когда они — также вчетвером — сидели на большой дачной качели, касались травы ступнями и обсуждали всё и вся. Холод прошибает. Но зато утихла метель и не задувает глаза. Рядом маячит Арсений, только он уже держится руками за раму и почти лежит. Оксана аккуратно гладит его руки, будто всё зависит от неё. Будто её тактильная поддержка преодолеет все невзгоды.       Эд боится. Поэтому не сдерживает страха и спускается на пол квартиры обратно. Высота пугает не меньше, чем крики других жильцов. Они скандируют не бояться, растягивают ковёр или куртки, потому что это всё, что может предложить народ, сбежавший из своего прокажённого дома. Арсений им, видимо, доверяет.       — Блять, это пиздец! — орёт Арс.       Под ногами нет ничего, кроме высоты в девять этажей и твёрдого снега. Он пытается вцепиться в раму посильнее, но руки от пота скользят. Окна держатся на честном слове. А стремление жить растёт в геометрической прогрессии. Арс забывается, когда рука устаёт и просто отпускает раму. И кажется, что конец. Сразу понятно, никто внизу не сможет дозвониться до пожарной, никто не сможет поймать его, спасти.       — Арс! — визжит Оксана, когда через секунду правая рука скользит от пота тоже.       Но Эд схватывает. Тянет за кисть правой руки и чудом не ломает суставы. Они вдвоём, с Оксаной, затаскивают Арсения по пояс, пока соседи всё так же призывают к прыжку.       Арс, надышавшись свежим зимним воздухом, задыхается в гари прожжённых проводов. Как Окс этим дышит уже пять минут, пока они, трусы, собраться не могут?       Злость берёт своё — злость на себя, на сгоревшую проводку, на Серёжу, что необдуманно сбежал, — окрыляет, заставляет осмелеть.       — Эд, надо прыгать.       И разговор уже не о страхе; о будущем. Выграновский оглядывает Оксану, настроенную решительно, как и всегда, и понимает, что без неё не сможет. Что лезть надо ради неё, ради себя, ради них. Они все начинают медленно задыхаться в панике и реальности, крики жильцов нарастают. Эд садится на подоконник на корточки, ухватывается за бортик и чувствует нежные касания вдоль локтей. Оксана контролирует каждое его действие: провожает ладони от бортика до рамы, смотрит, как напрягаются вены и узлы на ладонях, как краснеют пальцы.       Арсений в ужасе и теряет связь с Эдом, свисающим сбоку, с Оксаной, которая что-то говорит, с дымом, заполняющим лёгкие. Он истерит и как маленький ребёнок начинает долбить ногами со страху. Без обуви стучать по бетону и стеклу — больно и неприятно, но вдруг не бесполезно? Эд подхватывает и кажется, что они стучат вечность, как окна — сначала под ногами Арса, потом у Эда — с неприятным скрипом отворяются. Арсений не нащупывает карниза или подоконника, потому что не дотягивается, и поэтому чужие руки притягивают его за икры в комнату.       — Я поймаю! — басит незнакомец и аккуратно хватает за поясницу другой ладонью.       Арс расстаётся с рамой девятого этажа и на секунду чувствует, как летит, но его быстро перехватывают. Незнакомец затаскивает в квартиру, твёрдо ставит на ноги и сразу же тянется к свисающему Эду. Он лихо осматривает их двоих на раны и видно: хочет свалить нахер из дома.       — Пока не разрастается дальше восьмого надо бежать, — гласит парень и интуитивно хватает взбаламученного Арсения за руку, но ни Арс ни Эд не двигаются.       — Там Оксана… — грозно шепчет Выграновский, оборачивается к окну и высовывается из него.       Окси сидит в своём домашнем и свешивает ноги. Она держится за раму и, кажется, что уже лежит на пояснице. Щёки у неё ядрёно-красные от боязни, страха за всех ребят, за свою жизнь.       — Мы тебя поймаем! Слазь! — Эд встаёт на подоконник, не замечает фикуса в горшке и топчет ему сырую землю ненароком, но сейчас насрать.       Арсений высовывает руки во вторую створку, чтобы подруга могла ступить. А Эд чувствует, как его страхует незнакомец с восьмого этажа. Не хочется верить в крики прохожих, не хочется доверять сомнительным соседям, которые объединяются пластом и искренне поддерживают, волнуются. Оксана не знает, за что ухватиться, чтобы понадёжней было, вертится и так и сяк, но Эду безоговорочно доверяет. Она всё-таки цепляется за край подоконника, когда Выграновский легко подхватывает её под бёдра и затаскивает в квартиру.       — Больше никого нет у вас? — бегло оглядывает их всё тот же парень. Ребята, взмыленные, переглядываются: голоса Серого они за всё время с улицы не услышали.       — Никого.       Парень кивает и бежит вперёд, хватает на лету куртку из гардероба, вдевает ноги в обувь и открывает входную дверь. С девятого этажа пасёт пламенем, огонь добрался до всех проводов в щитке, дым осел как вечерний туман. Ребята бегут за соседом и без спроса схватывают куртки, ветровки из шкафа, всовывают ноги в тапки и огромные кроссовки. На улице не июнь, обморожения не хочется точно так же, как и надышаться опаляющего дыма.       — Быстрее ну!       Оксана, хоть и пережила шока за всех больше, сигает по лестнице первая. За ней в таком же темпе мчит Эд, а его погоняет только мысль молодой, созревшей любви: «Не получится поодиночке». Арсений устремляется следом за друзьями, но успевает оглянуться, в отличие от них. Неравнодушный сосед хлопает дверью, тоскливо оглядывает лестничную клетку и бежит вниз, погоняя Арса.       Ниже шестого этажа — меньше дыма. На улице их встречает народ и приехавшая бригада скорой помощи. Оксана и Эд в домашних шлёпанцах и летних ветровках незнакомца, Арсений в белых кроссовках и чёрном пуховике, который отражает свет сирен, — глянцевый.       «Как мусорный пакет», — подбрасывает его внутренний дизайнер и истерически не засмеяться крайне сложно.       Соседи кутают их в пледы, медики спрашивают про ранки. Не болит ничего, кроме нутра за квартиру, которую они с Эдом так кропотливо отстраивали, долго искали — и нашли же в одном квартале с Серёжей. А Серёжа?       Арс ищет взглядом фельдшеров и подходит к одному:       — Извините, а парень тут был? На армяна похож, в чёрном весь.       — Его увезли на первой скорой, приезжали две бригады.       — А что с ним Вы не знаете, да? — Арсений ни больше ни меньше в ахуе, страх заставляет вздрогнуть сильнее, чем мороз.       — К сожалению.       Арсений тяжело вздыхает и с кроткой, натянутой улыбкой отдаляется от работника. Через пару мгновений он натыкается на соседа с восьмого этажа и знает, как будет спасать свой страх панических атак от одиночества и гама. Незнакомец-спаситель одет не менее хуже, чем Арс. Может быть, проблема именно в гардеробе: на нём цветная куртка в разводах, как от бензина, и высокие чёрные бутсы, не иначе.       — Вы вроде как наш спаситель, — Арсений мнётся, но чувствует, что на душе становится спокойнее просто от присутствия человека рядом.       — Походу так, — улыбается высокий парень, но в глазах Арс читает угрюмую печаль и тоску. — Вы тоже молодцы, девчонку вмиг забрали.       — Есть такое. Они типа жениться хотят, всякое такое. — Арсений находит парочку взглядом около подъезда, под козырьком. Там не так дует ветер, не доходит шум и балаган от жильцов. Они стоят вдвоём, обнимаются; Оксана с головой спряталась под ветровку на плечах Эда, а он крепко прижимает её к себе и гладит по хрупкой спине.       — Как вас зовут-то?       — Арсений, а там Оксанка с Эдом, — стесняется Арс и теплее кутается в куртке. — А Вас?.. — Арс осекается: — Тебя? А тебя, да?       — Антон. Будем знакомы, сосед. — Антон усмехается, протягивает ладонь первый, пожимает чужую руку и ищет кого-то глазами. — Я сейчас, не волнуйся.       Антон отходит к соседям — Арс видел эту семью с третьего этажа — и просит сигаретки. Арсений же возмущён! Он и сам может стоять и не переживать, трезво оценивать происходящее и вообще, чего это берёт на себя этот сосед? Но стоит соседу вновь подойти и встать рядом, всё возмущение рассеивается. Всё будто стихает, и Арсений концентрируется на чётком вдохе-выдохе Антона. Курить сейчас не хочется и, походу, уже и не всласть теперь будет. Парень, видно, напряжён, выглядывает что-то в окнах дома, но курит почему-то около Арса.       Через пять минут подъезжают пожарные. Голоса жильцов перекрикиваются, разделяются на два: почему так долго и быстрее, у меня там всё горит! Арсений не причисляет себя ни к первым ни ко вторым. Окси и Эда отгоняют от подъезда, и они перешёптываются под хруст снега и бредут к Арсу и Антону. Следующие несколько минут они обмениваются первой информацией о себе. Эд спрашивает про сигареты, и Антон нервно тыкает пальцем в мужика, скуривающего уже, кажется, пятую.       Пожарные начинают выводить и выносить из подъезда людей. Когда выходит большой рыжий парень, похожий на огромного мишку, Антон вмиг тушит сигарету и бежит к нему. После кротких объятий выбегает девочка. Ребята видят характерные сходства во внешности, наблюдают, как Антон будто слабеет перед девчонкой, садится на колени на снег и подбирает её на руки. Девочка всхлипывает пару раз, что замолкают все жильцы, но быстро успокаивается, расслабляется и утыкается носиком в шею Антона.       — Как мило, — тянет Оксана, когда сосед ярко улыбается и счастливо оглядывает лицо мужчины.       Арсений только сейчас понимает причину такого холода парня: он не за квартиру волновался, а за родных. Но при этом оставался всё таким же проницательным, стоял рядом, когда мог наплюнуть на всё, мог не открыть им окно, а бежать к близким, не успокаивать лёгкими разговорами.       Антон укутывает девочку в свою куртку, а сам остаётся без верхней одежды, потому что девчонка в принципе только в ночнушке. К нему сразу же подходят неравнодушные: вручают пледы, накидывают куртки. И Антон, не пререкаясь, всё принимает с восторгом на лице.       Пожарные оперативно выносят людей из подъезда, пока Антон решает перезнакомить всех. Всё тушат через полчаса. Эд и Арс сдерживаются, чтобы не зареветь ещё на лестничной клетке девятого этажа. Если у Антона обуглилась только дверь и прихожая провоняла, то их квартиру будто пожевали и выплюнули. Повсюду слышны тяжёлые вздохи жильцов, до сих пор тянет патокой пожарной вони и огнетушителем.       — Парни, если что можете пожить у меня, — приглашает Антон, и других путей просто нет.

***

      — Я когда рванул, там пламя было под потолок на вашем. Дальше я просто стучался во все двери. Мне же хуже, но я чуть ли не первым выбежал, остальные, что стояли, были не из дома вовсе.       — Видите, какие мы все герои! — гордится Эд и почему-то в подтверждение своих слов тянется к губам Оксаны.       — Главное, что не героисты, — заходит в палату Антон. Он уверенно пожимает руку Серёже, который чуть напрягается такой грозности от парня, что выглядит старше на пару лет. — Антон, парень Арса.       — И сосед с восьмого?       — Ага.       Арсений глупо хихикает и подставляет щёку для кроткого поцелуя. Эд и Оксана усмехаются на вечно улыбающегося Арса, если рядом Антон. За полтора месяца много что поменялось. Арсений всё так же платит половину аренды — с каждым разом всё меньше и меньше, — но большую часть времени проводит с Антоном внизу и оплачивает только ночлег и сытные обеды у Оксаны. Эд наконец-то делает предложение на балконе, а Арс взрывает им хлопушку с балкона Антона. Серёже остаётся лежать в палате чуть меньше недели, ожоги остались шрамами на спине и руках. Антон продолжает оставаться спасителем — где бы они сейчас были, если бы он просто побоялся открыть окно — и неприкаянным для всего мира, но вдвоём им этой нежности — до смерти. А Макар, оказывается, делает шедевральные шашлыки; и дочка его — творение.       Сближают не случаи, сближаются люди. Даже если бы не пожар Арсений когда-то всё-таки бы осмелился в лифте спросить чужой, Антонов, номерок.