Невозможные тупицы

— И чего, ты поди была отличницей? — спрашивает как-то раз Бакуго, во время их с Токой разговора ни о чём за баночкой газировки. Деку ещё не закончил тренировку, а вот они на сегодня всё — Тока слегка потянула лодыжку. Но держится бодрячком, сидит себе, расставив ноги в ярко-красных тренировочных штанах. Толстовку небрежно бросила рядом, осталась в такой же майке, как Бакуго — только в белой, а не чёрной. Мышцы на руках бугрятся, что у твоего Киришимы, а ведь это просто девчонка с максимально нёрдовской причудой. Девчонка с дурацким боевито торчащим хвостиком, который резинка еле держит. Сегодня она почти наваляла ему в их беспричудном спарринге, но хрен Бакуго в этом признается. — Не-не, ни в жизнь! — отмахивается Тока, чуть не облившись газировкой с головы до ног. — Я ж тупица. Она говорит это так, что губы сами собой расползаются в улыбке. Будто это не обидное слово. И не нужно говорить ей, что она на самом деле умная. Это ж нормально — быть тупицей. Возможно, они все тут тупицы. — Ну, я имею в виду, с твоей причудой, — говорит Бакуго, гадая, где носит его тупицу. Солнце, так-то, к закату клонится. — Типа, ты дотрагиваешься до книжки, и всё сразу в твоей голове? Можно ж не учить нихрена! Тока допивает банку одним глотком, давится, закидывает жалобно звякнувшую жестянку точно в мусорное ведро. Затем она делает глубокий вдох, и Бакуго понимает, что он влетел. Тока очень, очень любит трепаться о причудах. — Ну я так и решила, но мне ж нужен постоянный контакт, а учителя у нас всётки не совсем тупые! Они такие: «Мираи-сан, и чтоб я видел, где ваши руки!». Ну сказал бы уж «Руки вверх!», я не знаю. Следили, в общем, кому было не плевать. А кому-то было плевать, я ж не одна такая, целый ещё класс с причудами! Она и похожа на Мидорию, и не похожа. Жестикулирует так, что лучше не лезть, если не хочешь по носу. Говорок какой-то местный у неё вылезает в такие моменты. А ещё, чем больше Тока увлекается, тем громче она начинает говорить. И хрен её заткнёшь. — Ну я всёрно решила, что с учёбой с такой причудой справлюсь как-нибудь, а вот на спорт подналечь надо бы. Я ж говорю, я тупица, могла бы прост нацелиться на геройскую поддержку, но мне чёт показалось некруто. А потом я прихожу в волейбол играть, а они такие: «Шла бы ты отсюда!». Ну конечно, я ж как этот, с ногами кенгурячьими, не прыгну! И ещё там были всякие, взрывами выпендривались… Тока осекается, косится на Бакуго. Он фыркает, и, в подтверждение её слов, устраивает из банки небольшой фейерверк. Тока переводит дух и продолжает: — Ну, в общем, некоторые там далеко могли мячик запульнуть. А я чего… Пришлось собирать свою команду лузеров. Бакуго так-то знает эту историю — в общих чертах. Но слушать её вот так — что-то особенное. Из разряда «пересматривать Ту Самую нарезку с Всемогущим под комментарии Деку в десятый раз». Тока, конечно, не Деку. Но довольно славная. — У нас были беспричудные ребята, был мальчик, он рисунки из головы прям на бумагу переводил — ну вот такое всякое. И мы, короче, раскатали этих придурков. А чего, судьи же не тупицы! Там, это, на соревнованиях причуды можно только ограниченно. Ну, до национальных не дошли, конечно. Но мы были вторые в префектуре! Тока победно вскидывает кулак. — Крутяк, — лениво вставляет Бакуго, но Току уже несёт дальше. — Ну и вот, а потом я смотрю телек, а там, это… Деку-сан. И я думаю: «Блин, это ж тот, из битвы с Все-за-Одного». Я маленькая путала, думала, что Все-за-Одного — это потому что там все сражались, как один. Даже, ну, типа с некрутыми причудами. Хотя, не знаю, кто там думал, что они не крутые, мне все нравились! И Шинсо-сан, и Монома-сан, и… Бакуго думает, что сейчас ему придётся пережить перечисление всех из «А» и «Б» класса, да и взрослых героев в придачу, но Тока довольно быстро закругляется: — И все вообще, в общем! А на телеке они тогда говорили про беспричудных детей и про эти, инициативы. И я думаю: блин, да у меня тут инициатива, вообще-т, вот эта вот команда, я сама собрала! И Деку-сан всё слова говорил такие, ну, хорошие… Тут Тока окончательно сбивается. Бакуго одновременно и понимает и не понимает её глубочайшее уважение к Мидории, но оно есть - это факт. — И ты решила до него докопаться, — помогает он. — Ага! — радостно кивает Тока. — Я звонила по какому-то номеру, и там мне дали другой номер, и так ещё раз, и в итоге дозвонилась до него. А дальше вы знаете. Бакуго, блин, знает даже слишком хорошо. В тот день он крайне мрачно сюрпал молочным коктейлем, сидя напротив Мидории в какой-то кафешке. Причиной такого настроения была кое-чья крайняя тупизна. Ладно, возможно, не кое-чья. Возможно, они оба тупили. Бакуго уже долго — несколько недель так точно — пытался перевести их отношения в иную плоскость (и если бы Минета посмел вякнуть что-то про горизонтальную, то получил бы по мозгам). Итоги были неутешительны — теперь каким-то образом о его намерениях знали все. Кроме чёртова Деку. Он уже не знал, что делать — цветы ему, что ли подарить? А нафига Мидории этот веник? С другой стороны, что ещё делать, если всякие там фигурки Всемогущего он воспринимает как исключительно «дру-дру-дружеские» подарки? Класс «А» подбадривал как мог. Какой-то паршивец запустил тотализатор. Киришима стал хлопать его по плечу в два раза чаще и крепче, так что чуть с ног не сбивал. Очако успокаивающе утверждала, что, судя по нервозности Деку, он находится в стадии отрицания, и ждать осталось недолго. Мина и Каминари с каждой неделей предлагали всё более безумные планы. Когда он категорически отказался устраивать ради этого всего рок-концерт, Джиро хмыкнула «Ну и зря», и демонстративно поцеловала Яойомомо в щёку. С тех пор она это делала каждый раз, когда Бакуго оказывался поблизости. Тодороки просто смотрел. Пустым, равнодушным взглядом. Бакуго всё больше укреплялся в мысли, что эта сволочь глубоко внутри над ним угорает. И вот, попытка номер хрен-знает-двадцать-пять, молочный коктейль и лихорадочный подбор какой-нибудь точно не-дружеской фразы. Кроме «У тебя классная жопа, давай трахнемся!». И мысль ведь почти пришла, почти! И тут — чёртов звонок от чёртовой идиотки. А Деку, главное, так сразу подорвался ехать непонятно к кому непонятно куда. Прям глаза на пол-лица и светятся. Бакуго так разозлился, что сделал самое идиотское и самое лучшее, что только мог. Он сказал: — А давай, я с тобой? — Конечно, Каччан! Деку, блин, просиял ещё больше. Боксёрская груша Бакуго не была ему за это благодарна. Её в те дни мотало из стороны в сторону. А всё это невозможное «Каччан». И кое-что ещё более невозможное. Бум! Бац! Хрясь! И-зу-ку. Не то, чтобы Бакуго его больше так не называл после Того Раза. (Тот Раз — кодовое название «Помойный енот», и лучше не говорить об этом). Вырывалось, конечно, вырывалось. Но в последнее время как отрезало. Как под силами Шинсо, блин. Невозможно было это сказать, не-воз-мож-но. И при этом — кровь из носу нужно. Казалось, что тогда всё решится. Но не хватало чёртовых яиц. «Манифестим, чтобы в номере была одна кровать» — написала Джиро в общий чат. Следом посыпались эмодзи молитвенно сложенных рук. А потом мобильник полетел через полкомнаты. Кровати, кстати, было две. Не то чтобы от этого было легче. Они целыми днями носились туда-сюда, потому что Деку вознамерился, чтобы о Токе узнала вся страна нахрен. И, несмотря на всю эту суматоху, они были вдвоём — вдвоём-вдвоём, без всяких там сочувствующих. Тут вроде знали, кто они, но нихрена их не знали. И было много всяких «Каччан!» и много его чертовых улыбок, и можно было сгребать его за плечи и сквозь зубы рассказывать кому ни попадя, какие они замечательные друзья. Вечерами Бакуго смотрел в потолок и думал о боксёрской груше, которая осталась где-то там в Токио. А потом Деку вдруг посмотрел на него своими огромными глазами и сказал: — Каччан, я тут подумал… Сердце остановилось тут же, но мозг предчувствовал какую-то лажу, поэтому Бакуго осторожно промычал: — Ага? — В общем, думаю, Тока подходит на роль следующей Один-За-Всех, — выдохнул Деку. Бакуго нечеловеческим усилием нацепил улыбку, и даже что-то там пошутил, про то, что Деку как Всемогущий — подбирают преемников, будто котят с улицы. Весь день потом изображал нормального человека, ни на кого не сорвался, ничего не разнёс. Только под вечер заперся в туалете и отправил сообщение, состоящее в основном из восклицательных знаков. Почему-то Урараке. «Что ни делается, всё к лучшему» — философски заметила она. У Бакуго даже были силы согласиться. Вот телефон и так потрескался, теперь его было не жалко. Надо просто быть оптимистичней. С Мидорией нифига не выходит, зато вот, преемницу ему нашли. Тока, может, и идиотка, зато показала, где у них в школе спортзал с боксёрской грушей. Так что можно было держать себя в руках. Отступить и перегруппироваться. И с новыми силами… Может, даже позже, когда они вернутся в Токио… Ладно, это тоже была лажа. Он просто трусил как последнее ссыкло. Последнее, не заслуживающее ничего хорошего в своей жизни ссыкло. Или всё-таки заслуживающее? Что-то он хорошее сделал. Поучаствовал в спасении мира. Не сломал кровать в гостинице. Перевёл Току из разряда идиоток просто в глупые девчонки. Ну за что-то же ему буквально в последний день перед отъездом обломилось немножко чуда? В дверь номера постучали, и Бакуго прямо почувствовал, что это Мидория. Он постоянно стучался, какого-то хрена. Но, открыв дверь, Бакуго увидел не тупую веснушчатую физиономию, а цветы. Грёбаные цветы. Чёртов веник, казавшийся последним средством! — Каччан, я тут… — начал Мидория, но Бакуго живенько втащил его в номер и дверь захлопнул. Мозги отключило напрочь, потому что тут были грёбаные красные розы, и грёбаный Мидория, красный, как эти самые розы, и Бакуго почти что прижимал его к двери, и между ними только цветы эти самые и были. Мозги отключило, но задницей чувствовалась лажа. А сердце говорило, что если это опять лажей окажется, он этого просто не переживёт. Значит, пора вынимать язык из задницы. — Слышь, ты, — начал Бакуго, и осёкся, потому что сказать-то он хотел не это. — Слышь, ты… — Я-я, — полузадушенно пропищал Мидория. — Слышь, ты, — Бакуго с ужасом понял, что его заело, как дешманскую игрушку, — Я так больше не могу! Он выкрикнул это слишком громко, слишком зло, слишком беспомощно. И застыл, понимая, что сейчас всё рухнет, раз и навсегда. Но глаза Мидории решительно сверкнули. — Я, вообще-то, тоже, — сообщил он, отбрасывая веник куда подальше. Освободившимися руками Ми… Де… Изуку крепко обхватил его за шею. До Бакуго начало доходить, что он не просто идиот, а распрогрёбаный, ненормальный, дальше своего носа не видящий… Он не успел додумать. Плевать, какой он там именно идиот. Важнее были губы Мидории, руки Мидории, да чёрт возьми, задница Мидории. И пусть его мозг взорвался нахрен, всё наконец-то было просто и правильно. — И-изуку, — выдохнул он между поцелуями. — Кацуки, — несмело ответил Мидория, будто пробуя его имя на вкус. — Каччан. *** — А лажа была в том, — заканчивает Бакуго всю эту историю, которую он, сам от себя не ожидая, рассказал Токе — не в подробностях, Всемогущий упаси, — что цветы ему девчонки из твоей школы подарили. Ему — букет, и мне — букет. Попросили передать. — А-а-а-а, — глубокомысленно тянет Тока. Лицо у неё, конечно, занятное. Будто сейчас кто спросит, а в чём мораль истории. Бакуго вот сам не в курсе, честно говоря. — Качча-а-н! — доносится до них крик Изуку. Он машет им рукой изо всех сил. Как всегда — невозможный. Улыбка на пол-лица ярче закатного солнца, растрёпанные волосы… Чёрт возьми, спортивные шорты. — Чё так долго? — орёт ему Бакуго, поднимаясь со скамейки. Тока встаёт вслед за ним, немного неуверенно. Изуку ускоряется, подлетает обеспокоенно. — Что случилось? — спрашивает он, слегка запыхавшись. Смотрит то на Току, то на останки взорванной банки. — А, — Тока машет рукой, — Не обращайте внимания. Я тупица. — Может, всё-таки до медпункта, тупица? — спрашивает Бакуго насмешливо. Изуку с готовностью помогает Токе опереться на его плечо. — Да не надо, — вяло отбрыкивается та. — Я и сама… — Начинается, — протягивает Бакуго зловеще, но подхватывает Току с другой стороны. Так они и идут — трёхголовое неуклюжее существо, смеющееся на разные голоса. Тупицы же. Все трое. Невозможные.