Мы сыграем на вылет

Яков впервые за всю свою жизнь удивлён. Он не ждал его. Только не его. Гуро думал, что он давно уже умер. Но чьи же тогда глаза смотрят на него сейчас? Чьи? Только у одного человека такие глаза, ни у кого больше таких нет. Серо-голубые, горящие дьявольским огнём, хитрые. Зачем он здесь? Снова хочет сделать больно? Хочет, чтобы холодела кожа и кололо сердце? Подкашивались ноги и дрожали руки? Да! Именно этого он хочет! Иначе бы не появился! Но Яков быстро берёт себя в руки и безразлично смотрит на Бриллинга. Мастерски скрывает свои истинные чувства к этому мужчине, унимает дрожь в руках. — Иван Францевич, вы что-то хотели? Или просто соскучились? — лучшая защита это нападение. Яков Петрович знает это не понаслышке. Нападение первым сейчас очень спасает. — У меня к вам, Яков Петрович, необычное предложение. — всё та же полуулыбка. Наглая, в клочья рвущая душу. Знал бы он, с каким трудом даётся Ивану эта улыбка. И не только улыбка. Каждый жест в отношении Гуро, взгляд глаза в глаза. — Какое же это предложение, милейший? — обычное обращение, но сколько же ненависти и злобы Яков вложил в него. — Я хочу сыграть с вами в «Русскую рулетку». Правила знаете? Конечно же Яков Петрович знает правила игры. Это замечательная игра. Он уже пробовал играть в нее, но только в одиночку. Сам с собой. И именно Бриллинг сподвиг его на это безумство. Правила он заучил наизусть, но всё равно просит: — Можете напомнить? Бриллинг улыбается и подходит к столу. Кладёт на него свой пистолет, а сам садится в кресло, небрежным движением откинув сюртук и закинув ногу на ногу. На светло-коричневой столешнице ярко выделялся чёрный герсталь. — Есть мой семизарядный герсталь. В нём всего один патрон. Я раскручиваю барабан, и кто-то из нас стреляет себе в висок. А там уже дело за Госпожой Фортуной.- с этими словами он вытащил из барабана все патроны, кроме одного. Гуро садится напротив бывшего любовника, тем самым принимая его условия игры. Он начинает. Яков подносит герсталь к виску и стреляет. Он уже готов ко всему. Но выстрела не происходит. Осечка. — А вы везучий.- улыбается Иван Францевич так же, как прежде. Так, как когда они до беспамятства любили друг друга, во мраке ночи целовались, когда их тела сливались воедино. В точности так же. — Теперь я. Бриллинг берёт оружие из рук столичного следователя. Подносит к виску. Яков Петрович искренне надеется на чудо. Впервые в жизни надеется на чудо. Иван нажимает на курок. Осечка. Очередь Якова. Гуро знает, что они играют на вылет. Это борьба не на жизнь, а на смерть. Выживет только один. И Яков Петрович не хочет быть выжившим. Он хочет, чтобы Фортуна отвернулась от него. Он хочет умереть. Но снова осечка. Иван Францевич забирает герсталь из рук мужчины, и они случайно соприкасаются пальцами. Так же случайно бьют друг друга током. Он подносит пистолет к виску. Бриллинг искренне надеется, что ему повезёт. Надеется на невозможность осечки. Потому что не может больше видеть красивые, почти черные глаза, гипнотизирующие одним лишь взглядом. Он слишком сильно любит Гуро. До вопля в агонии, до боли, до истерики, до злых слёз. Не может больше. Яков Петрович никогда не верил в Бога. Ни в Бога, ни в Дьявола. Но он готов молиться, стирая в кровь колени. Готов сделать всё, что угодно. Лишь бы Иван Францевич остался жив. Только бы мужчина победил, а он сам проиграл. Готов умереть сам, только бы его любовь осталась в живых. Но, вопреки желанию Гуро, звучит оглушающий выстрел.