Хороший урок.

      Как бы Арсению не хотелось возвращаться в данную квартиру, но он забыл телефон. Даже не удосужился закрыться. Вспоминая где он мог забыть устройство, он пошел в комнату, кратко заглядывая на кухню. Полнейший хаус.       Не обращая внимания на это он забрал телефон, и слыша бухчание на кухне, все же зашёл. БЛЯТЬ. — Антон! Тош, Тош, Тош! Так! — Арсений нашёл брошенное в угол полотенце и перемотал руку. — Алло, скорая? Попытка суицида. Адрес ***. — А~рс, кхм… Ух-ходи. — Шастун буквально отключался, пока Арсений бил его по щекам и держал запястье. — Дурак, дурак, какой ты дурак. Не спи, прошу, не засыпай, Тоша! Лисёнок. —  по щекам текли горячие слезы. — не умирай, любовь моя. Я тебя люблю, только прошу, не умирай. // Уже через 10 минут, Арсения оттаскивали санитары, а Шастуна клали на кушетку. Все как в тумане. Скорая, больница, операция. много слез и разговоров. Страх.страх потери. Любовь прежде всего — страх потери. Если Антон не переживет операцию — то Арсений тоже. Если не физически, так морально себя убьет. Будет много курить, пить, резаться или, что ещё делают подростки в таких случаях? К психологу, блять, ходят, ебанный суицидник организма. Попов обходил весь коридор, пересчитал плитки на полу, ромбы на стенах и даже сколько лампочек может войти на 1 квадратный метр. Наконец-то вышел врач. — Здравствуйте, Антон сейчас не в лучшем состоянии, прошу придти завтра, — никакой, блять, толковой информации, теть. Но, а что делать? Валить домой.

***

Арсений не мог уснуть в номере отеля. Никак. Все ворочился, ворочился, пока наконец-то не уснул. А вот Антон…              Антон ненавидел себя и Попова. Попова, наверное, впервую очередь. Он помнит только то, как Арсений вбежал на кухню и то, как звонил в скорую. Антон знал, что мужчина там и попросил медсестру избавится от него, а завтра, если придет, что-то придумается.       Остались ли, чувства? Скорее… Остыли. Это уже далеко не та любовь. Уже нет того трепета, как вначале, когда при виде него у тебя подгибаются ноги и в животе бабочки. Тебе не хочется его целовать, обнимать. Тебе в целом он надоел. Ненависть — единственное, что может остаться в конечном итоге.

***

      Арсений и вправду пришел, и пришел резко, неожиданно. Шастун отложил телефон, который, скорее всего прихватил Попов, наткнулся на глаза цвета Байкала и вновь отвернулся. Больно?.. Да. Обидно? Да. — Антон, я должен тебе кое-что сказать, это очень важно и… — Брюнета перебили. — Арс, уходи, пожалуйста. От тебя все страдают. Больше всего я. — Брюнет не уходил из проема дверей. Ему надо кое-что сказать, ему надо сказать, как любит, надо сказать, что стоял за дверью 30 минут и готовился, а на него косо пялились. — Сука, Антон, я люблю тебя, каждой частичкой тела. Я люблю тебя. — Брюнет в упор сел-встал-подошел-автор-не-понимает-как-сказать, — что не понятного?!

Шастун приподнялся на локтях и потянул голову Арсения на себя, крепко-крепко сжимая губы друг-друга. Не было всех этих языков и прочих страстей, просто, прощальный, такой…

— Мне, мало, Антон, — и снова. Арсений властвовал языком, Арсений крепко обнимал парня, проникая под одеяло руками и лапая полу-голое тело, в то время, как и Антон отвечал не хуже. Если бы вошла девочка 3-х лет, подумала бы, что тут едят людей, а если Женщине лет, так, 60, то назвала бы пидорасней и помиловалась богу не трахаться тут. Арсению мало, ему жесточайше мало. Мало когда отстраняются, мало когда отворачиваюи голову, мало когда говорят стоп. — Арс, все, хватит. Я не люблю. Как ты не поймешь? Когда ты свалишь с жизни то, моей? — Арсений понимал, что у него текут слезы, — я не буду извиняться. Ты испортил мою жизнь. Сначала перевернул, ушёл, пришел и снова нагадил. Уйди. — Но ты же мне отвечал… Я тебя люб… — Прощальный поцелуй.

***

«Верните воздух… Горлу больно, слезы душат… Верните сон. Глаза хотят поспать… Но только душу мне не возвращайте… Оставьте ее там….»       Так живет Арсений 3 месяц. Он каждый раз порывается написать Антону, но бьёт себя по руками ещё на пару дней откидывает эту идею.       Арсений уволился с того места работы, устроился в соседний Дет-Дом, Антона не видел ни разу после того мерзкого поцелуя. Да, это мерзкий поцелуй, Арсений считает это мерзким. Особенно, если это сниться каждый, твою мать, день. Хуево.       Арсений бухой в хлам. Сейчас 3 часа ночи, и после очередного сна, сна сурка, он открыл злосчастную бутылку дорогущего коньяка.

Вы. 03:17

Отвыкаю. Не жду, не терплю, не прощаю. Не убиваюсь, не скучаю. Просто отвыкаю. Слезы? Нет, это дождь. Больно? Нет, все в порядке. Вместе? Увы, но мы врозь. Сны? Мне они не понятны.

Писал это, казалось бы вечность. Пальцы не слушаются, но хочется красиво.

Забыть. 03:18 Арс? Ты чего? Так поздно… Блять, ты бухой такое писать? Артём же прочтет… Что за сны? Арс, не молчи? Передозировка?

Что за Артем, твою ж мать… Поздно. Поздно было 5 лет назад, Арсений. Вот тогда ты все проебал.

Вы. 03:24

Артём? Быстрая замена, молодец…

Забыть. 03:35 Тебя это ебать не должно. Что за сны? Ты пьян? «Звонок» — Алло, Арс? — Тош? Ты… — голос дрожал, а ещё чувствовалось, что тут не просто пьян… — Давай так. Сваливай, нахуй с моей жизни, пожалуйста. Не пиши, не напоминай. Я полюбил другого впервые за множество лет! — Хочешь знать какие сны? — Шатен не успел отказать, — наш поцелуй. В больнице. Мне так больно. Я обещаю, что тебя отпущу, что забуду, что не буду хотеть написать, но сейчас мне больно. Мне хочется твоей поддержки, но я не могу ее требовать, — трудно разобрать, что говорит Арсений, но Шастун просто молчал, он не знал, как помочь в данной ситуации Арсу. Ему тогда никто не помог. — сейчас мне жутко больно, обидно, мерзко, а ещё хуево. Так, что… — Арс, мне 5 лет назад никто не помог. Вот тогда да, можно ещё было, что-то попробовать, пару месяцев назад в школе, но нет, не сейчас, — в трубке послышался другой голос, красивый, — Тём, я иду, щас докурю… — так вот, давай сам? Без меня? Видишь, мне хорошо… — отключил трубку. Арсений отключил трубку. Сердце разрывается. Мерзко от себя самого. Попов понял, что вылил в себя весь коньяк, и принялся скуривать одну за другой, сигарету.

***

      Он не спал трое суток в то время, как Антон счастливо трахался с другим.       Он не ел трое суток в то время, как Антон трапезничал с новым парнем.       Он не жаловался на боль в костяшках, когда бил стенку.       Он не жаловался на то, что урод, который не сказал сразу.

Арсений понял, что сломал в тот момент парня, как Антон сейчас Арсения. А ещё она понял, что любовь хуйня и навсегда закрыл свое сердце для других.