Пёс

      Макс стоял перед мольбертом и примерял новый образ к пейзажу. Скотт пытался отдышаться: после армии он ни разу не бегал. — И ради чего мы так торопились? — угрюмо спрашивал Скотт. — Вот, да, именно так… Во время работы Макс никогда не отвлекался на лишнюю болтовню и тем более не слушал, что ему говорили другие. «Разговоры мешают художнику» — считал он. — Скажи ты уже что-нибудь! — нервничал Скотт. После двадцати минут допроса Макс сдался: — Вот, я понял, чего не хватало! — слегка безумно проговорил он. На холсте тонкими линиями среди волн появлялся силуэт лодки. — Помнишь эту лодку с псом? — Ну да, это было час назад, а что? — лениво и с одышкой отвечал Скотт. После армии Скотт потерял свою форму, набрал вес и бросил заниматься хоть каким-то спортом. Ему было важнее предприятие и работа с отцом. — Этого животного страха перед гибелью и не хватало картине. Я нашёл именно то, что упускал всё это время… После этих слов он начал набрасывать очертания зарождающейся на горизонте бури и человека, который неминуемо погибнет в той проклятой лодке. — Макс, ты гений! — воскликнул Скотт — Я должен как можно быстрее доехать до мадам Мёрфи и рассказать о том, что ты нашел последний недостающий элемент картины! Он лихо соскочил с места и кинулся к двери, с маху запрыгнул в свой «Форд» и умчал к мадам Мёрфи, оставив друга дома с картиной наедине. После уезда Скотта, Макс всю ночь продолжал работать над картиной. Кисть оставляла на холсте мазок за мазком, и изображение получало всё больше новых деталей. Пальцы художника уже были не в силах удерживать кисть, а ноги с каждой минутой всё сильнее подкашивались. Как бы сильно Макс не хотел закончить картину, организм не слушал и его тело громче кричало об упадке сил. Ещё пару минут он сопротивлялся усталости и изнеможению, но всё же решил оставить дело на завтра и лечь спать.

***

«Папа? Это ты? Куда ты?» В темноте ночи отчётливо слышались сдавленный стон и удары капель о дерево. Шёл дождь, и ручьи грязной воды стекали с обрыва вниз. Проклятые щели в крыше пропускали водные линии внутрь дома. Одна из струй направилась прямиком в лицо сонного хозяина. Соскочив с кровати и собравшись с мыслями, Макс лениво протирал глаза и заметил, что под мольбертом образовалась разноцветная лужа. Дождевая вода смывала с полотна его лучшую работу. То творение, на которое он ставил большие ставки, его шанс пробить эту стену нищеты и убогой жизни, умирало на глазах. Макс просто сидел и смотрел на весь этот бардак и бесчинство, что устроил дождь. Он был скован произошедшим, в голове не возникло и мысли вскочить и постараться спасти то, что он так скрупулёзно творил. То, что он только недавно нашел. «Почему я? За что я заслужил всё это? Неужели только из-за того, что я беден, даже Бог отвернулся от меня?..» Утром художник, собрав последние силы, начал устранять последствия ночного «дождевого побоища». Выставив мольберт перед домом на солнце сушиться, он принялся вытаскивать до нитки промокший матрас. Старый драный плащ кинул на помойку. После тех часов, проведенных в борьбе с напоминанием о ночной катастрофе, Макс решил отдохнуть и прогуляться по городу. Тревожные мысли не покидали его, а только копились, превращаясь в огромную смердящую кучу. «И как мне исправлять картину? Что мне нужно делать? Почему снова всё идёт по заднице?.. Проклятый дождь, проклятая весна!» Макс то и дело крутил в голове слова, которые говорил ему отец, когда он только начинал писать картины: «Художник — не профессия! Художником денег не заработаешь. Рисуя свои картинки, ты в будущем никем не станешь, вон, смотри, дружок твой, Скотт, с отцом открыли предприятие, и деньги лопатой гребут!» Макс все сильнее погружался в свои мысли и болезненные отпечатки памяти. Вспоминал кучи и кучи пустых бутылок, свои синяки и ссадины, оставленные отцовским ремнем в порывах пьяной ярости, школьных «приятелей», которые каждый день били его после занятий. Туберкулёз, поразивший отца, и те попытки ухаживать за ним. Послевоенный пожар в галерее, где он выставлял свои картины… Макс считал, что жизнь забрала у него все: семью, детство, творчество. Он медленно волочил ноги по брусчатой дороге, уставившись в пол и изредка поднимая глаза в небо, чтобы обсыпать его очередной горстью проклятий и оскорблений. — макс, Макс, стой — крик из-за угла заставил Макса развернуться. Кричал никто иной, как Скотт. — Ты чего, Макс? — спрашивал друг, увидев его понурый и безжизненный вид. — Дождь… — Что дождь? — Размыл картину… — Что? Нет, нет, нет, нет, нет! Не может быть… Как? — заметно нервничая спрашивал Скотт. — Может, ещё как может… — не поднимая глаза отвечал Макс. — Ты же всё исправишь, правда? — Не знаю… Нужны деньги на починку крыши и замену матраца. Да и стоит ли вообще что-то начинать? Может стоит просто вернуться в бар и утопиться в кружке… — Макс сел прямо на дорогу, оперся головой о стену и прикрыл лицо ладонями. — Всё, хватит, дам тебе денег, и не вздумай отказывать, ты мой друг, и я обязан тебе помочь. — Вот именно: ты мой друг, и я просто не имею права садиться тебе на шею. Сам разберусь. — Нет, если ты откажешься и в этот раз, мы больше не друзья! — яростно кричал Скотт, его лицо покраснело, маленькая вена на виске вздулась до огромных размеров. — Хорошо, хорошо, Скотт, только успокойся! — от неожиданного напора со стороны приятеля вскрикнул Макс. — Вот и славно, завтра я к тебе заеду, и ты переберёшься ко мне, — со свойственной ему улыбкой произнёс Скотт. «Опять я сижу на чьей-то шее, надо поскорее разобраться с картиной и забыть про всё это…» На следующие утро Скотт, как и обещал, приехал к Максу, который уже упаковывал мольберт в кусок ткани и начинал вытаскивать вещи к машине. — Скотт, слушай, я перееду к тебе только на время, пока не разберусь с картиной. Проезжая парк, он попросил друга свернуть к кладбищу. — Подожди меня здесь, я быстро. — кинул Макс. Выскочив из машины, он направился внутрь кладбища, озираясь по сторонам. Наконец он нашел то, что искал: «Мартин Лютер Хефл. **07-**75». Склонившись к могиле, он снял шляпу и положил ее на холодную плиту: — Привет, отец, давно не виделись… Я скучаю… знаешь несмотря на то, что ты всю жизнь делал со мной, я всё ещё люблю тебя… Я решил доказать тебе, что смогу снова стать известным, продвинуться в жизни и создать семью. Смогу! Прости меня за то, что редко прихожу, прости, что не могу сдерживать эмоции. Прости… Со слезами на глазах он наклонился к плите и поцеловал портрет отца, который сам написал. Ещё пару минут постояв над могилой, парень поклонился и направился к выходу. Скотт скучающе дёргал ручку двери, ожидая возвращения друга. Быстро пройдя позади машины, Макс запрыгнул на переднее сидение, вытер глаза и улыбнулся. «Спасибо за всё тебе, отец!» Солнце уже тонуло за горизонтом, небо окрашивалось в багровые цвета. Машина подъехала к знакомому зданию. Из неё вышли два усталых человека, хоть и за день не случилось ничего особенного, они оба были вымотаны. Вынимая мольберт из салона, Макс улыбался. Дом Скотта был из двух этажей по пять комнат на каждом, включая ванную комнату и кухню с залом. Максу отвели отдельную комнату для работы и спальню. В доме Скотт жил один, только иногда к нему приходила горничная убирать. После часа приготовлений и распределения вещей по комнатам Скотт предложил Максу поужинать в кафе. Художник надел чистую рубаху и единственный уцелевший плащ. Кафе находилось неподалеку от дома, и они быстро добрались до него. Там Скотт заказал себе курицу, бутылку вина и попросил друга не скромничать. Он же, недолго думая, заказал себе то же самое. — Макс, если не секрет, что ты делал на кладбище? — жуя поинтересовался друг. — С отцом говорил — лицо Макса покраснело, руки задрожали. — Извини меня…. — Ничего, дружище, ничего, ты не знал об этом. И, правда, Скотт знал только про смерть матери, про отца Макс не рассказывал. Вообще за всё долгое время общения с Максом, Скотт знал о нём не много и был этим одновременно и доволен, и огорчён. В школе Макс был скрытным и застенчивым парнем. Все время обучения старшие ребята проходу не давали парню: отнимали деньги, избивали и всячески издевались над ним. В силу своей худобы он не мог дать сдачи и просто терпел все обиды. Да и в армии сослуживцы не отставали: городок маленький, и в армию попали большинство ребят из школы, так что издевательства продолжались ещё два года. После армии пути одноклассников ненадолго разошлись, Скотт уже подумал, что больше не встретит старого друга, но однажды имя Макса засветилось в газете под заголовком: «Новый художник покоряет умы». Скотт сразу узнал друга и направился в галерею, в которой выставлялась картина Макса. Уже там он заметил Макса в толпе людей, которые пытались расспросить его о работе. По его лицу было видно, что это ему нравится. Это был первый раз в жизни, когда над ним не издевались, а наоборот — интересовались трудами и личностью. Но та школьная застенчивость до сих пор оставалась в нём и не давала полностью раскрыть себя перед ними. Эта же чёрта характера и прибавившаяся к ней робость не дают нормально Максу брать деньги в долг. Вечер подходил к концу, и друзья уже собрались уходить. Дойдя до двери в дом, Макс спросил: — Слушай, Скотт, а где живет мадам Мёрфи? — Прямо по улице и потом направо к банку, а что? — Ничего особенного, решил поинтересоваться. Всю ночь Макс писал записку, подбирал слова и старался рифмовать строки, что плохо у него выходило. Лишь в пять утра он закончил и лёг спать. В девять утра Макс продрал глаза, вяло доплёлся до умывальника, оделся, позавтракал и приступил к восстановлению картины. На этот раз все шло намного лучше: мазки давались легче, ничего не нужно было заново исправлять, в голове складывался четкий рисунок. До вечера он писал, но не закончил. Не было желания торопиться — оно сменилось на хотение всё сделать идеально, наплевав на сроки. «В этот раз все будет иначе, я закончу её и передам в руки мадам Мёрфи. Да, отец, я смогу». Вечером Макс заказал из соседнего города раму для картины. Все подходило к концу.

***

«И снова этот чертов дождь моросит. Как он мне надоел…» Капли стучали по стеклу окна комнаты, где Макс доводил свою работу до совершенства. С каждым мазком он становился на шаг ближе к цели. Ветер жалобно выл в трубах, водостоках, стучался в окна и двери. Утро не предвещало чего-то хорошего. Но в дом стучал еще кто-то, помимо ветра. Дверь, лениво зевнув, открыл Скотт. На пороге стоял мужчина в черной куртке: — Скотт Вудсток? — тихим голосом спросил мужчина. — Да, а вы… После вопроса Скотта последовал быстрый удар ножом в шею. На грохот в коридоре из комнаты выскочил Макс и застал ужасающую картину: его друг лежал на полу, прикрываю шею руками, из-под которых хлестала алая струя крови, и мужчину, увидевшего его и быстро исчезнувшего из дверного проема. Макс подбежал к другу и сел на колени: — Скотт, не умирай, умоляю…