7 причин чтобы не вернуться

Дождь покрывал асфальт, образовывая лишь лужи и грязь. В городе образовывался туман. Туман словно образовывал клетку, из которой никто не сможет выбраться, казалось он захватывал людей, люди чернели, их мысли становились мутнее. Люди сливались с туманом воедино. Такие же серые и пустые, может и я такой? Как же я терпеть не мог дождь. Чертовы холодные капли падают на голову, словно удары. Одежда промокала, было трудновато попасть домой. Безумный холод, нужно добраться до подъезда. Я бы бежал, но уверен, упаду сразу же. Уж слишком уставал. Но сегодня был снег, но на удивление, он почему-то не доставлял мне обычного дискомфорта или ненависти. Сейчас хочется лишь думать, на душе слишком спокойно. Надолго ли это? Или это от безделья? Владислав Алексеевич отпустил меня с работы, по его словам я выглядел уставшим, да и работал слишком усердно. Хотя я рад, наконец-то выходной. Денег слишком не хватает, приходится работать на сверхурочке, да и в выходные тоже. Но и этого недостаточно. Надежде Вячеславовне тоже приходится платить из своего кармана, бедная женщина. Пашет на двух работах, чтобы обеспечить никчёмного «парнишку» и маленькую девочку. -Интересно, как там Алиса? произнеслось в моей голове. я остановился. Все шли вперёд, я один лишь стоял. Словно все в этом мире машины, выполняющие команды. Снова ощущались ледяные капли дождя. Я вздрогнул. Мысли развеялись. Машина вновь заработала, я шел вперед. В голове крутилось: -7 Меня не было дома 7 дней. Вероятно, Алиса сильно обижена на меня. Я обещал не бросать ее. Вечно подвожу кого-то… Не уверен, имеет ли это для меня уже значение? Или же я настолько свыкся с горем и поник в ненависти к себе, что утонул во всем. Но почему вместо того, чтобы всплыть, я пытаюсь дышать водой? Но буду ли счастлив если всплыву? Может мне проще ненавидеть себя, чем любить? И проще терпеть плевки, чем крепкие объятия? Я не уверен. Не хочется больше думать об этом, хочу в дом. Тепла. Хочется снова почувствовать вкус горячего супа, который так любит готовить Надежда Вячеславовна. Я любил бежать домой, словно в укрытие, когда во дворе начинался дождь. Мяч всегда был забыт на улице, но Надежда Вячеславовна приносила его обратно. Такая хрупкая, худая и бледная женщина, с карими глазками и каштановыми волосами. Она всегда ходила в шерстяном свитере, а сверху был ярко оранжевый фартук, говорила было холодно. Для меня Надежда Вячеславовна всегда казалось очень сильной женщиной, она выходила на улицу, даже не смотря на то, что там была гроза. А приходила она, улыбаясь и всегда говорила: -Цени, ничто не должно оставаться забытым, да уж тем более в грязи! Растяпа ты. Надежда Вячеславовна склонялась ко мне, трепала по голове, а после мило хихикала, крича: -Бяша! Ну настоящий Бяша! Никакой ты не Сашка, ты Бяшка! Баран! Кудрявый такой… Мне бы такие волосы… После этого Надежда всегда грустнела. У нее были проблемы со здоровьем, частенько выпадали волосы. Мне было слишком жаль ее. Она прекрасная женщина, которая заслуживает гораздо лучшей жизни. Всегда была счастлива, радовалась тому, имела… До чего же она изменилась. Сейчас Надежда Вячеславовна очень скандальная баба, потолстела, подстригла волосы и вечно спорит. Я больше не видел ее улыбки, с тех пор как умерла Люба. Мать Алисы. Отец девочки ушёл из семьи, когда Алиса только родилась. Мать осталась одна, в хрущёвке, не хватало даже на хлеб. Надежда Вячеславовна старалась помочь, держала ребенка, да и я помогал. Но вот только когда девочке исполнилось 3 мать умерла. Заболела сильно, денег не было на лекарства, да и дома оставаться не могла. Так и померла, даже не дойдя до работы. А Надежда как чувствовала, звонила ей три раза, просила дома остаться, но Люба то упертой была. Растить ребёнка нужно было, а Надежда была вся в работе, деньги на похороны копила, все дела. Долгов много было. Пришлось мне девочку растить, я стал «отцом». Но вот и я в работе повис. Алиска то одна осталась. Жаль ее. Но что поделать-то? В отцы я не записывался, да и девочка то с характером, вся в мать. Упертая, прости Господи. Но все же видел я что-то и свое в ней, такое, до не обычая хрупкое, что ли… У всех есть свои слабости, чего греха таить-то. Видел в ней себя я, такая же брошенная, слабая, но в ней столько любви, сколько не скопится ни у одного из соседних детей. Она же тоже достойна любви! Так почему-же она сейчас плачет одна в старой комнате, где даже и ремонта толком нет. Впрочем, как и толка во мне. Как же бы я хотел подарить весь мир этой девочке… Но уверен ли я, что он не будет таким же разорванным, грязным и в слюне, ведь туда не раз уж харкали. Хотя думаю, она его зашьет, помоет и вытрет, а после обнимет, все так же говоря: -Я люблю тебя А после улыбнется, ее глаза засветятся, а сама засияет, словно яркое солнце. Хотел бы я видеть его каждый день, но боюсь, оставлю лишь дождь. В нос ударил запах сырости и сигарет. Я зашел в подъезд, там было немного теплее, чем на улице. Я улыбнулся, ведь наконец этот страшный мороз позади, да и Алиску скоро увижу. Я поднялся по маленькой лестнице к площадке, где находился лифт. Слева же, с краю была лестница и 3 мелких окошка, а под ними ящички для писем. За окошками слишком красиво падал снег, хоть и ранее была метель, но сейчас все снова спокойно. Здесь слишком тепло, хоть и на деле совсем нет. Словно чувствуется запах тепла, да и на душе что-то теплое. За крайней дверью снова были слышны крики. Это соседи. Наталья Сергеевна и Артем Павлович, женатые люди, но до чего несчастливые. Семья часто ругалась, Артем Павлович напивался, а Наталья на него кричала, после чего выгоняла из дома. Артем Павлович выходил к этим самым окошкам, смотрел вдаль минут так 3, после чего начинал плакать. И всегда молчал. Он плакал, глядя в одно из окон. Слезы скатывались с его лица, никаких выражений лица он не издавал. Он старался быть сильным, мужественным, стойким, но слезы все лились и лились. Глаза начинали бегать, после он бежал обратно в квартиру и обнимал Наталью. Та ругалась на него, пиналась, но и сама вскоре пускает слезу. Как-то раз я в очередной раз обратился к Артему Павловичу, на этот раз он ответил. Слабым, охрипшим голосом он лишь пытался кричать, смотря мне в глаза. Его зрачки бегали, Артем Павлович был явно обеспокоен. Он повторял лишь одно имя: -Ташка! Ташенька! Он кричал это с такой болью, словно его мир рвался и это последнее слово. В нем было вложено так много эмоций, чувств. Меня никогда не переполняло настолько сильно. А будет ли кто-то с такой же болью кричать и мое имя? Будет ли и в моем сердце та самая «Ташенька», или буду ли я ей?.. Будет ли кто-то так сильно любить меня, но при этом так же сильно ненавидеть. Шорох моих шагов наполнял и будто убивал тишину. Я прошелся до ступеней, а после медленно поднимался по лестнице. Звук шагов расплывался по подъезду, он звенел и издавал эхо. Руганье соседей прекратилось, я снова погрузился в раздумья. Метель, на удивление тоже прекратилась. Спокойно. -Побольше бы таких ночей, тогда может и высыпался бы. Произнес я шепотом, словно боясь, что кто-то окажется рядом и наругает за шум. Поздно же. Лестница кончалась, четвертый этаж. Внезапно подул ветер. Как-то не по себе стало, везде подобное начало. С 36 квартиры был слышен телевизор. Видимо Светлана Федоровна смотрела «А ну-ка, девушки!» — ее любимая программа, с прекрасной Маргаритой Эскиной. Ничего не обычного, потрепанная жизнью старая, желтая дверь, а сверху полка с лыжами и мешками полными детских игрушек. Алиса любила играть в них, но вот выросла девочка. А ведь когда-то часть игрушек была и моей. Вот бы и мне сейчас забыть о всей этой суете и жить в мире живых зверей или отважных рыцарей, что дерутся с жестоким драконом за любимую принцессу. Думаю, я бы и не прочь отдать свою жизнь за любимую даму своего сердца. Но говорил ли кто-нибудь о том, любили ли и принцессы своих принцев? Насильно ли их выдавали замуж? Или же они «любили» рыцарей из-за жалости и чувства долга, ведь они спасли принцесс и отдали жизнь. Разве это и есть любовь? А рыцари могут быть принцессами? Спасает ли их кто-нибудь? Вероятно нет, ведь любовь заключается в жертвовании того, что ты оберегаешь, хранишь. Жертвуешь спокойствием, собой от части, но это лишь во благо. Именно потому это — не плохо. Если человек готов отдать что-то дорогое, ценное для того, у кого этого нет — то это любовь, и пускай этот самый человек не даст тебе того же. Тебе хватит того, что любимый больше не будет в заточении, во мраке. Он перестанет плакать. Но ты же захлебнешься в слезах. Но почему ты слушаешь меня? Что я для тебя? Голос? Личность? Или, может, — ты? Не сходи с ума. Противный дверной скрип. Я зашел в квартиру, вновь почувствовался запах лекарств, супа и ромашкового чая, который так любит Надежда Вячеславовна. Верно, запахи подобных отличий мешаться не могут, но я словно чувствую три разных мира. В каждом пахнет по-своему. В мире лекарств — холодно, больно, в этом мире ты утопаешь и идешь на дно. Черная, вязкая тень утаскивает тебя. Ты слышишь голос. Голос того, кто дорог тебе ближе всего. Что же он говорит тебе? В мире ромашкового чая — спокойствие, умиротворение, принятие всего ужаса и боли. Но сквозь слезы тебе хочется улыбаться и прижаться к любимому человеку. В мире супа — тепло, забота и воспоминание о моментах, благодаря которым ты живешь. -Где ты шлялся?! Захрипел до жути знакомый голос. Боль, строгость и печаль почувствовались во взгляде суровой женщины. Перекрывши мне проход, она смотрела мне в глубь моих глаз. В мой мир. Терпеть не могу. -Я был на работе. Ты и сама это знаешь. Раздраженно ответил я. Усталость подействовала, да и бесить Надежда Вячеславовна начинает. Дряхлая карга. -А ты со мной не огрызайся, малец еще. Явился он! Надула губы и закатив глаза промолвила женщина. -Вот как с Алиской время проводить, так нет тебя! Как мне по дому помогать, так нет тебя! Бессовестная ты скотина! -Замолкни! Рука стукнула по стене, в глазах промелькнул огонек. Женщина обеспокоилась. Ее глаза бегали. -Я на работе для кого пашу? Для тебя, неумная ты баба и «бессовестной» девчонки! -Ах вот он как заговорил! Вскрикнула женщина. Крик был слаб, не зол. -Я на двух работах пашу, дома как скотина бегаю с угла в угол, дитятко воспитываю! Но вот ты, еще того хуже дитятко. Наглый и до чего бессовестный. Одна с тобой морока, не помощь. -Я в отцы и в бабу не нанимался! Морока лишь от ребенка неумного, все с нее и началось! Разве ты сама не помнишь?! Мать же, считай из-за родов и погибла, а отец из-за «девки» и ушел! Слова шли сами. Я не был властен. -Д-да лучше бы ее и не было вовсе! Заикался я. -Ты же мать ее до горечи любила, дурная твоя башка! Глаза Надюши уставились прямо на меня. В них было так много боли. Снежная королева заморозила и себя. -Ты с ума сошел, Бяшка… Кто же тебя таким сделал? Я обомлел. Моя любимая до смерти Надежда, она… Она здесь? -Что же ты такое несешь? Она склонилась ко мне положив холодные пальцы к руке. Лед растаял, но кто сказал, что стало теплее? Ей было холодно. Она чертовски слаба сейчас. Она провела рукой по моей щеке, но после последовал удар. Злость закипела во мне. Я чуть было не ударил женщину в ответ, но лишь дошел до холодильника и взял спиртное. Я уселся облокотившись об стену и пьянел. Кулаки сжимались с болью. Звери царапались, царапались. Они выйдут на ружу. Я ударил об стену, поднялся. Бредил, алкоголь действовал на меня быстро. Я двигался к двери, где пряталось то, что я ненавидел больше всего. -Сашенька? Ты чего? Волновалась девочка. -Ты опять пил, Сашенька? Щенячьи глазки уставились на меня. -Это все из-за тебя! Проорал я. Девочка погрустнела. Она подошла ко мне, приобняла. Я оттолкнул ее. Сильно. Девочка упала, она смотрела на меня с такой жалостью и болью. -Хватит заставлять меня быть виноватым! Это все ты! Алиса промолчала. Я осмотрел ее с ног до головы. Взгляд остановился на руках, которые она так усердно прятала за спиной. На полу лежало лезвие от бритвы. -Я-я… Заминалась Алиса. -Я карандаш точила, вот и… Я двинулся к ней, девочка упиралась в стену, лишь смотря испуганно на меня. Я начал смеяться, до жути противно. -Я по-твоему чудовище?! С ухмылкой давил я на Алису. -…Малышку парализовал страх. -Я-я… Ухмылка пропала, как и смех. Агрессия вспыхнула вновь. Я прижал Алису к стене, держа руки на ее мелкой шее. Я душил ее. Девочка начала задыхаться, слезы рекой вытекали из ее глаз. Она кричала, хрипела имя… Мое имя. -Сашенька! Прошу тебя… Агрессия спала. Я испуганно посмотрел на нее. -Я боюсь тебя, ты — монстр! Алиса выбежала из комнаты. Я мог смотреть лишь в точку. -Я…