Бригитта

— Родная, пойдём к лавочке, что-то ты совсем нехороша? Света кивнула и позволила увести себя под руки. Голова кружилась от боли. Такая непривычно резкая. Она ужалила, будто противная гнида. — Динь, все хорошо, — Света лепетала какие-то небылицы серыми губами и Диана понимала — ни разу не хорошо. Подруга все больше бледнела, хваталась пальцами за платье и закрывала глаза. — Пан, пан, — Диана оглядывалась, старалась заприметить кого-то… подходящего. Молодой человек с котелком на голове оказался как нельзя кстати. Помог донести извиняющуюся Свету до ближайшей чайной, уговорил ту на чай. Хотел ещё и на сливки… — Не смею, не смею, — Светлана краснела, бледнела, но упрямо скрещивала руки над чашкой: вещала про аскезу, смотрела серьезно, а потом смеялась, глядя, как Диана раз за разом качает головой и между делом подкладывает на блюдце кусочки хлеба с маслом. — Диана, вы бы Йозефа покормили, бедный! Столько хлопот ему, а со мной ничего не станется, — стойкая, непреклонная, с вернувшимся на щёки румянцем, все вторила: — Все пройдёт, Дин, все пройдёт и пойдём дальше, погуляем, куда ты хотела. Расскажи пока. А это, надо просто перетерпеть, не впервые же. Вы, молодой человек, не пугайтесь, это — совершенно нормально, просто здоровьем слаба стала, но оно пройдёт, — упрямо улыбалась, убеждая всех и саму себя: происходящее пустяк. Ее всегда скручивало во время постов и воздержаний — нужно только перетерпеть. Господь никогда не посылает тех страданий, что не может вынести человек. Только Диана почему-то не верила в эти рассказы. Прижимала поближе, старалась согреть. Света чувствовала осторожные поглаживания по предплечьям, шаль, которую накинули поверх пальто. — Теперь моя очередь заботиться, не только же тебе красть покрывала у настоятельницы. — Заимствовать, попрошу! — Света хихикнула, вспоминая. Она и правда собиралась вернуть все до утрени. Не могла больше смотреть на дрожащий по ночам комок и слушать перестук зубов. Даже с ней под боком Диана тряслась лишь чуть меньше. Кости и кожа, на чем у той душа держалась Света не представляла. Сутану приходилось опоясывать трижды, и все равно та топорщилась, а тесьма грозилась слететь. И слетала. — Динь, мне уже получше, правда, пойдём, не будем смущать молодого человека, — Света на мгновение подняла глаза, постаралась смотреть со всей твёрдостью, улыбнулась, но Диана поджала губы, мотнула головой и протестующе прижала подругу к себе. — Сейчас найдём экипаж, а тебе… никаких волнений, отдыхай, — было страшно. Когда Света снова остановилась, уцепилась за руку и зажмурилась — Диана побледнела вместе с ней, залепетала молитву, укутала ее ещё и в собственное пальто поверх и ждала, когда Света задышит мерно, перестанет цепляться за руку, а с лица исчезнет эта мраморная бледность. А потом настояла на экипаже. Йозеф с ней был солидарен. Бранил нерадивую барышню и бегал по дороге, тормозя всех подряд. А когда поднимал в прощании котелок… Диана на мгновение удивилась. Потрясающая, нетипичная воспитанность. Но Света сейчас была дороже. Та всю дорогу не отпускала руку. Не отпустила и дома. Позволила отвести наверх под локти, вздыхала и извинялась, когда начинала заваливаться на стены. — Потерпи, родная, уже скоро ляжешь, в потом приедет доктор, посмотрит тебя, — Диана настаивала на фельдшере, а Света уверяла, что знахарь не хуже. — Дешевле, родная, куда нам панская роскошь? — уже проваливалась в сон, но убеждала, надеясь, что молоденькая Динка послушается. От ее болезни одно лекарство — усердная молитва. А потом открыла глаза и обомлела, подтянула одеяло, закрываясь. На стуле у кровати сидел сухонький старичок и раскладывал свой скарб — трубки, бинты, лезвия. Смотрел на будущую пациентку так пристально, что Света боялась дышать. Зажмурилась, когда лекарь залез руками под ночную сорочку и отмерла лишь от тихого шепота: — Это я, — Дианины прикосновения были аккуратными. Она и не собиралась ничего резать, спускать дурную кровь или проминать живот так… От воспоминаний бросало в дрожь. Хотелось убежать под дождь, нырнуть в студёную полынью. И бинты наложенные подругой оказались не в пример крепче. — Доктор сказал отдыхать, вкушать пищу до обедни и не испытывать потрясений, — руки сами собой поглаживали волосы, Диане нестерпимо хотелось лечь рядом с подругой и охранять ее сон. Маленькая, исстрадавшаяся девочка — вытерпела небрежные прикосновения, во все глаза смотрела как по тонкому предплечью стекает темная кровь: «Дурная кровь», — врач одобрительно подставлял глечик и приговаривал, что это выходит болезнь. Диане так не казалось: под конец процедуры Светланка совсем обессилила, закрыла глаза и отвернулась. Провалилась в беспробудный сон и только тихое дыхание говорило — это все же сон. Разбудить удалось к ночи: перебирая волосы, мимолётно касаясь губами то виска, то плечика, то косточки на запястье. И Светланка, она будто не верила — открыла глаза и тут же зажмурилась. Так крепко сомкнула веки, что по телу прошла дрожь. — У меня учишься? Помнишь, когда я только пришла — постоянно падала на утренней мессе. И думала, что все смеяться станут, если головушку свою о скамью — раз и все, а вы меня на баляску ставили. — И держали с двух сторон, чтобы Мать-настоятельница не заметила, — Света приоткрыла один глаз и перевернулась, стараясь лечь поближе. Голова болела, перед глазами все плыло, и Дианин голос — доносился откуда-то... — Динь, ты только не уходи, хорошо? — Диана кивнула: разве можно отказать? — Вечером пойду отнесу написанное, чтобы было на что силы восстанавливать, а то кушать будет нечего, — потрепала подругу по волосам, — а сейчас спать, чтобы кровь новая образовывалась. И Света послушно закрыла глаза: Диана не позволит боли прийти снова. *** Диана подобрала юбки, быстро перебежала через дорогу, постучалась в контору и принялась топтаться на пороге. Она спешит, разве не видно? Планшет с рукописями так и норовил выпасть из рук. Пальто продувалось. А от пыли, вьющейся клубами по мостовой, хотелось прикрыться чем-то более существенным, чем вуаль. — Про-ходите, — секретарь недовольно глянула на гостью, прокартавила, что визиты в такое время не наносят, и скрылась. Диану в издательстве не сказать, чтобы жаловали. Сказки, романы для скучающих дам, иногда детективы. Их покупали с большей охотой. «Никаких женских имён», — и Диана ставила в графе авторства «monsieur D». Лишь бы денежные билеты отпускались в срок, в нужном количестве. — О, ты? Давай, — грузный подмастерье вырвал листы из рук, быстро просмотрел их, слюнявя пальцы, прогнусавил одобряющее: «Добже», — и крикнул вниз: — Михал, станок, — это означало, что рукопись пойдёт в печать, а Диана получит свои дивиденды. Положенные девяносто копеек подмастерье отсчитал неохотно. Трижды пересчитывал россыпь одно- и двухкопеечных марок, раскладывал те по стопочкам. И все же отдал. — Считать изволите-с? — Непременно, — Диана присела в реверансе и пересчёт начался заново. Не хватило трёх копеек. Снова! — Да вы же мазурик! — Диана постаралась выдохнуть, степенно заходила по комнате, пока мужичонка снова пересчитывал марки, и молилась. Светка дома осталась одна. Согласилась. — Я же понимаю, что надо, — кивнула серьезно, укуталась в шаль и отвернулась, отвела взгляд, но Диана все равно заметила — глаза красные. «К урокам можно подготовиться дома», — душевное спокойствие подруги было дороже. Закон Божий, элементарная арифметика и словесность. Книги имелись в наличии, а Светланка любила дремать под чтение. Забиралась, укладывала голову на колени и прикрывала веки. В этот раз сморили неравенства. Девушка положила руки под щеку, вздохнула, прикрыла глаза и засопела. А Диана продолжила выводить ученические задания, поглядывала на подругу, поглаживала по плечу, стоило только той заворочаться. — Шшш, все хорошо, — укладывала ладонь на живот, легонько надавливая. — Я рядомч *** — Уже вечер? — Света удивленно наморщила лоб, привстала и огляделась. Комнатка под крышей погрузилась в сумерки. Только свеча освещала лицо Дианы. Сосредоточенное, увлечённое. Разложила «Арифметику» Магницкого и снова что-то старательно выписывала. — А? — а теперь оторвалась от записной книжицы, посмотрела, встрепенулась, — ой, голодная же, — заметалась, поджигая керосиновые лампы, — сейчас пойду за ужином. Уху надобно, нежирную, картофель и творог! А ты полежи, я быстро-быстро! …Диана, словно ребёнок, перескакивала через лужи, уворачивалась от повозок и придерживала шляпку, так и норовившую слететь под копыта. Шестеренки в голове придумывали, как сделать так, чтобы Светланке стало полегче. Без неё в здравии Диана жизни не представляла. Лёгкий ужин, прогулка и сон. В последнее время Светланка слишком много работала. Пропадала в своей аптеке с утра до ночи, твердила про богоугодное дело. Даже помощница Агнешка падала вечером без сил, сияла довольная, завидев Диану на пороге, поправляла передник и вешала заветную табличку: «Закрыто», — прислушивалась к милованиям за занавесью. «Вот бы мужа такого», — вздыхала и принималась убирать склянки. Диане в принципе не нравилось то, что Света в лаборатории проводила времени больше, чем с покупателями. С тяжелым духом трав, без солнечного света. С каждым днём Светланка становилась будто прозрачнее. Серела, часто жаловалась на больной живот, теряла живость и стонала ночами. И Диану такой ход дел не устраивал. — Я жду! — каждый вечер Диана непреклонно топала ножкой, перехватывала Светлану на очередном вираже: развязывала фартук, принималась за чепчик и, как бы невзначай, касалась губами шеи. А Света каждый раз вспыхивала и улыбалась: — Приятно, как бабочка крылышками, но Динка, перестань, а то никуда мы не уйдём и Агнесса замуж выходить откажется, — смех колокольчиком звенел под сводами. Диана смотрела и не могла насмотреться. Разве такое творение не заслуживает расположения Господнего? И может… пусть настолько самонадеянно, она и есть те руки, чьими Господь посылает Светланке любовь. И ей потом так же… чьими-то руками. — А может и не любовь, а наказание странной болезнью. Неправильно все же, что спят они в одном ложе, Света так и норовит поцеловать ее и никак не хочет отпускать рук. Ластится. *** Диана возвратилась со свертками: ароматная рыба, похлебка, вожделенные творожники, так любимые Светой, и тонкая соломка картофеля. — Динечка, — Света стояла на лестнице. Волосы зачёсаны и подобраны гребнем, платье уже не домашнее, а в руках маленькая шляпка — подарок модистки. — Светик! — Диана грозно посмотрела, сняла пальто и посмотрела ещё раз, не оставляя шансов. — Сначала мы ужинаем. И дома. И вообще, кто тебе разрешил вставать? — Света тонко улыбнулась и пролепетала: — Сама чувствую, что силы есть, не упаду, — со вздохом отложила шляпку, — но если ты просишь, давай поужинаем. — Прошу, очень, и переживаю, держи творожники, твои любимые, — протянула кулёк и довольно наблюдала, как Света один за другим закинула запечённые шарики в рот, зажмурилась, а проживав, бросилась на шею: — Спасибо, родная! Только обещай, что ты сегодня тоже ляжешь, а не будешь сидеть допоздна, вдруг… тоже. Диана всегда всех убеждала, что у неё в роду лошади, и она точно так же может пахать, не сваливаясь от усталости. И каждый вечер садилась за рукописи, надеясь, что Света уже уснула — ничего не заметит. А та замечала: и ей ночное вдохновение не нравилось: «Ночами положено спать. Сам Господь бдит над нашим отдыхом и спасением», — но Диана только хихикала и укутывалась в шаль. — Господь бдит, чтобы читатели получили новую главу вовремя. И посылает вдохновение, когда ничто не мешает писать. Не нарушай замысла. — Это я нарушаю? — Света приподнималась на локтях, хитро прищуривалась и, вскочив, принималась укладывать подругу в кровать, где и полагается находится ночами. Прижимала к перине, окольцовывала талию и смотрела, не в силах оторваться. Зелёные, суще-ведьминские глаза, становились чёрными, утягивали в неизвестность. — Так нельзя, он увидит, — Диана дышала тяжело, рвалась, стараясь выбраться из пут, заставляла себя не смотреть и… сдавалась. Морская бездна напротив. Волнующая, зовущая. Разбивающаяся волнами и утягивающая. Насквозь промочившая подол ночной рубашки, а теперь облизывающая икры. Добирающаяся до бёдер своими пальцами. — Свет, — все мысли вылетали разом. Оставались только тёплые ладони, дыхание на шее и тихий шёпот: «Все так и должно быть, Бог есть любовь, ты помнишь?» — она не могла не помнить. Вбитая настоятельницей истина. Но что любовь может быть такой… — Отпусти себя, он никогда не потворствует греху, — и Диана слушалась. Оплетала подругу руками, касалась губами уголка губ и чувствовала ответную дрожь. Сначала еле заметную, предвкушающую, делающую ноги ватными. — Динечка, посмотри, — и Диана смотрела, не в силах сделать вдох. — Динечка, — чувствовала на своих губах поцелуй и сильнее цеплялась за сорочку. Рвала ту с остервенением. Понимала — останься она без опоры — упадёт в беспамятстве. — Динь, только дыши, — на мгновение смотрела в серые глаза и… — Не знаю, как это выходит, — шептала, порываясь взять ещё сильнее, слиться, чтобы Светлана точно не забыла — только она и никто другой. Худая, побитая, найденная ею когда-то под воротами монастыря. Она могла выставить ее вон, отдать на рынок, как советовала настоятельница, думая, что измазанная нечистотами девчонка не поймёт и трёх слов. — Она останется. Господь учит нас быть милостивыми к ближним, — Светлана чеканила слова и убирала себе за спину любопытный нос. — Выбор ваш, сестра Лаура, отныне хлеб будете делить пополам, — на слове «хлеб» Диана икнула и сама спряталась за спину спасительницы. Ноги уже не держали. И когда будет этот самый хлеб было неизвестно. Главное — будет. — …Свет, — теперь она шептала и не могла остановиться, зажмуривалась, не в силах насмотреться. Покатые, белоснежные плечи. Такие тёплые. «Может, это все рыба? — дала необходимые силы. — Хотя… Света всегда была тёплой. Даже в келье, где не спасали никакие одеяла. «Солнышко, которое светит», — тогда Диана сказала и замерла. — Откуда знаешь? — Светлана смотрела настороженно, будто перед ней явился дьявол. Отодвинула молитвенник и сжала чётки. — Не знаю, — крошки черствого хлеба стали невыносимы, вода казалась ядом. — Оно само, я не знаю, — шептала и все сильнее сжимала запястья. — Стой, — ладони были все такими же тёплыми. Оставалось только замереть и не дышать. Смотреть, как пальцы разбирают захват, разглаживают защемленную кожу, — не надо, — а потом… Диана так и не поняла, когда и почему. Не Лаура, сестру звали не Лаура. — Света? — Диана ещё раз попробовала слово, прокатила его шёпотом и улыбнулась. Это имя определенно подходило больше. Коснулась ладоней, словно не веря: — Света? — и принялась сама разглаживать загрубевшую от прялки кожу. — … Свет, — хотелось тонуть снова и снова, чувствовать нежные, осторожные поцелуи в волосах, тыкаться в ключицу, — моя. Никому не отдам, слышишь. Даже этой, пооткручиваю, что плохо прикрутили!