Туманность на заре

Бесконечные серые коридоры, зачастую обшарпанные и облезлые стены, разбитые улицы, заброшенные здания — именно здесь кипела жизнь, а не в однотипных квартирах, благоустроенных и спроектированных под копирку общественных местах, когда планировка помещений так похожа, что университетская библиотека от морга отличается лишь наличием книг и отсутствием трупов, хотя спутать можно — всякое случалось. Жизнь била ключом там, где приходилось сталкиваться с чем-то новым и опасным, а не в бесконечно похожих друг на друга учреждениях, куда позволено было заглядывать простым обывателям, смирившимся с порядками и зачастую даже не имеющим представления о том, что жизнь может играть совершенно другими красками. Исполнять должностные обязанности военнослужащих отчасти было самым престижным и интересном делом. Условных свобод и вольностей даже у самого низшего звена иерархической модели военных подразделений и организаций было гораздо больше, чем у любого мирного жителя. Конечно, всегда нужно было чётко следовать инструкциям и не нарушать указаний, но хотя бы раз любому надзирателю приходилось импровизировать. Хаос контролировать невозможно, даже имея представление о всех стандартных и возможных случаях развития событий. Парадокс был в том, что вся организованная деятельность по защите населения и соблюдению порядка чем-то напоминала подпольную жизнь, только вот цели были абсолютно разными. Сопротивление боролось за свободу и самовыражение, а надзиратели стремились к выверенному порядку, где любая выходка и самопроизвол строго пресекались. Мне нравилось быть частью того и другого. Рабочие смены среднестатистического надзирателя ничем не отличались друг от друга, каждый офицер попеременно выполнял стандартные задачи и поручения по соблюдению порядка: обход территорий, сопровождение гражданских и должностных лиц, охрана и наблюдение и т.д. Раз в полгода проводился экзамен по самообороне, где любой мог проявить и зарекомендовать себя перед начальством. Бывали случаи, когда простые рядовые в несколько раз превосходили в своих умениях командующих офицеров, однако проблема была в том, что лишь единицам удавалось пробиться и получить звание. Судьба каждого человека с самого рождения предопределена и строго распланирована, у каждого имеется свой лимит возможностей. Каждый из нас словно робот выполняет свою программу, отклонения от которой караются законом. С самого детства нас натаскивают на специалистов своего дела в заранее отведённой отрасли. Мнимая свобода выбора, о которой каждый год заявляет правительство, удовлетворяя буйствующую толпу, тоже имеет свой лимит: сын офицера может стать главнокомандующим, сын пекаря дальше сержанта не поднимется. Свободы как таковой не существует, мы вольны лишь подчиняться, достигать своего лимита и непреклонно и в лучшем виде исполнять свои обязанности или предаваться забвению, за которым последует переподготовка и всё та же выверенная рутина. Но те, кто по той или иной причине сменил свой уготованный вектор деятельности, долгое время находятся под чутким наблюдением — мятежные личности должны быть выявлены и искоренены. Моё природное обаяние возымело чудный эффект: мне не только удалось убедить всех в чистоте и искренности своих намерений, но и ловко стать частью отряда сопротивления, отведя от себя все подозрения в предательстве. Мой внутренний мятеж подавить оказалось невозможным. Мне нравится чёрно-белая гамма цветов. Мне нравится быть частью серой толпы, но выискивать в потухших глазах собеседников опасный блеск и бороться за освобождение от оков насильственно приписанной «судьбы» — куда интереснее монотонной работы.

***

В праздничные дни всегда шумно, народ собирается на центральной площади столицы возле Белого дворца, чтобы весело (по меркам правительства) провести время и поприветствовать короля и его военную свиту. Надзиратели выстраиваются по периметру ровными рядами и внимательно наблюдают за всем происходящим. Несмотря на строгий закон об убийствах (смерть не решит проблему, забвение исправит ситуацию), однажды, будучи ещё подростком, я стал свидетелем того, как буйствующий мятежник, устремившийся к правителю, был застрелен на глазах у всей толпы. Кровь убитого брызнула в лицо юного принца, что сидел неподалёку и, игнорируя празднование, напевая себе под нос и болтая ногами взад-вперёд, рисовал что-то на белой бумаге своего альбома. Ко всеобщему удивлению, ни плача, ни истерик не последовало. Я помню, как парень тут же протёр глаза рукавом, сильно удивился испачканной тёплой красной краской ткани, взглянул на рухнувшее рядом тело и после затянувшейся тишины, сопоставив одно с другим, перевёл взгляд на короля. Кажется, именно тогда озорной блеск его округлых глаз исчез. После того случая пыл протестующих поутих, а юный принц больше не появлялся на всеобщих празднованиях (поговаривали даже, что он умер), пока через пару лет король не объявил своим наследником своего сына — Кан Рюсана, развеяв все и так строго запрещённые сплетни и слухи. В ту же пору король ввёл обязательный диалог главнокомандующих с гражданскими, сделав упор на подрастающее поколение. Общение с самой активной и склонной к мятежу прослойкой общества, а также детьми, по его мнению, должно было предостеречь следующие поколения от необдуманных выходок. С того момента на всех общественных мероприятиях свита короля всегда появлялась в масках на глазах. А позже был издан указ, что в День Короля любой человек любой профессии и возраста, скрыв своё лицо за маской, может обратиться к любому генералу из королевской свиты и получить ответ на мучающий его вопрос. Именно такой была первая встреча Ёсана и Дони, положившая начало революционным настроениям общества.